Январь.
Последняя возможность стать леди
2 января, суббота
Сегодня, 2 января, решающий день: последняя возможность для Муры стать леди.
Если бы месяц назад я неизвестно из каких соображений не забрала на проверку Мурин дневник, Мура никогда бы не стала леди. В дневнике учительница по истории описала такую историю:
«— Представьте, что я Черчилль, — сказала учительница. — И спрашивайте меня о чем хотите.
— Ну и зачем вы, Черчилль, ходили в крестовые походы? — строго спросила учительницу Мура».
И зачем мне было это читать? Мне нельзя нервничать, я — мать.
В общем, я решила, что Муре было бы неплохо набраться хороших манер и стать настоящей леди, а не только водить по попе антицеллюлитной банкой. Тем более у меня неограниченный кредит в виде гонорара за кино. Точно не знаю, сколько там осталось, нужно будет проверить.
Двухнедельный лагерь, только для девочек, совершенствование языка и хороших манер вблизи Лондона! Прелесть! Возраст у Муры критический — в лагерь берут девочек до шестнадцати лет.
— А потом, потом как же? Как я буду отдыхать после шестнадцати, если меня уже не возьмут в лагерь? — забеспокоилась Мура. Хм, неужели ей даже не приходит в голову, что она когда-нибудь станет взрослой?..
И вот сегодня утром я проводила Муру, послушала, что самолет взлетел, и удалилась из аэропорта гордой поступью человека, исключительно удачно обтяпавшего свои дела: я две недели могу не беспокоиться о котлетах, а Муре будет полезно стать леди.
Вечером принимала экзамен у третьего курса. Во время экзамена поняла: я — полная неудачница, не умеющая общаться с людьми.
— Простите, но вы совсем ничего не знаете, — сказала я студентке с заспанным лицом. — Мне очень неприятно, но я вынуждена поставить вам двойку.
— Мне нужно четыре, — возразила девушка, проснулась и ринулась на меня как сокодавилка.
В конце концов мы сошлись на тройке. А все потому, что я не умею говорить: «Нет, двойка, Двойка, вам двойка!»
Несколько человек воспользовались тем, что я не умею говорить «нет». Еще несколько человек воспользовались тем, что я не умею говорить «да».
— Неужели вы поставите мне двойку?! — спрашивали они.
Ну я тоже не так проста! Придумала хитрый ход.
— Ставлю вам почти пять. — И быстро пишу в зачетке.
— А что это «почти пять»?
— Три.
После экзамена я пошла домой пешком по Фонтанке. На набережной не было ни души, только машины проносились мимо меня.
Итак, я не умею говорить «нет», а это, между прочим, отличительная особенность людей с комплексом жертвы. Неужели все мое поведение направлено на подсознательный поиск ситуаций, причиняющих боль? Нет, не может быть!
Здесь, на набережной, приняла твердое решение научиться постоять за себя. Постараюсь сформировать себе новый имидж — буду каждый день всем отказывать. Только сначала займусь своим состоянием — сон, физические нагрузки, настойки из трав. А потом, когда окрепну, начну всем отказывать. Мы еще посмотрим, кто кого!
И вдруг я заметила, что за мной, не отставая, едет какой-то джип. Я испугалась и решила проверить, не гонится ли за мной маньяк, и остановилась. Джип тоже остановился, и я боковым зрением увидела, что из него вышел мужчина и направился ко мне.
Я сделала вид, как будто очень глубоко задумалась и смотрю на воду. Самое главное правило поведения при встрече с маньяком — это ни в коем случае не встретиться с ним взглядом, потому что взгляд глаза в глаза разбудит наши дремлющие инстинкты и превратит нас с маньяком в двух крупных зверей из «Мира животных».
Да, именно так, хорошо, что я это вспомнила. Мой взгляд спровоцирует маньяческую агрессию, и тогда он ошибочно решит, что я жертва, и бросится на меня. А я вовсе не жертва, а овца.
Глядя на воду, я вспомнила про одну английскую овцу (читала о ней в газете). Когда эту бойкую овцу вели на бойню, она вырвалась от своих мучителей, бросилась в воду, уплыла на другой берег и жила там, пока ее не нашли и не перевели из ранга скота в домашнее животное.
И я уже совсем было собралась повторить подвиг этого героического животного, внимательно присматриваясь к другому берегу Фонтанки и прикидывая, долго ли мне придется жить в Михайловском замке, пока меня не найдут и не переведут в ранг домашнего животного, но в это время услышала, как маньяк уже тяжело дышит у меня за спиной.
Ой, ай, у-у-у, что делать?!. Состояние эмоционального истощения мгновенно корректируется полноценным питанием, поэтому я сунула руку в сумку, вытащила шоколадный батончик и быстро засунула его в рот. Затем я вспомнила еще одно правило — мне необходимо предпринять попытку поговорить с маньяком на общечеловеческие темы.
— Хорошая сегодня погода, правда? — пискнула я, обернувшись к маньяку. — А… за мной сейчас сюда муж придет, у него, кстати, черный пояс по карате… Это я просто так, для разговора…
Маньяк фыркнул — явно не поверил, что я встречаюсь с мужем посреди пустой набережной, и протянул ко мне руку, в которой был зажат какой-то предмет его маньяческого обихода.
— Уберите от меня вашу гадость! — взвизгнула я. — Немедленно, а то я не знаю что сделаю!
— Ну пожалуйста, мне хотя бы троечку, я за вами уже давно еду, — заныл маньяк и сунул мне в руки зачетку.
…В рамках своего нового, только что выбранного имиджа я твердо отказалась принимать экзамен у маньяка на набережной Фонтанки. Быстро поставила ему троечку, и все.
Поздно вечером случилось очень радостное событие — с моей свободной жизнью без котлет ничего не вышло. Завтра прилетает из Америки мой друг Боба. Боба уже лет десять живет в Нью-Йорке. Мы с ним были соседями по дому и дружили с детства, когда все дети до вечера бегали по двору и спрашивали друг друга: «Тебя когда загоняют?» — «Меня в девять, а тебя?»
Боба будет жить у меня две недели, ура! Куплю ему разную ностальгическую еду — пирожные из «Севера», докторскую колбасу, сало, творожные сырки и… что еще?.. Творог на рынке, вот что.
