2

Это была маленькая комнатка, выходящая окнами в сад за домом. На полу лежал безобразный красно-коричневый ковер, обстановкой комната напоминала канцелярию. Худенькая бледная блондинка в очках в роговой оправе сидела за столом с пишущей машинкой перед ней и стопкой бумаги слева. Руки ее лежали на клавишах, но бумага в машинку заправлена не была. Девушка смотрела на меня напряженно, с несколько глуповатым видом – так застенчивый человек смотрит в объектив фотоаппарата. Голос ее, пригласивший меня присаживаться, был чист и нежен.

– Я мисс Дэвис, секретарь миссис Мердок. Она просила узнать, кто может дать вам рекомендации.

– Рекомендации?

– Именно. Рекомендации. Это вас удивляет?

Я положил шляпу на стол и не зажженную сигарету – на шляпу.

– Вы хотите сказать, что она обратилась ко мне, ничего обо мне не зная?

У девушки задрожала нижняя губа, и она прикусила ее. Было не понять, испугана она, или раздражена, или ей просто не совсем удается роль холодной, деловитой секретарши. Но впечатления счастливого человека она явно не производила.

– Ваше имя назвал ей директор филиала Калифорнийского банка. Но лично он вас не знает.

– Приготовьте карандаш, – сказал я.

Она показала мне свежезаточенный, готовый к работе карандаш.

– Во-первых, вице-президент того же банка Джордж С. Лик. Его можно найти в главном здании. Затем сенатор Хьюстон Оглихорт. Его можно найти в Сакраменто или в его офисе в Лос-Анджелесе. Затем адвокат Сидни Дрейфус-младший из страховой компании «Дрейфус, Тернер энд Свейн». Готово?

Писала девушка быстро и легко. Она кивнула, не поднимая головы. Солнечный блик плясал в ее светлых волосах.

– Оливер Фрай из нефтяной корпорации «Фрай-Кранц» на Западной Девятой. И еще, парочка полицейских: Бернар Олз из штаба Департамента полиции и следователь лейтенант Карл Рэндэлл из Центрального бюро. Этого достаточно, как вы полагаете?

– Не смейтесь надо мной, – сказала она. – Я только делаю то, что мне приказано.

– Последних двух лучше не беспокоить, – сказал я. – Я не смеюсь над вами. Жарко, верно?

– Для Пасадены это не жарко, – ответила она, взяла со стола телефонную книгу и приступила к работе.

Пока она искала номера телефонов и звонила, я внимательно разглядывал ее. Она была бледна, но бледна от природы и выглядела вполне здоровой. Ее жесткие светлые с медным оттенком волосы сами по себе были вовсе не безобразны, но так гладко зачесаны назад с узкого лба, что вообще не создавали впечатления волос. У нее были тонкие необычайно прямые брови, более темные, чем волосы. Крылья ее носа были бледны, как у человека, страдающего малокровием. Слишком маленький подбородок был чересчур острым и безвольным. Косметикой девушка не пользовалась – лишь ее губы слегка оттеняла красно-оранжевая помада. Глаза ее за стеклами очков – огромные, серо-синие, с широкими зрачками – смотрели отрешенно. И верхние, и нижние веки были натянуты так, что в разрезе глаз чудилось что-то восточное. Видимо, кожа ее лица была так упруга и эластична, что чуть растягивала глаза к вискам. В целом мисс Дэвис была не лишена некоей особой прелести, свойственной нервным угловатым подросткам, и ей не хватало только умело подобранной косметики, чтобы выглядеть эффектной.

На девушке было цельнокроеное льняное платье с короткими рукавами, без всяких украшений. Ее голые руки в редких веснушках были покрыты золотистым пушком.

Я не очень вслушивался в то, что она говорила в трубку. То же, что говорили ей, она стенографировала быстрыми, легкими штрихами карандаша. Закончив, девушка повесила трубку, встала, пригладила платье на бедрах, сказала:

– Подождите минуточку… – и направилась к двери. Но с полпути вернулась к столу и плотно задвинула его верхний боковой ящик. Потом вышла. Дверь закрылась.

