Глава третья,
которая лишний раз доказывает, что подслушивать нехорошо
Луций Эльвий проснулся затемно, в часы четвертой стражи. Сев на край топчана, он потер ладонями лицо и вздохнул: тяжела жизнь клиента!
Помолившись Латеранусу, богу домашнего огня, Змей встал и натянул через голову небеленую желто-коричневую тунику. Подцепив пальцами сандалии, он нагнулся за одеялом, которым укрывался. Это была его тога – овальный кусок сукна длиною десять локтей. Тогу надевали в несколько приемов, и одному в нее не облачиться. Никак. А надо…
Выругавшись, Змей постучал в стену и громко позвал:
– Ма-арк! Иди сюда!
Ворчание и брань соседа, нищего вольноотпущенника-либертина, не донеслись до гладиатора. Но вскоре зашаркали шаги, скрипнула дверь, и хриплый голос пробурчал:
– Ты мне дашь когда-нибудь выспаться? Или нет? Хмурый либертин появился на пороге, зябко кутаясь в ветхий плащ.
– Марк, – сказал Луций, – помоги с тогой! Ты, говорят, в этом деле специалист был?
– Был! – оскорбился Марк. – И был, и остался! Давай сюда.
Сбросив плащ, он взял тогу за широкий край, захватывая треть куска, и, собрав складками, перекинул через левое плечо Луция Эльвия, следя за тем, чтобы была покрыта левая рука гладиатора, а передний конец свисал почти до пола.
– Я, бывало, – вспоминал Марк, – с вечера тогу хозяйскую готовил – складки, как надо, устрою, дощечками их проложу, и зажимчиками, зажимчиками.
Он пропустил материю под правой рукой Змея, на высоте бедра собрал в складки и, протянув по груди гладиатора наискосок, перекинул конец ему через левое плечо.
– Тога у тебя, – проворчал Марк, – грязнее грязи!
– Сойдет…
Опустив остаток ткани полукругом чуть пониже колена, Марк тщательно устроил складки и перебросил конец опять через левое плечо Луция.
– Готово! – сказал он горделиво и зачитал из Вергилия: – «Вот они, мира владыки, народ, облекшийся в тогу!»
– Иди ты… – буркнул гладиатор.
– Принесешь мне хоть колбаски кусочек.
– Ладно… Если самому достанется!
– Давай…
Змей замер у порога и вышел из дому с правой ноги. Нашаривая в потемках ступени, он спустился во двор, умылся из фонтана и вытерся тогой, стараясь не разрушить творение Марка.
Субура была пуста и тиха, сандалии Эльвия громко щелкали, озвучивая размеренный шаг.
Было довольно прохладно, да еще резкий аквилон посвистывал, забираясь под складки холодными пальцами, – не грела тога!
Идти было далеко, дом сенатора Элия Антония располагался на Малом Целии, «за девятым столбом, считая от храма Клавдия».
Луций миновал громаду терм Траяна и обогнул гороподобный амфитеатр Флавиев. Первые лучи солнца уже зажгли блики по верхнему, четвертому ярусу амфитеатра, на круглых бронзовых щитах, прибитых между коринфскими пилястрами. Громадная статуя Нерона из позолоченной бронзы, посвященная богу солнца, не дотягивалась и до третьего яруса, но лучистая диадема колосса уже отражала зарю. Солнце светило, но не грело.
Оглядываясь кругом – нет ли какой птицы, появление которой – к худу, Змей поплелся дальше и поднялся на Малый Целий.
С улицы разглядеть особняк-домус сенатора было трудно, мешала высокая каменная ограда, увенчанная бронзовыми изображениями сфинксов. А далее кучковались прилизанные веретена кипарисов, вставая еще одной стеной, темно-зеленой и тенистой.
Луций отворил калитку, не обращая внимания на грозную надпись: «Берегись собак», – сенатор держал в доме всего одного волкодава, да и тот был нарисован на стене.
