Глава двадцать седьмая

Двадцать четыре часа.

Но даже не это. Теперь уже двадцать три. Меньше.

Люди говорят, что время сыплется у нас сквозь пальцы, как песок. Однако они не признают, что часть этого песка прилипает к коже. Это воспоминания, которые останутся в памяти, воспоминания о том времени, когда время еще оставалось.

Три минуты.

Я обнимаю ее три минуты. У меня хватает сил на три минуты. Мы вроде бы никуда не уходили, но такое чувство, что мы возвращаемся друг к другу. Слово «воссоединение» означает, что когда два человека снова вместе, они соединены. Два как один. Притянуть кого-то к себе – только временный символ. То, как вы дышите вместе, – вот что по-настоящему свидетельствует о единении.

Тридцать три мысли – все они умещаются в три минуты.

Раздаются четыре быстрых удара в дверь.

Из-за двери звучит голос Лори. Я отпускаю Элизабет, снова растворяясь в комнате. Элизабет открывает дверь и впускает не только Лори, но также и Милли с Солом.

– Вся банда в сборе, – замечаю я. – Даже наш незабвенный грузчик – и тот здесь.

Хотя похоже, что Элизабет и Милли простили его, я еще не готов полностью забыть Солу то, что он забаррикадировал нас в заклинариуме.

Но Сол и не просит прощения.

– Лучше тебе было там и оставаться, – говорит он.

– Ты в безопасности? – спрашивает Милли, оглядывая комнату.

Это один из бонусов их пребывания здесь: если бы Арбус все еще находился здесь, они бы его увидели.

Я объясняю, что случилось, и все четверо обходят всю квартиру, чтобы только убедиться, что его здесь нет. Я чувствую себя ребенком, который послал родителей изгонять привидение в середине ночи, поскольку он уверен, что оно поблизости – прячется в смертоносной зоне теней, где обитают призраки и чудовища.

Когда уже не остается сомнений, что Арбуса здесь нет, мы перегруппировываемся. Элизабет и Лори объясняют мне, почему Сол так поступил, и меня почти забавляет, что Арбус за один присест умудряется заставить такое количество людей чувствовать себя такими беззащитными.

Говорите о моем деде что хотите, но его действия не проходят бесследно.

– Итак, – говорит Лори, проверяя время на своем телефоне, – нам известно, что он планирует вернуться через двадцать два часа сорок минут. Нам же достаточно этого времени, чтобы устроить ему ловушку, да?

– Будь это так просто, – угрюмо отвечает Сол, – наверное, с ним было бы уже покончено.

– Надо подумать, – говорит Милли, как будто мы планировали что-то другое.

– Нам надо его убить, – заявляет Сол.

– Нет! – возражает Элизабет. – Если мы его убьем, все его проклятия так и останутся в мире.

– И в этой комнате, – дополняет Лори.

Сол качает головой.

– Вы, дети, не понимаете. Вы не сможете заставить Арбуса взять его проклятия обратно. Никогда. Самое большее, на что вы можете надеяться, – это что он снимет одно проклятие, чтобы наслать другое, и тогда вы убьете его в образовавшемся промежутке. Но даже в таком случае он может отменить только одно проклятие. Соответственно, у вас толь ко один выстрел. Все остальные проклятия останутся. Убить его нужно не для того, чтобы избавиться от проклятий прошлого. Убить его нужно, чтобы предотвратить проклятия в будущем.

Зная, что Сол непреклонен в своих убеждения, я обращаюсь к Милли.

– Есть ли еще какой-то способ? – спрашиваю я. – Кроме убийства. Есть ли какой-то способ ли шить его силы, превратив в обычного человека?

Милли качает головой.

– Если он и есть, то я никогда с ним не сталкивалась. Я искала. Поверь мне, я искала. Но, похоже, смерть – единственный способ остановить проклинателя. В былые времена существовали изгнание и заключение. Но теперь наш мир устроен по-другому. Нельзя взять и изгнать человека. Он просто переместится куда-нибудь еще.

– Выходит, выбор у меня такой – либо убить собственного деда, либо к нему присоединиться?

Вид у Милли встревоженный.

– Особого выбора тут нет, верно?

Я соглашаюсь. Но все-таки – должен же быть другой путь?

Сол не находит себе места. Он то и дело поглядывает на дверь, переминаясь с ноги на ногу.

Наконец Милли спрашивает:

– Что?

– Если Арбус уже забрался сюда один раз, ничто не помешает ему влезть сюда снова, – говорит Сол. – Я должен вытащить тебя отсюда.

Не всех нас. Только ее.