3 января, воскресенье
Вечером встречала Бобу в аэропорту.
…Неужели этот солидный дяденька-американец — мой друг детства Боба? В таком длинном пальто? И шелковом шарфе.
— Почему у вас такой маленький аэропорт? — строго спросил Боба вместо того, чтобы вежливо поздороваться.
Все-таки люди совсем не меняются. Боба, например, всегда был жутким капризулей.
— Помнишь, как ты отняла у меня пожарную машинку? — спросил Боба с тайной обидой, как только мы выехали из аэропорта.
— Не помню, — твердо сказала я. — И ничего я не ломала, а только взяла посмотреть.
— Нет, сломала, — настаивал Боба.
Ну, подумаешь, сломала… а зато он рыдал и злился, и еще обозвал меня «придурком», а я его как пихнула…
— Почему у вас так плохо освещено шоссе? — склочничал Боба. — Вот у нас в Америке…
— Просто сейчас вечер, — объяснила я, — а днем у нас светло. Как в Америке.
— А у нас в Америке и вечером светло.
— Тогда обратись к Чубайсу, — отрезала я.
На Московском проспекте жуткая пробка. Мы так медленно двигались, что Боба успевал разглядеть по дороге все вывески.
— Что это значит? «Элитные меха», «Элитные ковры»? — удивился Боба. — А вот еще «Элитное мужское белье», «Элитный мир умывальников»!
— «Элитное» — это просто такое модное слово, — объясняла я, — означает, что это умывальники не для всех, а только для самых лучших людей.
— Оказывается, ты живешь в элитном мире, мой элитный друг, — съязвил Боба.
— Сейчас ка-ак дам! — сказала я, потому что мне стало немного неловко за свою страну. Одно дело, когда мы сами все критикуем у себя дома, а совсем другое, когда на нас смотрят строгие эмигрантские глаза бывшего ленинградца Бобы. Как будто Боба — барин и приехал в свою деревню проверить крепостных, как там они без него справляются.
Я рассказала Бобе, что наш дом на Владимирском проспекте, в котором мы с ним жили с детства, тоже стал элитным, и я вместе с ним. И Боба тоже мог бы стать элитным, если бы остался в России.
— А-а, я знаю, «элитный» означает «умный дом», — догадался Боба. — Подъезжаешь к дому и заранее включаешь чайник, отопление и наполняешь ванну… И самое главное, живешь в однородном социальном окружении.
Приехали. Хорошо, что у нас во дворе есть Лысый. Пока он к нам не въехал, у нас во дворе был просто стиль модерн начала XX века и старые липы, а теперь чего у нас только нет: и шлагбаум на входе, и консьерж в подъезде — типичное элитное жилье в ровном социальном окружении Лысого. И мне не стыдно перед моим другом Бобой.
— А почему ты заранее не включила отопление и чайник? И не наполнила ванну? — спросил Боба.
— Забыла просто… — ответила я.
Я вышла из машины и замерла. Просто не поверила своим глазам, онемела и остолбенела.
На моей старой липе сидел наш охранник Шура с пилой… И пилил.
Пилил! Дерево! Живое! Липу!
И тут я ужасно опозорилась перед моим иностранным другом Бобой. И ведь нет чтобы сделать вид, что ничего особенного не происходит, — мол, у нас тут каждый день кто-нибудь что-нибудь пилит, что захочет.
— Шура, вы что делаете? — шепотом закричала я, умоляюще сложив руки зайкой.
— Не видите, что ли? Пилю.
— К-как? П-почему?
— Хозяин велел. Чтобы на их «мерседес» ветка со снегом не упала. — И охранник скорчил нам грозную рожу.
— Пилите, Шура, пилите, — торопливо сказал Боба и, обернувшись ко мне, прошептал: — Немедленно звони девять-один-один.
Я бегала под деревом и пыталась объяснить Шуре, что «мерседес» Лысого — всего лишь временное явление на празднике жизни, да и сам Лысый тоже временное явление, а вот эта липа уже сто лет растет.
Шура послушал меня и опять примерился своей пилой к ветке. Тогда я сменила тактику и закричала:
— Я вам покажу!
Ничего не помогло. Шура отпилил все ветки, все, и от липы остался обрубок…
…Ну ладно! Я им покажу! У охранника с Муркой не то чтобы близкая дружба, а так, совместные интересы по игре с Львом Евгеньичем в «отними колбаску». Но теперь все!
Больше никогда-никогда в жизни я не буду разговаривать с Лысым. Мое презрительное молчание — вот что послужит ему ответом. И с кем же он теперь, ха-ха-ха, будет беседовать о своей разветвленной личной жизни?..
С одной стороны, Боба — мой друг детства, а с другой — иностранный гость, и это налагает на меня определенные обязательства: не ударить в грязь лицом во время его визита в нашу страну.
— Брр, почему у тебя так холодно? — поежился Боба.
— Пятнадцать градусов — неплохая бодрящая температура, — небрежно ответила я.
Да, батареи холодные, зато в ванной, наоборот, идет только горячая вода, так что в целом все в порядке.
…Где лучше расположить Бобу? В моей комнате немного шумно — с утра просыпаешься от звука пилы и топора, как будто в лесу. На самом деле это дрель. Через стенку, в соседнем элитном жилье, мое однородное социальное окружение вот уже полгода делает ремонт — устанавливает элитные умывальники, стелет на пол элитные ковры.
— А Мурка-то наша где? — спохватился Боба. — Ах, в Англии? А где именно в Англии?
— Мурка… она в Оксфорде. — Я немного подумала и добавила: — За выдающиеся успехи и отличное поведение.
Решила положить Бобу в Муркиной комнате. Огромную кучу Муриной одежды можно сдвинуть в угол, и тогда Боба довольно легко сможет пробраться к кровати, а кучу одежды использовать как кресло для приема гостей.
Поздно вечером мы с Бобой вышли погулять с Львом Евгеньичем. Лысый стоял во дворе и рассматривал свои владения — что бы еще отпилить, снести и вообще подправить.
— Всем привет, Лев Евгеньич, улю-лю, — поздоровался Лысый.