Подходя к дому, гладиатор поморщился – у дверей толпилась целая свора клиентов, припершихся сюда со всех концов Рима. Клиенты жались к самым дверям, толкались, грызлись между собой, льстили даже рабу, ведавшему впуском. Голоса звучали вперебой:
– А чего это я должен тебя пропускать?
– Ишь ты его!
– Да я уже два дня не приходил!
– Видел я, как ты не приходил!
– Ага! Самый хитрый, что ли?
– Я вчера весь день пробегал перед носилками, и что? А ничего! Будто так и надо…
– Эй, не пускайте лысого!
– Ишь ты его!
– Кинул мне вчера пару сестерциев, и что? Дров я на них куплю? Нет! Дороги нынче дрова.
– Да я уже забыл, как хлеб из пшеницы выглядит. Ячменный ем, да и то не всегда.
– В легионах ячменными лепешками мулов кормят и лошадей…
– Так и я о том же!
Луций скромненько стал в сторонке, очень надеясь, что уж его-то патрон не оставит без завтрака. Да и где еще поешь горячего? В харчевнях? Так там сплошные бобы! Дома тоже не приготовишь – не на чем. Не на жаровне же с прогоревшим дном. Можно еще у разносчика перехватить чего-нибудь пожевать, только не всегда его встретишь. И чем платить?
Тут толпа оживилась – со скрипом отворилась входная дверь. Клиенты ринулись в проем, будто штурмом брали дом, – рыча, шипя, ругаясь, отталкивая слабых.
Луций Эльвий вошел последним и прошагал за всеми в атрий.
Да-а… Вот кому живется! Атрий у сенатора был большой, настоящий «атриум тетрастилум» – четыре колонны из светло-зеленого мрамора, добытого на Каристосе, упирались в мозаичный пол и поддерживали расписные потолки. Прямоугольный прорез комплювия в своде цедил серый полусвет раннего утра, тускло отражаясь в бассейне-имплювии. Почти никакой обстановки в атрии не было, только пара табуреток-дифров с точеными ножками да мощный картибул – громоздкий стол с каменной продолговатой доской, утвержденной на сплошной мраморной плите. Плиту украшал барельеф – крылатые грифоны до отказа напрягали крылья и львиные лапы, удерживая столешницу, заставленную бронзовыми статуэтками и сосудами.
Тяжеловесный стол с грозными фигурами чудовищ как нельзя лучше подходил к обширному темноватому залу.
– Аве! – хором заорали клиенты.
«Ага! – понял Змей. – Патрон явил себя!»
Клиенты принялись суетиться, исполняя ритуал ежедневного унижения, – иные целовали патрону руку, а один даже в поклоне прогнулся.
Сенатор выглядел весьма представительно – вальяжный мужчина с чеканным профилем цезаря, с лобастой, коротко остриженной головой, с фигурой борца – складки тоги маскировали изрядный животик.
Он лениво ответил на приветствия, некоторым пожал руки и скрылся в дверях экседры, одной из четырех, выходивших в атрий.
– Филомус Андроник! – воззвал раб-распорядитель. – Юлий Валенс! Ульпий Латин! Луций Эльвий! Вы остаетесь на завтрак, остальным будет выдана спортула. Не толпитесь, не толпитесь!
– А велика ли спортула? – выкрикнули из толпы.
– Пять сестерциев в одни руки!
– У-у-у… – разочарованно откликнулась толпа.
Мигом расхватав дармовые деньги, клиенты разошлись. Четверых избранных раб провел в экседру. Посередине комнаты располагался стол-моноподия, его круглая столешница покоилась на одной толстой мраморной ноге и была покрыта цитрусовым деревом «тигрового» окраса – на коричнево-красной древесине выделялись текстурные полоски, прямые и извилистые. Подобная доска, если она сделана из цельного цитруса, стоила от трехсот тысяч сестерциев до полумиллиона. Вряд ли за такой стол пустили бы клиентов. Следовательно, сделал вывод Луций, это только сверху цитрус – шпон, наклеенный на обычное дерево.
