Решение найдено. В этом я был уверен. Реальных доказательств пока еще не было, но то, что Поль сорит деньгами, прямо било в глаза, а нужные доказательства этого, скорее всего, найдутся в учетных книгах фонда. Джордж Дарт, бухгалтер издательства Кэллингема, — мой хороший приятель. Хотя на этой фирме меня теперь считают ненормальным, Джордж — я в этом уверен — сделает для меня проверку. А доступ к книгам мне обеспечит Бетси. Шестой час. Должна уже быть дома.

Я взял такси. Вначале чувствовал только наслаждение от неожиданного триумфа над Трэнтом и Макгайром и что-то вроде шока насчет Поля. Но по мере приближения к дому меня начала мучить мысль, как подействует это на Бетси. Правда, я избавлю Рикки от выступления в суде и наш брак — от распада, это так, но ценой жертвы другого, составляющего смысл ее жизни, — ее фонда. Что бы ни случилось, именно Бетси придется хуже всего. Бедняжка Бетси, единственная из нас, кто не грешен ни в чем. Открывая дверь в квартиру, услышал ее голос: «Билл!» — и ее шаги, направлявшиеся ко мне, и второй раз сегодня ощутил себя палачом.

Она появилась в холле. Я ждал холодную, непроницаемую маску, как прошлой ночью, но, потрясенный и благодарный, увидел нежное, улыбающееся лицо.

— Ах, Билл, — поцеловала она меня, — мне так стыдно за вчерашнее. Можешь ли ты простить меня?

— Я тебя?

— Целый день я провела у отца — он сказал мне, что ты вместе с Рикки решил выступить в суде. Бушевал, безумствовал, угрожал мне самыми ужасными карами, чтобы заставить отговорить тебя. И пока я его слушала, до меня дошло: вчера ночью я была так же ужасна, как он. Ты веришь, что она невиновна, и больше ничто на свете не имеет значения. Ты не смеешь дать себя отговорить, ты должен продолжать наперекор всему. Как же я могла быть такой невозможной, такой ограниченной, такой тупой?

Бетси удивляла меня снова и снова. Неужели я до сих пор не понял, что она идеал — идеал жены и матери? Я поцеловал ее в губы, и в глаза, и в ушко. Почувствовал стыд за то, что боялся встречи с ней, и исчезли все опасения сказать ей все в открытую.

— Возможно, — начал я, — что выступать в суде мне не придется. И до суда над Анжеликой дело вообще не дойдет. Полагаю, я узнал, кто убил Джимми.

Обняв одной рукой за плечи, отвел ее в гостиную, подальше от кушетки в холле, напоминании о порывах моего второго «я», с которыми я справился. Рассказал ей все. Вначале собирался умолчать об отношениях между ее отцом и Поли, но потом рассказал и об этом, ибо понял, что, скорее, обидел бы ее этим, чем защитил. Когда поделился с ней, в чем подозреваю Поля, для нее это был ужасный удар. Видно было по лицу. Но внешне приняла это так, как я и ожидал. Только грустно пожала плечами.

— Если это правда, ничего не поделаешь. Не могу поверить, но…

— Поль ведет всю отчетность, да?

— Конечно. На нем все коммерческие вопросы. Так мы условились с самого начала.

— Знаешь, как живут Фаулеры. На его заработки вряд ли могли себе это позволить, тебе не кажется?

— Да уж. Поль получает, скорее, символическое вознаграждение. Я всегда считала, что у него свое состояние.

— А кто проверяет все бухгалтерские книги?

— У Поля есть друг — профессиональный ревизор. Что он за человек — не знаю. Но Поль всегда поручал ему эту работу. Говорит, старому другу нужно дать подработать.

— Надеюсь, у тебя есть доступ к этим книгам?

— Разумеется. Они в конторе, заперты в сейфе.

— Я убежден, что Джордж Дарт согласится на них взглянуть. Он, конечно, заметит, есть ли в них что-то не то. И хотя я не знаю, каким образом действовал Поль, но… — Тут кое-что пришло мне в голову. — Ты знаешь некую миссис Малле?

— Френсис Малле? Да, знаю. И ты, кстати, тоже. Это сестра миссис Годфри.

— Она что-нибудь пожертвовала фонду?

— Да.

— Сколько?

— У меня нет списков, они у Поля. Но, насколько я помню, внесла пятьсот долларов.