— Познакомься, Боба, это Лыс… то есть Марат, мой сосед, — холодно сказала я.
Боба поклонился, а Лев Евгеньич поднял лапу на колесо «мерседеса».
— Молодец Лев Евгеньич, — подхалимски сказал Лысый. — А чего это вы со мной не корешитесь, как обычно?
— Звони девять-один-один, — шептал Боба, нервно переступая внутри своего длинного пальто.
Я очень хотела повысить голос насчет липы, но вспомнила, что все-таки позиционирую себя как культурный человек, поэтому в рамках взятых на себя обязательств не скандалить по дворам сказала:
— Марат, мне липу жалко. Очень жалко липу. Между нами все кончено, Марат. — И зачем-то добавила: — Все, блин, понял, блин.
Я всегда разговариваю с другом детства из Америки всю ночь, несмотря на смену часовых поясов.
Когда на второй корзиночке из «Севера» между нами наконец совершенно восстановилась прежняя дружеская близость, Боба значительно сказал, что не просто так приехал на две недели. А вот зачем он приехал, он пока не скажет.
Все-таки Боба очень устал от смены часовых поясов. Он заснул, даже не попробовав творожные сырки и не доев пирожные… А я пришла к выводу, что люди все-таки меняются — раньше за Бобой такого не водилось, чтобы он пирожные из «Севера» не доел.
4 января, понедельник
На улице мороз за двадцать градусов, а батареи в комнате иностранного гостя совершенно холодные…
— Дать тебе еще плед? — крикнула я у Бобиной двери.
— Заходи, — позвал Боба и похлопал рукой по одеялу, — садись. Я покажу тебе фотографии.
На фотографиях был красивый Бобин дом, красивый Бобин сад, красивая Бобина машина и разные люди на берегу океана. Некоторые из них тоже были красивыми — те, что, как и Боба, были моими друзьями. Все мои друзья очень красивые и даже прекрасные.
…Они, мои прекрасные друзья, там, на берегу океана, а я тут, совершенно одна. Мурка в Англии, Андрей потерян для меня навсегда, с Лысым я больше не разговариваю…
Все там, на берегу океана, а я тут, в комнате, в которой изо рта идет пар. Правда, это только с утра, потом воздух как-то сам нагревается.
Все утро мы с Бобой жили душа в душу, как будто и не было этих десяти лет.
За завтраком он все-таки сказал мне, зачем приехал в Питер на две недели. Оказалось, Боба приехал жениться. И, в некотором роде, на мне.
Никогда бы не подумала, что жениться — это самая сложная проблема эмиграции. Но Боба мне все быстро объяснил.
— Американские девушки очень эмансипированные, их больше интересует карьера, чем брак К тому же мы и сами не хотим на них жениться, потому что они нам совершенно чужие. Многие из них такие феминистки, что даже не хотят варить борщ и, более того, считают, что секс — это агрессия мужчины против женщины.
— Как это? — не поняла я. — Почему секс — это агрессия?
— Ну вспомни, как все ЭТО происходит, — Боба посмотрел на меня укоризненно и потупился.
Я вспомнила, как все ЭТО происходит, и решила не продолжать разговор — Боба всегда был очень застенчив.
Казалось бы, Боба мог бы жениться на наших девушках, но не тут-то было! С нашими девушками в Америке происходит черт знает что: они или уже замужем, или их больше интересует брак с американцем. Или они говорят с украинским акцентом, а нам хочется интеллигентную девушку из Питера или из Москвы. Но тут есть нюанс: всем питерцам известно, что москвички… они какие-то не такие… Они говорят «што», а мы говорим «что». Так что лучше все-таки из Питера. По возможности из Центрального района, из своей английской школы…
Вот Боба и приехал жениться на мне, интеллигентной девушке из Питера, своем старом близком друге.
Боба придвинулся ко мне. Потом отодвинулся. Потом опять придвинулся. И тут между нами что-то такое повисло…Что это?..
«Это» никогда еще не водилось между мной и Бобой. Между нами водилось совсем другое — всякие детские склоки, а когда мы выросли — компании, пляжи, Новый год… что угодно водилось, но не такая странная неловкость, как будто в комнату вошел огромный слон и уселся между нами.
Я продолжала перебирать фотографии, не показывая виду, что заметила огромного слона, а Бобина рука как будто сама точно не знала, что ей нужно. Рука как-то нерешительно дотронулась до меня и тут же сделала вид, что никакая это ни ласка, а, наоборот, дружеское похлопывание по плечу.
Напряжение все висело и висело, а мы все не понимали, что делать. Во всем этом было что-то ужасно стыдное, как будто пожилой родственник за семейным обедом внезапно взобрался на стол и принялся показывать стриптиз, ловко лавируя между холодцом и пирогом с капустой.
Я решила, раз уж к нам пришел такой огромный слон — нужно быстро идти гулять.
И мы пошли гулять.
Вечером я на всякий случай больше не присаживалась к нему на кровать — зачем эти нежности, когда все еще не решено окончательно?
5 января, вторник
Каждый день мама звонила узнать, как Мурка. Даже, пожалуй, каждые два часа.
— Ну что, звонила, что сказала?!
Вообще-то Мурка еще ни разу не звонила.
— Сказала, все очень хорошо, занятия и экскурсии интересные.
— А кормят хорошо?
— Очень-очень хорошо.
— А что было вчера на обед?
— Э-э… седло барашка с фасолью.
— Надо же, настоящая Англия… прямо как в «Саге о Форсайтах».
Именно это я и имела в виду.
Мы с Бобой уже собирались уходить.
Лев Евгеньич провожал нас в прихожей и думал: «Эти люди запрещают мне лежать на диване. Как только они уйдут, я развалюсь на диване и буду смотреть телевизор». Интересно, он заранее планирует свою деятельность, или же эта мысль каждый раз приходит ему в голову заново?
Перед уходом я положила пульт от телевизора на диван, чтобы Лев Евгеньич мог поерзать животом по пульту и включить себе телевизор, и тут опять раздался звонок.
— Рассказываю кратко, — раздался приглушенный голос в трубке. — Это тюрьма.
— Что?..
— Что-что, тюрьма! Одной ходить нельзя, одной сидеть нельзя, не играть в их дурацкие игры тоже нельзя.
