Глава 32
Найти кабинет Евдокии Петровны оказалось очень легко. Во-первых, на нем была табличка: «Лиховец Евдокия Петровна, генеральный директор». Во-вторых… Во-вторых, вокруг на стенках висели картины, даже беглый взгляд на которые никого не оставил бы равнодушным. Если сюда прибывали люди в состоянии тяжелой депрессии или, как любят выражаться врачи, в «пограничном состоянии», то, увидев эти картины, они наверняка без напряга границу пересекали, причем в ту сторону, где заканчивается норма и начинается безумие.
Неизвестный художник (имя было накарябано в левом нижнем углу каждого из шедевров, но не читалось) воплотил в масле свое видение пушкинского «Лукоморья» (про Лукоморье я вычитала из табличек под картинами, так бы ни в жизнь не догадалась). Тут было огромное дерево, больше смахивающее на самый крупный на планете баобаб, под этим баобабом сидело жутковатого вида животное с длинными блестящими когтями и глазами размером с плошку. Даже условно вменяемый творец данной картины сообразил, что такое чудище нельзя выпускать на волю, поэтому животное сидело на массивной цепи из желтого металла (для верности цепь была три раза обмотана вокруг ствола дерева). Цвет цепи наводил на мысль, что перед нами не кто иной, как знаток фольклора «кот ученый». Не знаю, хотела ли я в детстве, чтобы вот такой кот «свои мне сказки говорил». Кащея Бессмертного, «чахнущего над златом», художник изобразил в виде импозантного мужчины средних лет и довольно привлекательной наружности. Этот Кащей не сидел, скрючившись, над ящиком с золотыми монетами, а вполне уютно расположился перед монитором с последними биржевыми сводками. Фигура Бабы-Яги отражала тайные эротические предпочтения автора. Яга с такими формами (чашечки DD, никак не меньше) могла стать украшением любого мужского журнала.
— Вы кого-то ищете? — произнес приятный мужской голос.
Я обернулась. Обладателем голоса оказался очень симпатичный мужчина. Высокий, худощавый, в очках. Не писаный красавец, как Вадим, но с шармом. Такие мужчины мне всегда нравились, но, увы, без взаимности.
— Я к Евдокии Петровне, — глупо улыбаясь, сообщила я незнакомцу и тут же добавила: — Меня Василиса зовут.
Взгляд мужчины неожиданно стал очень внимательным, а сам он весь слегка даже подобрался.
— Красивое имя. И что сюда привело Василису Прекрасную?
Вот заладили одно и то же. То Алексей интересовался, теперь этот симпатичный.
— А вас как зовут, простите? — Я проигнорировала вопрос.
— Ах, извините, конечно же, я должен был представиться первым. — Мужчина протянул мне руку: — Евгений Александрович, правая рука милейшей Евдокии Петровны.
Я машинально пожала его ладонь. Евгений Александрович взялся за ручку двери:
— Позвольте мне проводить вас, прекрасная Василиса…
Я почувствовала, что краснею. За почти два года общения с Вадимом я уже отвыкла от комплиментов, а уж эпитет «прекрасная» в устах Вадима всегда относился к кому-нибудь другому, но только не ко мне. Евгений Александрович сделал вид. что не замечает моего смущения (за что я ему была благодарна), открыл дверь и торжественно объявил:
— Василиса Прекрасная!
Так герольд на балу возвещает о прибытии прекрасной незнакомки в хрустальных башмачках.
Правда, в кабинете меня ждал отнюдь не принц. Евдокия Петровна оказалась невысокой темноволосой женщиной с неприметным и в то же время неприятным лицом. Хотя в комнате было темновато, на ней были темные очки (даже я, пробывшая в «Городе солнца» всего несколько часов, уже понимала, что темные очки здесь не являются предметом первой необходимости — солнца не было и в помине). Увидев меня и Евгения Александровича, Евдокия Петровна заулыбалась.
В рекламе по телевизору частенько показывают сильнодействующие средства для чистки унитазов, убивающие «все известные микробы». Я пару раз на рекламу покупалась и приобретала означенные средства. Улыбка Евдокии Петровны могла бы составить рекламируемым средствам серьезную конкуренцию. Ей достаточно было бы заглянуть в унитаз и улыбнуться — не только известные, но и еще не открытые современной наукой микробы однозначно предпочли бы смерть, лишь бы никогда больше не видеть эту ужасную улыбку.
— Вы уж, Евдокия Петровна, — продолжал между тем Евгений Александрович, — отнеситесь повнимательнее к нашей гостье.
Он пропустил меня в кабинет, но сам остался в коридоре, повторив еще раз:
— Повнимательнее к Василисе…
И закрыл дверь. Евдокия продолжала улыбаться, одновременно нажимая на клавиатуру. Из стоящего неподалеку принтера вылез листок бумаги.
— Вот, — она протянула листок мне, — заполните анкету, пожалуйста.