— Я заходил в контору фонда, когда ты была в Филадельфии, — возбужденно перебил я. — Поль как раз говорил с ней по телефону и благодарил за тысячу долларов.

— Ты сказал тысячу? Ты в этом уверен?

— Он так говорил.

— Может быть, она передумала. Так часто бывает.

— Позвони ей.

— Но я буду выглядеть ненормальной. Я… — она жалобно улыбнулась. — Хотя разве не все равно?

Подойдя к телефону, позвонила миссис Малле. Тактично сказала, что произошла путаница в учетных книгах и что она хотела бы проверить размер взноса, чтобы отблагодарить должным образом. Положив трубку, обернулась ко мне.

— Тысяча долларов. И надулась, когда я сказала о благодарности, — взнос должен был быть анонимным. Богачи часто предпочитают действовать анонимно. Популярность им ни к чему — посылается множество писем с просьбами о помощи. Так — и что мы имеем?

— Вот как выглядит дело. Это явно один из его трюков. И ловких, надо сказать. Баланс он подобьет в полном объеме, но ревизор у него свой, и если десять человек внесут анонимно по тысяче долларов, а будет указан всего один такой вклад, все будут довольны, если вдруг решат убедиться. Каждый будет этот дар считать своим. И даже если все они знают друг друга и тебя тоже, Поль может спать спокойно, потому что эти люди считают ниже своего достоинства упоминать о суммах своих взносов на благотворительность.

Стоя у телефона, сжав губы, она пыталась понять значение случившегося.

— Это конец фонда — жалкий уход так болевшей за общее благо Бетси Кэллингем со сцены. Флоренс Найтингейл из меня не вышло. Я была всего лишь прикрытием мерзавцу, причем мерзавцу особого рода — согласному мужу отцовской любовницы. Что будем делать, Билл?

— Пожалуй, позвоню Макгайру. Теперь этим пора заняться ему.

Смотрел на нее, и сердце кровью обливалось. Подойдя, я заключил ее в объятия.

— Ах, милая, знала бы ты, как мне жаль…

— Не надо меня жалеть, дорогой. Это просто судьба или что-то еще столь же неизбежное. Стараешься, делаешь все, что можешь, но ничего не выходит. Я просто родилась под несчастливой звездой и приношу одни несчастья.

Она попыталась улыбнуться. Коснулась моего лица.

— Звони Макгайру. Хоть это с плеч долой…

Достав из кармана визитку, которую дал мне Трэнт, я набрал номер Макгайра. Жену я обнял за талию. Макгайр еще был в конторе. Я подробно изложил все, что выяснил, злорадно наслаждаясь его непрофессиональной реакцией. Это, мол, потрясающе. Это, мол, изумительно. Это полностью меняет ситуацию. Он немедленно позвонит Трэнту.

— Можете раздобыть учетные книги фонда?

— Могу.

— Тогда привезите. А как насчет Фаулера? Можете пригласить его к себе?

— Конечно.

— Так позвоните ему. Я тоже приеду. Да, тут мы уже сумеем справиться. Через полчаса буду у вас. Попросите его прийти в половине седьмого. Он не должен ничего заподозрить. Говорите как можно непринужденней. Пригласите выпить.

— Ладно.

— Ну, вам повезло. Поздравляю, мистер Хардинг. Повезло же вам.

Я положил трубку. Бетси сказала:

— Поеду за книгами, да?

— Пожалуйста.

— Но вначале позвони Полю. Чтобы знать наверняка, что он придет.

Я позвонил Полю. Тот сам взял трубку. Когда я услышал его веселый, дружеский, так хорошо знакомый мне голос, все вдруг показалось мне каким-то нереальным. Сказав, что нам нужно поговорить, я попросил его подъехать к половине седьмого. Он сможет?

— Ты же знаешь, что смогу, дружище. А что касается вчерашнего, Билл…

Столько всего произошло, что «вчера» мне уже ни о чем не говорило.

— Вчера?

— Ну, как я тебя подвел с тем полицейским. Серьезно, Билл, если хочешь, я зайду к нему и…

— Лучше приезжай сюда, Поль.

— Слушаюсь, сэр.

Бетси, ни слова не говоря, вышла из комнаты. И тут же вернулась, уже в плаще. Взглянув на нее, я с уважением подумал: «Вот этого бы я никогда не смог. Ни за что. В ней больше мужества, чем у целой армии со знаменами и барабанами».

