Седой сутки отсыпался… Вставал, выпивал стакан воды и снова падал в кровать.

Почувствовав себя полностью восстановившимся от постоянного недосыпания, он встал под душ и долго стоял под колючими струями то горячей, то холодной воды.

Проснулся он вечером, и идти никуда не хотелось, но холодильник был пуст, а есть хотелось. Он оделся и пошел в супермаркет. Купив сосисок, десяток яиц, хлеба и пива, он пошел домой. Смотрел «ящик для дураков», как он называл телевизор, пил пиво, закусывая сосисками, и чувствовал, как тоска постепенно змеей заползает в душу…

Включил компьютер, вошел в почту, но, увидев более трехсот неотвеченных писем, выключил.

Поневоле вспомнил жену, которая с полгода назад загуляла с «мальчиком», который был младше ее на пятнадцать лет. Он все еще любил ее, хотя возврата к прошлому не хотел. Он вообще не терпел предательства ни в каком виде. А ее поступок он считал предательством – подлым и коварным…

Седой вышел на лоджию и долго курил, глядя на пролетающие по проспекту машины, гуляющих, смеющихся людей, и вдруг остро почувствовал свою ненужность в этом красивом мире, расцвеченном тысячами разноцветных огней витрин магазинов, развлекательных центров, кафе и ресторанов. Он был здесь лишний, никому не нужный…

Он вдруг вспомнил, как они в Ачхой-Мартане брали амира, известного под кличкой Мелхи. Три недели группа шарахалась по лесам, выбивая бандитов одного за другим, и только амиру с охраной удалось прорваться в Ачхой-Мартан. Уходя от преследования, амир и шестеро его телохранителей перебежали через обмелевшую речку Ачхи и укрылись в каком-то строении, потому что дальше бежать было некуда – впереди расстилалось обширное поле, ровное, как стол. Разведчики окружили строение и предложили духам сдаться. В ответ раздались автоматные очереди. Седой кивнул Филину, и тот, сдернув с плеча «муху», запустил снаряд в окно. Со звоном вылетели стекла, из строения повалил дым, из которого вышли четверо духов с поднятыми руками.

Седой влетел в строение и, выбив ногой дверь в какую-то комнату, вдруг увидел в глубине комнаты грязного бородатого мужика в пропотевшей бандане, с бешеными, налитыми кровью глазами. Его автомат был направлен точно в грудь Седого. Тот мгновенно нажал на спуск и… услышал звон разбитого стекла… Он подошел ближе и увидел на грязном полу осколки зеркала…

«Ну все… Дожил! Расстрелял собственное отражение в зеркале», – подумал он. Подняв с пола кусок зеркала побольше, он долго рассматривал свой звероподобный облик и с трудом узнавал себя.

Тогда Седой подумал, что когда-то все это кончится и он снова примет нормальное обличье. Но теперь его не радовало то, что он чист, гладко выбрит и пахнет хорошим одеколоном. Ему привычней и комфортнее было в его старом привычном облике лесного бродяги…

Он упал на диван лицом вниз и попытался снова уснуть, но после суточного сна спать не хотелось. Маясь от безделья, он решил позвонить брату в Донецк.

Анатолий ответил сразу. Обменявшись дежурными фразами о семье, о погоде, о самочувствии, Седой сказал:

– Толян, у меня два месяца отпуска. Я хочу приехать к тебе. Съездим на могилы родителей, дедов и бабок проведаем в их вечных приютах…

– Погоди, Егор! – Толян не скрывал радости от звонка брата, которого не видел уже лет пять. – У меня к тебе другое предложение. У тебя плавки есть?

– Какие плавки? – удивился Седой. Он уже и слово такое позабыл.

– Плавки, чтобы плавать! В море! – терпеливо объяснил брат. – У меня две путевки в санаторий «Металлург» в Сочи, а моей Валентине отпуск не дают. Заезд через пять дней – у тебя будет время подготовиться. Я приеду к тебе на поезде, потому что у нас билетов в Сочи не достать, а от тебя махнем на машине. Там же недалеко вроде? Согласен, братишка?

– Ух ты! Заманчиво, блин! Я хоть на людей посмотрю, а то одичал в горах да в лесах! Конечно, согласен, Толян! Что за вопрос?! Давай, готовлюсь к морю, брат!

Утром он поехал на рынок и купил все, необходимое для морского отдыха. После этого загнал своего «скорпиончика» на техобслуживание и, договорившись со знакомыми мастерами, чтоб проверили все узлы и агрегаты машины, со спокойной совестью поехал домой на такси.

По пути Седой решил заехать в знакомый уже много лет пивной бар, где по привычке собирались разведчики. Его в шутку и называли «У Егора».

Он не ошибся – вся развеселая толпа разведчиков была там. Сдвинув вместе три стола, разведчики гуляли так же, как и воевали, – от души. Это у них называлось «до первого убитого»… То есть как только кто-то падал «лицом в салат» или со стула, загул считался законченным.

Увидев командира, разведчики обрадовались, задвигали стульями, высвобождая место. Выпили. Но за весельем, льющимся рекой, Седой увидел в глазах каждого тоску, затаившуюся в уголках, под веками.

Седой встал. Разведчики разом замолчали…

– Дорогие мои братишки! С некоторыми из вас мы вместе еще с первой войны, некоторые пришли уже во вторую. Но это не важно! Важно то, что мы вместе – в горе и в радости, на войне и за этим столом. В госпитале я написал стихи. Они, конечно, корявые, не обессудьте… Послушайте:

– Давайте мы эту чарку поднимем за наших детей, чтоб миновала их наша доля, чтоб… Словом… За деток наших!

Вскоре Ящер, стойко державшийся на протяжении всего вечера, все-таки уронил тяжелую голову на стол. И разведчики сразу засобирались, потому что закон в их среде, однажды принятый, оставался законом навсегда…

Таксистам в этот вечер было много работы…