Было тихо. За окном жужжали пчелы. Откуда-то издалека доносился вой пылесоса. Я взял не зажженную сигарету со шляпы, сунул ее в зубы и встал. Обошел стол и выдвинул ящик, который мисс Дэвис только что задвинула. Почему – это меня совершенно не касалось. Я заглянул туда просто из любопытства. И меня совершенно не касалось, что в ящике лежал маленький кольт. Я задвинул ящик и вернулся на место.

Девушка отсутствовала минуты четыре. Потом дверь открылась, и она сказала:

– Миссис Мердок сейчас примет вас.

Мы прошли по каким-то коридорам, и она открыла половинку стеклянной двустворчатой двери и посторонилась, пропуская меня. Я вошел, и дверь за мной закрылась.

Там было полумрак, и сначала я не видел ничего, кроме лучей света, пробивавшихся сквозь густые кусты за окнами и занавески. Потом я рассмотрел, что помещение представляет собой что-то вроде веранды, снаружи совершенно заросшей кустарником. Здесь было много циновок и плетеной мебели. У окна стоял соломенный шезлонг с изогнутой спинкой и таким количеством подушек на нем, что их было бы достаточно, чтобы нафаршировать слона. В шезлонге полулежала женщина с бокалом в руке. Еще до того, как я смог составить представление о ее внешности, я почувствовал тяжелый запах алкоголя. Потом глаза мои привыкли к темноте, и я, наконец, смог разглядеть миссис Мердок.

У нее было толстое лицо с массивным подбородком, тусклые серые волосы, безжалостно изуродованные перманентом, тяжелый нос и большие, наполненные влагой глаза, выразительные, как речные голыши. Шею ее украшал кружевной воротничок, но к такой шее больше бы подошел футбольный свитер с глухим воротом. Миссис Мердок была одета в серое шелковое платье без рукавов, открывавшее жирные крапчатые руки. В ушах виднелись агатовые пуговки. Перед ней стоял низкий стеклянный столик с бутылкой портвейна. Она неторопливо тянула вино из бокала, рассматривала меня и молчала.

Я стоял перед ней. Она заставила меня стоять столько времени, сколько понадобилось ей, чтобы осушить бокал, поставить его на стол и снова наполнить. Потом она промокнула губы носовым платком. Потом раздался ее голос. Это был грубый баритон, принадлежавший человеку, явно не склонному ни к каким шуткам.

– Садитесь, мистер Марлоу. Не зажигайте сигарету. Я астматик.

Я уселся в плетеное кресло-качалку и засунул так и не зажженную сигарету в нагрудный карман за носовой платок.

– Я никогда не имела дела с частными детективами, мистер Марлоу. И ничего о них не знаю. Ваши рекомендации кажутся мне удовлетворительными. Какие у вас расценки?

– Расценки на что, миссис Мердок?

– Надеюсь, вы понимаете, что дело мое сугубо конфиденциальное. Никакой полиции. Если бы могла идти речь о полиции, я бы туда и обратилась.

– Я беру двадцать пять долларов в день, миссис Мердок. И, естественно, текущие расходы.

– Дороговато. Должно быть, вы делаете большие деньги. – Она отхлебнула из бокала. – Я не признаю портвейн в жару, но приятного мало, когда тебя вот так вынуждают от него отказываться.

– Вовсе нет, – сказал я. – Конечно, можно нанять следователя за любую цену – как простого юриста. Или дантиста. Я не организация. Я – всего лишь один человек и никогда не веду больше одного дела. Я рискую, иногда очень рискую. И работаю не постоянно. Нет, не думаю, чтобы двадцать пять долларов в день было слишком дорого.

– Понятно. А что за текущие расходы?

– Разные мелкие разности. Никогда не знаешь заранее, что и как.

– Я бы предпочла знать, что и как, – ехидно сказала она.

– Узнаете. Все будет предъявлено черным по белому. У вас будет возможность опротестовать расходы, если они вам покажутся чрезмерными.

– На какой аванс вы рассчитываете?

– Сотня долларов меня устроит, – сказал я.

– Хочу надеяться. – Она осушила бокал и снова наполнила его, даже не успев вытереть губы.

– Когда речь идет о людях вашего круга, я не настаиваю на обязательном авансе.

