714
по крайней мере, у ней были такие ляжки!
715
любители ляжек.
716
Оставьте меня в покое с вашими «ляжками», мой милый! Вы достойны сожаления!
717
«милый пролаза», «любезный провинциал».
718
дядюшка… не правда ли?
719
Что вы говорите!
720
Бросьте мистификации, дядюшка!
721
Хорошо, вы нам расскажете все это у нас.
722
надеюсь, это еще одна причина, чтобы не беспокоиться о нем.
723
Вы будете нашим председателем!
724
В самом деле, дядюшка, вы нас презираете?!
725
Бросьте увертки, дядюшка! Я спрашиваю, презираете вы нас? Да или нет?
726
Вы золотое сердце, Жан!
727
Нигилист! прости господи, он, кажется, хочет поломаться!
728
Бросьте снисходительность! По местам, господа!
729
Печатаются три фрагмента из сохранившейся рукописи незаконченной главы III. См. текстологический комментарий. – Ред.
730
См. «Отечественные записки» №№ 2 и 4 нынешнего года. Ввиду того что между появлением второй главы и настоящей прошло шесть месяцев, считаю долгом возобновить в памяти читателя некоторые факты. «В больнице для умалишенных» составляет продолжение «Дневника провинциала», печатавшегося в 1872 году. В конце «Дневника» провинциал вследствие «разнообразий петербургской жизни» попадает в больницу для умалишенных. Здесь он встречается со своим родственником, офицером Ваней Поцелуевым, который, будучи умалишенным, без всякого стыда изливает перед ним всю суть своего внутреннего, офицерского существа. Поцелуев играет очень видную роль в обществе сумасшедших, чем он обязан непреклонности и цельности своих убеждений, и «провинциалу» невольно приходит на мысль: что было бы, если б судьба вынудила его вечно проводить жизнь среди Поцелуевых? Сумел ли бы он покорить этих людей, или, напротив того, сам был бы покорен ими? По некоторым соображениям, второй исход оказывается более вероятным, а отсюда – понятный ужас, который овладевает «провинциалом». К довершению всего, в больнице происходит суд, на котором один из умалишенных обвиняется в «замарании халата». Это еще более возбуждающим образом действует на нервную систему впечатлительного «провинциала». Он видит страшные сны. Встревоженная его мысль рисует перед ним все перипетии, через которые проходит история его подчинения Поцелуевым, и которая разрешается судом за уклонение от посещения фруктовой лавки Одинцова, служащей обычным местопребыванием Поцелуевых. По суду «провинциал» присуждается к обмазыванию кильками, наказанию очень странному, почти фантастическому, однако же не беспримерному в истории. Понятно, что сон этот заставляет его вскочить с постели в величайшем страхе. Происшествие это заставляет «провинциала», до сих пор упорно протестовавшего против своего помещения в больницу, сознаться, что он попал туда совершенно правильно. (Прим. M. E. Салтыкова-Щедрина.)