Тексты подготовлены и примечания составлены: Д. И. Мишневой и H. Е. Прийма («Жених», «Яшенька»), Г. Н. Антоновой («Смерть Пазухина»), Т. И. Усакиной («Два отрывка из „Книги об умирающих“», «Характеры», «Глупов и глуповцы», «Глуповское распутство»), Л. Я. Лившицем, Е. И. Покусаевым и П. А. Супоницкой («Тени»). Текст «Каплунов» (полная редакция) подготовлен И. В. Порохом; примечания написаны Е. И. Покусаевым и И. В. Порохом. Текст «Тихого пристанища» подготовлен Г. Ф. Самосюк; примечания написаны Е. И. Покусаевым и Г. Ф. Самосюк. В разделе «Из других редакций» тексты подготовлены: В. Н. Баскаковым («Царство смерти»), Г. Ф. Самосюк («Мастерица»), В. Э. Боградом (сокращенная редакция «Каплунов»).

В состав четвертого тома входят произведения, относящиеся ко второй половине 50-х – началу 60-х годов. Одни из них («Жених», «Смерть Пазухина», «Два отрывка из „Книги об умирающих“», «Яшенька», «Характеры») были опубликованы в журналах, но в сборники Салтыковым не включались и не переиздавались. Другие по разным причинам и вовсе не появились в печати при жизни автора («Глупов и глуповцы», «Глуповское распутство», «Каплуны», «Тихое пристанище», «Тени»). Цензурные преследования или угроза запрета сыграли далеко не последнюю роль в судьбе некоторых из них.

По времени написания, по общему кругу тем и персонажей «Жених», «Смерть Пазухина», «Яшенька» и «Два отрывка» примыкают к первому циклу писателя («Губернские очерки»). Вместе с тем три последних произведения предназначались, по-видимому, уже для новой, задуманной Салтыковым «Книги об умирающих», которая так и не была создана. Не слились в цикл также и произведения «глуповской» серии (подробнее об этих двух неосуществленных циклах см. в т. 3 наст. изд.).

Разные по темам и проблематике, по жанру (сатирические очерки, рассказы, фельетоны, повести, драматические сатиры-комедии), наконец, по художественному уровню, произведения настоящего тома не лишены все же определенного единства. Они отражают идейно-политическое и художественное развитие Салтыкова в один из самых сложных периодов его общественно-литературной биографии. В годы революционной ситуации, в пред- и пореформенную пору, в эту столь значительную и богатую событиями полосу исторической жизни России внимание писателя приковано к острейшим проблемам современности (положение народных масс и перспективы крестьянской революции, роль демократической интеллигенции в освободительном движении, стратегия и тактика борьбы с крепостничеством и реакцией, философское, конкретно-историческое обоснование социалистического идеала, образ передового общественного деятеля и т. д.). «Жгучий вопрос эпохи»: что делать человеку демократических и социалистических убеждений в то время, когда пропасть разделяет косную жизнь глуповской России и социалистический идеал будущего, – этот вопрос приобрел у Салтыкова, как, может быть, ни у какого другого художника, его современника, сугубо личное и сугубо практическое значение.

Автор «Каплунов» и «Тихого пристанища» страстно искал ответа на вопросы времени, порой ошибался, но не упорствовал в заблуждениях, корректировал свои построения и тезисы. В этом процессе кристаллизации революционно-демократического мировоззрения великого сатирика огромную роль играли отрезвляющий и поучительный общественный опыт, опыт освободительной борьбы, наблюдения, обобщения, прогнозы передовой демократической публицистики и в первую очередь ее главы – Чернышевского. Большая ценность помещенных в данном томе произведений (в особенности тех, которые в свое время не попали в печать, и тех, от которых сохранились рукописные материалы, промежуточные редакции и варианты) и заключается, помимо всего прочего, в том, что они знакомят читателя с беспокойной, сложной и вместе с тем мужественной стихией ищущей и укрепляющейся революционной мысли художника, вводят в лабораторию его творчества, проливают свет на причины незавершенности многих оригинально тогда начатых идейно-образных разработок, на замыслы позднейших сатирических циклов.

Впервые произведения конца 50-х – начала 60-х годов, оставшиеся в рукописях или позднее не переиздававшиеся самим писателем, были собраны в Полном собрании сочинений, т. 4, Л. 1935 (далее: изд. 1933–1941 гг.).

Текстологическая подготовка и комментирование этих произведений в указанном издании очень тщательно и на высоком научном уровне были осуществлены В. В. Гиппиусом. Материалы и результаты текстологических исследований В.В. Гиппиуса, естественно, учитываются в настоящем издании. Из существенных отличий в составе настоящего тома от т. 4 изд. 1933–1941 гг. отметим следующие: в разделе «Из других редакций» впервые полностью публикуется «Царство смерти» (первая редакция комедии «Смерть Пазухина»). Здесь же печатается неизвестная ранее, сокращенная редакция очерка «Каплуны» (опубликована В. Э. Боградом в «Литературном наследстве», т. 67). Очерк «Глупов и глуповцы» печатается не по черновому автографу, как прежде, а по недавно обнаруженной корректуре «Современника». При подготовке настоящего тома учтены некоторые результаты текстологической работы сотрудников ИРЛИ В. Н. Баскакова и Г.Ф. Перминова, принимавших в 1958–1959 гг. участие в подготовке материалов для предполагавшегося академического издания собрания сочинений М. Е. Салтыкова-Щедрина.

Жених. Картина провинциальных нравов

Впервые – в журнале «Современник», т. 65, 1857, № 10, стр. 123–188 (ценз. разр. – 30 сентября), с посвящением И. В. Павлову. Подпись: Н. Щедрин. При жизни автора не перепечатывалось.

Рукописи неизвестны.

Рассказом «Жених» Салтыков дебютировал в «Современнике». По воспоминаниям Л. Ф. Пантелеева, Н. А. Некрасов летом 1857 г., по возвращении из-за границы, посетил писателя и, выразив крайнее сожаление, что, положившись на отзыв Тургенева, не дал места «Губернским очеркам» в «Современнике», предложил ему сотрудничество. По-видимому, в ответ именно на это предложение Салтыков и дал «Современнику» «Жениха», хотя активным сотрудником журнала в то время не стал.

Точная дата написания рассказа неизвестна, приблизительная же устанавливается без труда. В гл. IV Салтыков ссылается в сноске на один из своих предыдущих рассказов – «Талантливая натура», опубликованный в 1-й июньской книжке «Русского вестника» за 1857 г. Затем рассказ был напечатан под новым названием «Горехвастов» в составе третьего тома «Губернских очерков», вышедшего в свет в начале октября 1857 г. (ценз. разр. – 7 сентября). Следовательно, «Жених» не мог быть написан ранее июня и позже сентября 1857 г.

По теме, месту действия, персонажам «Жених» примыкает к «Губернским очеркам», пополняя и обогащая данные там бытовые и сатирические характеристики провинциальных нравов дореформенной России. С «Губернскими очерками» рассказ «Жених» связан и своими персонажами (генерал Голубовицкий, Загржембович, Размановский, Порфирий Петрович, Разбитной, Рогожкин, Горехвастов и др.), и своей «топонимикой» (Крутогорск, Полорецк, Черноборск, Оков). Несомненно, «Жених» писался Салтыковым в рамках замысла «Губернских очерков» и первоначально, по-видимому, предназначался для включения в этот цикл.

В стилевой манере «Жениха» явственно ощутимы гоголевские интонации (особенно в обрисовке главного героя) и прямые заимствования отдельных комических положений из «Ревизора» и «Мертвых душ». Вместе с тем в «Женихе» появляются первые элементы начавшей складываться несколько позднее в произведениях «глуповского» цикла сатирической манеры Салтыкова с обращением к приемам фантастики и гротеска. Так рисуется появление в городе форштмейстера Махоркина («Небо изрыгнуло из себя огненного змия»). Изображенная в письме Песнопевцева картина бури, пронесшейся над Крутогорском, во время которой «ужасный капитан» Махоркин таинственно исчезает, – по словесным краскам, по неожиданному сюжетному повороту кое в чем предвещает знаменитый щедринский образ смерча в финале будущей «Истории одного города».

Некоторые образы и ситуации «Жениха» использовались Салтыковым в других произведениях, например в рассказах «Деревенская тишь» (сюда вошел в несколько измененном виде сон Мишки), «Гегемониев» (см. т. 3 наст. изд.).

Появление повести прошло в печати почти незамеченным. Зарегистрировано всего два кратких отзыва. Высказано было мнение, притом с явным критическим предубеждением, что повесть несет на себе следы влияния Гоголя. «Вологжанин не более как бледный сколок с Чичикова с примесью хлестаковских манер», – было сказано в «Обзоре литературных журналов» еженедельника «Сын отечества» (1857, № 46, 17 ноября, стр. 1126). Отрицательную оценку «Жених» получил и на страницах «Санкт-Петербургских ведомостей» в статье П. Б. (1857, № 234, 29 октября).

Посвящается И. В. Павлову. – О взаимоотношениях Салтыкова и Павлова, товарищей по Московскому дворянскому институту и Царскосельскому лицею, см. в комментарии к их переписке 1857 г. в т. 18 наст. изд.

Седьмые части – по существовавшему закону овдовевший муж, если его права не были ограничены или расширены завещанием, наследовал одну седьмую часть недвижимой собственности жены.

…в четвертый-то раз, пожалуй, и баста скажут… – Гражданское и церковное законодательство старой России запрещало вступать в брак более трех раз.

Почетные граждане – звание, присваивавшееся определенным категориям городских жителей-недворян, главным образом купцам.

Хлапы – холопы.

Билеты Московской сохранной казны. – При Петербургском и Московском воспитательных домах существовали кредитные учреждения под названием Сохранная казна. Они принимали вклады и выдавали ссуды. До 1859 г. билеты, выдававшиеся Сохранной казной вкладчикам, имели хождение на правах денег.

Veni, vidi, vici – слова Юлия Цезаря после одной из его побед.

Каролина Карловна – намек на «всесильную» в 50-60-х годах прошлого века Минну (Вильгельмину) Ивановну Буркову, фаворитку министра двора графа В. Ф. Адлерберга (ср. в пьесе «Тени» Клару Федоровну).

…он назвал мне такое место, об котором я даже и мечтать не мог… на первом плане откупщик… – место председателя казенной палаты. «Все председатели казенных палат, – вспоминал известный финансист Е. И. Ламанский, – были на содержании у откупщиков…» («Русская старина», 1915, № 3, стр. 577).

Leone Leoni – герой одноименного романа Жорж Санд (1835).

…русская Швейцария… немецкая Швейцария – пригородные рощи Казани, места летнего отдыха, увеселений и гуляний казанцев. Салтыков побывал в Казани весной 1855 г. (см. С. Макашин. Салтыков-Щедрин. Биография, т. 1, М. 1951, стр. 383).

