Глава 6

То, что его и Энни не связывало особо теплое чувство, Дункана вполне устраивало. Партнерство их организовали другие, и функционировало это партнерство наилучшим образом. Друзья выверили сходство их интересов и темпераментов и не ошиблись. Ни разу это сожительство не причинило Дункану неудобств. Так не ощущают неудобства два безошибочно выбранных элемента составляемой из фрагментов картонной картинки-мозаики. Если в целях дальнейшего развития метафоры представить, что эти элементы картонной головоломки способны мыслить и переживать, то можно вообразить, как они думают: «Я останусь здесь. Мое место здесь. Куда мне еще стремиться?» И если вдруг рядом окажется еще какой-нибудь элемент, чужеродный, и начнет приманивать один из взаимно дополняющих элементов, соблазняемый объект резонно возразит: «Глянь на себя и на меня. Ты — часть телефонного аппарата, а я — кусок физиономии Марии, королевы шотландцев. Мы друг другу не пара». И делу конец.

Теперь Дункану пришлось усомниться, что теория картинки-мозаики полностью объясняет отношения между мужчинами и женщинами. Она не принимает во внимание зловредной непредсказуемости двуногих, их спонтанного стремления войти в контакт друг с другом при очевидной несовместимости. Их не смущают мешающие выступы, колючие углы, им плевать на то, что во времена Марии, королевы шотландцев, телефонов еще изобрести не удосужились, они забывают о необходимости подгонки, о сходстве характеров и здравом смысле. Их ослепляют глаза, губы, улыбки, капризы, груди, бедра, задницы, их оглушает остроумие, их притягивает истинная и мнимая доброта, чарует романтика и прочее, прочее, прочее, совершенно недопустимое для гармонического сочетания элементов мозаики.

Как известно, элементы настольной мозаики бесстрастны. Люди могут проявлять эмоции по поводу мозаики, но сами эти игры спокойны, упорядочены, нейтральны. В понимании Дункана страсть, страстность — чисто человеческий признак. Он ценил этот признак в отношении своей музыки, своих книг и своих телевизионных сериалов. Такер Кроу страстен, Тони Сопрано тоже. Но страсть в личной жизни? Чушь, полагал он. И теперь пришла пора отречься от этого убеждения, пора раскаяния. Совершенно ни к чему влюбляться в столь неподходящем возрасте. Впоследствии он подумывал, не «Голая» ли сыграла с ним злую шутку. Разбудила его, вывела из спячки, встряхнула и расшевелила. Действительно, услышав ее впервые, он стал более эмоциональным. Иной раз ни с того ни с сего дух захватывало, к глазам подкатывали слезы…

Джина появилась в колледже в рамках нового курса «Современное сценическое искусство». Она внушала прыщавым дезориентированным юнцам, что они никогда и нигде не прославятся, по крайней мере в тех сферах деятельности, которыми они бредят. Хотя Дункан и подозревал, что иных из этих юнцов врожденная или приобретенная дурь могла ради славы подослать с кинжалом за пазухой к какому-нибудь из обожаемых кумиров. Джина — певица и актриса, она еще не утратила надежды выйти в профессионалы, но сонную мечтательность жизнь из нее выбила окончательно. Программой современного лицедейства занимались молодящиеся леди и джентльмены средних лет, как и Джина, все еще втайне ожидавшие магического звонка от агента по кастингу, но если Джина и предавалась таким мечтам, то раздувала тлеющие угольки своей надежды в нерабочее время. И темы для разговора у нее находились помимо собственной особы, несмотря на вызывающую яркость колючей рыжей прически и тонны массивных драгоценностей на шее. На второй день работы она оказалась рядом с Дунканом во время перерыва на кофе, активно задавала ему вопросы, внимательно выслушивала ответы, выказывала глубокие познания в интересующих его вещах. На следующий день она попросила у него напрокат первые серии «Прослушки» и доверительно сообщила, что нанялась на службу, чтобы сбежать от смертельно больной родственницы. Тут Дункан почуял, что попался. Еще через два дня он уже размышлял, что случится, если кусок картонной мозаики сообщит своей паре, что хотел бы влезть в чужую головоломку. Менее мучительными оказались размышления на тему, какова Джина в постели и насколько вероятен такой вариант развития событий.