Элий Антоний Этерналис уже сидел за столом.
– Присаживайтесь, – сказал он холеным голосом. – Предки наши обедали сидя, последуем их примеру.
Бесшумно скользящие рабыни живенько накрыли стол к завтраку. Угощение было скромным: ломтики белого хлеба, смоченные в вине и намазанные медом, оливки, сушеный инжир, сыр, бобы и мелкая соленая рыбешка. Раб-номенклатор указал каждому из клиентов его место. Луций Эльвий оказался по левую руку от патрона. Было ли это благоволением сенатора или капризом раба, гладиатор не знал, да и не задумывался над этим – надо было поскорее набить желудок, который скукожился, как давеча кошель.
Во время завтрака сенатор помалкивал и почти ничего не ел – так, перехватил пару оливок. Клиенты умолотили все, смели крошки и откланялись. Сенатор покивал им, сказав негромко:
– Луций, останься.
Раб вышел проводить клиентелу, а сенатор поднялся из-за стола и поманил гладиатора за собой.
Вразвалочку пройдя атрий, Элий Антоний миновал таблин, поклонившись ларам, смутно белеющим в нише, отдернул тяжелую кожаную штору и провел Луция в перистиль – обширный внутренний дворик, засаженный тамариском и папирусом, кустами роз и мирта. Воды в перистиле было изрядно – она била фонтанами, текла в канавках, каскадом скатывалась с лестнички, устроенной из плоских камней. Перистиль окружала крытая галерея, ее поддерживали шестнадцать колонн из розового фригийского мрамора.
Ни слова не говоря, сенатор прошествовал в триклиний – большую комнату, вдоль стен которой выстроились колонны. Триклиний был обставлен по обычаю – в середине помещался круглый стол, а вокруг него – три обеденных ложа, настолько широкие, что на каждом поместились бы трое.
Сенатор устроился на «нижнем ложе», улегся наискось, опираясь левым локтем на подушку в пурпурной наволочке. Жестом он указал Луцию место на почетном «верхнем ложе».
– Я думаю, – сказал Элий Антоний с понимающей улыбкой, – что завтраком ты не наелся.
Он сделал знак – и рабы поспешили выполнить приказ – притащили «белоснежной каши» из полбы с колбасками, бледных бобов с красноватым салом, жареную макрель под острым гарумом, улиток и устриц. По чашам раб-виночерпий разлил выдержанное сетинское.
– Да будут благосклонны к нам боги, – сказал хозяин, роняя капли вина. – Угощайся!
Стараясь не подавиться слюной, клиент взял тарелку в левую руку, а правой стал накладывать. Схомячив и порцию, и добавку, он стал разборчивей. Круглой ложкой-кохлеаром Змей взял улитку, острием на ручке выковырял моллюска из его раковины. М-да. Давненько он такого не едал! Каждый бы раз так завтракать. Хотя б через день. Вздохнув, Змей раздавил пустую ракушку, а то еще использует кто для заклятий.
Мальчик-раб прочел на лице у Луция, что гость наелся, и поднес серебряную миску с теплой водицей, по которой корабликами плавали лепестки цветов. Гладиатор ополоснул жирные пальцы и насухо вытер руки бахромчатой салфеткой. И приготовился слушать.
Сенатор неторопливо отвалился на ложе, подсунул под бок мягкий валик, поудобнее устроил руку на подушке. Сказал значительно:
– Есть дело.
– Я весь внимание.
Патрон посопел, ворохнулся, оглядываясь, и склонился к клиенту.
– Я получил интересные вести из Дакии, – негромко проговорил он. – Кое-кто, близкий к императору, думает, что лишь он один в курсе событий, однако новости – как вода, путь найдут… Короче. Тебе надо будет послушать один очень важный разговор…
– Всего-то? – скривился Луций.
Сенатор обнажил в улыбке ряд безупречных зубов.
– Разговор состоится сегодня вечером… – сказал он, выдержал паузу и добавил: – В доме Квинта Марция Турбона Фронтона Публиция Севера.