Воксал – место общественных увеселений.

Мовешки, жолишка – жаргонные образования от французских слов: mauvais – дурной, плохой; joli – красивый.

…пачку билетов с награвированными на них птицами, кормящими детей своими собственными внутренностями. – Имеются в виду билеты Московской сохранной казны (см. прим. к стр. 9).

Иохимовский дормез – экипаж для дальних путешествий, изготовленный в мастерских петербургского каретника Иохима (от франц. dormir – спать).

Теверино – герой одноименного романа Жорж Санд (1845) – красавец бродяга, атлет; им увлекается героиня-аристократка.

В отрубе – в ширину.

…глаза его, которые я однажды уже уподобил глазам пшеничного жаворонка… – в рассказе «Талантливая натура» («Горехвастов») «Губернских очерков» (ср. т. 2 наст. изд., стр. 318).

Начинал он обыкновенно с «Дороженьки»… – Упоминаемые здесь и дальше в рассказе русские народные песни являются одним из источников для характеристики фольклорных интересов Салтыкова. Эти песни встречаются во многих сборниках и публикациях конца XVIII – начала XIX в. Приводим уточненные или более полные и распространенные варианты названий песен с указанием первых или ранних публикаций их в сборниках, которые могли быть известны Салтыкову. «Дороженька» – «Не одна во поле дороженька…» («Русские народные песни, собр. и изд. Дан. Кашиным», М. 1833–1834); «Исполать тебе, зеленому кувшину – «Да спасибо же тебе, синему кувшину…» («Московский вестник», 1828, т. XI, № 18); «Веселая беседушка, где батюшки нет» – «Подуй, подуй, мать погодушка, низовенькая…» («Народные песни Вологодской и Олонецкой губернии, собр. Ф. Студитским», СПб. 1847, стр. 104); «Уж как пал туман» («Новейший и полный Российский песенник», М. 1810, стр. 169); «Не березонька с березкой свивалася» («Песенник 1821 г.», ч. III, стр. 173); «Во поле березонька стояла…» («Собрание народных русских песен с их голосами, на музыку положил Ив. Прач», изд. 2, СПб. 1806, ч. I, № 6); «Я вечор в саду, младешенька, гуляла» – фольклорный вариант песни поэта Г. А. Хованского «Незабудочки» («Я вечор в лугах гуляла…»), написанной в 1793 г.; «Расступись ты, мать сыра-земля!..» – заключительные строки песни «Как по матушке, по Неве-реке…» («Собрание разных песен» М. Д. Чулкова, СПб. 1770, ч. II, № 177).

Брюсов календарь – по имени государственного деятеля и ученого Я. В. Брюса, под наблюдением которого календарь был составлен в 1709–1715 гг. Наряду с другими материалами содержал астрологические предсказания, извлеченные из латинских и немецких источников.

«Предсказания по Брюсу» неоднократно включались в календари, издававшиеся в XIX в.

…дремучий бор волос… это сила! это Самсон! – Необычайная сила библейского героя Самсона заключалась в его волосах.

Гегемониев – этот образ, едва намеченный в «Женихе», был разработан вскоре в рассказе «Гегемониев» из незавершенной «Книги об умирающих» (см. т. 3 наст. изд.).

Мартинизм – распространенное среди русских масонов учение португальского философа-мистика XVIII в. Мартинеца де Паскалиса и его ученика француза Сен-Мартена.

…в шестом классе и при безобидном содержании. – По табели о рангах (закон о порядке прохождения государственной службы, введенный Петром I) шестому классу соответствовал гражданский чин коллежского советника и титул потомственного дворянина.

См. «Библиографические записки» M. H. Лонгинова… – В этих «Записках» M. H. Лонгинов сообщал о редком издании «Исследование книги о заблуждениях и истине. Сочинено особливым обществом одного губернского города. В Туле, 1790» («Исследование» было посвящено русскому переводу книги Сен-Мартена «О заблуждении и истине», отпечатанному в Москве в 1785 г. «иждивением» новиковского «Типографического общества» и изъятому из продажи в 1786 г.). При этом M. H. Лонгинов цитировал следующие строки из предисловия к изданию: «Все вещи телесные имеют начала бестелесные, например: дерево, камень, минерал существуют началами бестелесными». Несколько ниже эти строки текстуально используются Салтыковым в сатирических целях.

…пишут в газетах о комете… – см. прим. к стр. 79.

…история эта не современная, как это явствует и из счета денег на ассигнации. – Ассигнации в России существовали до 1843 г., когда они были заменены кредитными билетами.

Стрекоза – персонаж, впервые появляющийся в очерке «Лузгин», действует также в ряде позднейших сатирических циклов Салтыкова («Дневник провинциала в Петербурге», «Культурные люди» и др.).

Смерть Пазухина. Комедия в 4-х действиях

Впервые – в журнале «Русский вестник», т. 11, 1857, октябрь, кн. 1, стр. 467–538 (ценз. разр. – 15 октября). Подпись: Н. Щедрин. При жизни автора не перепечатывалось.

Рукописный материал представлен: 1) полным черновым автографом первоначальной редакции, называвшейся сначала «Смерть», затем «Царство смерти» и отнесенной цикловым заглавием, вписанным сверху, к «Губернским очеркам»; 2) писарской копией действия 1 второй редакции, первоначально озаглавленной, как и черновая – «Губернские очерки. Царство смерти. Комедия в 4-х действиях», – затем получившей заголовок «Конец венчает дело», в свою очередь зачеркнутый и замененный еще одним названием, которое стало окончательным, – «Смерть Пазухина».

Переработка «Царства смерти» в «Смерть Пазухина» сопровождалась значительными сокращениями текста. Ряд сокращений был вызван частичным изменением замысла и отражал новые требования автора к структуре произведения, так, например, были значительно сжаты сцены бытового характера, замедлявшие действие. Другая часть сокращений, по предположению В. В. Гиппиуса, имела характер приспособления к цензуре: исключены были, например, упоминания о государе, о пьянстве и воровстве в армии, о роли третьего сословия, о мошенничестве откупщиков (см. «Царство смерти», действие 1, сцены III, IV, VII, IX, стр. 422, 424, 428) и т. п. Переделав «Царство смерти» в «Смерть Пазухина», Салтыков использовал часть отброшенного материала действия 1 для самостоятельной сцены «Утро у Хрептюгина» (см. в т. 3 наст. изд.). Текст сцены вырабатывался на писарской копии действия 1 «Смерти Пазухина» (начиная с л. 24 рукописи). Подробную характеристику авторской работы над переделкой «Царства смерти» в «Смерть Пазухина» см. в текстологическом комментарии В. В. Гиппиуса в т. 4 изд. 1933–1941 гг. (стр. 477–489).

В настоящем издании «Смерть Пазухина» печатается по тексту «Русского вестника» с проверкой по рукописным источникам. В разделе «Из других редакций» впервые полностью печатается первоначальная редакция пьесы – «Царство смерти».

Документальных данных о времени написания «Смерти Пазухина» не имеется. Но хронологические рамки этой работы определяются довольно точно. Пьеса не могла быть написана раньше рассказа «Жених». В рассказе (и еще раньше в «Губернских очерках») уже упоминается купец Пазухин, но упоминание это еще совершенно беглое, эскизное и не совпадающее в деталях с явно позднейшими развернутыми описаниями Пазухина и его семьи в пьесе. «Жених» написан где-то между июнем и сентябрем 1857 г. (см. выше, стр. 525). А не позже первых чисел октября рукопись «Смерти Пазухина» уже должна была находиться в редакции «Русского вестника», первая октябрьская книжка которого с пьесой Салтыкова вышла в свет 15-го числа. Следовательно, датировать работу Салтыкова над «Смертью Пазухина» нужно в рамках июля – начала октября 1857 г.

Первоначальное заглавие пьесы – «Губернские очерки. Царство смерти. Комедия в 4-х действиях» – с очевидностью свидетельствует о существовавшем у Салтыкова намерении ввести это произведение в свой первый цикл. Неясно, однако, хотел ли он включить пьесу в третий том «Губернских очерков», но опоздал, так как том этот вышел в октябре 1857 г., или думал начать «Смертью Пазухина» «собирание» четвертого тома «Губернских очерков». Так или иначе, но пьеса тесно связана с «Губернскими очерками» и не только первоначальным заглавием, но и местом действия (Крутогорск) и рядом персонажей (Фурначев, Разбитной, Доброзраков, Хрептюгин и сам Пазухин).

Вместе с тем «Смерть Пазухина» связана и с другим творческим замыслом Салтыкова конца 50-х годов – «Книгой об умирающих», над которой он начал работать, отказавшись от намерения продолжать «Губернские очерки» (об этом замысле см. в т. 3 наст. изд., стр. 554 и след.). Вряд ли приходится сомневаться, что, если бы этот новый цикл был завершен, Салтыков ввел бы в него и столь подходящую для него по теме «Смерть Пазухина».

Салтыков был убежден, что развитие страны, требующее коренных перемен в ее общественных порядках, столкнет в историческую могилу, вместе с помещиками-рабовладельцами и дореформенным приказным чиновничеством, также и других «ветхих людей» крепостнической России. Не избегнет этой участи и патриархальное купечество – один из устоев той же изжившей себя крепостнической системы.

Такой подход был полемичен по отношению к почвенничеству и славянофильству. Идеологи этих направлений усматривали в русском купечестве хранителя лучших сторон национального характера, быта, миросозерцания. Ап. Григорьев, например, в своих статьях об Островском превозносил «огромный по значению в общественной жизни и огромный же по значению историческому купеческий класс, <…> класс, составляющий, так сказать, цвет собственно народных соков, класс, в котором, при многих, может быть, комических сторонах, сохранились наиболее остатки народного быта и развились притом на свободе, широко, вольно. Со своей стороны, К. Аксаков видел в купечестве носителя «высоких нравственных преданий простоты, братства, христианской любви, семейного чувства» и утверждал, что купечество даст «добрый плод, творя теперь, и в ограниченной своей сфере, много истинно добрых дел».

В «Смерти Пазухина» Салтыков решительно отвергает эту идеализацию российского купечества. Купеческая среда предстает в его пьесе средоточием невежества, семейственной грызни, обмана, наглых преступлений. Той же печатью разложения и деградации отмечены и другие социальные силы – чиновничество (образ взяточника и лицемера Фурначева, предвосхищающий некоторые черты Иудушки Головлева) и опустившееся, ни на что не годное барство (генерал в отставке Лобастов, приживалка из «благородных» Живоедова и др.).

«Смерть Пазухина», утверждавшая в русской драматургии поэтику общественной реалистической комедии, резко противостояла либерально-обличительной драматургии конца 50-х годов. Развивая традиции гоголевского «Ревизора», Салтыков не дал в своей комедии ни одного положительного образа, в то время как, например, В. Соллогуб в «Чиновнике» (1856) нарисовал фигуру «идеального чиновника» Надимова, послужившую образчиком для целой галереи подобных «героев» либерального «обновления» России. Свое отношение к Надимову Салтыков выразил в рассказах «Озорники» и «Приезд ревизора» (см. наст. изд., т. 2, стр. 266, 539, и т. 3, стр. 35–36, 53–55, 566).

