Глава двадцать девятая

Сол мертв, и я не сомневаюсь, что Милли последует за ним, если мы выйдем из этой комнаты.

Я не могу видеть деда, но могу проследить за взглядом Милли.

Она знает.

Я бросаюсь вперед. Арбус этого не ожидает. Но он чувствует меня и слегка уклоняется, из-за чего я врезаюсь ему в бок. Я его опрокидываю, но ему удается избежать моей хватки.

– Черт тебя побери! – кричит он, отталкивая меня.

Я не могу видеть, что он делает потом, но, судя по реакциям других, его намерения достаточно ясны. Он поднимается и бросается к Милли. В мгновение ока Милли вырывается из пут своего горя и, когда Арбус оказывается в пределах досягаемости, хватает чашку и плещет горячим чаем ему в лицо. Он вопит и пятится назад. Я следую за его голосом, вижу стекающую по воздуху жидкость и снова бросаюсь на него. Милли спешит на помощь, но Арбус высвобождается, привлекая всю свою силу, – тем более что мне трудно одновременно концентрироваться и удерживать его.

Сунув руку в карман, Арбус достает окровавленный нож – без сомнения, это тот самый нож, которым он ударил Сола в спину.

Элизабет и Милли отскакивают от него. Я пытаюсь успокоить дыхание, стараясь стать настолько невидимым, насколько это возможно.

– Так вот, значит, к чему все пришло, – произносит Арбус, пытаясь найти меня, хотя он и не может меня видеть.

Я стараюсь не проронить ни слова.

– Упрямый, как твоя мать, и глупый, как твой отец. Ты был рожден, чтобы страдать, как они, и ты будешь страдать.

Источником всего плохого, что случилось в моей жизни, является этот человек. Один-единственный человек.

Он начинает пробираться к дверям. И вдруг с лестницы доносятся звуки.

– Элизабет! – кричит Лори. – Стивен!

– Нет, Лори! – кричу я. – Беги!

Я думаю, что Арбус сейчас схватит меня, но вместо этого он поворачивается к лестнице и начинает бормотать проклятие.

– Вы не смеете! – кричит Элизабет.

Я чувствую, что Арбус привлекает энергию моего проклятия, стараясь притянуть меня ближе. В то же самое время Элизабет делает движение руками и, по мере того как Арбус выпускает свое проклятие – я чувствую, как он это делает, – она притягивает его к себе, забирая себе достаточную его часть, чтобы оно не сработало.

В ярости Арбус пытается обратить проклятие против Элизабет, но это бесполезно.

А вот нож может ему пригодиться. Когда становится ясно, что на магию Арбус положиться не может, он начинает размахивать оружием. Я вижу, как нож поднимается в воздухе, крепко сжатый его невидимой рукой. Ему все равно, как пустить кровь, как причинить боль. Магия и жестокость для него одно и то же.

По мере того как Арбус продвигается вперед, Милли наклоняется через стол, чтобы остановить его. Я тоже бросаюсь к нему, чтобы преградить путь.

Все, что я могу видеть, – его нож, вот я и бросаюсь к ножу.

Боковым зрением я вижу, что Элизабет пошатывается, – то, что она вбирала в себя проклятие, лишило ее сил. Но я не могу сфокусироваться на этом. Я фокусируюсь на том, где должна быть рука Арбуса. Я бросаюсь туда всем телом и натыкаюсь на нее. Арбус кричит, пытаясь ударить меня ножом. Но в этот самый момент я прохожу насквозь. Он поворачивается, на мгновение потеряв равновесие, но потом приходит в себя.

Я жду, что он набросится прямо на меня. Но он использует свое преимущество, чтобы броситься к двери. Я останавливаюсь, чтобы перекрыть ему путь, но уже слишком поздно.

Я чувствую, как он выходит из комнаты. Я чувствую, как мое проклятие, выгибаясь, тянется за ним, поскольку его телу так необходима энергия этого проклятия.

– Лори! – кричит Элизабет. На ее лице выражение паники.

Я хочу бежать за Арбусом, но меня должен вести кто-то, кто его видит. Насколько я понимаю, он наверху лестницы, ждет с ножом наготове.