– Префекта претории? – Брови у гладиатора полезли на лоб.
– Именно. Только учти: Марций Турбон соберет у себя четырех преторианцев, искушенных в своем ремесле… Поэтому берегись – эти люди очень опасны!
Змей пренебрежительно хмыкнул.
– Еще неизвестно, – сказал он с оттенком надменности, – кто из нас опаснее.
– Четверка, – веско проговорил сенатор, – на днях вернулась из Египта, где прикончила самого Зухоса!
– Да неужто? – пробормотал Луций. – Вчера в цирке я уже слышал это имя…
– А о четырех консулярах слыхал?
– И что?
– Это тоже их работа!
– Да?
Луций Эльвий задумался.
– Ладно, – сказал он, будто делая одолжение, – поберегусь.
– Только постарайся не вляпаться никуда, ладно? Чтоб никаких драк и прочего… Мне очень нужно знать, чего там префект нарешает, понял? Сегодня же!
– Понял, патрон, – усмехнулся Змей. – Сегодня – так сегодня…
Дом Марция Турбона не поражал особой роскошью, хоть и занимал недурной участочек на Эсквилине, в богатеньких Каринах. С улицы только и видна была колоннада, окружающая дом, – всё пространство между колоннами и высокой оградой было загромождено пышной зеленью, которой позволяли расти как ей вздумается. И вот виноградные лозы густо заплели раскидистые платаны, а розовые кусты разрослись как подлесок, пряча от глаз белые чаши фонтанов и несколько одиноких статуй.
Солнце уже садилось за Яникульским холмом, когда Луций Эльвий появился у владений префекта претории. Сощурившись, он огляделся. Ломиться в ворота, пожалуй, не стоит. Наверняка там есть охрана, а связываться со стражниками не входило в планы Змея. Проникнуть надо тихо и незаметно. Он обратил внимание на соседний домус. Ограда между ним и особняком Марция Турбона была куда ниже внешней. Не раздумывая, гладиатор двинулся к домусу. Перелезть через решетчатые ворота было делом скорым. Правда, не вовремя подвернулся раб-привратник – завитый и напомаженный красавчик с томным выражением лица. Луций скользнул ему за спину и локтем обхватил шею. Красавчик сомлел и был уложен на травку. Когда очухается, вряд ли побежит докладывать хозяину о происшествии.
Оглядываясь, Эльвий заскользил к ограде. «Помогите мне, о, Полленция и Валенция, продолжить начатое дело! – вознес он молитву. – Дай силы, о, Престана, закончить его!»
Перемахнув забор, Змей замер и прислушался. Тишина. Только где-то в доме тренькает кифара, да свежий октябрьский ветерок лохматит жесткую листву.
Крадучись, Луций прошел к дому. Он решил использовать свою старую, не раз опробованную методу – заходить сверху. Откуда ждут воров? Откуда ждут, там и запирают. И стерегут окна, двери, портики. А мы – с крыши!
Выглядывая из-за кустов жасмина, он внимательно осмотрел домус и нашел неплохое место для подъема – там, где от левого крыла отходил портик. Бесшумно ступая, Змей зашел в угол и погладил мраморную статую Геркулеса, стоящую у стены. Вскарабкавшись герою на плечи, гладиатор выпрямился и переступил на карниз. Левую ногу – в круглое вентиляционное отверстие, подтягиваемся. Правую ногу закидываем на парапет соляриума, переваливаемся. Вот мы и дома у префекта!
Обойдя соляриум с расставленными креслами и кушетками, Луций Эльвий выглянул во внутренний дворик-атрий. Посреди дворика, в бассейне-имплювии, плескалась вода, рябая от бьющего фонтана. Двор замыкался крытой галереей, по ее периметру росли цветы, почти все засохшие. В галерею выходили двери внутренних помещений домуса, оттуда доносились неразличимые голоса.