По свидетельству Л. Ф. Пантелеева, на вопрос, пробовал ли он писать для сцены, Салтыков «раздраженно отвечал»: «Написал одну гадость… совестно вспомнить… написал черт знает что такое – «Смерть Пазухина». Я ее теперь больше и не перепечатываю. Однако этот позднейший отзыв писателя не совпадал с его отношением к пьесе в момент, когда она публиковалась. В 1857 г. Салтыков хотел видеть «Смерть Пазухина» на сцене и представил пьесу на рассмотрение театральной цензуры. Цензор И. Нордстрем в докладе Управлению III Отделением отрицательно расценил пьесу, увидев в ней беспощадное разоблачение российского общественного строя: «Лица, представленные в этой пьесе, доказывают совершенное нравственное разрушение общества».

Представляет интерес как первый читательски-сочувственный отзыв о пьесе запись о ней 21 октября (2 ноября) 1857 г. в дневнике А. И. Артемьева, известного в свое время статистика, этнографа и историка, сослуживца писателя по министерству внутренних дел: «„Смерть Пазухина“ – хороша и замечательна в том отношении, что в первый раз выводит на сцену генералов и статских советников настоящими ворами, забирающимися в чужой сундук».

В некоторых либеральных кругах пьеса оценивалась также положительно, но при этом оказались непонятыми обобщающий смысл ее образов, особенности ее драматического конфликта. «„Смерть Пазухина“ как очерки явлений из современной русской жизни, – писал, например, известный общественный деятель и педагог В. Я. Стоюнин, – представляет много интересного и, пожалуй, много характеристического. Читая все эти сцены, мы верим, что все это действительно было, но было как случай; что все эти лица действительно жили, живут, но как исключительные личности».

Отрицательному разбору пьеса Салтыкова подверглась на страницах «Санкт-Петербургских ведомостей», расхваливавших комедии В. Соллогуба, Н. Львова и других либерально-обличительных драматургов. Анонимный рецензент писал: «Где действие, где борьба, где катастрофы, где характеры, где идея, где естественность, где жизнь, где правда? Как не было начала, так нет и конца: какой драматизм в том, что богатство Пазухина досталось законному наследнику без борьбы, без усилий, без препятствий? В судьбе Фурначева тоже нет ничего жизненного и драматичного; все искусственно, нелепо, отвратительно».

Резко отозвался о «Смерти Пазухина» Л. Н. Толстой, осуждавший «изобличительную литературу» как «благородное», но «одностороннее увлечение»: «„Смерть Пазухина“ невозможная мерзость», – записал он в своем дневнике под 30 октября 1857 г.

«Смерть Пазухина» была разрешена к представлению лишь после смерти Салтыкова. Впервые и с успехом она была показана Харьковским театром 30 декабря 1889 г. («Харьковские губернские ведомости», 1890, № 1, 1 января, стр. 3).

Две следующие постановки, осуществленные в 1893 г. Александрийским театром в Петербурге и одновременно театром Ф. Корша в Москве, были неодобрительно встречены критикой, упрекавшей и пьесу и спектакль в «натурализме» (А. Суворин. – «Новое время», 1893, № 6382, 3 декабря), в «отражении литературных влияний» Гоголя и Островского (К. – «С.-Петербургские ведомости», 1893, № 381, 4 декабря). Такие суждения объяснялись в значительной мере тем, что в обеих постановках сатирическая комедия Салтыкова была трактована как чисто бытовая драма из жизни купечества, в духе подражания театру Островского.

Аналогичными оценками была встречена критикой возобновленная в 1904 г. постановка салтыковской комедии в Александрийском театре.

Крупной вехой в истории театральной интерпретации «Смерти Пазухина» явилась постановка пьесы в Московском Художественном театре 3 декабря 1914 г. (режиссеры – В. И. Немирович-Данченко, В. В. Лужский и И. М. Москвин; исполнители главных ролей – И. М. Москвин, Л. М. Леонидов, В. Ф. Грибунин и др.). В письме к Л. Я. Гуревич от 2 октября 1914 г. К. С. Станиславский писал: «…против Щедрина – ничего нельзя сказать. Это сатира, но и в ней сказывается русская мощь».

«„Смерть Пазухина“ был очень полнокровный спектакль», – вспоминал впоследствии В И. Немирович-Данченко. Сила этой постановки заключалась в том, что в ней впервые «Смерть Пазухина» прозвучала не как бытовая только, но и яркая сатирическая комедия.

В том же духе, но все же с меньшей социальной остротой пьеса была истолкована Художественным театром и в первой послереволюционной постановке 1924 г. А. В. Луначарский, высоко оценив этот спектакль в целом как «удивительно талантливый, глубоко содержательный», одновременно отмечал: «…в исполнении Художественного театра не было достаточной злобы. <…> Было страшно весело. Чудесное искусство актеров как бы примиряло с действительностью».

Глубокое прочтение пьесы в духе беспощадного социального критицизма и политической сатиры было дано Художественным театром в третьей постановке, 1939 г. (режиссеры – В. И. Немирович-Данченко и И. М. Москвин, ведущие актеры И. М. Москвин, игравший Прокофия Па-зухина, и M. M. Тарханов, исполнявший роль Фурначева).

Успешные постановки «Смерти Пазухина» осуществили также: в 1954 г. – Театр киноактера в Москве с ярким исполнением С. А. Мартинсоном роли Живновского и в 1955 г. – Ленинградский театр драмы имени Горького.

Посвящается В. П. Безобразову. – В конце 50-х годов Салтыков находился в близких дружеских отношениях со своим младшим лицейским товарищем, экономистом и публицистом В. П. Безобразовым, одним из посредников в деле опубликования «Губернских очерков» в «Русском вестнике». Вскоре, однако, Салтыков разошелся с политически поправевшим Безобразовым. Об их взаимоотношениях см. в комментариях к письмам Салтыкова к Безобразову (т. 18 наст. изд.) и к памфлету сатирика против Безобразова «Человек, который смеется» (т. 9 наст. изд.).

…происхождением из сдаточных – из рекрутов.

«И возлюбят людие…»– Впервые эта цитата из раскольнического «Слова от старчества об антихристовом пришествии» приводится в рассказе «Хрептюгин и его семейство» из «Губернских очерков» (см. т. 2 наст. изд., стр. 145).

«Постризало да не взыдет на браду твою…» И в Стоглаве так сказано! – Неточная цитата из «Стоглава», свода установлений церковного собора 1551 г. по вопросам религиозной обрядности и житейского быта (ср. «Постризало да не взыдет на браду вашу, се бо мерзско есть пред богом»). «Стоглав», осужденный церковью после реформы Никона и запрещенный духовной цензурой, признавался в старообрядчестве за обрядово-религиозный кодекс. Салтыков познакомился со «Стоглавом» по одному из его рукописных «изданий» в годы службы в Вятке. Первое печатное издание «Стоглава» появилось лишь в 1860 г. в Лондоне.

…в благородные, чу, скоро попадет! Губернатор-от его уж внадворные советники… представил! – Надворный советник – гражданский чин седьмого класса, дававший, до 1856 г., право на потомственное дворянство независимо от социального происхождения.

…как отцы соловецкие за древнее благочестие пострадали… – Имеется в виду жестокая расправа царского правительства с монахами, участниками восстания Соловецкого монастыря в XVII в. Это восстание, имевшее антикрепостнический характер, проходило под лозунгом борьбы за «старую веру» против реформ Никона. Среди старообрядцев пользовалось популярностью посвященное этому событию сочинение Семена Денисова – «История об отцах и страдальцах соловецких». Уды – конечности (церковнослав.). Ср. ту же цитату из «Истории об отцах и страдальцах соловецких» в наброске «Мельхиседек» (т. 2 наст. изд., стр. 546).

…у меня на ломбартном билете птица есть нарисована… О таких же билетах Сохранной казны упоминается в «Женихе» (см. выше, стр. 26 и 527).

Про родительское сердце еще царь Соломон в притчах писал! – «Книга притчей Соломоновых» в Библии написана в форме родительских наставлений любимому сыну.

Шавера – сплетники (ср. «Губернские очерки» – т. 2 наст. изд., стр. 191).

Статский советник – гражданский чин пятого класса, равный первому генеральскому чину на военной службе.

Итак, в настоящем году следует ожидать кометы! – Слухи о возможном появлении кометы ходили в 1857 г. В «Московских ведомостях», например, от 20 апреля 1857 г., № 48, на стр. 409 сообщалось (эту газету и читает Фурначев): «Ныне некоторые обеспокоены появлением какой-то огромной кометы, которая будто бы столкнется с Землею».

Откупа – система сбора налогов и других государственных доходов частными лицами (откупщиками), уплачивающими государству определенную, гораздо меньшую сумму от общего количества собранных с населения денег.

…от дел удалюсь, да и стану в правительствующем сенате на крылечке, с залогами в руках, отступного поджидать… – Правительствующий сенат – высшая судебная инстанция Российской империи – контролировал, в частности, выполнение залоговых обязательств. В случае неисполнения должником этих обязательств кредитор имел право на удовлетворение их из стоимости заложенного имущества. Фурначев намекает на то, что, став кредитором, он пригрозит несостоятельному должнику судом и потребует от него отступное – дополнительное вознаграждение.

…тот, что ли, что наемщиками торгует? – Речь идет о замене лиц, сдаваемых в рекруты по очереди или жребию, другими лицами – наемными, то есть теми, кто за известное вознаграждение добровольно шел в солдаты.

Купец первой гильдии. – Гильдия – один из трех разрядов, на которые делилось купечество в зависимости от величины капитала и рода торговли. К первой гильдии причислялись обладатели самого большого капитала.

Потомственный почетный гражданин – см. прим. к стр. 6.

Синенькая – ассигнация в пять рублей.

…число 666… – мистическое число или «число зверя», обозначающее антихриста и упоминающееся в Апокалипсисе («откровении») – раннехристианском произведении Нового завета. Среди раскольников пользовались популярностью апокрифические апокалипсисы, предсказывающие «светопреставление».

Комиссариатский – чиновник комиссариатского департамента военного министерства, ведавшего до 1864 г. снабжением армии.

Малаканы. – Молокане – возникшая во второй половине XVIII в. секта, отрицавшая официальную православную церковь с ее обрядами и признававшая единственным источником вероучения Библию.

Иудействующие – возникшая в конце XV в. религиозная секта, стремившаяся сблизить идеи христианства с иудаизмом.

…по нижегородке-то пройтись! – Дорога из Центральной России в Сибирь, по которой отправлялись приговоренные к каторге (она же – Владимирка).