– Мистер Марлоу, – сказала она, – я довольно суровый человек. Не заставляйте меня пугать вас. Если это у меня получится – значит, вы не тот человек, который может быть мне полезен.

Я кивнул, пропустив это мимо ушей.

Она внезапно расхохоталась и потом рыгнула. Это была изящная легкая отрыжка, исполненная с полной непринужденностью.

– Моя астма, – небрежно пояснила миссис Мердок. – Вино я пью как лекарство. Поэтому вам не предлагаю.

Я закинул ногу на ногу. Я надеялся, что это не повредит ее астме.

– Деньги – не самое важное, – сказала она. – Женщины моего круга всегда переплачивают и всегда готовы к этому. Надеюсь, вы окажетесь достойны вашего гонорара. Дело же вот в чем. У меня похищено нечто весьма ценное. Я хочу вернуть похищенное. Но это не все. Я не хочу, чтобы кого-нибудь арестовали. Так случилось, что вор является членом моей семьи.

Она повертела бокал в толстых пальцах, улыбка ее была едва заметна в полумраке затененной комнаты.

– Моя невестка, – пояснила миссис Мердок. – Очаровательная девушка… и несгибаемая, как бревно.

Она посмотрела на меня внезапно заблестевшими глазами.

– Мой сын – круглый дурак, – сообщила она. – Но я очень привязана к нему. С год назад он женился самым идиотским образом, без моего согласия. Это было глупо с его стороны, так как он совершенно не в состоянии зарабатывать себе на жизнь, а денег у него нет, кроме тех, что даю ему я, – а я ведь не щедра на деньги. Леди, которую он избрал или которая избрала его, работала певичкой в ночном клубе. Линда Конкист. Они жили здесь. Мы не ссорились, потому что я никому не позволяю ссориться со мной в моем собственном доме. Но тепла в наших отношениях не было. Я оплачивала их расходы, купила каждому по машине, дала леди возможность одеваться вполне прилично – хотя и не броско. Конечно, она находила жизнь здесь несколько скучной. Конечно, она находила моего сына скучным. Я сама нахожу его скучным. Так или иначе, она совершенно неожиданно уехала где-то с неделю назад, не оставив адреса и не попрощавшись.

Миссис Мердок закашлялась, высморкалась в платок и продолжала:

– После ее отъезда обнаружилась пропажа монеты. Редкой золотой монеты, известной как дублон Брэшера. Это жемчужина коллекции моего мужа. Меня подобные вещи не интересуют, а его – интересовали. Я хранила его коллекцию в целости и сохранности четыре года после его смерти. Она находится наверху, в запертом несгораемом помещении в нескольких несгораемых сейфах. Она застрахована, но я еще не заявила о пропаже. Не хочу, пока монету можно вернуть. Я абсолютно уверена, что ее взяла Линда. Говорят, монета стоит более десяти тысяч. Это образец, не бывший в употреблении.

– Но неудобный для сбыта, – сказал я.

– Возможно. Я хватилась монеты только вчера. Я еще долго не хватилась бы, так как и близко не подхожу к коллекции, но вчера позвонил один человек из Лос-Анджелеса по имени Морнингстар. Он представился торговым агентом и поинтересовался, подлежит ли, как он выразился, Брэшер Мердока продаже. К телефону подходил мой сын. Он ответил, что вряд ли, но надо уточнить у меня, – и попросил мистера Морнингстара позвонить попозже. Меня он не стал беспокоить: я отдыхала. Агент обещал перезвонить. Сын передал об этом разговоре мисс Дэвис, а та – мне. Я велела ей позвонить этому человеку. Мне было просто интересно.

Она отпила из бокала, потрясла платком и хрюкнула.

– Что вам было интересно, миссис Мердок? – спросил я, чтобы хоть что-нибудь сказать.

– Если человек является торговым агентом, он должен знать, что монета не продается. Мой муж, – Джаспер Мердок, указал в завещании, что никакая часть его коллекции не может быть продана, предоставлена во временное пользование или в залог, пока я жива. Не может быть вынесена из дома – кроме как в случае какого-либо бедствия, представляющего угрозу зданию, да и тогда только в присутствии поверенных. Мой муж, она мрачно усмехнулась, – считал, что я могла бы уделять больше внимания этой куче металла при его жизни.

