В большом зале агентства непрерывно трещали пишущие машинки, художники набрасывали эскизы, текстовики вымучивали слоганы, а мадемуазель Мишель беседовала с каким-то посетителем. Открыли окна, впуская первые лучи весеннего солнца. Франсуа Малле, главный дизайнер агентства, просматривал почту. Шазель еще не показывался, хотя уже была половина двенадцатого.

В интеркоме задребезжал голос секретарши.

— Месье Малле, звонят месье Шазелю. Вы будете говорить?

— Соедините.

Взял трубку. У собеседника был какой-то неопределенный акцент.

— Алло? Это месье Шазель?

— Месье Шазеля нет, у телефона Франсуа Малле. Чем могу служить?

Собеседник как будто колебался.

— А… а месье Шазель сегодня будет?

— Должен быть.

— В таком случае я позвоню позднее… Нельзя ли мне узнать его домашний номер?

— А можно узнать, кто говорит? — Франсуа взял ручку.

Трубку повесили. Малле, пожав плечами, сделал то же самое. Какой-то чудак или приезжий. Инструкции были строгими: ни в коем случае не давать домашних телефонов сотрудников агентства.

Тут кто-то постучал по стеклу. Подняв глаза, увидел одного из художников.

— Входите…

Вошел Мишель Каст, расстелил на столе рулон бумаги. Франсуа поудобнее откинулся в кресле, со знанием дела оценивая рисунок.

— Гм, неплохо, — заметил он, — только, быть может, слишком старательно прописано в деталях. Нужно подать первым планом то, что хочешь подчеркнуть. Например, ногу этой женщины.

Каст внимательно слушал замечания. Лицо его прояснилось.

— Вы правы, сейчас переделаю.

Достав уголек, он несколькими штрихами что-то исправил на листе, тут же показав Малле результаты.

Теперь на первом плане доминировала женская нога, чуть согнутая в колене.

— Отлично, — похвалил Малле, — теперь сделай это в два цвета, и клиент будет в восторге.

Каст вышел, теперь Малле занялся иллюстрированными журналами. Листая их, Франсуа интересовался в основном рекламой. С обложки «ЭЛЛЕ» ему улыбалась Джульетта в облегающем купальном костюме и причудливой шляпе, смахивавшей на абажур. Глядя на фото, Франсуа мечтательно расслабился.

Мелькнувшая тень заставила его поднять глаза. Перед его «аквариумом» торопливо прошел Шазель, в плаще из верблюжьей шерсти и надвинутой на глаза фетровой шляпе.

«Лицо прячет, видно, славно погулял ночью. Удивительно, как еще держится на ногах. У большинства мужчин в его возрасте нет уже такой прыти, но шеф — другое дело. Кончится тем, что когда-нибудь его удар хватит. Но пора с ним повидаться…»

Нажал кнопку интеркома.

— Месье Шазель, я могу зайти к вам?

— Не сейчас, я занят. Я вас приглашу.

Голос шефа звучал резко и агрессивно. Явно с похмелья. Малле погрузился в текущую почту. Еще три фирмы собрались расторгнуть договоры с агентством. Фирмы, правда, мелкие, но три сразу… Это сулило немалые убытки.

Поставив красным карандашом на письмах свою визу, Франсуа взглянул на часы. Без четверти двенадцать. Его внезапно потянуло выпить. Коснувшись пиджака, чтобы, как обычно, ощутить выпуклость фляжки, он пришел в ярость, нащупав пустой карман и вспомнив, что утром счел излишним брать с собой спиртное. Теперь его мучила не жажда, нет, потребность гораздо сильнее, как потребность в наркотике. Закурить! Может быть, это отвлечет!

Но у него не оказалось даже сигарет! Встал, вышел в шумный общий зал и обратился к первому попавшемуся художнику:

— Марсель, закурить не найдется?

— Есть. Берите всю пачку.

— Нет, мне столько не надо.

Кто-то подсунул ему зажигалку.

Вернувшись в «аквариум», он глубоко затянулся, но дым был слишком слабой заменой алкоголя. Время шло к полудню. Чем занят Шазель? Не позабыл ли он их разговор прошлой ночью? Почему не вызывает к себе?

Вконец разволновавшись, сказал в интерком:

— Месье Шазель, вы не могли бы меня принять?