…я его… сквозь зеленые луга проведу… – то есть подвергну палочному наказанию (см. в т. 3 наст. изд. прим. к стр. 156).

Яшенька

Впервые – в «Сборнике литературных статей, посвященных русскими писателями памяти покойного книгопродавца-издателя А. Ф. Смирдина», т. VI, 1859 (ценз. разр. – 11 марта). Подзаголовок: Повесть Щедрина. К последним словам текста дано редакционное примечание в сноске: «Этот рассказ был получен от автора еще в половине 1857 года, но по разным обстоятельствам мог быть только теперь напечатан». При жизни Салтыкова повесть не перепечатывалась.

Сохранились следующие рукописи: 1) полный черновой автограф первоначальной редакции, сначала озаглавленной «Мишенька. Рассказ»; 2) черновой автограф главы II второй редакции; 3) перебеленный рукою переписчика текст глав I и II первой редакции с правкой и вставками автора, образующими третью редакцию начальных частей повести.

В настоящем издании повесть печатается по тексту «Сборника…» с проверкой по рукописям.

Изучение печатного и рукописных текстов повести, впервые осуществленное В. В. Гиппиусом для т. 4 изд. 1933–1941 гг., показывает, что главы III–IX в процессе авторской работы подверглись лишь частичным изменениям.

Глубже была переделка глав I и II, особенно начала повести. Выработанная в последней рукописной редакции (третьей) развернутая и обобщенная картина помещичьей усадьбы в печатном тексте была заменена всего одной фразой: «Яков Федорович Агамонов, с которым я намерен познакомить читателя, живет в собственной своей усадьбе Агамоновке, вместе с маменькой своей, Натальей Павловной». По мнению С. А. Макашина, Салтыков исключил описание усадьбы Агамоновки и ее хозяйки Натальи Павловны потому, что в этой картине и в этом портрете слишком прозрачно, для родственников писателя, проступали реальные черты любимого поместья его матери Ермолино, а также фигура самой Ольги Михайловны Салтыковой. Впоследствии ряд штрихов из этого описания текстуально повторился в автобиографической «Пошехонской старине».

Исключенное начало «Яшеньки» представляет самостоятельный интерес и печатается в разделе «Из других редакций».

Некоторые разночтения печатного и рукописного текстов объясняются, по-видимому, причинами или соображениями цензурного характера. Вслед за упомянутой публикацией В. В. Гиппиуса следующие места в настоящем издании печатаются по автографу, а не по тексту «Сборника…»:

, строки 2–3 снизу: вм. «взыскать с него» – «наказать его на конюшне нагайкой».

, строки 10–11 сверху: вм. «люди должны обожать вас» – «подданные должны обожать вас».

, строки 20–24 сверху: после слов «в доме заведется молодая хозяйка» в «Сборнике…» было опущено: «Федька и Павлушка, Машка и Аниска, которые в настоящее время трясутся при одном имени Натальи Павловны, необходимо должны будут раздвоиться в своем трепете».

, строки 12–13 снизу: после слов «житницы исполняются всяким благоволением» – в «Сборнике…» отсутствовало: «самые домочадцы и рабы распложаются во множестве».

: в подстрочном примечании в «Сборнике…» было исключено: «Ямщики ее славились дерзким образом мыслей и скорой ездой».

, строка 2 снизу: вм. «в 1826» – «в коронацию».

, строка 17 сверху: после слов «все, знаете, этак направо и налево» в «Сборнике…» было опущено: «Ну и нагаечка-с».

Время работы над повестью определяется на основании двух эпистолярных свидетельств Салтыкова. В письме к В. П. Безобразову от 1 октября 1858 г. он писал: «В марте < 1858 г.> я отдал в Смирдинский альманах повесть под названием «Яшенька». Повесть очень плоха, и мне крайне хотелось бы выручить ее». Близкая дата названа и в другом письме, от 3 февраля 1859 г. к П. В. Анненкову, в котором читаем: «Год тому назад я отдал в альманах Смирдина повесть под названием «Яшенька». Эти подлецы до сих пор ее не печатают, да и обратно не возвращают. Так как я совсем (то есть нигде) не хотел бы печатать эту вещь, по причине ее совершенной посредственности, то Вы бы весьма обязали <меня>, вырвав ее из рук этого скотопромышленника Генкеля».

Как можно заключить на основании этих сведений, Салтыков, по-видимому, работал над повестью в начале 1858 г., так как не в его привычках было задерживать у себя написанную вещь.

Как и другие произведения, созданные Салтыковым в ближайшее после опубликования «Губернских очерков» время, повесть об умирающем в обстановке дворянско-помещичьей праздности Яшеньке включается в круг идей и тем, которые писатель разрабатывал в начатом, но не завершенном цикле – «Книге об умирающих».

В самой тональности насмешливого, комического повествования, в некоторых сюжетных положениях «Яшеньки» (например, эпизоды любовных объяснений с Мери, неудачного сватовства и т. п.) легко угадывается связь с литературной манерой Гоголя – автора «Ивана Федоровича Шпоньки» и «Женитьбы». Вместе с тем в «Яшеньке» уже встречаются тонкие социально-психологические характеристики и наблюдения, которые служат как бы эскизными набросками сатирических портретов героев более поздних произведений Салтыкова – Миши Нагорнова («Господа ташкентцы»), Сенечки Воловитинова (очерк «Как кому угодно», затеи «Благонамеренные речи»). Изнурительная сыновняя почтительность Яшеньки предвосхищает въедливое благонравье Иудушки. Образ Натальи Павловны – один из первоначальных набросков типа властной, крутой на руку матери-хозяйки – Арины Петровны из «головлевской» хроники и Анны Павловны из хроники «пошехонской».

…даже выйти не может из комнаты, не сказавши наперед мне. – После этих строк в автографе было: «У меня, говорит, маменька, без вашего позволения даже природа не может действовать».

Шастанный овес – очищенный, просеянный.

…гогенцоллерн-гехингенского посланника. – До 1849 г. действительно существовало Гогенцоллерн-Гехингенское княжество, вошедшее затем в состав Пруссии.

…бестелесные их начала… – См. прим. к стр. 51.

Два отрывка из «Книги об умирающих»

Впервые – в журнале «Русский вестник», т. 14, 1858, март, кн. 2, стр. 198–217 (ценз. разр. – 10 апреля). Подпись: Н. Щедрин.

В сопровождавшем публикацию «Двух отрывков…» примечании, в сноске, Салтыков впервые сообщил в печати о своей работе над новым циклом – «Книгой об умирающих» – и раскрыл его содержание (подробнее см. т. 3 наст. изд., стр. 554–556, 583).

Сохранившийся черновой автограф первого «отрывка» отличается от журнальной публикации лишь незначительными стилистическими разночтениями. Рукопись носит следы работы над композицией «Книги об умирающих». Вместо зачеркнутого в автографе названия «Смерть Живновского» в заголовке поставлена римская цифра II, обозначавшая, несомненно, место очерка в «Книге об умирающих».

Частично сохранилась правленная автором писарская копия четырех очерков «Книги об умирающих» с первоначальным названием этого цикла «Отходящие» и с тем же эпиграфом, который предпослан «Двум отрывкам». От «Смерти Живновского», помещенной здесь также под цифрой II (без заглавия), сохранился только первый абзац и недоконченная первая фраза второго абзаца с небольшими отличиями от чернового автографа и журнального текста. Лишь пять строк остались и от второго отрывка, обозначенного здесь цифрой IV. Под цифрой I в копии помещен очерк «Ге-гемониев», под цифрой III – «Зубатов» (см. т. 3 наст. изд.). В отличие от первых трех очерков, только пронумерованных в рукописи, четвертый озаглавлен в ней. Первоначально он назывался «Отрывок из неизданной переписки». Затем слово «Отрывок» было вычеркнуто и заменено незаконченным «Выд.» (вероятно, «Выдержки»), в свою очередь также зачеркнутым.

Оба «отрывка» были написаны, по-видимому, в конце 1857 г. Это явствует из письма Салтыкова к И. С. Аксакову от 17 декабря 1857 г., в котором он сообщал своему корреспонденту: «… я кончаю теперь ряд очерков для одного альманаха…» Из контекста письма ясно, что речь тут идет об очерках из «Книги об умирающих», в том числе о «Смерти Живновского» и «Из неизданной переписки».

Семнадцатого марта сатирик читал «Два отрывка» Л. Н. Толстому перед отъездом его в Москву. По поводу второго из прослушанных очерков Толстой оставил в дневнике краткую запись: «Идеалист хорош» – и тут же дал общую оценку творчества Салтыкова: «Он здоровый талант». По просьбе автора Толстой передал очерки в «Русский вестник», где они и были опубликованы в запоздавшей второй мартовской книжке.

В настоящем издании печатается по тексту «Русского вестника» с проверкой по рукописям.

Первый «отрывок» <«Смерть Живновского»> непосредственно связан с «Губернскими очерками», на страницах которых впервые появился Живновский (см. рассказ «Обманутый подпоручик» и сцену «Просители» – т. 2 наст. изд.), введенный сатириком также а комедию «Смерть Пазухина».

В соответствии с общим замыслом «Книги об умирающих» Салтыков, по сравнению с «Губернскими очерками», углубил характеристику Живновского, как одного из «ветхих людей», ставших «в разлад с общим строем воззрений и убеждений». В изображении последних минут отставного подпоручика вся жизнь этого «старого забулдыги» предстала под пером сатирика как беспощадное обличение «прошлых времен», породивших эту чудовищную смесь наглости, безрассудства, любострастия и цинизма.

В «отрывок» о Живновском Салтыков впервые включил четыре пословицы из составленного им в конце 50-х годов по статье Ф. И. Буслаева списка пословичных изречений: 1) «Зовут да покличут, а потом и в нос потычут», 2) «И комар лошадь повалит, коли медведь подсобит», 3) «Взял боженьку за ноженьку, да и об пол» и 4) «Жил семь лет, нажил семь реп, да и тех нет». Ю. М. Соколов, опубликовавший названный список, ошибочно полагал, что Салтыков использовал его впервые в сцене «Утро у Хрептюгина» (Ю. Соколов. Из фольклорных материалов Щедрина. – «Литературное наследство», т. 13–14, М. 1934, стр. 499).

В 1878 г. Салтыков еще раз вернулся к образу Живновского и вывел его в качестве «благонамеренного добровольца» в очерке «День прошел – и слава богу!» (цикл «В среде умеренности и аккуратности», т. 12 наст. изд.).

Второй «отрывок» <«Из неизданной переписки»> – предсмертная исповедь идеалиста 40-х годов. Отрывок окрашен автобиографическим раздумьем Салтыкова о собственной молодости, «сильной горячими упованиями», «непоколебимою верою в будущее». Под «вечно юными» утопиями, обращенными «к лучшим инстинктам человеческого существа», сатирик разумел социалистические идеалы.

