Глава двадцать седьмая
На следующий день Джиан прибыл в Чо-Ойю в настроении раздраженном, почти злобном. Таскаться в такую даль в такой холод за жалкие гроши! Они там живут в хоромах, горячие ванны принимают, спят в отдельных спальнях. Вспомнились и котлеты за ужином, и оскорбительное замечание судьи: «В математике вы, возможно, сильны, но в отношении здравого смысла, извините, подкачали».
— Как ты поздно! — сказала Саи, и он еще больше озлобился. Втянул зад, выпятил грудь, задрал нос. Злость туманила мозг, мешала думать и говорить. Новая, незнакомая ранее реакция на Саи.
*
Чтобы его подбодрить, Саи рассказала о рождественской вечеринке.
— Три раза пытались поджечь бренди в столовой ложке…
Джиан, не обращая внимания на ее болтовню, открыл учебник физики. Ох как она глупа! Куда он смотрел?
Она опустила глаза в учебник. Давно они толком не занимались.
— Два тела, одно весом… другое весом… сброшены одновременно с Пизанской башни. За какое время и с какой скоростью они упадут на землю?
— Что-то ты сегодня не в духе, — сказала Саи и зевнула, явно намекая на существование иных, кроме физики, вариантов занятий.
Он сделал вид, что не расслышал.
И тоже зевнул, хотя и не хотел.
Она зевнула снова, со смаком, неторопливо, как хищная кошка.
Он зевнул кратко, смяв и проглотив свой зевок.
Она…
Он…
— Надоела физика? — спросила она, вообразив, что примирение достигнуто.
— Нет. Вовсе нет.
— Почему ж тогда зеваешь?
— ПОТОМУ ЧТО ТЫ НАДОЕЛА! ДО СМЕРТИ НАДОЕЛА!
Молчание.
— Мне неинтересно твое Рождество! Почему ты празднуешь Рождество? Вы хинду, но вы не празднуете Ида или день рождения гуру Нанака, или даже Дурга Пуджа, или Дуссехра, или тибетский Новый год…
Она тоже подумала почему? Не из-за монастыря же ненавистного…
— Вы, как рабы, слепо подражаете Западу, насилуете себя. От вас никакого проку…
— Нет, — отрезала она, пораженная неожиданным взрывом. — Нет, не из-за этого.
— Тогда почему?
— Потому что мне нравится праздновать Рождество. Если мне не нравится отмечать Дивали, я и не отмечаю. Рождество — такой же индийский праздник, как и любой другой.
Он вдруг почувствовал себя блюстителем религиозной чистоты и антигандистом.
— Делай что хочешь, мне плевать, — передернул он плечами. — Показывай всему свету, какая ты ДУ-РА!
Он подчеркнул последнее слово, наблюдая за выражением ее лица.
— Зачем тогда со мной заниматься? Иди домой!
— Да, ты права. Я уйду. Какой смысл с тобой заниматься? Ты способна только имитировать. Не можешь мыслить самостоятельно. Имитатор. Но только те, кому ты подражаешь, на тебя плюют. Ты им не нужна!
— Я никому не подражаю.
— Ах, как это оригинально — праздновать Рождество! Ты такая дура, что даже этого не понимаешь?
— Гм… Если ты такой умный, почему до сих пор не можешь найти работу? Сколько ни пытался — везде отказ.
— Из-за таких, как ты!
— Из-за таких, как я! И в то же время — я дура. Так кто ж тогда дурак? Иди-ка ты к судье, да спроси его, он тебе объяснит.
Она схватила стакан с водой, но руки так тряслись, что вода выплеснулась, еще не достигнув губ.