— Если вы настаиваете…

Теперь не оставалось сомнений — шеф был не в настроении. Неудачно, но Франсуа горел желанием обрадовать жену хорошей новостью. Постучав, вошел в роскошный кабинет. Шазель, сонно осевший в кресле, недоуменно уставился на него. Приблизившись, Франсуа подвинул себе кресло и сел. Не зная, с чего начать, с деланной улыбкой спросил:

— Удачно прошел вечер?

— Так себе. Что там у вас?

От агрессивного тона шефа Малле едва не растерялся, но все же выдавил:

— Вы помните наш вчерашний разговор? Я вам напомнил насчет моей прибавки и вы сказали, что…

— Да, припоминаю…

Больше он ничего не сказал. Настала тишина. Потом Франсуа начал снова.

— Так, значит, вы согласны?

— С чем?

Все шло не так. Франсуа, все более волнуясь, закончил:

— Чтоб я имел долю в прибыли агентства. Давно уже об этом говорилось…

И опять тишина. Франсуа пожалел, что, идя к шефу, не взял сигарет, чтобы держаться увереннее. Чтобы занять чем-то руки, достал ключи от машины и машинально крутил брелок — ониксовый шарик. Видимо, уже наступил полдень: из-за перегородки доносился шум, — это сотрудники покидали помещение, оставляя его с глазу на глаз со стариком, лишая надежды, что кто-то войдет и прервет тягостное молчание. Шазель по-прежнему не говорил ничего, только передвигал бумаги, разложенные на столе.

Франсуа уже выдохся. Добавить было нечего. Теперь слово за шефом, но тот явно не горел желанием вести беседу, только равнодушно взирал на Малле.

Тот, избегая взгляда шефа, стал разглядывать свои ботинки и заметил, что один шнурок развязался. Как он раньше не заметил!

Шазель протянул:

— Вы хотите иметь свою долю в доходах агентства… Ну конечно, речь об этом идет еще с прошлого года. Вы сейчас получаете…

— Сто пятьдесят тысяч франков в месяц.

— Сто пятьдесят тысяч, — медленно повторил Шазель, уставившись в пустоту. — Это совсем неплохо, если хотите знать!

— Да, но я столько получаю уже два года. За это время все так подорожало…

— Избавьте меня от подобных замечаний, месье Малле.

«Нет, он явно плохо выглядит. Что с ним случилось? Или он ночью надо мной насмехался?»

— Малле, — произнес вставая Шазель, — вы уже давно работаете в нашем агентстве. Мои компаньоны и я были весьма довольны вашей работой, но только до прошлого года.

Франсуа пытался протестовать, но шеф решительным жестом прервал его на полуслове. И продолжал:

— Уже несколько месяцев вы много пьете. Не возражайте, в агентстве вы стали посмешищем. С самого утра, едва появившись на работу, вы уже на взводе. За день вы неоднократно прикладываетесь к бутылке в туалетах и тому подобных местах. Одним словом, такое поведение подрывает авторитет, которым должен пользоваться человек с вашим положением. Ваши функции состоят в контактах с солидными фирмами, а их представители слишком хорошо видят состояние, в котором вы, как правило, находитесь, и это не производит хорошего впечатления. Вы считаете, что можно воспринимать всерьез рекламное агентство, главный дизайнер которого под хмельком с утра до вечера?

— Позвольте, я…

— Извольте молчать. Я полагал, что это не отражается на вашей работе, но вот уже три месяца слишком часто дело доходит до аннулирования договоров нашими клиентами. Судя по всему, ценность ваших рекламных идей стремительно падает. В итоге художественный уровень Главного рекламного агентства близок к нулю. И я прекрасно понимаю, почему наши клиенты обращаются к другим. Вы, месье Малле, разоряете нашу фирму. Еще вчера, не помешай я вам, закупили бы эскизы той маленькой интриганки без искры таланта за душой. Вы принимаете любые бездарные рекламные проекты, любые затертые идеи. Нет, вы больше не годитесь для этой работы! Вы человек конченый! Я верю, что у вас могут быть уважительные причины для пьянства, но меня они не интересуют. Не нужны мне пяти оправдания. И когда вы заявляетесь просить повышения, это просто смешно! Доля в прибылях? Какие у агентства прибыли? Хотите знать цифры?

Подскочил к стене, где на планшете виднелись разноцветные столбики диаграмм.

— Подойдите сюда!

Франсуа поднялся и подошел к таблицам. Ему казалось, что все это кошмарный сон.