Возвращаясь к основной теме своего раннего творчества, Салтыков еще решительнее, чем прежде, осуждал «досужую праздность» идеалистов. «Слабость и нерешительность», подчеркивает писатель, привели к полному вытеснению идеалистов «дипломатами-барышниками», чуждыми всяких помыслов об «истине и добре». Трагический сарказм исповеди усиливала и предваряющая ее характеристика Живновского, олицетворившего «действительность» русской жизни, бесконечно далекой от «строя гармонических отношений». «Трудно вообразить себе две личности, более противоположные между собою, чем герои этих двух рассказов, – писал анонимный обозреватель «Сына отечества» сразу после появления «Двух отрывков», – а между тем в смертный час оба они оплакивают свои обманутые надежды – в одинаковом настроении, хотя и с самых различных точек зрения и в самых несходных суждениях» («Сын отечества», 1858, № 27, 6 июля).

Для Салтыкова позиция отвлеченного служения идеалам при равнодушии к «черной работе» практики граничила с преступлением перед обществом, где все кипит и зовет к действию. Поэтому он без колебания отнес идеалиста к «ветхим людям», а его «брезгливое пренебрежение» к живой жизни осудил как разновидность идеологии «прошлых времен», которая должна смениться действенным отношением к миру.

…для Рогожкина… – Развернутую характеристику Рогожкина Салтыков дал в рассказах «Горехвастов» («Губернские очерки», т. 2 наст. изд.) и «Жених» (наст. том).

…чем-то по комиссариатской части сделали… – См. выше прим. к стр. 98.

…каким я там Балтазаром жил! – то есть беспечно роскошествовал. Балтазар или Валтасар – полулегендарный вавилонский царь (VI в. до н. э.), гибель которого, по библейскому преданию, была таинственно предсказана во время пира (Книга пророка Даниила, гл. 5).

Мы играем ту же роль в обществе, какую играли мормоны в Миссури и Иллинойсе… – Мормоны – религиозная секта, возникшая в США (1830). Салтыков имеет в виду отверженность мормонов, неприязнь американского общества к этим «единственным святым на земле», как именовали себя мормоны, отличавшиеся нетерпимостью и высокомерием ко всем прочим исповеданиям, запятнавшие себя уголовными преступлениями.

…чисты как голуби… мудры как змеи… – из Евангелия (Матф., 10, 16).

А тут дары земные… – последняя строфа стихотворения Кольцова «Из Горация (Дума). П. А. Вяземскому» («Не время ль нам оставить…»).

Характеры (Подражание Лябрюйеру)

Впервые – в журнале «Искра», 1860, первая часть – в № 25 от 2 июля (ценз. разр. – 28 июня), вторая – № 28 от 22 июля (ценз. разр. – 16 июля). Подпись: «Стыдливый библиограф».

В этом же году И. И. Панаев перепечатал два отрывка из «Характеров» (ироническое описание разговора Краевского с Дудышкиным о «Русском вестнике», открывшем Англию, и диалог Краевского с Перейрой) в хронике «Петербургская жизнь. Заметки Нового поэта» («Современник», 1860, № 8, стр. 326–327).

Псевдоним, которым сатира была подписана, оставался нераскрытым до 1929 г., когда В. В. Гиппиус на основании стилистического анализа установил принадлежность ее Салтыкову. Позднее был обнаружен черновой автограф второй части «Характеров», начинающийся словами: «Из редакции «Русского вестника» похищен второй том книги Гнейста…»

При публикации в «Искре» очерк сопровождался примечанием (см. наст. том, стр. 197), которое, хотя и подписано «Ред.» (то есть Редакция «Искры»), по-видимому, принадлежит Салтыкову: оно органически входит в общий замысел «Характеров», усиливая иронию в адрес редакции «Русского вестника».

В настоящем издании печатается по тексту «Искры», с проверкой второй части по автографу.

«Характеры» – одно из острых выступлений Салтыкова против двух главных печатных органов либеральной партии «прогресса» – «Русского вестника» Каткова и Леонтьева и «Отечественных записок» Краевского и Дудышкина. В период, когда в стране складывалась и сложилась революционная ситуация, либерально-оппозиционный лагерь и его журналистика стали быстро перемещаться ко все более умеренным и правым позициям. Это движение к реакции и охранительству и является главным предметом сатирической критики Салтыкова. Политическая острота его определения «характеров» «Русского вестника» и «Отечественных записок» косвенно подтверждается тем обстоятельством, что определения эти были поддержаны и развиты в 1861 г. Чернышевским («Полемические красоты») и Писаревым («Схоластика XIX века», «Московские мыслители»).

Литературная форма выступления Салтыкова определилась, как он указал на это в подзаголовке, «подражанием» Жану Лябрюйеру, французскому писателю-моралисту, автору известной книги «Характеры», составленной из кратких портретных характеристик и рассуждений. Такая форма была близка жанру фельетона «Искры», состоявшего обычно из сатирических сентенций или юмористических заметок. Достоевский отнес жанр «Характеров» к «эпиграммам в прозе», вспомнив о них спустя год в фельетоне «Петербургские сновидения в стихах и прозе».

По примеру редакции «Русского вестника»… мы ни в чем не согласны с автором «Характеров». – Редакция «Русского вестника» часто оговаривала в специальных примечаниях свое несогласие с содержанием публикуемых ею статей. См., например, редакционные примечания к статьям Н. X. Бунге «Об устройстве учебной части в наших университетах» (1858, октябрь, кн. 1, стр. 441); Б. И. Утина «Очерк исторического образования суда присяжных в Англии» (1860, март, кн. 1 и 2, стр. 229, 237, 251 и др.), Евгении Тур «Госпожа Свечина» (апрель, кн. 1, стр. 392) и др.

«Русский вестник» сделался похожим на клетку, в которой некогда обитал драгоценный попугай… – По-видимому, Салтыков намекает на изменение программы «Русского вестника», явственно переходившего от недавней пропаганды «иноземного» политического либерализма (англомания Каткова) к охранению «отечественных» устоев. В связи с этой эволюцией журнала свое сотрудничество в нем прекратили в середине 1860 г. Б. И. Утин и Евгения Тур (гр. Е. В. Салиас де Турнемир), вслед за которыми собирались покинуть журнал Г. В. Вызинский и Е. М. Феоктистов. Расстался с «Русским вестником» и сам Салтыков.

А статья о «Русской общине»? – Имеется в виду статья M. H. Каткова «Русская сельская община» с грубыми выпадами в адрес Чернышевского и редакции «Современника» («Русский вестник», 1858, сентябрь, кн. 1). Резко отрицательную оценку этой статьи Салтыковым см. в его письмах к П. В. Анненкову от 2 января и к В. П. Безобразову от 17 января 1859 г.

«Отечественные записки» походят на упраздненную Бурсу. Не слышно в пустынном здании кликов Бургия… ни Благосветлый-Басистов, ни Басистый-Благосветлов. – Намекая на духовное образование Г. Е. Благосветлова, Салтыков иронизирует над общим обликом журнала, сравнивая его с бурсой за схоластическим характер полемики, теоретическую бескрылость, бесцветность слога. В середине 1860 г. Благосветлов перешел из «Отечественных записок» в «Русское слово», в связи с чем бурса названа «упраздненной» (о дальнейшем отношении Салтыкова к Благосветлову см. в хронике «Наша общественная жизнь», т. 6 наст. изд.).

Здесь пишет и сочиняет В. А. Кокорев, нашего уезда откупщик! – Выпад против известного питейного откупщика В. А. Кокорева, крупной фигуры русской торговой буржуазии периода крестьянской реформы. Катков охотно предоставлял ему страницы своего журнала, понимая действительное содержание кокоревских проектов расширения торговли и т. п. в соответствии с интересами крупных помещиков. Эти проекты стали предметом насмешек сатирика в повести «Тихое пристанище» (см. наст. том, стр. 287–291).

…после недавней попытки нарушения общественного спокойствия со стороны некоторых вассалов «Русского вестника»… – Речь идет о публичном протесте сотрудников «Русского вестника» Б. И. Утина и Евгении Тур против того, что статьи их были напечатаны с ограничительным примечанием редакции, то есть Каткова.

…в редакции… возникал вопрос: «Благоразумно ли было… нападать на кн. Черкасского за проект его относительно употребления «детских розог»? – Славянофил кн. В. А. Черкасский, активный участник подготовки и проведения крестьянской реформы (член-эксперт Редакционных комиссий), выступил в 1858 г. за сохранение телесных наказаний для крестьян в переходный период, в том числе и для женщин и детей – «детскими розгами». Проект Черкасского вызвал протесты, в том числе и со стороны «Русского вестника», в котором выступил Катков со статьей «Изобличительные письма» (1858, ноябрь – декабрь). Но вскоре «Русский вестник» предложил сохранить розги «хотя бы для уголовных преступников» (С. Баршев. О необходимых гарантиях уголовного права. – 1859, март, кн. 2, стр. 190–192).

…место г. Дудышкина займет со временем г. Басистов… – Салтыков иронизирует над продолжающейся деградацией «Отечественных записок», начавшейся после ухода из журнала Белинского (1846), которого сменил умеренный прогрессист, посредственный литературный критик С. С. Дудышкин. П. Е. Басистов был еще менее даровит и проницателен. «Губернские очерки» Щедрина он обвинял, например, в «отсутствии самобытного творчества» и художественной правды («Отечественные записки», 1857, № 8).

…внимание публики было всецело поглощено полемикою между г-жою Тур и «Русским вестником»… возражения этого почтенного журнала принимают… характер эротический. – Полемика возникла в связи с редакционным примечанием к статье Евг. Тур «Госпожа Свечина» («Русский вестник», 1860, апрель, кн. 1). Оговорка редакции в этом примечании об односторонности суждений автора статьи повлекла за собой «Письмо к редактору» Евг. Тур, вызвавшее, в свою очередь, ответ Каткова с двусмысленными намеками по поводу дружбы между Свечиной и Токвилем (там же, апрель, кн. 2). В полемику ввязались «Московские ведомости», заметив, что «Токвиль не состоял со Свечиной в близких отношениях» (№ 109). За этим последовало очередное «Объяснение» «Русского вестника» (см. май, кн. 2) с бестактными выходками против Евг. Тур, Б. Утина и других сотрудников журнала. Этот «всеобщий гвалт» по пустяковому поводу осмеял в июньской книжке «Современника» Чернышевский («История из-за г-жи Свечиной»). Юмористическое противопоставление европейских событий истории со Свечиной было подхвачено и развито в «Заметках» Пр. Преображенского (Н. С. Курочкина – «Искра», 1860, № 26 от 8 июля).

…редакторы «Современника» квартируют в доме редактора «Отечественных записок»… – Некрасов и Панаев с 1857 г. жили в доме Краевского на Литейном проспекте.