В колледже он почти ни с кем не сблизился, ибо считал своих коллег бескультурными чурбанами, включая и тех, кто преподавал искусство; коллеги отвечали ему взаимностью, считая занудой, избегающим главного русла, рыскающим по застойным рукавам быстротекущего потока жизни в поисках истоков — или чем он там интересовался на нынешней неделе… Мягко выражаясь, они считали Дункана чудаковатым, что, по мнению Дункана, объяснялось железобетонной закоснелостью их вкусов. Появись на следующей неделе в преподавательской Дилан и спой для них — они лишь скептически приподнимут брови и продолжат просмотр вакансий в колонках «Эдьюкейшн гардиан». Дункан их ненавидел; легкость, с которой он поддался чарам Джины, отчасти объяснялась и этой ненавистью. Джина, казалось, понимала, что шедевры искусства создаются ежедневно. Она быстро превратилась в его единомышленницу, «собрата по духу», а в таких городках на берегу холодного серого моря с их зальчиками для игры в бинго и побитыми всепогодным ознобом пенсионерами родственные души встречаются вряд ли чаще, чем бабочка голиаф или птичка колибри. Ну как тут не помыслить о сексе?

Они решились на совместную велосипедную вылазку в день, когда он принес для нее в колледж начало «Прослушки», предварительно завернутое в газету — чтобы у Энни не возникли ненужные вопросы. Собственно, вопросы возникли бы, даже если б она заметила необычную таинственность процедуры, так что секретность понадобилась ему скорее для психологической самоподготовки, чем в целях конспирации. Обычную передачу кому-нибудь из знакомых тривиального носителя информации Дункан окутал флером намека на супружескую измену. Из колледжа он позвонил Энни, предупредил, что задержится, но она тоже задерживалась в музее и не проявила ни беспокойства, ни любопытства. Странной какой-то казалась она ему в последние дни. Он бы не удивился, если бы оказалось, что у нее тоже завелся кто-то на стороне. Чего еще желать? Хотя, конечно, он не хотел бы лишаться Энни, прежде чем выяснятся перспективы развития отношений с Джиной. Пока что он лишь собирался на встречу, которую с натяжкой можно определить как первое свидание.

По инициативе Дункана они отправились в тихий паб на окраине городка, по другую сторону доков, подальше от студентов и преподавателей колледжа. Она предпочла сидр — выбор, от которого Дункан пришел в восторг, хотя так же точно любой другой выбор ее в тот момент, будь то белое вино, бейлис или кока-кола, в одинаковой мере свидетельствовал бы о ее утонченности и неповторимом своеобразии. Ему показалось, что пинта сидра — как раз то, к чему его душа стремилась в течение всей жизни.

— Ну, наше здоровье… Чин-чин… Поехали…

— На здоровье.

Напиток проследовал в глотки, они смачно почмокали губами, что означало:

а) они эту выпивку вполне заслужили, и

б) они не знают, о чем разговаривать.

— Ах, да… — Он полез в сумку и вытащил сверток. — Вот.

— О, спасибо… На что похоже? Я имею в виду из других сериалов.

— Да ни на что. То есть вообще ни на что. В том-то и фокус. Против всех правил, можно сказать. В том и уникальность.

— Вроде меня. — Она засмеялась, но Дункан увидел возможность впрыснуть дозу скороспелой искренности.

— Совершенно верно, — изрек он с видом серьезным и даже торжественным. — То есть я вижу, что ты во многом отличаешься, скажем, от персонажей всех этих сериалов про балтиморских изгоев. Это же относится и к куче других вещей… Понимаешь, о чем я говорю? — Может, она и понимала, но он вдруг сообразил, что повел куда-то не в ту сторону, и попытался выправиться: — Но в некоторых весьма важных отношениях ты такая же.