«Та-ак… – подумал Луций. – Торчать на виду не есть хорошо…» Он снова перелез через парапет и ступил на покатую черепичную крышу. Черепица была крепко посажена на раствор и под ногами не брякала. По гребню Змей перебрался на другую сторону, обойдя атрий слева. Голоса вдруг стали явственней, гладиатор мгновенно присел и распластался на крыше.
В атрий вышел Марций Турбон, одетый в тогу-трабею с узкой каймой, за ним показался высокий блондин с холодным твердым лицом. Волосы блондина были подстрижены по римской моде, подбородок был гладко выбрит, но одевался он как варвар – в штаны с галльским наборным поясом. Туника – причем с длинным рукавом! – была в эти штаны заправлена, а сверху блондин накинул кожаную куртку с бахромой по шву. И обут как галл или германец! Не в сандалии – калиги или, там, кальцеи, а в мягкие полусапожки, завязанные ремешками.
Луций даже приподнялся на локте от изумления – это был тот самый блондин, виденный им в Большом Цирке! Ну и дела…
– Я рад, Сергий, – сказал префект блондину, – что посылаю именно вас. Вы все люди проверенные, надежные, а мне, знаешь ли, меньше всего хотелось бы провала операции. Дакия – это такой клубок проблем! Там нельзя действовать грубо, напролом. Сколько уже лет прошло, а даки и геты всё равно очень болезненно переживают свое поражение…
– Я не думаю, что они все выступят против Рима, если кто-то развяжет Третью Дакийскую войну, – подал голос Сергий. – Многим куда спокойней спать под охраной легионов и ходить в термы, нежели ночевать у походных костров.
– Вот потому-то и не разгорается пока Третья Дакийская! – подхватил префект и оглянулся. – Гефестай! – позвал он. – Эдуардус! Долго вас ждать?
– Точно… – прошептал Луций. – Они…
– Мы уже идем! – прогудел бас, и в атрий вышел Гефестай – огромный загорелый человек, одетый в манере Сергия, разве что могучие плечи гиганта покрывала не куртка, а плащ из сукна.
Следом за великаном показался крепыш среднего роста, уплетающий ломоть сочной дыни. Он ел с таким аппетитом, с такими хлюпами, что даже глаза прикрыл.
– Если Эдик дорвется до бахчевых культур, всё… – сказал гигант. – И куда только влезает?
– Как говорил мой дед Могамчери, – жизнерадостно ответил Эдик, – когда рядом нет девушки, наслаждайся сладкой дыней!
Не слушая его, Сергий обратился к великану Гефестаю:
– А Искандер где?
– Сказал, что походит вокруг, обнюхается.
– Уже, – послышался спокойный голос, и из тени колонн вышел сухощавый эллин с длинными черными волосами, стянутыми на затылке в «хвост». На Искандере, единственном из четверки, была перевязь. И не один меч, а сразу два: пара длинных рукоятей торчала у него над плечами.
– Начнем! – сказал Марций Турбон с оттенком нетерпения. – Рассаживайтесь.
Сергий занял кресло-биселлу, Гефестай с Эдиком устроились на мраморном краю имплювия, а Искандер садиться не стал – прислонился к колонне и сложил руки на груди.
– Ну, обстановку в Дакии описывать не стану, – начал префект. – Прибудете когда, сами разберетесь. Скажу одно – тревожно в Дакии. Неспокойно. Даки-недобитки сбиваются в банды и шалят по окраине. Купцов грабят, на деревни нападают, у пастухов скотину угоняют. Но Оролес всех переплюнул – уже раза два нападал на наши каструмы! Видать, хотел оружием разжиться. Оролес – штучка та еще. Собрал, висельник, большую банду – полторы тысячи клинков, а то и две тысячи. Это серьезная сила…
– Подумаешь! – фыркнул Эдик. – У Децебала было двести тысяч. И ничего, справились как-то…
Марций Турбон усмехнулся.
– У Децебала было много золота, – проговорил он, – за него царь покупал оружие и платил наемникам. Если Оролес разживется золотишком, он поступит так же. И язиги, и роксоланы тут же наплюют на все договоры с нами и пойдут за Оролесом. А конница у этих варваров знатная, не хуже, чем у парфян!