— Что? — Я немного растерялась.
— Ночью просыпаюсь от света в глаза. Это стаффы прожекторами обыскивают спальни.
— Стаффы? Мура, ни в коем случае не приставай к ним, стаффордширские терьеры очень опасны…
— Стаффы — это воспитатели, — нетерпеливо сказала Мурка. — Воспитатели ставят всех в угол, кроме русских. Русских в угол не ставят, боятся. И еще здесь очень голодно. Я все время есть хочу.
— А… а… а… — от растерянности я заблеяла как овца.
— Звонить по мобильному тоже нельзя. Я звоню из-под одеяла. Кругом враги. Донесут, отнимут телефон и депортируют.
Может быть, Мурка так играет, что она в тылу врага, а я в Ставке?..
— Моя лучшая подруга Аня из Свердловска уже два дня сидит в карцере, а я пока держусь. Все, отключаюсь.
Мы с Бобой никак не можем выйти, все время звонит телефон. Опять мама.
— Почему ты мне не звонишь?
— Мы же только что разговаривали.
— Да, правда… а что, Мура больше не звонила?
— Только что звонила. Занятия, экскурсии, — все очень хорошее, особенно еда. На ужин давали пирог с рыбной требухой.
— Надо же, как у Марка Твена, — удовлетворенно вздохнула мама.
— И вареные овощи, — добавила я, — и пудинг…
— Добрая старая Англия… — растроганно сказала мама.
Интересно, что там, в карцере, из мебели и есть ли у Ани из Свердловска еда и питье? А что, если наша лучшая подруга Аня из Свердловска со спекшимися от жажды губами лежит на матраце, а рядом с ней пустая железная миска на цепочке?..
Как только мы вышли из дома, слон исчез и все стало как раньше. А раньше мы всегда ходили, тесно прижавшись друг к другу, и хихикали, и я висела на Бобе и щипала его, поглаживала и обнимала за то, что он мой старый плюшевый друг, или Боба щипал, поглаживал и обнимал меня за то, что я его старый плюшевый друг.
Вот и сейчас мы вышли на наш старый Владимирский, обнялись, как два старых плюшевых друга, и пошли куда глаза глядят — в кофейню «Кофесол» на углу.
Не знаю, почему это случилось именно с нами, не могу объяснить.
— А не хлопнуть ли нам по рюмашке? — сказал Боба у стойки.
— Заметьте, не я это предложил — сказала я.
— А кто не пьет? Назови! Нет, я жду! — сказал Боба. И так далее.
Когда Боба тихонечко пропел мне на ухо: «Мой отец запрещал, чтоб я польку танцевал…» и незаметно сделал несколько па, я согнулась пополам от хохота и не смогла внятно заказать капучино. Надеюсь, что в кофейне не было никого из моих студентов, хотя вообще-то у них есть манера пить кофе там же, где я.
— Вы так долго смеетесь, что за вами очередь собралась, — недовольно сказала девушка за стойкой.
Когда мы с Бобой пробирались к свободному столику, я сначала уронила на кого-то сумку, следом уронила на него же тарелку с пирожками и только потом поняла, кому принадлежит голос, сказавший «э-э, привет…» из-под моей сумки и тарелки с пирожками.
Я еще могла бы научно объяснить нашу встречу с этим дорогим мне когда-то человеком в Коробицыне — там все встречаются. Если хочешь кого-нибудь встретить, можно смело принарядиться и отправляться туда, захватив для вида лыжи и палки. А как наука может объяснить нашу встречу здесь, в моей личной кофейне «Кофесол»?.. В городе миллион кафе. Почему, почему, почему? Если бы я была маленькой наивной дурочкой, я могла бы вообразить, что Андрей кружит рядом с моим домом большой, сильной птицей в надежде меня увидеть…
К сожалению, я взрослый человек, знакомый с теорией вероятности, а теория вероятности не видит ничего странного в том, что фишка выпала именно на «Кофесол» на углу Рубинштейна, а, к примеру, не на «Кофе Хауз» на Владимирском.
Никто из нас — ни я, ни Андрей не рухнули наземь замертво, никого из нас не поразил удар или хотя бы немота, — а все потому, что мы уже привыкли случайно встречаться где ни попадя.
— Э-э… привет, — сказал Андрей, стряхивая с себя мои пирожки. Слава богу, опереточные случайности перестали меня преследовать, и он был один, без Екатерины Андреевны.
— Ой, привет, привет. А это Боба, — гордо сказала я, хихикнула и слегка икнула — остаточная реакция, не успела прийти в себя от смеха.
— Слышали новость? Эмиль Золя угорел, — сказал Боба. Он знал наизусть все старые фильмы еще лучше меня. Раньше он немного стеснялся больших, сильных мужчин и разговаривал с ними специальным независимым голосом на серьезные мужские темы, но теперь он уже давно был американцем в длинном пальто и шелковом шарфе и к тому же просто разыгрался.
Андрей посмотрел на него непонимающе, коротко улыбнулся, и мы… а свободных столов не было, и…
Мы сели за столик к Андрею. Я вертелась, довольно улыбалась — в общем, была очень счастлива, что Андрей познакомился с Бобой, и радовалась, что они сейчас так понравятся друг другу.
Андрей молчал, тоскливо смотрел в свою чашку и так явно мечтал убежать, чтобы не вести светский разговор, что даже отошел на минутку позвонить.
Боба немедленно нашептал мне на ухо:
— Красавец, такое мужественное лицо…
— Красота что! Он очень умный, — тихо сказала я.
— Да? — обидчиво вскинулся Боба. — А я, значит, не умный? А тогда почему он все время молчит? Хотелось бы оценить его интеллект с натуры, а не с твоих слов…
Андрей вернулся за столик, и мы замолчали. Мне так хотелось, чтобы они поскорей поняли, какие они оба умные, что я даже немного подпрыгивала в нетерпении, — как мамаша, которая поставила своего ребенка на стул и ждет стихотворения.