Стоял прекрасный день, светило солнце, благоухали цветы, пели птицы. По улице с приглушенным, успокаивающим гулом проезжали машины. В сумрачной комнате, пропитанной тяжелым винным запахом, рядом с этой грубой, малопривлекательной женщиной все казалось чуть нереальным. Я вверх-вниз качнул ногой и продолжал молча ждать.

– Я поговорила с мистером Морнингстаром. Его полное имя Элиша Морнингстар. Его офис расположен в Белфонт-Билдинг на Девятой, в центре Лос-Анджелеса. Я сказала ему, что коллекция Мердока не продается и, пока я жива, продаваться не будет. И выразила удивление его неосведомленностью в этом вопросе. Он что-то замычал и заблеял, а потом спросил, нельзя ли ему посмотреть дублон. Я ответила, что, конечно, нельзя. Он довольно сухо откланялся и повесил трубку. Старик – судя по голосу. А я пошла наверх взглянуть на дублон самолично, чего не делала уже целый год. Монета исчезла из запертого сейфа.

Я молчал. Она снова наполнила бокал и выбила дробь толстыми пальцами на ручке шезлонга.

– Вы, вероятно, догадываетесь, о чем я сразу подумала?

– Вероятно. В том, что касается мистера Морнингстара.

Кто-то предложил ему монету, и он знал или подозревал, откуда она. Монета, должно быть, очень редкая.

– Не бывший в обращении дублон, так называемый незатертый образец, действительно большая редкость. Да. Именно это и пришло мне в голову.

– Каким образом монету можно было украсть?

– Это мог очень просто сделать любой обитатель дома. Ключи всегда лежат у меня в сумке, а сумка валяется где попало. Было легче легкого вытащить ключи, открыть сейф и шкатулку, а потом возвратить ключи на место. Для постороннего это, может быть, и трудно, но для любого из домашних нет ничего проще.

– Ясно… Почему вы решили, что монету взяла ваша невестка?

– Собственно, никаких доказательств у меня нет. Но я в этом совершенно уверена. Вся прислуга в доме состоит из трех женщин, которые появились здесь очень давно, – задолго до того, как я вышла замуж за мистера Мердока, а это произошло всего семь лет назад. Садовник в доме не бывает, шофера у меня нет – меня возит мой сын либо секретарша. Мой сын этого сделать не мог, во-первых, потому, что он не такой идиот, чтобы обкрадывать собственную мать, и, во-вторых, потому, что, если это он взял монету, ему ничего не стоило бы предотвратить мою беседу с мистером Морнингстаром. Мисс Дэвис – смешно и думать. Не из тех: слишком робка. Нет, мистер Марлоу, Линда – именно тот человек, который мог сделать это – хотя бы назло, если ни для чего другого. И вы прекрасно знаете, что за публика ошивается в ночных клубах.

– Самая разная, – сказал я. – Как и везде. Полагаю, никаких следов взлома?

Трудно представить хладнокровного профессионала, который удовольствовался бы только одной монетой. Но все-таки нельзя ли осмотреть помещение наверху?

Она выдвинула челюсть, и мышцы на ее шее вздулись твердыми буграми.

– Я только что сказала вам, мистер Марлоу, что дублон Брэшера взяла миссис Лесли Мердок, моя невестка.

Я молча уставился на нее, она – на меня. Взгляд ее был тяжел и холоден – под стать фасаду этого дома. Я пожал плечами:

– Допустим. Что вы хотите от меня, миссис Мердок?

– Во-первых, я хочу вернуть монету. Во-вторых, мне нужны доказательства для развода. Я не собираюсь оплачивать его. Осмелюсь предположить, вы знаете, как устраиваются подобные дела?

Она завершила очередной прием «лекарства» и вдруг грубо расхохоталась.

– Слышал краем уха, – ответил я. – Вы сказали, что леди не оставила адреса. Значит, вы даже не предполагаете, где ее искать, так?

– Именно.

– То есть никаких концов. У вашего сына могут быть какие-то соображения по этому поводу, которыми он с вами не поделился. Я хочу поговорить с ним.