Некто, не имев, за недосугом, времени прочесть последние нумера газеты «Наше время», не может сообщить… жив ли… И. С. Тургенев. – Ирония Салтыкова обращена против М. И. Дарагана, выступившего с резкой критикой романа Тургенева «Накануне». В частности, обыгрывается фраза Дарагана: «Мы многих потеряли или преждевременной смертью (как Пушкин, Лермонтов) или тем, что они еще при жизни уклонились от прямого пути» («Наше время», 1860, № 9).

…наш библиограф и гробокопатель M. H. Лонгинов уже принимает меры к отысканию преждевременной могилы его. – Высмеивается некрологический характер изыскании M. H. Лонгинова, постоянного сотрудника «Русского вестника», который, по шутливому замечанию Писарева, готов был «превратить текущую литературу в поминальные списки» («Московские мыслители». – «Русское слово», 1862, № 2. Ср. Д. И. Писарев. Соч., т. 1, Гослитиздат, М. 1955, стр. 304).

…вместе с продолжением статьи о «Пороховых взрывах», новыми опытами В. К. Ржевского и повестью г-жи Николаенко. – Имеется в виду статья П. П. Малиновского «Пороховые взрывы» («Русский вестник», 1860, апрель, май), окончание которой было запрещено цензурой. Об «опытах» консервативного публициста В. К. Ржевского см. «Ответ г. Ржевскому» (т. 5 наст. изд.). Николаенко – писательница, автор печатавшихся в «Русском вестнике» 1859–1860 гг. сентиментально-мелодраматических повестей «Чудачка», «Две маменьки», «Бедность».

Из редакции «Русского вестника» похищен второй том сочинения Гнейста. – В «Объяснении» по поводу г-жи Свечиной (см. выше) редакция «Русского вестника» прозрачно намекала, имея в виду Б. И. Утина, что им «зачитаны» взятые из редакции книги, в том числе сочинение Гнейста, вероятно «Современное английское конституционное и административное право», 1857–1863.

…сочинение барона Этвеша… – В рукописных вариантах уточняется: «а именно сочинение венгерца Этвеша «О влиянии господствующих идей XIX века на государство». Книга Этвеша вышла в 1859 г.

Заявляя об этом в 10 № своего журнала… – Салтыков высмеивает заключительную часть «Объяснения» редакции «Русского вестника» о Евгении Тур в № 10 журнала (май, кн. 2), в которой говорилось о «недостатках и слабостях» сотрудников журнала. В связи с этими «жалким личными намеками» Чернышевский предостерегал редакцию «Русского вестника» от продолжения подобной полемики: иначе «журнал будет иметь сотрудником одного г. Ржевского» (Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч., т. VII, стр. 324).

Редакция «Русского вестника», убедившись из статьи г. Утина, напечатанной в 136 № «Московских ведомостей»… – Статья Б. И. Утина, напечатанная в «Московских ведомостях» от 21 июня, как и письмо его, опубликованное в «Современнике», 1860, № 4, были полны упреков в адрес «поверхностного» англоманства Каткова и его «деспотического» редакторского вмешательства. Прямым поводом этих выступлений послужили придирчивые редакционные замечания Каткова к статьям Б. И. Утина об истории английского суда (см. на стр. 541 прим. к стр. 197).

…«я знаю только то, что я ничего не знаю!» – афоризм Сократа.

…и с бесчисленными опечатками. – Насмешка над редакционными примечаниями «Русского вестника» с поправками собственных, иногда курьезных ошибок (см., например, «Русский вестник», 1860, июнь, кн. 2, стр. 453).

«О преимуществах кириллицы перед глаголицею», г. Бодянского… – Книга О. М. Бодянского «О времени происхождения славянских письмен» (1855) была посвящена доказательству более раннего происхождения кириллицы по сравнению с глаголицей. В «Русском вестнике» печатались его «Новые открытия в области глаголицы» (1856, февраль, кн. 1). Труды Бодянского неоднократно подвергались критике на страницах «Современника» (1855, № 3, 1860, № 12; см. также «Свисток» № 7 в № 1 за 1861).

…«Отповедь «Отечественным запискам», В. К. Ржевского»… – Ответ Ржевского на анонимную статью «Нескромный вопрос г. Ржевскому» («Отечественные записки», 1860, кн. 3) действительно был напечатан в первой майской книжке «Русского вестника» за 1860 г. под заглавием: «Ответ на нескромный вопрос неизвестного по случаю статьи Ржевского о пролетариате».

…и прочие, не менее замечательные статьи общезанимательного содержания. – В черновых вариантах перечень продолжен: «повесть г. Булкина; «Надежды русского глазомера на простодушие, русского мужика», В. А. Кокорева; «Почему в Тверской губернии либеральные начала пустили более прочные корни, нежели в других местах России?», Тверского помещика; и, наконец, «Можно ли издавать журнал с подобными сотрудниками?», статья редакции». Название статьи В. А. Кокорева (см. прим. к стр. 198) пародировало слог его статей и речей. Об оппозиции тверского дворянства см. прим. к стр. 293. Булкин – псевдоним посредственного беллетриста С. А. Ладыженского, автора повестей «Век нынешний и век минувший» («Русский вестник», 1860, март, апрель), «Барышня и барыня» (там же, октябрь).

Остался один Юпитер – но как хорош!! – Вероятно, речь идет о соредакторе Каткова П. М. Леонтьеве.

В 1857 году… «Русский вестник» открыл Англию. – «Русский вестник», основанный Катковым в 1857 г., пропагандировал английское социально-политическое устройство как образец для настоящих и будущих преобразований России – при сохранении самодержавия.

«Не открыть ли нам Америку?» – шепнул А. А. Краевский г. Дудышкину… Америка доселе остается неоткрытою – По-видимому, намек на зависть Краевского к коммерческому успеху катковского журнала, «открывшего Англию». Разговор Краевского с Дудышкиным имеет второй, иронический план – обличение нерешительности и половинчатости программы «Отечественных записок».

И. Перейра и А. А. Краевский – оба были взволнованы… один и тот же огонь согревает их. – Салтыков сопоставляет эволюцию редактора «Отечественных записок» с политической биографией известного французского публициста и банкира Исаака Перейры, в молодости примыкавшего к сен-симонистам. Сравнение Перейры с Краевским было навеяно, очевидно, чтением «Искры», где последний осмеивался как автор, обиженный отказом «Искры» поместить его стихотворение «Чувства русского журналиста с капиталом, при взгляде на банкира Исаака Перейру…» («Письмо в редакцию». – «Искра», 1860, № 22 от 10 июня). Настоящую салтыковскую заметку Достоевский назвал «известной эпиграммой в прозе на г. Краевского», иронически добавив: «Совершенно неправдоподобная эпиграмма!» («Время», 1861, № 1. Ср. Ф. М. Достоевский. Собр. соч., т. 13, стр. 169).

…как написал он статью о Борисе Годунове… – Речь идет о статье Краевского «Царь Борис Федорович Годунов» (1836), в которой он поддержал точку зрения реакционного историка М. П. Погодина.

…как изобрел он новые русские слова «Дойен д’Аге» и «Великий раздаватель милостынь»… – Ходячими анекдотами своего времени были ошибки в «Отечественных записках»: французское «doyen d’âge», то есть «старший по возрасту», было принято за название должности («дуайен доуге»), а слово «partageux» (ироническое название сторонников утопического коммунизма) было переведено как «раздаватель милостыни».

…как колебался между Белинским и Межевичем… – В «Воспоминании о Белинском», напечатанном в № 1 «Современника» за 1860 г., И. И. Панаев рассказывал, как Краевский, при начале издания «Отечественных записок» в 1839 г., отказался от услуг Белинского, предпочтя ему бездарного Межевича.

…как в 1848 г. прибегал к сотрудничеству К. Полевого. – В рукописи: «нанимал К. Полевого». К. А. Полевой – к тому времени журналист реакционного направления.

В надежде славы и добра //Иду вперед я без оглядки… – Перефразировка двух первых строк «Стансов» Пушкина. У Пушкина: «В надежде славы и добра // Гляжу вперед я без боязни».

…надобно справиться у Чернышевского… – Учение Сен-Симона Чернышевский популяризировал в статье «Июльская монархия», напечатанной в «Современнике», 1860, № 1.

Гарибальди пишет к другу своему Н. В. Бергу… – В корреспонденциях из Италии сотрудник «Русского вестника» Н. В. Берг афишировал расположение к нему Гарибальди (см. «Поездка в отряд Гарибальди», «Вторая поездка к Гарибальди». – «Русский вестник», 1859, июнь, август). Весной 1860 г. Гарибальди с большим отрядом добровольцев отправился на помощь восставшей против австрийского ига Сицилии.

Да! аристократия и притом историческая… вот последнее слово школы, восходящей из поклонения Зевсу! – Характеризуя содержание программы «Русского вестника», Салтыков имеет в виду цикл статей В. П. Безобразова «Аристократия и интересы дворянства» («Русский вестник», 1859, январь, кн. 1; июнь, кн. 1; сентябрь, кн. 1; ноябрь, кн. 1). В. П. Безобразов настаивал на «деятельном участии» в будущем самоуправлении аристократии как единственной исторической силы, способной «гарантировать свободу в силу независимости своего общественного положения» (октябрь, кн. 1, стр. 50–51). «Из поклонения Зевсу» – намек на П. М. Леонтьева, ближайшего сотрудника и единомышленника Каткова, защитившего в 1850 г. диссертацию «О поклонении Зевсу».

…согласен ли Катков принять на себя бремя министерства финансов в Сицилии? – По-видимому, сатирик вышучивает политические обозрения Каткова с его пристальным интересом к внутренней жизни и особенно финансово-кредитной системе европейских государств. В таком духе Катков информировал и об Италии, охваченной национально-освободительным движением (см., например, «Русский вестник», 1859, ноябрь, кн. 2, стр. 177–183).

Слухи носятся, что г-жа Евгения Тур будет с 1861 года издавать в Москве «Журнал амазонок». В числе амазонок будут гг. Вызинский и Феоктистов. – И. И. Панаев, сообщая об издании Евгенией Тур журнала «Русская речь», также именовал его «Журналом амазонок» со ссылкой на подражателя Лябрюйеру («Современник», 1860, № 8. отд. «Петербургская жизнь», стр. 326), Это ироническое наименование – намек на феминистские идеи Евгении Тур, которая считала «самым верным термометром общества» – «степень развития женщины» («Парижские письма». – «Русский вестник», 1858, сентябрь, кн. 1, стр. 21). О Вызинском и Феоктистове см. выше. В «Русской речи» собирался сотрудничать и сам Салтыков. См. письмо егок гр. Е. В. Салиас де Турнемир от 28октября 1860 г. («Литературное наследство», т. 67, стр. 463–464).

Глупов и глуповцы. Общее обозрение

При жизни Салтыкова напечатано не было.