— Боба, скажи Андрею, что ты думаешь про нефтяные компании, — оживленно сказала я. — А-а, ты ничего особенного про них не думаешь…
— Андрей, скажи Бобе, что ты думаешь про спад на американском фондовом рынке? — проговорила я упавшим голосом, как мамаша, которая все еще надеется на стихотворение. — А-а… ты вообще об этом не думаешь…
Андрей с непроницаемо-мрачным лицом рассматривал свой кофе.
— Боба! Ну, а про инвестиционный климат, про оранжевую революцию, про аферу с израильским банком, — что ты про все это думаешь? Боба, я тебя спрашиваю!
Боба надулся и посмотрел на меня так, как будто я все-таки сломала его пожарную машинку.
— Ой, мальчики! Объясните мне, как связан инвестиционный климат и спад на американском фондовом рынке? — сказала я детским голосом. И они немедленно принялись обсуждать то, что я им подсунула. А я сидела между ними молча и радовалась, что они наконец поняли, какие оба умные, и подружились навсегда. Нет ничего лучше, чем сидеть между старым плюшевым другом и тем, кто тебе почему-то еще дорог, — чувствуешь себя такой важной для них обоих драгоценностью, вроде ландыша.
Андрей допил свой кофе, ушел.
— Ну ладно, согласен… В нем есть что-то подлинное, — сказал Боба, сбиваясь на прежнюю стилистику хилого интеллигента в очках и шляпе перед лицом народа. — Наверняка в его руках все горит…
— Это в твоих руках все горит, а у него в руках все работает, — вяло ответила я. Только что во мне что-то пело и плясало, а теперь погасло, как будто все, абсолютно все, было ни к чему. Просто я вдруг со всей очевидностью поняла: в Коробицыне я была еще дорога Андрею — никто не будет так просто поднимать меня со склона за воротник, а сейчас — все. Если бы он, увидев меня в кафе, сорвался с места испуганной птицей, если бы он не сидел со мной за одним столом, если бы он так вдумчиво не обсуждал с Бобой состояние американской экономики, я могла бы еще питать тайные надежды. А так сразу понятно — он ко мне окончательно равнодушен.
…А ведь все могло бы быть совсем иначе… Имею в виду, мы втроем могли бы остаться друзьями навсегда.
Кстати, у Бобы тоже все могло бы быть совсем иначе. За соседним столиком сидела девушка в длинном пальто и шелковом шарфе и говорила по-английски с американским акцентом.
— Подойди к ней познакомься. Скажи — я из Нью-Йорка, а вы? — шипела я. — Откуда ты можешь знать, что она феминистка? Ах, ты чувствуешь?.. Ты так никогда не женишься…
Если бы не Бобино ослиное упрямство, которым он славен с раннего детства, он, возможно, нашел бы в «Кофесоле» свою судьбу. А что, и он, и девушка оба из Америки, у обоих длинные пальто и шелковые шарфы…
6 января, среда
Зачем противиться судьбе? Сегодня с утра я уже точно решила выйти замуж за Бобу, потому что ночью мне приснилась наша свадьба.
Я была в своих новых розовых вещах из «Манго», а на Бобе почему-то был серый школьный костюмчик. Свадьба была веселая, но когда гости ушли домой, мой жених в своем сером костюмчике почему-то тоже ушел с родственниками, и я во сне очень беспокоилась: с кем же я останусь в первую брачную ночь, если мой жених ушел вместе с гостями?
Этот сон не представлял для меня как для психолога никаких трудностей. Все элементарно: сексуальные отношения с Бобой невозможны, потому что он мне как родственник.
Но если поразмыслить, что здесь такого невозможного для брака? Думаю, это не проблема.
Вот мои размышления:
1. Не так давно, в XIX веке, порядочная невеста вообще до свадьбы не знала, что такое секс, и нянюшка ей только туманно намекала, что она должна быть покорной своему мужу. И ничего.
2. В литературе описаны случаи резкого неприятия интимных отношений (Анна Каренина, Ирен в «Саге о Форсайтах»). Это неправильно. Почему женщина должна хотеть одного, совершенно определенного мужчину? Это каприз, можно с собой бороться.
3. В длительном браке люди становятся родственниками. А Боба мне уже родственник. Это прямая экономия долгих лет брачной жизни, когда люди в муках привыкают друг к другу.
Так что все решено — выхожу замуж. Думаю, это правильное, взвешенное решение. Маме не придется привыкать к Бобе, потому что она еще не успела от него отвыкнуть: Бобино детство, отрочество и юность прошли за ее столом.
Муре тоже не придется привыкать к Бобе, потому что мы с Бобой много гуляли вдвоем, когда я была беременна, и у нее сработает генетическая память.
Только… раз уж я выхожу замуж и уезжаю в Америку навсегда, мне можно один раз встретиться с Андреем. Всего один-единственный раз, и все!
Пока Боба проверял на моем компьютере свою почту, я заперлась с телефоном в ванной. И на всякий случай пустила воду, чтобы Боба ничего не услышал. Буду со своим будущим мужем предельно тактичной. У каждого до свадьбы что-нибудь было, но и специально демонстрировать ему свое прошлое тоже ни к чему, тем более он уже его видел в «Кофесоле».
Я написала красной (нелюбимой) помадой на зеркале: «Я выхожу замуж навсегда». Это был специальный психологический ход. Если все время смотреть на эти слова, то ситуация выглядит так:
Я НЕ бегаю за Андреем, снедаемая страстью, так как все равно скоро выхожу замуж.
Я просто взрослая, свободная в своих желаниях, эмансипированная женщина. Феминистка. И если я сама кого-то хочу, то имею на это право не хуже мужчины. Секс — это не агрессия со стороны мужчин, как считают американские феминистки, а равноправная потребность полов, не только Андрея, но и моего.
В свете всего этого я равноправный партнер, которому ничего не стоит достойно сказать другому партнеру правду: «Знаешь, я испытываю очень сильную потребность встретиться с тобой всего один раз, и все». А мой партнер радушно ответит: «Раз так, тогда конечно. Тем более ты все равно выходишь замуж в Америку навсегда».
Я пустила воду посильней и, не сводя глаз с надписи «Я выхожу замуж», набрала номер. Может быть, абонент вне зоны, и все еще обойдется…
Ой, нет… не обойдется. Андрей взял трубку.