Милли тоже обращает на это внимание.

– Это касается не только меня, – мягко наставляет она помощника. – Следует взглянуть на общую картину.

– Что ж, предлагаю взглянуть на общую картину, когда мы вернемся домой, – предлагает Сол. – Там мы сможем себя защитить.

Я вижу, что Милли готова и дальше протестовать, но я действительно хочу, чтобы они с Солом ушли. Я не собираюсь искать выход, пока они здесь, в особенности, сознавая, что Сол, даже не сомневаясь, швырнет меня в когти Арбуса, если это поможет ему спасти Милли.

– У меня есть предложение, – говорит Элизабет. – Как насчет того, чтобы вы оба пока что отправились в заклинариум? Мы с Лори останемся со Стивеном – можем даже спрятать его у нас в квартире. Если он будет со мной, я смогу увидеть, что приближается Арбус. А тем временем мы можем попробовать разработать план на завтра. Потому что план должен быть.

Милли кивает.

– Приходите в восемь, – предлагает она. – Я хочу проверить пару моментов. Потом мы сможем сообразить, что делать дальше.

Все мы держимся за иллюзию, что представляем собой команду. Но, по-моему, все мы знаем: Арбус может разлучить нас в одну секунду. В некоторых вопросах мы не так лояльны друг другу, как в других.

Оставшись только с Элизабет и ее братом, я разрешаю себе ослабить бдительность. Возможно, у нас нет никаких ответов, но хотя бы нет и Сола, который смотрит на меня так, словно я троянец, открывший ворота для коня.

– Почему, хотя нас целых пятеро, а он один, я все-таки чувствую, что численное превосходство за ним? – хочет знать Лори.

– Потому что ему это нужно больше, чем нам, – отвечает Элизабет.

– Нужно – что?

– Уничтожить нас. В этом проблема, не так ли? Он хочет уничтожить нас больше, чем мы хотим уничтожить его. Потому что у нас есть моральный кодекс, а у него нет. В справедливом мире это дало бы преимущество нам. А в этом мире? Что-то не особенно.

Элизабет отрицает собственную ярость, и мне интересно знать, почему.

– Мы не можем позволять придуркам одерживать победу, – уверен Лори. – То есть именно в это все обычно и упирается. Смотрите – разве я хочу отрубить ему голову и поднять ее в воздух, как трофей? Ни капельки. Но я не хочу, чтобы он выиграл. Ни за что нельзя позволить ему выиграть.

– Вот в этом как раз проблема, вызванная тем, что у нас есть моральный кодекс, – поясняю я. – Мы хотим уничтожить ту часть личности, что творит зло, но хотим спасти человека в целом, спрятанного под ней.

– А ты думаешь, такое возможно? – спрашивает Элизабет. – Он старик. Ты единственный родной ему человек. Есть ли хоть малейший шанс убедить его измениться?

Хотел бы я верить, что такой вариант возможен. Но я не могу.

– Нет, – отвечаю я. – Если я откажу ему, на этом все будет кончено. Конец всему. Он не пойдет на попятную.

– Тогда он должен умереть, – говорит Лори.

– Нет, – отвечаю я.

– Тогда – жить.

– Нет.

На мгновение мы так и замираем – в неясном промежутке между этими «нет».

Тогда Элизабет говорит:

– Точно. У меня точно такая же точка зрения.

Я ненадолго отлучаюсь. Говорю, что вернусь через секунду. Мне просто надо побыть в другой комнате. Надо подумать обо всем этом, чтобы они, Элизабет и Лори, не стояли передо мной, чтобы я не видел, как последствия отражаются на их жизни.

Я ищу убежище у себя в спальне, как я поступал всю свою сознательную жизнь. Оставшись наедине со всеми трудностями и ошибками моего прошлого, я задаюсь вопросом: достаточно ли я силен, чтобы уйти от всего этого? Потому что сейчас в моей голове как раз этот вопрос: если бы я ушел, последовал бы Арбус за мной? Что бы случилось, если бы невидимый мальчик исчез? Если бы я оставил этот маленький-маленький созданный мной мир, останется ли он в безопасности?

Я думаю об отце, о его жизни в Калифорнии. Что если бы и я начал там новую жизнь? Хотя отец и не хочет, чтобы я был рядом, я знаю – он бы мне помог.

Это возможно. Вполне возможно. В пустоте возможно. Потому что даже когда я сейчас об этом думаю, я знаю, что у меня нет способа уйти. Я хочу бежать, это правда. Но убежать я хочу не в будущее. Я хочу найти тропу, которая вернет меня к нам с Элизабет, а не уведет от нас. Это эгоистично, я знаю. Возможно, разрушительно эгоистично. Но я не могу быть настолько бескорыстным, чтобы отказаться от всего того, что я нашел в последние несколько недель.