Впервые – в журнале «Красная новь», 1926, № 5, стр. 112–120 (публикация Н. В. Яковлева).

Сохранились: 1) полный черновой автограф на бланках «советника Вятского губернского правления», озаглавленный: «1. Глупов и глуповцы. Общее обозрение». По этому тексту очерк печатался в «Красной нови» и в т. 4 изд. 1933–1941 гг.; 2) корректура в гранках журнала «Современник» в составе подборки из трех очерков под общим заглавием: «Глупов и глуповцы. I. Общее обозрение. II. Деревенская тишь. III. Каплуны». Как видно из помет на гранках, это была вторая корректура, датированная 28 декабря < 1862 г.> и посланная А. Н. Пыпину, в бумагах которого она и сохранилась.

В настоящем издании впервые очерк печатается по тексту корректурных гранок.

По сравнению с черновым автографом, текст в корректуре выправлен стилистически. Исключены некоторые повторения (например, перебранка Сидорычей, именовавших друг друга «курицыными сынами») и усилена сатирическая характеристика Сидорычей. Добавлено несколько слов о невежестве Сидорычей, «не знакомых ни с какими науками, кроме «Правил игры в преферанс», и о семейных «добродетелях» их: «они верны женам своим до тех пор, покуда им подвезут из деревень нового запаса «канареек»…»

Исходная дата написания «Глупова и глуповцев» определяется упоминанием в тексте этого очерка постановки пьесы И. С. Тургенева «Нахлебник», первое представление которой состоялось в Москве 30 января 1862 г. Дата окончания работы фиксируется, как можно думать, письмом Салтыкова к Некрасову от 21 февраля 1862 г. «Посылаю Вам, многоуважаемый Николай Алексеевич, – писал Салтыков, – еще две статьи, которые я просил бы Вас напечатать в мартовской книжке…» Принимая во внимание, что очерк «Глупов и глуповцы» был задуман как вступление к циклу «глуповских» рассказов, над которым Салтыков тогда работал (он хотел печатать этот очерк «первым номером» – см. письмо к Чернышевскому от 29 апреля 1862 г.), следует предполагать, что слова «еще две статьи» относились к очеркам «Глуповское распутство» и «Каплуны», посланным вдогонку к ранее написанному и отправленному «Глупову и глуповцам». На основании этих соображений работу над очерком можно довольно точно датировать первой половиной февраля 1862 г.

О дальнейшей судьбе посланных в «Современник» трех очерков «глуповского цикла» известно из письма Салтыкова к Чернышевскому от 29 апреля и из цензурных документов (сводку их см. в публикации В. Э. Бограда «Неизвестная редакция очерка «Каплуны». – «Литературное наследство», т. 67, М. 1959, стр. 315 и след.). Два очерка, а именно «Глуповское распутство» и «Каплуны», были набраны и гранки набора представлены около 20 апреля в цензуру и тогда же запрещены. Рукопись же очерка «Глупов и глуповцы» затерялась в редакции и по этой причине в цензуру не попала. В связи с восьмимесячной приостановкой «Современника» в мае 1862 г., решение цензуры относительно запрета «Глуповского распутства» и «Каплунов», по-видимому, не было своевременно сообщено редакции журнала. Рукопись же «Глупова и глуповцев» тем временем нашлась, и Салтыков включил ее в новую подборку из трех очерков «глуповского цикла», которая должна была появиться в первой после возобновления «Современника» январско-февральской книжке журнала и была набрана. Вторым номером в этой подборке был рассказ «Деревенская тишь» (вошел в «Невинные рассказы» – см. т. 3 наст. изд.). Им Салтыков заменил статью «Глуповское распутство», о которой думал, что она все еще в цензуре «киснет» (письмо к Некрасову от 29 декабря 1862 г.). Третьим номером были «Каплуны», но в новой редакции, переработанной и сокращенной Салтыковым вследствие замечаний Чернышевского, сделанных в апреле 1862 г. О том, что «Каплуны», как и «Глуповское распутство», были запрещены, ни Салтыков, ни редакция «Современника» в декабре 1862 г. по-прежнему еще не знали. Нужно думать, однако, что вскоре же, в связи с возобновлением «Современника», редакция узнала наконец о состоявшемся почти год назад запрещении «Глуповского распутства» и «Каплунов», что и решило судьбу подготовленной Салтыковым новой подборки из трех «глуповских» очерков.

В дальнейшем Салтыков не предпринимал больше попыток к напечатанию «Глупова и глуповцев» целиком. Но частично текст этого очерка, а именно описание глуповцев «вне их родного логовища», он включил в статью «Русские гулящие люди за границей», напечатанную вначале в составе майской хроники «Наша общественная жизнь» (1863), а потом вошедшую в сборник «Признаки времени» (1869).

Очерк «Глупов и глуповцы» с подзаголовком «Общее обозрение», по замыслу писателя, должен был служить вступлением к «глуповскому циклу» (историю последнего см. в т. 3 наст. изд., стр. 583–584). В соответствии с этим Салтыков расширил обобщающий смысл образа города Глупова, по сравнению с ранее написанными очерками – «Литераторы-обыватели», «Клевета» и «Наши глуповские дела». В «Общем обозрении» Глупов стал сатирическим обозначением всей русской самодержавно-помещичьей действительности, а «топография» и «география» его приобрели черты, предвещающие «Историю одного города».

Определяя главную задачу очерка как общей экспозиции темы «глуповского возрождения», Салтыков писал, что он стремится «выяснить себе те материалы, которые должны послужить основанием» для возрождения «собственно глуповского». Однако материалов этих, как показали «изыскания» сатирика, «или совсем не оказывается, или оказываются только отрицательные». К такому выводу подводит весь строй сатирической аргументации Салтыкова, исследовавшего общественную психологию и философию «Сидорычей», как «расы, существующей политически», то есть дворянства, обладавшего в России политической властью и по-прежнему претендовавшего на ведущую роль в общественном процессе. Как и в предыдущих очерках (например, «Скрежет зубовный» – см. т. 3 наст. изд.), Сидорычам противопоставлены бесправные Иванушки – крестьянство, которое не является здесь предметом сатирической критики. «Глупов и глуповцы» – одна из самых ядовитых сатир на русское дворянство в его отношениях с историей и народом.

Корректируя скептический взгляд Чаадаева – «истории у нас нет», – Чернышевский писал в 1861 г., что история у нас была, но вся она – «сонм азиатских идей и фактов»: «основным нашим понятием, упорнейшим преданием» является «идея произвола». Именно это свойство глуповской цивилизации отмечает и Салтыков, заявляя, что «истории у Глупова нет», что в истории Глупова «от первой страницы до последней все слышится „По улице мостовой“».

Отмена крепостного права, ознаменовавшая падение феодальной системы, – основы социальной и политической силы дворянства, – вызвала глубокий кризис во всех формах дворянской идеологии, дворянского корпоративного сознания. И в консервативной и в либеральной публицистике остро обсуждались вопросы об исторической роли и будущих судьбах российского дворянства. Помещичьи идеологи стремились доказать, что в «дворянском классе много сил еще живых и мощных, которые могут и должны действовать с пользой в современной жизни общества и государства».

Противоположную позицию занимали в развернувшейся дискуссии крестьянские демократы. Чернышевский, например, в статьях 1859–1861 гг. выступил против «пошлого тщеславия» дворянства считать себя «избранниками судьбы», призванными историей «вести человечество к новым судьбам». У дворянского сословия, иронически указывал он, доля «элементов, содействовавших развитию нашего единства», по сравнению с народом, – «совершенно ничтожна, ничтожней мухи перед слоном». «Совершенное отсутствие корпоративных связей» отмечал и Салтыков, рисуя непримиримую «вражду» между Сидорычами, готовыми «отдать друг друга на съедение» и предать любой принцип не только ради корысти или наживы, но и ввиду отсутствия у них всяких исторических традиций, гражданских чувств и даже сословной общности. В этом отношении Салтыков был близок и к мнениям «Колокола», перекликаясь с характеристикой дворянства в программной статье Огарева «Ход судеб». Мрачная картина глуповского «веселья» с взаимным «плеваньем» и «оглоухами» была ответом сатирика на обострение внутренней борьбы между представителями разных направлений в дворянской идеологии. Особенно знаменательным в этом смысле было выступление славянофильской газеты «День», клеймившей «все образованные классы» в «невежестве», «равнодушии», «бессилии перед ложью», отсутствии «исторического сознания».

За крайними формами словесного ожесточения, подчеркивал сатирик, скрывалось, однако, единство интересов, когда дело касалось управления народом. Исследование «патриархального характера отношений к Иванушкам» Салтыков направлял против славянофилов, обнажая истинное лицо «патриархальности». Философия «битья», то есть насилия и произвола, объединяет все партии дворянства: то, что у Сидорычей было проявлением патриархально-крепостнического инстинкта, «сыны» их, воспользовавшись европейским опытом, стремятся оправдать теорией. Ирония в адрес «юных доктринеров розги и кулака» метила, очевидно, в адрес либерально-западнической исторической школы, которую зло высмеивал в это время «Свисток». Реакционно-охранительный смысл доктрины «юных глуповцев» сатирик стремился, по-видимому, прояснить и упоминанием о глуповском Гегеле, имея а виду консервативный характер гегелевской системы. Эту сторону дела отмечал тогда и Чернышевский, именуя основателя школы Б. Н. Чичерина «мертвым схоластиком», доказывавшим «философскими построениями» историческую необходимость каждого предписания земской полиции… Потом историческая необходимость может обратиться у него и в разумность»

Таким образом, Салтыков показал полную несостоятельность претензий «Сидорычей» на руководящее положение в общественно-политической жизни страны. В очерке «Глупов и глуповцы» Салтыков отказывается от тех иллюзий относительно дворянства, которые присутствовали еще в его газетных выступлениях 1861 г. (например, в статье «Где истинные интересы дворянства?», см. т. 5 наст. изд.). К вопросу о русском дворянстве Салтыков обращался неоднократно и впоследствии, в частности в рецензии 1870 г. на книгу А. Романовича-Славатинского «Дворянство в России от начала XVIII века до отмены крепостного права» (см. т. 9 наст. изд.). Рецензия эта может служить своего рода комментарием к ряду положении очерка «Глупов и глуповцы», изложенных «эзоповским» языком.

Удар-Ерыгин. – Образ этот персонифицирует в щедринской сатире грубый насильнический «аппарат» самодержавной власти (см. т. 3 наст. изд., стр. 540–541).

…на Сидорычей, которые происходят от коллежских асессоров… – Петровская «табель о рангах» открыла широкий доступ в ряды дворянства выходцам из других сословий, получавшим дворянское звание в результате продвижения по государственной службе. Чиновникам XIV–IX классов давалось личное дворянство, с VIII класса (коллежские асессоры) – потомственное.