— Я хочу сказать тебе правду. Я выхожу замуж. Давай встретимся один раз. От этого никому не будет плохо — ни твоей девушке, ни моему жениху. Так считают феминистки… Один равноправный партнер не вправе отказать другому… — По его молчанию мне показалось, что он совсем ничего не понимает, и я скороговоркой добавила: —…В сексе, вот.
…А Андрей считает, что вправе…
Я не в силах повторить, что он мне ответил. Потому что он ничего не ответил, а просто издал несколько звуков. Пока я думала, что голос — это очень важный компонент сексуального влечения, иначе почему бы я испытала такой сильный импульс, — он повесил трубку. Думаю, он не повесил трубку, а просто прервалась связь.
…Боже, какой позор! Не могу поверить, что эти проклятые американские феминистки так задурили мне голову, что я только что позвонила и… предложила… ну, в общем, сказала, что я…
Но и Андрей тоже хорош — ведь все знают, что настоящий мужчина не может отказать женщине в такой малости… Хотя американские феминистки наверняка считают, что у равноправного партера могут быть объективные причины для отказа: он может плохо себя чувствовать или просто быть не в настроении.
…Можно умереть от унижения, закричать, завизжать, заплакать… и плакать, плакать, не выходя из ванной…
Но плакать мне как раз некогда — необходимо быстро объяснить себе, что никакого унижения не было. Потому что иначе я просто умру от унижения, а как я могу умереть, когда за дверью ванной меня ждет Боба?
Мое утешение:
1. Невесты перед свадьбой часто делают глупости. Так что все произошло из-за моего предсвадебного волнения.
2. Можно считать, что я никому не звонила. Это единственный разумный выход из этой позорной ситуации, всё.
Я выключила воду, открыла дверь ванной, и в коридор повалил пар.
— Что ты там делала в кипятке? — удивился Боба.
— Я?.. Принимала душ перед уходом, а что?
— В сапогах?
— Ха-ха, — кокетливо засмеялась я, — ха…
Боба зашел в ванную, увидел надпись на зеркале «Я выхожу замуж навсегда» и почему-то печально произнес:
— Дура ты…
— Сам дурак.
Откровенность и возможность называть вещи своими именами — вот еще один плюс родственного брака.
Вечером окончательно поняла, что любовь и секс — совершенно разные вещи. Любить я могу… в общем, я могу любить кого-то, но это не мешает мне получать настоящее удовольствие от секса с разными, совершенно другими людьми. Просто с партнерами. Кроме того, я на личном опыте поняла, что неприятие мужчины, как у Анны Карениной, — полная чушь! Толстой ничего не понимал в женщинах. Анна Каренина вполне могла бы преодолеть отвращение к оттопыренным ушам своего мужа и заставить себя жить с ним счастливой сексуальной жизнью. Я же смогла себя заставить? Смогла. Если нужно, я даже могу себя заставить выпить молоко с пенкой.
То есть я бы непременно заставила себя жить с Бобой счастливой сексуальной жизнью, если бы в этом была необходимость. Но в данном случае я не вижу в этом никакой срочности.
Раз уж я все равно выхожу замуж за Бобу, почему бы нам не подождать с этим до свадьбы?
7 января, четверг
Я люблю Питер за то, что он такой маленький, и на Невском всегда можно кого-нибудь случайно встретить. К примеру, у метро «Гостиный Двор» мы с Бобой случайно встретили нашу преподавательницу немецкого Лилю.
— Как вы сегодня замечательно выглядите! — сказал Боба.
Это такая их американская манера — говорить всем, что они сегодня хорошо выглядят, даже если видишь человека впервые и не знаешь, как он обычно выглядит.
— Ой, что вы! Я ужасно выгляжу! — испугалась Лиля.
А это наша русская манера — пугаться и уверять, что выглядишь ужасно, хуже не бывает.
На самом деле Лиля выглядела совершенно как всегда, словно она нежная застенчивая девочка, с которой по недоразумению все обращаются как со взрослой — и ее собственный ребенок Женечка, и студенты, и мы с Бобой.
Лиля была очень возбуждена — она только что арестовала милиционера. Обычно Лиля стесняется разговаривать с чужими людьми, даже со своими студентами, поэтому она сама ужасно удивилась, когда обнаружила, что бросилась защищать подростка от милиционера. Лиля не пожалела своего времени и сама сдала милиционера в милицию прямо тут же, у станции метро. За то, что он был нетрезв. Нельзя сказать, что Лиля была чрезвычайно довольна тем, что ей удалось прижучить милиционера. Скорее, она чуть не плакала от волнения.
— Нетрезвый полицейский? It's impossible! — сказал Боба. — Не понимаю, как вы здесь живете?!
— А как вы без Питера живете? — откликнулась Лиля, яростная противница эмиграции. — Одно дело нетрезвый милиционер, а совсем другое Питер. Питер, знаете ли, Боба, — лучшее место для жизни…
А Боба недоверчиво хмыкнул и говорит:
— Докажите, Лилечка.
— Вот и докажу, Бобочка! — застенчиво краснея, прошептала Лиля.
Как маленькие прямо.
Мы втроем вернулись в наш двор, чтобы взять «танк». Решили поездить по городу и честно посчитать все «за» и «против» по ходу нашего следования.
Мы выехали на Невский, посмотрели в зеркало заднего вида и увидели шпиль Адмиралтейства. Итак, вид в заднее зеркало — безусловно, «за».
Мы повернули на Садовую и остановились. «Танк» прекратил движение прямо посреди Садовой. Почему бензин всегда заканчивается так неожиданно?
Я хотела звонить ПетруИванычу и умолять его, чтобы он нас забрал, но тут рядом остановился грузовик и предложил нам немного своего бензина.
— У вас в Америке кто-нибудь остановится посреди центральной улицы и предложит вам свой бензин? — спросила Лиля. — И поможет открыть вам бензобак?
Боба честно сказал, что нет, не остановится, не предложит, не поможет.
— Ага! — торжествующе продолжала Лиля. — И когда выяснится, что у вас нет ключа от бензобака, не разложит прямо на тротуаре на синей клеенке свои вещи — вороночку и палочку вроде монтировки или фомки. И не откроет ваш бензобак специальной отмычкой. И не достанет из своего багажника канистру и ужасно удивится, что она пустая.