Черты ее толстого серого лица вдруг затвердели и стали еще более грубыми, хотя казалось, дальше некуда.

– Мой сын ничего не знает. Даже о пропаже дублона. И я не хочу ставить его в известность. В свое время он обо всем узнает. Сейчас его трогать не надо. Он будет неукоснительно делать то, что я от него потребую.

– Так получалось не всегда.

– Его женитьба, – раздраженно сказала она, – была минутной слабостью. Потом он старался вести себя, как подобает джентльмену. Эти тонкости не для меня.

– У нас в Калифорнии минутная слабость такого рода продолжается минимум три дня, миссис Мердок.

– Молодой человек, вы согласны работать или нет?

– Согласен, если получу необходимые сведения и возможность вести дело так, как считаю нужным. И не согласен, если вы собираетесь снабдить меня сводом правил и инструкций.

Она резко рассмеялась.

– Это деликатное семейное дело, мистер Марлоу. И отнестись к нему нужно деликатно.

– Если вы меня нанимаете, я вам гарантирую всю деликатность, на которую способен. Если вы считаете, что ее у меня недостаточно, – вероятно, вам лучше не связываться со мной. Например, как я понял, вы не хотите, чтобы ваша невестка понесла наказание. Для этого я недостаточно деликатен.

Она стала цвета вареной свеклы и раскрыла рот, чтобы завопить. Но передумала, подняла бокал и заглотила еще некоторое количество «лекарства».

– Постарайтесь, – сухо бросила она. – Жаль, что я не встретила вас пару лет назад, до его женитьбы.

Что означало последнее, я не вполне понял – так что пропустил реплику мимо ушей.

Она перегнулась в сторону, поковырялась в диске внутреннего телефона и что-то рявкнула в трубку, когда ей ответили.

Вскоре за дверью раздались шаги, и маленькая блондинка легко и стремительно вошла в комнату.

– Выдай этому человеку чек на двести пятьдесят долларов, – прорычала старая ведьма. – И держи язык за зубами.

Девушка залилась краской до самой шеи.

– Вы знаете, я никогда ни с кем не обсуждаю ваши дела, миссис Мердок, – пролепетала она. – Вы знаете. Мне это даже в голову не может прийти, я…

Она повернулась и, опустив голову, выбежала из комнаты.

– Мне нужна фотография леди и некоторые сведения, – сказал я, когда дверь за секретаршей захлопнулась.

– Посмотрите в ящике. – Миссис Мердок ткнула пальцем в сторону плетеного тростникового стола, и ее кольца сверкнули в полумраке.

Я подошел, выдвинул единственный ящик стола; на дне его изображением вверх одиноко лежала фотография, с которой на меня смотрели спокойные темные глаза. Я сел снова в кресло и принялся разглядывать карточку. Темные волосы, разделенные пробором посередине и небрежно откинутые назад с крупного лба. Большой высокомерный рот – весьма соблазнительный. Милый нос: не слишком большой, но и не слишком маленький. Великолепная лепка лица. Однако чего-то в нем не хватало. Того, что когда-то называлось хорошим тоном, а как называется сейчас – не знаю. Лицо казалось слишком умудренным и настороженным. Но за этим выражением умудренности еще угадывалась наивность маленькой девочки, верящей в Санта-Клауса.

Я кивнул и сунул карточку в карман, подумав, что я вывел гораздо больше заключений, чем можно вывести из простой фотографии, да еще в полутьме.

Дверь открылась, вошла мисс Дэвис с авторучкой и чековой книжкой. Девушка принужденно улыбалась. Миссис Мердок подписала чек и резко махнула рукой в мою сторону. Мисс Дэвис вырвала чек из книжки и подала его мне. Хозяйка молчала, и секретарша тихо вышла, прикрыв за собой дверь.

Я помахал чеком, чтобы скорее высохли чернила, потом свернул его и продолжал держать в руке.

– Что вы можете рассказать о Линде?

– Практически ничего. До замужества она снимала квартиру с девушкой по имени Луис Мэджик – звучные имена они себе придумывают. Тоже какая-то артистка. Они работали вместе в клубе «Айдл Вэли». Мой сын Лесли слишком хорошо знаком с этим заведением. О семье Линды я ничего не знаю. Когда-то она упоминала, что родилась в Сиу Фолз. Вероятно, ее родители живы. Меня эти подробности мало интересовали.