— Смотрите. Вот прошлый год. Оборот: 53 миллиона в первом квартале. В этом году — 34 миллиона. Цифры не лгут! И это при том, что мы подняли наши расценки на 10 процентов. Второй квартал прошлого года — 77 миллионов, в этом году — только 69 миллионов! И что? Кто за это в ответе? Может быть, я? А может, Моро или Бергман, которые уже восемь месяцев в Америке? Нет, это вы, Малле! Вы, и только вы!

Франсуа сделал неопределенный жест рукой.

— Это все потому, что за это время мы потеряли заказы Вителя, который…

— Вот именно! Витель теперь работает с «Синергией». А почему?

— Потому, что «Синергия» предложила ему лучшие условия. Вы не помните? В прошлом году вы отказали им в оптовых скидках…

Шазель ядовито рассмеялся.

— Я мог ожидать, что вы попытаетесь свалить все на меня! Но как бы там ни было, мы теряем массу денег из-за вашей безответственности. И прошу запомнить — впредь терять не собираемся!

Франсуа, отступив, тяжело опустился в кресло. Шазеля он видел как в тумане. Директор уселся за стол, размахивая пачкой бумаг.

— Видите вы эти письма? АМГ, студия «Астор», «Пресс де ля сите»… Мы теряем нашу лучшую клиентуру. И причина — в другом месте их обслуживают лучше. Эти письма пришли сегодня утром. Вчера были три других. А вы собрались поучаствовать в прибылях! Ха-ха-ха! Это вы — причина убытков! А как вспомню ваши детские маневры вчера вечером! Чего вы хотели добиться? Думали, что за дружеским приглашением тут же последует благодарность? Что я не осмелюсь отказать в вашей просьбе? Вы ошибаетесь, мой дорогой!

Франсуа был не в силах прервать тишину, повисшую после этих слов. Был не в состоянии думать, говорить, защищаться. Шазель в чем-то был прав, но крайне несправедлив…

Директор раскурил сигару, дым которой заклубился вокруг Франсуа Малле.

— Разумеется, — снова начал Шазель, — не в прибавке дело. Вы наверняка думаете занять пост директора, когда я его оставлю! Но уже сейчас можете поставить крест на этих мыслях!

С наслаждением затянулся сигарой. По запаху Франсуа узнал «Корону».

— Вы катитесь под откос, Малле, — с деланным сочувствием продолжал Шазель, — но я дам вам шанс выкарабкаться. Слабый шанс, но попробуйте им воспользоваться, если хотите. Значит, так: через три недели Бергман и Моро возвращаются из США. Сегодня я получил телеграмму. Я должен буду представить им отчет о результатах за время их отсутствия. У вас есть три недели, чтобы доказать им и мне, что вы еще способны работать по-настоящему. Если за три недели ничего не изменится, я даю вам слово, я вас уничтожу, и без всяких сожалений! Вам останется только подыскать себе другое занятие. Но не нужно добавлять, что, когда мы вышвырнем вас из нашего агентства, ни одна другая фирма не захочет иметь с вами дело. Так что…

Зазвонил телефон. Шазель положил сигару в хрустальную пепельницу и снял трубку.

— Алло? Да, это я… Кто говорит? Послушайте, я спрашиваю, кто…

Франсуа стал свидетелем неожиданной сцены. Шазель, слушая собеседника, изменился до неузнаваемости: лицо его, которое благодаря регулярному массажу казалось обманчиво молодым, теперь заблестело от пота, морщины проступили отчетливее, губы дрожали. А когда он заговорил, голос был уже не повелительный, а дрожащий и покорный:

— Нет, вы не посмеете… Но… это невозможно. Я прошу хотя бы подождать… Я не один. Прошу позвонить позднее.

Трубка с грохотом упала на аппарат. Шазель, проведя шелковым платочком по мокрому лбу, повернулся к Малле.

— Вам понятно, что я сказал? Три недели! А теперь я хочу остаться один.

Франсуа встал и направился к выходу. Закрывая дверь, успел еще заметить, как Шазель достает из стола бутылку виски. А через миг он уже был в огромном пустом зале, наедине со своими проблемами.

«Не могу поверить, что такое возможно. Слушая его, так и хотелось броситься и посчитаться с ним. Не знаю, что меня удержало, но готов был прикончить его как собаку. Такая скотина не имеет права на жизнь… Это несправедливо».