– Так было ли в действительности золото Децебала, или мы пользуемся непроверенной информацией? – прямо спросил Искандер.
– Скорее всего, было, – серьезно кивнул префект. – Хотя почему – было? Есть! Есть золото, до сих пор лежит где-то в северо-восточном углу Венедских гор. Повторю всё, что знаю. В прошлом месяце из Египта вернулся главный жрец дакийского бога Замолксиса по имени Сирм…
…Сирм вышел на крутой берег и огляделся. Данувий. Река несла свои мутные воды к морю, отдаляя земли Дакии на милю. Сколько ила она уже пронесла мимо этих берегов, пока он жарился в далеком чужом Египте! Десять лет он провел с мудрецами Саиса, но каждый день вспоминал о своей холодной родине. Смотрел на Нил, а видел Данувий. Вот и свиделись.
Сирм был одет как любой эллин или фракиец, обитающий в Мезии, – в хитон и теплый плащ-химатий. Голову его прикрывал петас – широкополая шляпа из грубого сукна, а ноги были в обмотках, по обычаю пастухов. Некрасиво? Зато тепло.
Дунул ветер с севера, и жрец глубоко вдохнул. Воздух пах водорослями и чуть-чуть рыбой. Родные, незабвенные ароматы. Но если повернуть голову к западу, глаза колет гигантский римский мост, Понс Траянис, соединивший берега Данувия. Мост стоял нерушимо, твердо, он подавлял своей величиной, заявляя право Рима на левый дакийский берег и выказывая великую мощь империи.
Сирм сжал зубы и зашагал к мосту.
Великолепное творение Аполлодора Дамасского составляли две неравные части – с правого, мезийского берега до маленького островка посреди данувийских вод, где серела камнем крепость Понтис, тянулись шагов на триста деревянные пролеты, а сам Траянов мост начинался у северной крепостной стены. Оттуда Понс Траянис уходил через реку к Дакии – двадцать могучих быков, каждый высотою в сорок локтей, держали настил, вымощенный кирпичом, сходясь сводами, и поднимали еще выше каменные арки на входе и выходе с моста.
Хмурый первосвященник зашагал по предмостью, оглядываясь, и вдруг на душе у него потеплело – деревянный мост был разборным. Значит, не так уж прочно засели в Дакии римские псы! Боятся «петухи», что прихлынут дакийские сотни и пойдут в набег.
– И пойдут!.. – прошептал Сирм, словно клятву дал.
Он быстро одолел Понтис и поравнялся с замостовой площадкой. Дозорный с наблюдательной башни протрубил в рожок. Из караульни вышел легионер и распахнул ворота, окованные медными листами. На Сирма он даже не взглянул.
Жрец миновал башню-арку и пошагал с краю, боязливо косясь на крутящуюся внизу воду, шумно обтекающую каменные устои моста. Громадные опоры живо напомнили Сирму пилоны египетских храмов – те были такими же высокими и массивными.
– Великий Замолксис! – пробормотал он и поежился. Зябко было первосвященнику. И страшно – этот нескончаемый Понс Траянис подточил его веру в победу.
Пройдя под концевой аркой, жрец остановился и обвел глазами предмостные укрепления. Две квадратные крепости-кастеллы в тридцать локтей высоты соединялись кирпичной стеной толщиною в шесть футов, усиленной дюжиной башен-бургов. Дорога с моста выходила из узких ворот главной кастеллы и шла между военным лагерем Дробета и канабом, разросшимся в немалый городишко.
Целая армия нужна, чтобы взять мост, и еще не факт, что штурм будет удачным. «А зачем нам штурмовать Понс Траянис?! – неожиданно развеселился Сирм. – Придет зима, Данувий покроется крепким льдом, и даки перейдут на тот берег в любом месте!»