— Я привезу книги, Билл. Скоро вернусь.

Подойдя к ней, я снова ее обнял.

— Девочка моя, ты изумительна.

— Изумительна, — горько повторила она. — Что это значит — изумительна? Это ужасное определение, которым именуют что угодно в семействе Кэллингемов. Отец изумителен или нет? Создал гигантское предприятие; воспитал двух замечательных дочерей; содержит самую надежную любовницу в Манхэттене; подсунул мне ее муженька. И тот…

Я ее поцеловал.

— Нет, девочка моя, не надо.

— Как думаешь, Билл, он сделал это нарочно? Думаешь, подсунул Поля в мой фонд, потому что знал, что произойдет? Только чтобы меня высмеять? Только чтобы меня унизить?

Могло быть и так, разумеется. Старик в своей безмерной извращенности вполне был способен и на это.

— Ненавижу его, — сказала она почти спокойно. — Это еще одно, на что у меня открылись глаза. Я ненавижу своего отца.

Смотреть на ее расстроенное лицо было мучительно, но при этом я сознавал, что как бы ни ужасно все это было, но все пойдет ей на пользу, даже конец ее фонда. Бетси — единственная из нас, кого Старик не сумел подкупить, которая чудом перенесла его вечное пренебрежение и собственное отчаянное желание завоевать его уважение. Да, было гораздо лучше, что теперь наконец она могла его ненавидеть. Оба мы теперь были свободны, свободны от Старика.

— Не бойся, девочка, — сказал я. — Не бойся его ненавидеть. А теперь забудь о нем и о фонде тоже забудь. Ничего этого тебе не надо.

Собирался добавить: ведь у тебя есть я. Но тут я вспомнил про Анжелику и благоразумно промолчал. Нет, не годится повторять это до тех пор, пока не докажу ей, что думаю так всерьез.

Замерев на миг, она долгим, нескрываемо испытующим взглядом оглядела меня.

— Я всегда хотела быть достойной своего отца. Теперь же полагаю, это было не самое возвышенное желание, как ты думаешь?

Я улыбнулся ей, подумав: «Это хорошо. С ней все обойдется».

— Беги, моя девочка, — сказал я, — и принеси те книги. Постарайся вернуться, когда попадется птичка.

Проводив ее, я вернулся в гостиную и налил себе стаканчик. Дрожал всем телом, но это состояние не могло погасить ни моего нового, сильного чувства уверенности в себе и Бетси, ни убежденности, что с помощью Макгайра сумею справиться с положением. Подумал об Анжелике. Может быть, ее отпустят еще сегодня вечером… она будет свободна… Как приятно думать о ней спокойно и по-дружески. Наконец-то на свой первый брак и наши отношения после него я мог смотреть непредвзято, спокойно, без горечи. Понял, почему она ушла от меня, и осознал, что в ослеплении богатством Кэллингемов я был точно так же глуп и наивен, как Анжелика в ее жалости к таким человеческим отбросам, какими были Чарльз Мэйтленд и Джимми Лэмб. Теперь я мог бы признаться, что меня потянуло к ней, когда она вдруг снова объявилась; мог бы даже признаться, что для меня — для какой-то части меня — она всегда будет желанной. После всего, что произошло, я легко мог справиться с мыслью о том, что она и в самом деле прекрасный человек. Эти прискорбные события испытали ее. Испытали и меня. Оба мы испытание выдержали. Теперь можем спокойно идти дальше. Каждый своим путем.

Вскоре пришел Макгайр. Притащил громадный портфель. Даже смешно было видеть, как он пышет задором и строит планы.

С Полем объясняться я буду сам, а он в соседней комнате засядет с магнитофоном. Тут он извлек его из портфеля. Все это казалось мне слишком похожим на кино, но тем не менее мы так и сделали. Я разместил его в столовой, примыкавшей к гостиной. Только запрятали в стену микрофон, как раздался звонок.

— Сделайте вид, что уже изучили учетные книги, мистер Хардинг. Держитесь решительно, с превосходством. Он должен быть просто раздавлен.

Макгайр был взволнован гораздо сильнее меня. Я пошел открывать. Мне было несколько не по себе, смутно ощущая, что предаю нашу дружбу, я впустил Поля.