Итак, если бы мы жили в Америке, мы не встретились бы с этим прекрасным водителем грузовика, который испытывал такое сильное желание оказать нам помощь, но не смог, — это, безусловно, «за».
— Вот видите, Боба, — сказала Лиля, — наш Питер, город Зощенко и Хармса, он такой особенный, и наши люди, они такие особенные.
Нам пришлось оставить «танк» на Садовой и пойти дальше пешком. На рекламном щите мы увидели надпись: «Зачем скрывать страсть?» Никто не понял, что имелось в виду, но в принципе мы были совершенно согласны — зачем скрывать страсть? И Лиля предложила не скрывать свою страсть, а, наоборот, зайти в Дом книги, открыть там свое истинное некультурное лицо и накупить женских романов.
— Сколько же у вас тут этих женских романов, и буквы везде крупные, как в книжках для дошкольного возраста, — презрительно сказал Боба и скрылся из виду. А я пошла за ним.
Боба метался как заяц между стеллажами женской прозы и минут через двадцать приволок к кассе штук десять красочных книжечек, замаскировав их сверху черным томом Лескова, а снизу — красным томом Булгакова.
— Понимаешь, просто читать нечего, — небрежно проронил он, воровато оглядываясь на Лилю. Но Лиля и сама большая любительница женских романов. Правда, у Лили совсем мало денег, поэтому она выбрала всего одну книжку — за то, что там была фраза: «Баб он не любил, но хорошо знал, для чего они нужны».
— А в Америке мне приходится скрывать свою страсть к женским романам, — печально сказал Боба, — их нужно выписывать по каталогу или просить знакомых, чтобы они привезли, а это уже поступок — Культурологическая демонстрация. А тут у вас можно просто зайти в Дом книги и купить себе кое-что, никто не узнает…
Мы вернулись к машине как раз в тот момент, когда ее погружали в кузов эвакуатора. Я быстро побежала и договорилась, чтобы ее сгрузили обратно.
— А в Америке я однажды пытался договориться с должностным лицом, чтобы оно не брало с меня штраф за неправильную парковку. Знаете, что сказало мне это лицо? Оно сказало «ха-ха».
— Вот видите, Боба, милая сговорчивость наших должностных лиц — это, безусловно, еще одно «за», — со скромным удовлетворением произнесла Лиля.
Я откуда-то знала, что Лиля выиграет, и заранее подготовила для нее приз: тайно, пока она не видела, купила в Доме книги три женских романа и подарила Лиле.
Вечером мы с Бобой должны были идти в театр, но было понятно, что после пережитого стресса с милиционером Лилю все еще нельзя было оставлять одну, и я настояла, чтобы мы с Бобой остались дома с Лилей. То есть у нас дома, а Лиля пришла к нам.
Это был приятный вечер, посвященный изысканной кулинарии. Боба жарил картошку, как умеет только он, толстыми круглыми шайбами, а я приготовила очень изысканное блюдо по книжке «Как принять нежданных гостей», называется брускета. Это жареная булка с помидорами и еще с чем-нибудь, что найдется в доме. Я показала Лиле страницу с рецептом, и она поджарила булку и все остальное.
8 января, пятница
Мне позвонили из Англии. Не Мурка, а самый настоящий англичанин, начальник девочек по обучению хорошим манерам и совершенствованию языка.
Я не очень хорошо понимала его английский — все, что он говорил, сливалось в один сплошной звук, и в какой-то момент я перестала напрягаться и даже немного отключилась. А вот когда он сделал длинную паузу, я стала понимать его лучше, — думаю, он ждал, что я поддержу беседу.
— I am so worry about Anya from Sverdlovsk, and what about you? Вы знаете, какое самое страшное наказание для человека? Это одиночное заключение. Пусть Ане из Свердловска кого-нибудь подсадят в карцер.
— She is not along yet.
Она уже не одна, слава Богу!
— О! Thank you very much, sir!
— She is not along, — повторил начальник лагеря.
…Да, Аня из Свердловска уже не одна. Да, я правильно поняла его английский, — с ней Мура.
Я очень расстроилась, но Боба меня утешил. Сказал, что Мура и Аня из Свердловска не виноваты, что они в карцере, а виновата я. Как я, человек, прочитавший всего Диккенса, могла отправить детей в страну, где в школах до сих пор не отменены физические наказания?..
Боба ко мне несправедлив, как бывают несправедливы самые близкие друзья, которым только бы к чему-нибудь придраться! Можно подумать, что Аню из Свердловска тоже отправила в Англию я!..
Боба собирался к дальним родственникам — наглаживал шелковый шарф, делал укладку (два раза обжегся моим сломанным феном).
Звонила Ольга, жаловалась на свою свекровь ДР. Она звонит каждый день, рассказывает про состояние картошки на балконе, моркови в тумбочке под телевизором, кабачков под кроватью и тыквы на шкафу.
— Честное слово, я не преувеличиваю! И знаешь, что она говорит? Говорит: вот подожди, скоро весна, поедем на дачу… в мае, говорит, будем копать, потом сажать… И никогда-никогда не спросит — как я, как я спала, как моя голова…
Когда Боба вернулся, я уже спала.
9 января, суббота
Позвонила Ольге сразу же, как проснулась.
— Ну как ты спала? Как твоя голова? — спросила я.
— Спасибо, неважно, — печально сказала Ольга.
Звонок. Начальник лагеря для девочек.
— Мы бы хотели вашу девочку депортировать, — вежливо сказал начальник.
— О-о! — сказала я.
— Мы ее выпустили из карцера, а она вышла за территорию лагеря и погладила овечку.
Утверждает, что она свободный человек из свободной страны и может гладить овечек. И не хочет обещать, что больше не будет. Говорит, что вдруг она случайно будет.
Не обязательно в совершенстве знать иностранный язык. Чтобы звучать естественно, необходимо освоить самое главное — в нужных местах вставлять междометия. Я и сказала все сразу: «О-о! Really? О'кеу! Bay!»
Но начальник лагеря пока еще не хотел со мной прощаться.
— Вы как, возьмете ребенка назад? Или лучше пока подержать ее в карцере вместе с Аней из Свердловска?