Моя мать осталась. Она здесь со мной сейчас, потому что осталась со мной тогда. Я уверен: она тоже думала о том, чтобы убежать. Однажды она действительно убежала, когда у нее не было никакой цели в жизни. Но она осталась, когда нашла что-то, и этим чем-то был я.

– Что мне делать? – спрашиваю я маму, зная, что ответом мне будет лишь молчание. Хотя я и осознаю, что мама не может ответить, мне все же нравится думать, что она слушает.

Я слышу звук шагов Элизабет в коридоре. Она зовет меня, предупреждая, давая мне шанс остановить ее, если я хочу, чтобы она держалась от меня подальше.

– Я здесь, – откликаюсь я.

Когда мы вдвоем, наше беспокойство так очевидно. Я вижу его на ее лице, и, должно быть, она видит его на моем.

Элизабет не спрашивает меня, все ли у меня в порядке. Она и так знает. Вместо этого она спрашивает:

– Я могу тебе чем-нибудь помочь?

– Милли случайно не научила тебя поворачивать время вспять, а?

Элизабет качает головой.

– Это она приберегла для себя.

– Плохо, – говорю я, – потому что чего бы я действительно хотел для нас сейчас, это существовать в мире, который был нам знаком пять недель назад. Я хочу, чтобы мы были в нем, чтобы все снова было, как тогда. Ни Арбуса. Ни Милли. Только мы вдвоем. Мы бы встречались и обладали миром, который был бы исключительно нашим.

– Все пары ностальгируют по тем временам, когда их история только началась, – объясняет мне Элизабет, подходя ближе. – В этом нет ничего плохого.

– Но не всем парам предстоит такой день, как тот, что будет у нас завтра.

Элизабет обвивает меня руками. Я концентрируюсь, чтобы она могла меня чувствовать.

– Мы не можем сделать это поодиночке, – шепчет она. – Ты это знаешь, да? Обязательно должны быть двое. Вместе. Другого пути нет.

Это неправда. Существует множество других путей.

Но это и правда тоже, потому что ни один из нас не согласится на другой вариант.

Защита. Для очень многих пар это символический обет. Это форма заботы друг о друге в случае непредвиденных обстоятельств, защитный механизм, позволяющий защититься от неожиданного. Но мы с Элизабет сумели вплести это в ткань наших взаимоотношений. Поэтому я не должен пытаться это разделить – или разделить нас. Я должен нести все это.

Мы возвращаемся в гостиную и обнаруживаем, что Лори лежит на диване, уставившись в потолок.

– Сделал какие-нибудь открытия? – интересуется Элизабет.

– Нет, – отвечает ее брат. – А вот потолок, на мой взгляд, стоило бы еще раз покрыть краской.

Подняв глаза, я замечаю те трещины и щербинки, которые Лори имеет в виду.

– Сейчас это не приоритет, – объясняет ему Элизабет.

– Что ж, тогда просто добавим это к списку дел, которые нам предстоят после того, как со всем покончим, да? – не колеблясь, отвечает Лори.

– По-моему, неплохой план, – соглашаюсь я.

Каждое сражение за то, чтобы выжить, на самом деле является сражением за то, чтобы вернуться к незначительным аспектам обыденного. Я могу представить нас в этой комнате – простыни наброшены на мебель, краска капает с валиков, краска размазана по всем нашим вещам. Мы счастливы в гипотетическом будущем. Постараюсь этого придерживаться.

– Нам уже пора быть дома, – заявляет Лори. – Мама скоро начнет беспокоиться.

– Ты идешь с нами, – сообщает мне Элизабет. – Я не обманывала Милли – мы будем приглядывать за тобой и держать ухо востро насчет Арбуса. Не хочу, чтобы ты был здесь один – вдруг он решит навестить тебя раньше? Мы с Лори попросим разрешения уйти в восемь, и ты пойдешь вместе с нами. А до того будешь свидетелем славного, старомодного семейного ужина.

Такая идея мне нравится.

Должно быть, мама Элизабет и Лори слышит, что мы идем по коридору. Она открывает дверь еще до того, как Элизабет или Лори находят ключ.

– Ты опоздал, – говорит она Лори.

Потом обращается к Элизабет.

– Извините, – говорит она. – Это грубо с моей стороны. – Она протягивает Элизабет руку. – На верное, вы одна из подруг Лори по школе. Я его мама. Может быть, поужинаете вместе с нами?