Как же, мало интересовали. Я так и видел, как она роет, роет обеими руками, роет глубоко и отбрасывает песок в сторону полными горстями.

– Вы не знаете адреса мисс Мэджик?

– Нет. И никогда не знала.

– Может ли знать ваш сын… или мисс Дэвис?

– У сына я спрошу, когда он придет. Хотя, не думаю. Можете поинтересоваться у мисс Дэвис. Уверена, что она тоже не знает.

– Ясно. Вы можете назвать имена еще каких-нибудь друзей Линды?

– Нет.

– Возможно, ваш сын поддерживает какую-то связь с ней – втайне от вас.

Она снова начала багроветь. Я поднял ладонь вверх и выдавил миролюбивую улыбку.

– В конце концов, он целый год был ее мужем, – сказал я. – Он может что-то знать о ней.

– Оставьте моего сына в покое, – отрезала она.

Я пожал плечами и разочарованно вздохнул.

– Отлично. Вероятно, она уехала на своей машине – той, что вы ей купили.

– «Меркурий» стального цвета, закрытый, модель сорокового года. Мисс Дэвис сообщит вам номер, если понадобится. Взяла ли Линда машину – не знаю.

– Сколько денег, какую одежду, драгоценности взяла ваша невестка?

– Денег немного. У нее должно быть не больше двухсот долларов. – Миссис Мердок насмешливо оскалилась, и вокруг ее рта и носа появились жирные складки. – Конечно, если только она не нашла себе нового дружка.

– Так… – сказал я. – Драгоценности?

– Кольцо с изумрудом и бриллиантом не очень большой ценности, платиновые часы с рубинами, очень хорошее янтарное ожерелье, которое я имела глупость собственноручно подарить ей. У ожерелья фермуар с двадцатью шестью маленькими бриллиантами, выложенными в форме ромба. Конечно, может быть еще что-то. Я не обращала особого внимания на ее вещи. Одевается она хорошо, но не экстравагантно. Хоть это, слава Богу.

Миссис Мердок снова наполнила бокал, выпила и снова по-светски непринужденно рыгнула.

– Это все, что вы можете рассказать мне?

– Этого недостаточно?

– Не вполне достаточно, но придется удовлетвориться этим для начала. Если я выясню, что Линда монету не брала, – следствие прекращается. Я правильно понял?

– Об этом поговорим позже, – грубо сказала миссис Мердок. – Украла Линда – это точно. И я не собираюсь позволить ей скрыться. Зарубите себе это на носу, молодой человек. И я надеюсь, вы хотя бы вполовину столь нахальны, каким кажетесь, потому что девицы из ночных баров склонны обзаводиться весьма непристойными друзьями.

Я все еще держал свернутый чек за уголок в опущенной между коленей руке. Я вынул бумажник, убрал в него чек и встал, подняв шляпу с пола.

– Я люблю непристойных, – сказал я. – У непристойных очень незатейливый ум. Я отчитаюсь перед вами, когда будет в чем отчитываться. Думаю взяться сначала за торгового агента. Это похоже на ниточку.

Она дала мне дойти до двери и лишь потом пробасила за моей спиной:

– Я вам не очень понравилась, верно?

Я обернулся и, не отпуская ручку двери, ухмыльнулся:

– А что, бывает, вы кому-то нравитесь?

Она откинула голову назад, широко раскрыла рот и разразилась громовым хохотом. Не дожидаясь, когда она кончит, я вышел и захлопнул за собой дверь. Пройдя по коридору, я постучал в приоткрытую дверь канцелярии и заглянул внутрь.

Худенькая блондинка сидела, положив руки на стол и лицо – на руки. Она плакала. Она повернула голову и поглядела на меня мокрыми глазами. Я прикрыл за собой дверь, подошел к столу, наклонился и обнял девушку за плечи.

– Выше нос, – сказал я. – Ее можно только пожалеть. Она считает себя несгибаемой и готова свернуть себе шею, чтобы доказать это на деле.

Девушка резко выпрямилась, сбрасывая мою руку с плеч.