Милли спешит вперед. Я предупреждаю ее, чтобы она была осторожной, но ей все равно.

Я следую за ней, а Элизабет, пошатываясь, идет за мной.

Арбус не ждет нас наверху. Но здесь Сол, лежащий там, где я его оставил, – он перевернут так, чтобы его рана была видна. Милли падает на колени рядом с ним, обнимая его тело. Я знаю, что она его не оставит, поэтому мне только и остается сказать: «Простите меня». Ведь разве не я навлек это на нее? Мое проклятие – маяк, приведший его в этот город.

Пока на меня накатывает чувство вины, Элизабет берет ответственность на себя.

– Закройте дверь, – говорит она. – На случай, если он вдруг вернется.

Похоже, Милли даже ее не слушает. Она начинает выть – это животный, гортанный вопль горя, самый мучительный звук, которого нет ни в одном языке. Я хочу ее утешить, но какое утешение я могу ей дать? Единственное утешение может появиться, когда Арбус умрет.

Но я не могу его убить. По крайней мере, до того как он снимет все свои проклятия, включая мое собственное.

Элизабет уже вышла из комнаты. «Лори», – вспоминаю я. Его временное преимущество перед Арбусом – пара минут. Этого недостаточно.

Надо полагать, Лори помчался домой. Элизабет пытается позвонить ему на мобильный, но он не отвечает. Возможно, ему трудно ответить, потому что он бежит.

Арбус не может сдержать своих дурных намерений. Адреналин, выработанный во время нашего столкновения, должен проявиться в каком-то злодеянии. И он оставил за собой след. Ужасный след.

Эти несчастные люди думали, что прогуливаются приятным летним вечером. Возможно, они возвращались домой после ужина или затянувшегося рабочего дня.

Теперь они жертвы.

Мужчина в костюме лежит на тротуаре и кричит: «Где мои ноги? Что вы сделали с моими ногами?» Одиннадцатилетняя девочка срывает с себя одежду, словно та кишит скорпионами. Мальчик рядом с ней вырывает у себя клочья волос, не видя, что пальцы его перепачканы кровью.

В следующем квартале мы видим, что двое влюбленных, вышедших на прогулку, избивают друг друга до полусмерти. Мужчина, который вывел собаку на прогулку, теперь пытается повесить ее на поводке. Не колеблясь ни минуты, Элизабет подбегает к человеку и бьет его в грудь; ошарашенный, он роняет поводок, и спасенная собака убегает в глубь парка.

Мы поставлены перед ужасным выбором: остаться и помогать все этим людям или пробежать мимо, стремясь остановить Арбуса?

– Идем, – говорит Элизабет, вырываясь вперед. Она снова достала телефон и звонит в полицию.

Пускай этим занимаются полицейские. Мы должны бежать к источнику бед.

– Он расходует так много энергии, – говорит мне Элизабет, закончив разговор по мобильному.

– Он хочет, чтобы мы его обнаружили, – произношу я. – И это все. Шах и мат.

Добравшись до нашего дома, мы видим, что консьерж бьется об окно из зеркального стекла, выбивая своим телом осколок за осколком. Я не хочу к нему прикасаться, потому что у него вся кожа в стекле, но как еще можно ему помочь? Элизабет бросается, чтобы не подпускать его к окну, а я стараюсь поймать его, но он отталкивает нас, бросается на колени и начинает поднимать осколки, чтобы поднести их к губам. Элизабет выбивает стекло из его рук; он воет.

К дому подходит другой жилец – Алекс, франтоватый придурок из квартиры 7A.

– Что происходит? – спрашивает он в шоке.

– Держи его и не отпускай, пока не приедет полиция, – командует Элизабет.

Встав в бойцовскую позу, Алекс хватает консьержа и кивает.

– Я держу его, – говорит он непреклонно, не за давая вопросов.

Мы бросаемся к лифтам.

– В твоей квартире или в моей квартире? – спрашивает Элизабет.

Я качаю головой и указываю туда, куда уехали лифты. Оба лифта задержались на верхнем этаже.

– Крыша, – говорю я Элизабет. – Должно быть, он на крыше.