— Да ну? Давай-давай. Это интересно. — Она вовсе не выглядела обиженной или смущенной, скорее ее действительно что-то интересовало. Похоже, он ее увлек.

— Ну… Я ведь только что с тобой познакомился. Но когда сегодня утром я увидел тебя в преподавательской… — Он собирался вставить комплимент, сказать, что находит ее привлекательной и радуется ее урокам, но никак не мог соскочить с дурацкой телевизионной тематики. — Ты выпирала, как больной палец… Нет-нет, в хорошем смысле! Я имею в виду, выделялась на общем фоне, не в смысле какой-то болезненности. Все остальные там были какие-то прокисшие, прогорклые… а ты — бодрая, милая, энергичная. Да, «Прослушка» не бодрая, не милая, но если взять другие сериалы… В общем, посмотри это. И сравни с собой.

Он облегченно вздохнул, считая, что с грехом пополам выпутался.

— Спасибо. Надеюсь тебя не разочаровать.

— О, нет, ни в коем случае!

За плечами у Джины в Манчестере остались личные отношения с каким-то хореографом, который боготворил свою мамочку и ни разу за два года не прикоснулся к Джине. И года три уже не находил для нее ласкового слова. Типичный «голубой», ненавидевший Джину за то, что она не смогла излечить его от влечения к сильной половине человечества. Более всего на свете ей хотелось встретить доброго, внимательного мужчину, который считал бы ее привлекательной. Иногда можно задолго предвидеть лобовое столкновение. Длинный прямой участок шоссе, автомобили несутся навстречу один другому…

О Такере Кроу Джина имела довольно смутное представление, но проявила готовность к углубленному изучению его творчества. На следующий день после совместного возлияния Дункан посетил маленькую, скудно меблированную квартирку Джины на холме, на окраине городка, далеко от моря и от Энни; они вместе прослушали обеих «Джульетт», «Голую» и «Одетую», и почти сразу после этого оказались в постели, так как он услышал от нее о «Голой», о ее грубой простоте и неприкрашенности, как раз то, что хотел услышать. Для Дункана этот сексуальный опыт оказался в некотором роде откровением, процессом тревожным, неконтролируемым, непредсказуемым, резко отличным оттого, что происходило между ним и Энни по субботам, после просмотра прокатного DVD. Через сорок восемь мучительных часов после этого он признался Энни, что встретил другую. Произошло это в индийском ресторанчике за углом.

Она выслушала спокойно.

— Так. Полагаю, «встретил» означает нечто большее, чем просто знакомство и застольную беседу.

— Да.

— Ты с ней переспал.

— Да.

Дункан взмок, сердце его колотилось. Подташнивало. Пятнадцать лет! Даже больше. Следует ли выпрыгивать из привычного уюта пятнадцатилетнего сожительства в неизвестность? Можно ли? Не следует ли ему и Энни обратиться к консультантам, пойти на какие-нибудь курсы по укреплению семьи, на год-два куда-нибудь уехать, чтобы получше разобраться в себе и в происходящем? Только вот кто их заставляет? Кто-кто — да никто, вот кто. И это отсутствие контроля слегка беспокоило Дункана. Он всегда спешил возражать против вмешательства государства в личную жизнь граждан, но, пожалуй, иногда это вмешательство оказалось бы нелишним. Где забор или хотя бы страховочная сетка? Да, теперь труднее спрыгнуть с моста, сложнее жить курильщикам, сложнее купить оружие, стать гинекологом. Почему же государство позволяет покидать насиженные гнезда, разрывать устоявшиеся отношения? Так нельзя. Если так пойдет дальше, в течение года он окажется на дне, превратится в безработного и бездомного пьяницу. А это хуже, чем пачка «Мальборо» натощак.