Подобную же трактовку происхождения дворянства дал в «Колоколе» Н. П. Огарев: «Какая честь в том, что вас назвали дворянами, то есть царскими дворовыми людьми, иначе опричниками, а попросту сказать, чиновниками… Чем бы вас ни жаловали, жалованьем или поместьями, всё равно вы чиновники» («Ход судеб». – «Колокол», № 122–123 от 15 февраля 1862 г.).

Отличительные свойства сидорычевской политики заключаются… в совершенном отсутствии корпоративной связи… – В упомянутой выше рецензии на книгу А. Романовича-Славатинского Салтыков яснее выразил свою мысль о корпоративной, а тем самым и политической слабости русского дворянства. Он писал здесь: «Если процесс развития нашего дворянства нельзя признать процессом органическим, а скорее идущим применительно к пользам правительства, то это, конечно, не свидетельствует в пользу его корпоративной самостоятельности, но зато оставляет неприкосновенными пользы правительства…»

См. комедию «Нахлебник» И. С. Тургенева. – Запрещенная цензурой в 1848 г. комедия Тургенева была напечатана только в 1857 г. в № 3 «Современника» под названием «Чужой хлеб». Премьера состоялась в Москве 30 января 1862 г. Тропачев – помещик, «по природе грубоват и даже подловат». Карпачев (у Щедрина ошибочно «Кропачев») – его приживальщик, «очень глупый человек». Салтыков использует тургеневские образы, наделяя их новым общественным содержанием для иллюстрации политического пресмыкательства дворянства перед самодержавной властью.

…все полезли в историю, все подыскивают что-нибудь доблестное, но крестовых походов найти не могут. – Имеются в виду исторические разыскания помещичьих идеологов, санкционированные специальным правительственным указом, предписывавшим дворянству «сохранять преемственную память о своих подвигах на поле войны и на поприще гражданских заслуг». «А какие же это были заслуги… где они?» – спрашивал в связи с этим Огарев, указывая на действительные заслуги перед Россией, принадлежащие выходцам «из народа» («Ход судеб». – «Колокол», л. 122–123 от 15 февраля 1862 г.).

Сампантре! – шуточное название дешевых сортов табака (от украинского «сам пан тре»). Впоследствии Салтыков использовал это наименование как сатирическую фамилию. См. «Письма к тетеньке» («письмо третье») и «Мелочи жизни» («Ангелочек»).

И долго потом качал головой Обер-Сидорыч, взирая на потехи своих собратий, и долго повторял он унылым голосом: «А как было хорошо пошло поначалу!» – За этим эзоповским иносказанием скрывается, возможно, намек на Александра II в его отношениях с дворянством во время обсуждения проекта реформы. В высочайших рескриптах 1857 г. дворянство объявлялось главной опорой предстоящих преобразований; однако именно среди дворян, особенно в высших кругах, составилась оппозиция «рассвирепевших крепостников» (граф М. Н. Муравьев, кн. М. Д. Горчаков, кн. В. А. Долгоруков, кн. П. П. Гагарин и др.). О «борьбе» царя с этой «хищной» «толпой закоснелых негодяев» систематически сообщал в начале 1861 г. герценовский «Колокол», публикуя отчеты прений Главного крестьянского комитета и Государственного совета (см. А. И. Герцен. Собр. соч., т. XV, стр. 48, 50–53, 249–252 и др.).

Поговорив о бесцеремонности сидорычевской, перейдем к сидорычевской же патриархальности. – Дворянские идеологи, особенно славянофилы, уделяли много внимания поискам в историческом прошлом страны патриархальных форм взаимоотношений между помещиками и крестьянами, когда первые выступали будто бы в роли «отцов», «добрых наставников народа». Славянофильские публицисты призывали к восстановлению этих «патриархальных отношений», расценивая их не только как «историческую заслугу» дворянства, но и как «залог» успешных преобразований крестьянского и помещичьего быта.

…если бы между ними явился своего рода Гегель, который взялся бы все эти сидорычевские воззрения привести в систему… – О появлении у глуповцев «своих Гегелей», написавших книжку «Философия города Глупова», Салтыков говорит подробно в сокращенной редакции очерка «Каплуны» (см. раздел «Из других редакций»).

…я сам видел, как бледнели и терялись Иванушки при одном взгляде этих доктринеров розги и кулака. – Допустимо предположение, что одно из личных впечатлений Салтыкова, послуживших толчком для этой обобщенной характеристики «цивилизованных глуповцев», было связано с поступком Н. Ф. Павлова. Либеральный публицист, сторонник крестьянской реформы, одним из первых приветствовавший ее 27 декабря 1857 г. в обращении к правительству от имени московского дворянства, Н. Ф. Павлов присутствовал (в июне 1858 г.) при усмирении крестьян, принадлежавших его жене, «всех больше настаивал, чтобы строже секли и заставил высечь 75-летнего старика» (см. письмо Салтыкова из Рязани к В. П. Безобразову от 29 июня 1858 г.).

Законы осуждают… – Первая строфа из песни незнакомца в повести Карамзина «Остров Борнгольм» (1794).

С этой точки зрения, насилие, дикость и произвол – не страшны, а тупоумие даже утешительно. – Эти размышления Салтыкова, связанные с его уверенностью тех лет в неизбежной гибели Глупова, нашли отражение и в одновременно создававшемся проекте программы журнала «Русская правда» (см. в т. 18 наст. изд.).

Глуповское распутство

При жизни Салтыкова напечатано не было. Впервые – в журнале «Нива», 1910, № 9, стр. 162–174.

Сохранилось два автографа очерка: полный текст первоначальной редакции 1862 г. и начало поздней редакции, не ранее 1865 г., на бланке председателя Пензенской казенной палаты. Оба автографа – беловые рукописи, переходящие в черновые.

Сохранились также две корректуры: 1) полный текст очерка в гранках «Современника», 1862, № 5, с цензорскими исправлениями и вычерками и с резолюцией: «Запрещается печатать. Ст<атс> секр<етарь> Головнин, 27 апр<еля> 1862 г.»; 2) сокращенная редакция под измененным заглавием «Впереди» – в гранках «Современника», 1864, № 11–12.

В настоящем издании очерк печатается по тексту гранок «Современника», 1862, № 5, без учета цензурных изменений и сокращений.

«Глуповское распутство» Салтыков написал, по-видимому, сразу по окончании очерка «Глупов и глуповцы», в феврале 1862 г. Во всяком случае, 21 февраля очерк уже был завершен и выслан в редакцию «Современника» вместе с очерком «Каплуны» (см. об этом в письме Салтыкова к Некрасову от 21 февраля 1862 г.; см. также прим. к очеркам «Глупов и глуповцы» и «Каплуны»).

В рукописи первоначальной редакции, впервые изученной В. В. Гиппиусом, изложение истории «доброй барыни» Любови Александровны (именовавшейся прежде Марьей Александровной) начато было от лица Петрушки (Петра Иванова), который «оканчивал свою карьеру на каторге». После «историю своей юности» (стр. 212, строка 11 сверху) в указанной рукописи вычеркнуто:

«Эта история напоминает мне другую, рассказанную мне другим приятелем, бывшим дворовым человеком госпожи Ухоловой, Петром Ивановым, ныне благополучно оканчивающим свою карьеру на каторге.

– Молодой-то я, сударь, – рассказывал он мне, – такую в лице своем приятность имел, что наши бабы и девки от единого взгляда моего без остачи дурели. Полюбился я и барыне нашей, Марье Александровне. Кушает, бывало, за столом, а исподлобья все на меня взирает. И навалит она этого кушанья на тарелку стог стогом, немножко вилкой поворошит и

сдает мне почти нетронутое. А иногда в коридоре встретится или и в комнате, как никого нет, беспременно «Пьер!» скажет, и сама словно растеряется. Очень я эти ласки ее помню.

Вот только собралась она однажды в дорогу и меня с собой взяла.

Однако в изложении Петрушки трудно было дать психологическую характеристику барыни и сохранить авторскую иронию. Поэтому рассказ, начатый от первого лица, был зачеркнут с первых же строк и продолжался уже от имени автора.

В первоначальной редакции иначе излагалась развязка отношений Любови Александровны и Петрушки. Вместо «Любовь Александровна слушает… в солдаты Петрушеньку» (стр. 216, строка 6 сверху – стр. 216, строка 11 снизу) в рукописи было:

А начнет ему Любовь Александровна реприманд делать, – он на нее: много уж очень вы разговаривать стали. Однажды вышел на двор и для собственной своей забавы барынину кошечку велел собаками затравить: гак ее, голубушку, и разорвали на части. Любовь Александровна даже в лице изменилась.

– Подать подлеца Петрушку! – кричит.

Явился.

– Кто Машку собаками затравил?

– Я затравил.

– Как же ты смел, мерзавец ты этакий, барынину любимую кошечку затравить?

– Мерзавец-то кто-нибудь другой, а не я – это отдумать надо! А коли вы чем недовольны, пожалуйте пачпорт!

Так и присела на месте Любовь Александровна, услышав такие грубые слова. Сидит да только в окошечко поглядывает. И чего-чего она тем временем не передумала: и «подлец-то Петрушка!» и «ах! как бы он опять к этому пьянице, Доробинскому управляющему не уехал!» Словом сказать, все такое, что только может придумать чувствительная и расстроенная вдова.

И что дальше, то хуже и хуже. Попал он, наконец, в воровскую шайку, да и барыню туда же впутал. Он на большую дорогу с шайкой грабить выезжал, – ну, и она с ним. И грабили они таким манером лет шесть и капиталу пропасть нажили: у нас это в Глуповском уезде и дело было. И никак-таки не могли изловить их, потому наши глуповские ребята очень насчет этого просты. Соберут, это, облаву, загогочут, загагайкают, и все-то друг друга вперед поощряют. «А ну-ко, Иван! а ну-ко, Микита! чего дрожишь, дядя Ахрем!» – ну, ничего из этого и не выйдет! Потому, вор человек отчаянный: пожалуй, и из пистоли выпалит – это мы очень твердо помним!

Однако выискался такой дошлый исправник: изловил. Добрую барыню Любовь Александровну так-таки со всеми накраденными вещами и накрыл. Однако что ж бы вы думали – ведь оправила-таки она своего Петрушку! Все ведь мы, глуповцы, знаем, что он, то есть Петрушка-то, главный тут вор и есть, а сделать ничего не можем: так, подержали-подержали в остроге, да и пустили на все четыре стороны – не что поделаешь! А ее, нашу матушку, по городу на эшафоте возили: ничего… ехала!

Петрушка же здравствует и доднесь. Воровать перестал и записался в купцы…

Другой значительный вариант этой рукописи относится к сопоставлению психологии Любови Александровны с психологией глуповцев.

В этом варианте дается характеристика глуповского отношения к «утопиям» и к «постепенному историческому ходу». Здесь же едва ли не впервые формулируется салтыковская тема о власти над человеком «мелочей жизни».

Назад: Мастерица

Дальше: Примечания

Комментарии