Анкета содержала несколько вопросов. Администрация пансионата желала знать, какие детские болезни перенес пациент, имеется ли у него аллергия на лекарства, а также курит ли он и как относится к алкоголю. Я быстро поставила птички в нужных квадратиках, но вот последние три вопроса меня заинтриговали.
«Есть ли у вас родственники (перечислить с указанием степени родства)?»
«Есть ли у вас собственность (перечислить с указанием формы собственности, если собственность долевая, указать размер вашей доли)?»
«Было ли намерение приехать в „Город солнца“ вашим добровольным решением?»
— Простите, — обратилась я к Евдокии Петровне, — я что-то не очень поняла, при чем здесь родственники и недвижимость?
Тут уже удивилась она.
— Вы что, не знаете, куда приехали? — И сразу же очень резко: — Кто вас сюда направил?
Я колебалась не больше тридцати секунд, после чего с большим удовольствием сдала Татьяну со всеми потрохами.
— Понятно, — задумчиво сказала Евдокия, опять зловеще улыбнулась и бодро обратилась ко мне: — Василиса… Как ваше отчество?
— Михайловна, — буркнула я.
— Василиса Михайловна, администрация пансионата «Город солнца» приносит вам свои извинения.
— Это за что? — Моему удивлению не было границ.
— Видите ли, Василиса Михайловна, у нас здесь не просто дом отдыха, а, в некотором роде, лечебница. И люди, к нам приезжающие, должны быть подготовлены к… — Тут она замялась, но быстро нашлась: — К тем процедурам, которые им предстоят. Вы же, Василиса Михайловна, попали сюда случайно. Потому что консультант откровенно схалтурил. С ней мы еще будем разбираться, а что касается вас…
Она замолчала; видать, и вправду случай был беспрецедентный — не знала генеральный директор Лиховец, что со мной делать.
— Вы должны уехать, — наконец сообщила она мне.
— Это еще почему? — перешла я в наступление. — Мне тут у вас нравится. И потом, я так долго ехала сюда, и что — все зря, что ли?
Странное все же существо человек, манит его именно запретный плод. Вот взять хоть, к примеру, меня: не лежала у меня душа к этому «Городу солнца». Пока ехала сюда — исплевалась, образно говоря. Несколько раз хотела развернуться и рвануть обратно в Москву. Но стоило этой Лиховец заявить, что меня здесь никто не ждал и никто не держит и что я могу спокойно валить, как во мне моментально взыграл дух противоречия. Я думаю, что, если после смерти я вдруг попаду в ад и Вельзевул, или кто там у них в аду за старшего, заглянув в списки, заявит, что произошла ошибка и меня там не ждали, я приложу максимум усилий, чтоб задержаться хотя бы на несколько дней. Конечно, потом я уйду, но лишь тогда, когда сама посчитаю нужным.
— На ночь глядя никуда не поеду, — твердо заявила я Евдокии Петровне, хотя не было еще и пяти часов.
Евдокия перестала улыбаться. Где-то с минуту она молчала, а потом вновь изобразила на лице гримасу, которую, видимо, позиционировала как улыбку.
— Ну что же… Если вы так настойчивы, Василиса Михайловна, можете остаться. До завтрашнего утра. Утром вы отсюда уедете.
— После завтрака, — уточнила я.
Она скривилась (видать, не очень ей хотелось кормить на халяву неперспективного клиента), но согласилась:
— Хорошо. Но сразу после завтрака вы нас покинете.
Я встала, вежливо поблагодарила за то, что, несмотря на свою невероятную занятость, Евдокия Петровна смогла уделить мне столько времени, подчеркнула, что мне охарактеризовали ее как «неравнодушную» женщину и я теперь ясно вижу, что характеристика очень верная. Короче, я прикладывала максимум обаяния и коммуникативных навыков, чтобы выморщить разрешение остаться еще хоть на пару дней (а лучше — до конца недели). Все напрасно, Евдокия меня уже не слушала. Глаз ее не было видно под темными очками, но интерес ко мне как к собеседнику у нее пропал. Я решила пока больше не давить. Оставили до завтра — уже неплохо. Утро вечера мудренее, как говорится в сказках. Утром что-нибудь придумаю. Я шла к дверям, не оборачиваясь, госпожа Лиховец смотрела мне вслед. Может быть, даже сняв темные очки. Проверять, так ли это на самом деле и какого цвета у нее глаза, не хотелось. Я сразу почувствовала, что взгляд у нее дурной, «сглазливый», причем моментального действия: закрывая дверь, я прищемила пальцы; сделав шаг в коридор, споткнулась о почти незаметный порожек и только чудом удержалась на ногах и почти сразу же вляпалась в коричневатую липкую лужу, которой пятнадцать минут назад здесь точно не было. Три таких события, произошедших одно за другим, должны навести человека на размышления. Однако же не навели. Я посчитала это досадным, но случайным совпадением. Время показало, что я ошиблась.