Я твердо сказала, что никак не могу забрать Муру, потому что уезжаю в срочную командировку на Север. И Анины родители тоже уезжают в командировку, так что звонить им бессмысленно, они уже в пути.
У меня мелькнула мысль — может, пусть до отъезда подержат Муру и Аню из Свердловска в карцере? Посидят, отдохнут…
Путем долгих переговоров с междометиями мне удалось замять международный скандал и даже договориться о досрочном освобождении из карцера Муры и Ани из Свердловска.
Я очень-очень одинока. Опять вспомнила Чехова: наше духовное существо скитается одиноким всю жизнь. Вот и я одиноким существом скитаюсь по квартире и даже не могу поделиться с мамой Муриным и Аниным поведением. Мама меня убьет и скажет, что английская система воспитания хорошая, а моя плохая.
С Бобой я тоже не могу поделиться. Вчера он вернулся поздно вечером, был у других дальних родственников. Откуда у него столько дальних родственников?
Сегодня он тоже проводит время самостоятельно — встречается со школьными друзьями. Не знала, что у него есть отдельные от меня школьные друзья.
16 января, суббота
Получила Муру в аэропорту.
Мура рассказывала про английский лагерь для девочек, про совершенствование языка и обучение хорошим манерам. Два раза невнятно употребила себе под нос ненормативную лексику. Это хороший признак — раньше она никогда таких слов не говорила, а теперь говорит, потому что полностью погрузилась в английскую языковую среду, так что даже перестала чувствовать нюансы родного языка.
— Я очень хорошо отдохнула в карцере вместе с Аней из Свердловска, — сказала Мура. — Тем более из карцера меня не забирали на молитву.
— Что? Ты?.. А почему?
— А-а, сама виновата, — махнула рукой Мура.
Оказывается, по приезде в лагерь девочки заполняли анкеты, и в графе «религиозная принадлежность» Мура ответила, что ее, Мурина, религиозная принадлежность — «католик». Для того чтобы назваться католиком, у Муры были веские резоны: она решила, что это будет прикольно, загадочно и романтично и вызовет к ней особый интерес. Мура объяснила, что в ее, Мурином, роду была бабушка-католик, просто потому, что в роду почти у каждого человека есть все — и православные, и католики, и протестанты, и иудеи.
Каждое утро с католичкой Мурой происходило одно и то же: пока все девочки досматривали сладкие утренние сны, Муру будили, одевали во все белое и на грузовичке отвозили в католическую церковь, расположенную в полутора часах езды от лагеря.
Девочки вставали, выбирая, что надеть, рассматривали свои и чужие джинсики и кофточки, а в это время Мура, вся в белом, слушала службу на латыни и получала облатку.
Девочки завтракали пончиками и какао, а Мура в это время ела облатку, мечтая о пончиках.
На следующее утро Муру, всю в белом, опять везли на грузовичке молиться ее, Муриному, католическому богу.
Я решила, что гонорар за кино потрачен не напрасно — Мура стала леди. Полностью погруженной в английский язык леди, леди с католическим уклоном, леди, которой пришлось хорошенько пострадать за свои религиозные убеждения. Так что я довольна. Кроме того, мне нравится, что теперь у нас есть наша бабушка-католик, хотя раньше я ничего такого и не слышала.
А Боба не пришел ночевать — остался у дальних родственников и школьных друзей.
17 января, воскресенье
Сегодня провожаем Бобу.
Дома я ни на секунду не отпускала от себя Муру. Мы с Бобой еще успеем наговориться наедине, когда я выйду за него замуж. А свадьбу можно будет обсудить и по телефону. Кстати, секс мы тоже оставили на потом — к чему эти глупые формальности между такими старыми друзьями, как мы!
Но перед тем как ехать в аэропорт, Боба все-таки не выдержал.
— Ну, а теперь самое главное… — значительно сказал он. — Мурка, ты бы хотела учиться в Америке?
Я так и знала — ему лишь бы скорей на мне жениться! Забыл, что необходимо немного подождать, — ведь Мура в этом году поступает в институт!
— Опаздываем! — закричала я. — Скорей, скорей поехали! Все важное обсудим в аэропорту.
Я и не подозревала, что в аэропорту меня ждет такой приятный сюрприз, а именно наша преподавательница немецкого Лиля.
Лиля с ребенком Женечкой прилетят к Бобе через месяц. Они с Бобой вчера были в консульстве и подали там заявление.
Мы целовались, обнимались и поздравляли друг друга. А кое-кто (я) даже прослезился от счастья.
Боба отвел меня в сторону.
— Ты чего плачешь? Обиделась, что я на тебе не женился? Понимаешь, ты очень старый друг детства, а Лиля, у нее такая нежная душа… Просто это судьба… Любовь с первого взгляда!
Боба немного волнуется за ребенка Женечку — сможет ли он быть ему хорошим отцом: огромная ответственность и все такое.
— Как ты думаешь, я смогу стать отцом?
— Боба, ты будешь самым лучшим отцом на свете! — сказала я. — И у вас с Лилей будут еще дети, девочка и девочка.
— Дура, — нежно сказал Боба.
— Сам дурак…
Когда Боба улетел, Лиля заплакала, а я спросила, как это они так романтично придумали ничего мне не рассказывать, а встретиться сегодня в аэропорту прямо перед отлетом.
— Ох, это все из-за меня… я только вчера решила… Как я буду без Питера… — всхлипнула Лиля. — Но Боба… у него такая нежная душа… Просто это судьба… Любовь с первого взгляда!
Хм, никогда бы не подумала, что у Бобы такая уж нежная душа, особенно учитывая, что он до сих пор не простил мне сломанную пожарную машинку. Хотя я не ломала, а просто взяла посмотреть.
— Мурка! Почему Боба спросил тебя, хочешь ли ты учиться в Америке? — вспомнила я, когда мы уже подъезжали к дому.
— Может, решил, нам обидно, что он на нас не женился, — ответила Мура и, обернувшись к Лиле, убежденно сказала: — Мама права. У вас с Бобой будут две девочки. Только вы назовите их какими-нибудь красивыми иностранными именами, например, Бекки и Габриэла — в честь меня и мамы.
