Походив по ближайшим аптекам и ничего не узнав ни про яд, ни даже про снотворное, Гайпель вернулся в часть. Здесь уже было безлюдно и тихо, служитель из бессрочноотпускных солдат возил шваброй по коридору. За окнами смеркалось, от начинающегося ветра ныло в раме треснутое стекло.

Гайпель выбрал пустую комнату, сел за стол, взял лист бумаги и одну под другой, с пробелами, написал слева цифры «1», «2» и «3», чтобы упорядочить свои подозрения, разложив их по пунктам, как делал Иван Дмитриевич. Спустя десять минут на листе не появилось ни строчки, зато под всеми тремя цифрами как-то незаметно образовались нарисованные пером чертики с однообразной щеткой во лбу, с козлиными рожками и кошачьими ляжками. Обнаружив эту нечисть, Гайпель перекрестил их жирным чернильным крестом, отчего они не только не исчезли, но стали выглядеть еще нахальнее: дескать, плевали мы на ваши пошлые хитрости. Гайпель смял листок и бросил его в корзину. Про красный зонтик он теперь знал, но по-прежнему жгла обида на Ивана Дмитриевича. Сам где-то рыщет, ни о чем не рассказывает. Хотелось быть не мальчиком на побегушках, а соратником, чтобы спокойно сесть рядом, все обсудить, выработать план действий. В голову лезла первая фраза такого разговора: «Истина, Иван Дмитриевич, рождается, когда сталкиваются разные мнения». Потом выплыла и вторая: «Меня, Иван Дмитриевич, воспитали так, что я привык уважать чужое мнение, но я хочу, чтобы уважали также мое собственное…» Впрочем, Гайпель отдавал себе отчет, что в сложившейся ситуации обе эти фразы бессмысленны. В том-то и беда, что никакого собственного мнения о том, как и где искать убийцу Куколева, он не имел. А почему не имел? Опять же потому, что Иван Дмитриевич ничего ему не рассказывает. Круг замкнулся и казался безвыходным.

Хотя в его, Гайпеля, положении нечего было и надеяться самостоятельно раскрыть это преступление, свербила одна крамольная мысль: может быть, стоит не только найти, но и самому допросить князя Никтодзе? Иван Дмитриевич, конечно же, не похвалит, ну да и черт с ним! Он взял еще лист бумаги, решив набросать конспект будущего разговора с князем Панчулидзевым. Вопрос первый: «Что вы делали в гостинице „Аркадия“ в ночь с воскресенья на понедельник?» Нет, не годится, так его просто в шею попрут, и вся беседа. С персонами такого ранга нужно вести себя дипломатом. Лучше начать так: «Случайно, ваша светлость, мне стало известно, что один ваш близкий друг под именем князя Никтодзе…» Дело двинулось, но тут в комнату вошел Шитковский с котом на руках. Гайпель прикрыл рукой свой конспект. Он побаивался этого продувного малого с польской фамилией, еврейским носом и цыганскими глазами.

Шитковский развалился на стуле, пристроил кота на коленях и, сладострастно поглаживая его, сказал:

— Славный мышелов. Барс! Чистый Путилин в ихнем племени, метет подчистую. Любопытно вам знать, образованный он или нет?

— Кто? Иван Дмитриевич?

— Зачем Иван Дмитриевич? Кот. Хотите, проверим его эрудицию?

— Ну, — без интереса отвечал Гайпель.

— Тимофей, батюшка наш, ты знаешь Пушкина? — спросил Шитковский, склоняясь к коту и на последнем слове дунув ему в самое ухо: «Пух-х-шкина…»

Кот ошарашенно замотал головой.

— Не знает, — констатировал Шитковский.

— Это шутка? — спросил Гайпель.

— Да, но со смыслом.

— И какой тут смысл?

— Можно, оказывается, не знать, кто такой Пушкин, и при этом хорошо ловить мышей. Соответственно вы тоже не огорчайтесь, что вас из университета выгнали. В нашем деле можно и без образования.

— Из университета меня никто не выгонял, — поджав губы, ответил Гайпель. — Я сам ушел.

— И с какого же, позвольте узнать, факультета вас не выгоняли?

— С юридического.

— А с каких выгоняли?

Гайпель сунул свой конспект в карман, встал и направился к двери, но был остановлен вопросом:

— Вы, батюшка, таможенника Петрова знаете?

— Петрова?

— Петрова, Петрова. Про Пушкина-то я уж и не спрашиваю.

— Откуда вам известна эта фамилия?

— Скок-поскок, — улыбнулся Шитковский, — скакал вчера воробышек мимо «Аркадии». Дай, думает, загляну, посмотрю, не осталось ли чем поживиться после двух ясных соколов. Да и прочитал в тамошней книге: Петров. Не интересуетесь, что в этой связи воробышку на ум пришло?