– Не трогайте меня, – задыхаясь, сказала она. – Пожалуйста. Я никогда не позволяю мужчинам дотрагиваться до себя. И не говорите такие ужасные вещи о миссис Мердок.

Ее лицо было мокрым и розовым от слез. Без очков глаза ее были прелестны.

Я сунул в зубы долго ждавшую своего часа сигарету и зажег ее.

– Я… я не хотела быть грубой. – Девушка всхлипнула. – Но она так унижает меня. А я так стараюсь для нее.

Она еще раз всхлипнула, достала из стола мужской носовой платок и вытерла им глаза. В уголке платка фиолетовыми нитками были вышиты инициалы «Л.М.». Я задумчиво рассматривал их, выпуская дым в сторону от светлой головки мисс Дэвис.

– Вы что-нибудь хотите узнать? – спросила она.

– Да. Номер машины миссис Мердок. – 2Х1111, серый «Меркурий» с открытым верхом, модель сорокового года.

– Старуха сказала – с закрытым верхом.

– Это машина мистера Лесли. Они одного цвета, одной марки и одного года выпуска. Линда не взяла машину с собой.

– Да? А что вы знаете о мисс Луис Мэджик?

– Я видела ее только один раз. Она раньше снимала квартиру вместе с Линдой. Сюда мисс Мэджик приходила с мистером… мистером Ваньером.

– Кто он?

Она опустила глаза.

– Я… она просто приходила с ним. Я его не знаю.

– О'кей. Как выглядит Луис Мэджик?

– Высокая красивая блондинка. Очень… очень привлекательная.

– Вы имеете в виду – сексуальная?

– Ну… – она дико покраснела, – в самом благопристойном смысле, если вы понимаете, о чем я говорю.

– Я понимаю, о чем вы говорите, – сказал я. – Но я с таким никогда не сталкивался.

– Охотно верю, – ядовито сказала она.

– Вы знаете, где живет мисс Мэджик?

Девушка помотала головой:

– Нет. – И очень аккуратно сложила носовой платок и сунула его в ящик стола – в тот, где лежал пистолет.

– Вы можете стянуть другой, когда этот испачкается, – заметил я.

Она откинулась на спинку стула, положила маленькие аккуратные ладошки на стол и спокойно посмотрела на меня.

– На вашем месте я бы оставила эти ухватки крутого парня. Не пройдет, во всяком случае – со мной.

– Не пройдет?

– Нет. И больше ни на какие вопросы я отвечать не могу, не получив на то разрешения.

– Я не крутой, – сказал я. – Просто мужественный.

Она взяла карандаш, бесцельно почиркала им в блокноте и слабо улыбнулась мне – снова само спокойствие.

– Может, я просто не люблю мужественных.

– Вы чудачка, – сказал я. – Насколько я разбираюсь в чудаках. Всего хорошего.

Я вышел, плотно прикрыв за собой дверь, и прошел к выходу по пустому коридору и через тихую, сумрачную, как склеп, гостиную.

Солнечные лучи плясали на теплой лужайке. Я надел черные очки и на ходу еще раз потрепал по голове негритенка.

– Дружище, это еще ужасней, чем я ожидал.

Кособокие камни жгли сквозь подошвы. Я сел в машину и отъехал от тротуара.

Маленький песочного цвета автомобиль отъехал от тротуара вслед за мной. Я не придал этому особого значения. Человек за рулем был в широкополой соломенной шляпе с лентой из веселенького ситца и, как и я, в черных очках.

Я поехал обратно в город. Через десяток перекрестков песочного цвета автомобильчик все еще следовал за мной. Я пожал плечами и смеха ради покрутился вокруг квартала.

Преследователь держался за мной на прежнем расстоянии. Я резко свернул на обсаженную огромными деревьями улицу, стремительно развернул машину и остановился у противоположной обочины.

Из-за угла осторожно вырулил автомобильчик песочного цвета.

Светлая голова в бурой шляпе с яркой ленточкой даже не повернулась в мою сторону. Автомобиль проплыл мимо, и я поехал обратно в сторону Голливуда. Несколько раз я бдительно оглядывался, но легковушки песочного цвета видно не было.