— Я хочу точно определить происшедшее. Да, я, гм… я переспал с ней, как ты выразилась, но не уверен, что поступил правильно. Может быть, я совершил ошибку. Я хочу тебя спросить: ты находишь это возмутительным? Я готов признать, что это возмутительно с моей стороны. Я не обдумал всех последствий своего поступка.

— Зачем тогда мне сообщаешь?

— Ты допускаешь такое? Чтобы я тебе не признался?

— Ну, для меня это слишком сложно. Это выбор для тебя, а не для меня. Хотя, если б ты мне и не сказал, я бы все равно это почуяла.

— Если бы я спросил тебя еще до того, как это произошло, то да. Но если бы я спросил тебя в самом начале, а потом спросил бы еще…

— ДУНКАН!!!

Он подпрыгнул. Ее крик он услышал, пожалуй, впервые в жизни.

— Извини. Я запутался.

— Ты хочешь сказать, что решил съехать?

— Не знаю. Сначала вроде знал, а теперь не знаю. Как-то вдруг это решение стало казаться очень сложным.

— А раньше не казалось?

— Ну… не таким сложным, как кажется теперь.

— С кем ты спишь?

— Я не… Настоящее время тут не подходит. Это отдельный случай.

— Хорошо, с кем ты переспал? Так тебя устраивает? Если хочешь: с кем у тебя случилась эта отдельная случка?

По взгляду Энни можно было предположить, что она сейчас разделает Дункана ножом и вилкой.

— Новая сотрудница в колледже.

— Угу.

Она замолчала, и Дункан не выдержал, принялся бубнить себе под нос:

— Она… Она меня сразу же привлекла.

Ни слова.

— Я давно уже не испытывал такого влечения, как сейчас… Как к ней.

Молчание Энни приобрело зловещий оттенок.

— Она сразу поняла и приняла «Голую». Я поставил ей…

— Ради бога, заткнись!

— Извини.

Дункан понимал, что ему следует извиняться, но не мог решить, за что именно. Разумеется, было за что. Невинным он прикидываться не собирался. Сложность лишь в том, сколько грехов за собою числить. Энни вспылила, услышав о «Голой». Из-за того, что ее слушала Джина? Или из-за того, что Джине она понравилась, а ей нет?

— Я не желаю слышать в твоей гребаной исповеди еще и об этом гребаном Такере Кроу.

Ага, значит, не следует упоминать ничего, связанного с Такером. Он это учтет.

— Еще раз извини.

Впервые за несколько минут Дункан собрался с духом и заглянул Энни в глаза. Много можно рассуждать о личном знакомстве, о близости, о привычках и не обращать на них внимания — пока не грозит опасность потерять то, что тебе близко, знакомо, с чем ты сросся. Дом, взгляды, партнер… Смешно. Как он мог даже думать об альтернативе. Джина с ее огненной прической-дикобразом и вульгарными ожерельями — типичный экземпляр для секса на одну ночь… Ох, звучит ужасно! Он не это имел в виду. Он просто подумал, что она вращалась в таких кругах, где секс воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Она же ездила на гастроли, в конце концов… Надо попросту забыть о случившемся, сделать вид, что ничего не было, и держаться подальше от Джины во время перерывов…

— Я не собираюсь выезжать из дома, — прервала его размышления Энни.

— Нет-нет, конечно. У меня этого и в мыслях не было.

— Что ж, и на том спасибо. Значит, решено.

— Абсолютно.

— Так когда?

— Что — когда?

— Завтра?

— Что завтра?

Он надеялся, что речь идет о каком-то мероприятии, о котором он забыл. Он надеялся, что восстановится нормальная жизнь, что они забудут об этом недоразумении.

— Когда ты съедешь?

— Я? Кх-х… Ха-ха… Нет-нет, я об этом тоже не говорил.

— Возможно. А я говорю именно об этом. Половина моей жизни коту под хвост. Вся молодость, точнее. И я не собираюсь тратить на тебя больше ни дня.

Она полезла в сумочку, вытащила десятифунтовую бумажку, швырнула ее на стол и вышла.