— Могу послушать, — как можно более равнодушно сказал Гайпель, возвращаясь обратно к столу.

— Тут вот какая штука. Есть у меня знакомый честный человек на морской таможне. Поскакал я к нему, а он возьми да и расскажи мне, что у покойного Куколева были с этим Петровым нехоро-о-шие дела. Что-то такое пропускал Петров из куколевских посылок, за что надо пошлину платить. Не задаром, разумеется. А недавно случился между ними скандал. Куколев пожадничал, недодал обещанного, и Петров пригрозил ему, что отомстит. Мой знакомый это своими ушами слышал. Достаточно, чтобы сделать выводы.

Гайпель скептически поморщился: — Так прямо и выводы…

— По крайней мере, возникает подозрение.

— Почему тогда Петров поселился в «Аркадии» под своей фамилией, а не под псевдонимом?

— Потому что хозяин знает его как облупленного… Вы только вот что: Путилину ничего не говорите, — попросил Шитковский.

— Отчего такая секретность?

— Я думал, вы осведомлены о наших с ним отношениях. Лично для него я палец о палец не ударю. Не хочу, чтобы на моем горбе он в рай въехал.

— А для чего мне рассказали? Чего сами не займетесь?

— Нет уж! Не мне поручено, я и не суюсь. Полезешь, так Путилин потом со свету сживет. Вы еще не знаете, что он за человек. Мстительный, как черкес, ей-богу. А злопамятны-ый!

— Не понимаю, какова тут ваша собственная корысть.

— Вам хочу помочь, вот и все. Хочу, чтобы к вам относились с уважением, как вы того заслуживаете после учения на юридическом факультете.

— Пардон, не верю.

— Хорошо, — засмеялся Шитковский, — скажу правду. Я Путилина не люблю, счастлив буду поглядеть, как вы ему нос утрете, королю-то нашему. Если, конечно, не заробеете подложить ему такую свинью.

— Чтобы я вам поверил, — холодно сказал Гайпель, — вы должны назвать имя того таможенника, от которого узнали о ссоре Петрова с Куколевым. Я с ним сам поговорю.

— Э-э, батюшка, нет. Это — нет, не просите. Я своих агентов бесплатно не выдаю.

— То есть как?

— А вот так! Красненькую платите — и пожалуйста, будет ваш. Пользуйтесь на благо отечества.

— Значит, вы хотите, чтобы я поверил вам на слово? А если не поверю?

Шитковский бережно опустил кота на пол, встал.

— Что ж, придется, видно, самому. Я профессиональный сыщик, перед самим собой совестно оставлять подозрение непроверенным.

Теперь уже он пошел к двери, а Гайпель его остановил, сказав:

— Подождите! Давайте пойдем к этому Петрову вместе, вы и я. Получится что-то путное — я потом скажу Ивану Дмитриевичу, что это была не ваша идея, а моя. Не получится — скажу, что ваша. Согласны?

— А вы не так просты, как кажетесь, — усмехнулся Шитковский. — Тем не менее я согласен, пойдемте вместе. Встречаемся в десять часов у таможни, перед главным подъездом.

— Завтра в десять утра? — уточнил Гайпель.

— Сегодня в десять вечера.

— Так поздно?

— Зато никто мешать не будет. Петров, как мне донесли, с женой поссорился, на таможне и ночует. В тех, — подмигнул Шитковский, — случаях, когда не в «Аркадии».

Они вместе вышли на улицу и разошлись в разные стороны. До назначенного срока оставалось еще три часа. Гайпель решил пешком прогуляться до дому. По пути он пытался уместить семизвездный жетончик на прокрустовом ложе высказанной Шитковским гипотезы, но ничего не выходило. Тем большие сомнения вызывала настырность этого человека. Насладиться неудачей соперника? Тем, что он, Гайпель, обставит самого Путилина? Нет, для такого опытного интригана, как Шитковский, это слишком невинная радость. Однако пойти с ним следовало хотя бы для того, чтобы попытаться распутать сети, которыми Шитковский, похоже, собирается оплести Ивана Дмитриевича. Освободить его из паутины и, когда он заикнется о награде, сказать: «Для меня нет лучшей награды, чем ваше доверие…»

Искать Панчулидзева Гайпель не стал, отправился прямиком к себе на квартиру, чтобы перед ночным походом в гавань перекусить и одеться потеплее: надеть шарф, шинель. Сляжешь с бронхитом — и прощай все надежды, обойдутся без него. Он живо представил, как после болезни приходит на службу, заходит к начальству. «Поправился? Приступай к своим обязанностям…» А какие у него обязанности? На Апраксином рынке баядерок пасти, гейшам с Большой Садовой на желтые билеты печати ставить.

И так всю жизнь?