Кривя губы в злой усмешке, жрец Замолксиса прошагал до канаба и свернул на прямую и ровную Декуманус Максимус. Улица привела его к маленькой священной роще, чудом уцелевшей в последнюю войну. В глубину рощи уводила аллея, вымощенная камнем, она упиралась в ворота небольшого храма Замолксиса – римляне не мешали дакам молиться своим богам. Чем бы варвары ни тешились, лишь бы за мечи не брались…
Подняв посох, Сирм постучал в ворота. Гулкий звук разнесся по храму. Не скоро створка ворот отошла в сторону, и наружу выглянул плешивый боязливый человечек лет пятидесяти, в белом жреческом одеянии до пят и с золотым обручем на голове, смешно обжимающим скобку седых волос.
– Кто ты, путник? – спросил он. – И чего ищешь в святом месте?
Сирм усмехнулся и выговорил весомо:
– Меня зовут Сирм сын Мукапиуса, я первосвященник Великого Замолксиса и сыновей его Кабиров!
Жрец в страхе выпучил глаза.
– Н-нет! – выдавил он. – Сирм умер!
Первосвященник молча задрал полу плаща и продемонстрировал жрецу запястье. На загорелой коже проглядывала татуировка – волкоголовый дракон сплетал длинное тело в кольца и щерил клыки.
– О-о! – расширил глаза жрец, порываясь пасть на колени.
– Эту метку оставил мне мой отец, – гордо сказал Сирм. – Он удалился на поля Кабиров, но я остался. И доведу дело его до конца.
– Да будет милостив к нам Величайший Безымянный! – молитвенно прошептал жрец. – Входи, о Сирм, будь хозяином в моем доме.
Войдя, первосвященник снял петас, обнажив коротко остриженную голову.
– Меня зовут Скорий, – говорил жрец, шагая впереди нежданного гостя, – еще великий отец твой Мукапиус поставил меня сюда, и я сберег рощу. И храм тоже в целости!
Обернувшись, он удивленно воскликнул:
– А где твои волосы?
Сирм усмехнулся и погладил ладонью седую щетину на макушке.
– Я жил в Египте, – объяснил он, – а у тамошних жрецов в обычае брить голову. Не выделяться же.
– Ясненько, ясненько, – закивал Скорий и засуетился: – Сейчас принесу что поесть!
Стол он накрыл в личных покоях – небольшой комнате с огромным камином и маленькими оконцами, заделанными слюдой.
– Такую комнатушку, – болтал настоятель храма, – легче протопить. Охапки дров мне хватает на весь день!
Смахнув пыль со стола, он расставил миски и чашки. Яства были обычными, без изысков – просяная каша, кусок вареной кабанятины, старое сальтензийское вино и, на закуску, соленый фундук.
Сирм набросился на еду, словно хотел насытиться за все десять лет воздержания – где бы он попробовал такое в Египте?
– Зачем ты вернулся, Сирм? – негромко спросил Скорий. – После смерти Мукапиуса ты стал главным жрецом, римляне долго искали тебя, за твою голову была назначена награда… Разве не страшно тебе?
– Страшно, – согласился сын Мукапиуса. – Но я не потому удалился в Египет, что меня гнал страх. Мне ли бояться смерти? Мне, ходившему по краю рядом с отцом и Децебалом? Нет, я просто опустил руки тогда, ибо не видел просвета и не имел надежды. Даки или погибали, или попадали в рабство, или становились на сторону римлян. И с кем мне было выступать против владычества Рима? Кого звать? – Сирм мрачно покачал головой и продолжил: – Все десять лет я выходил на пристань Саиса и расспрашивал купцов, как тут у вас дела. И десять лет подряд меня успокаивали, говорили, что в Дакии «все спокойно», – одних разбойников-даков умиротворили, а другие – и даки, и геты, и буры, и карпианы, – покинули свои земли, ушли за Пирет, в Пустыню гетов или к берегам Гипаниса. Капля за каплей уходила и моя надежда, когда вдруг я услышал новость. Фракийский купец поведал ее мне. Дескать, появился в Дакии некий Оролес, называет себя наследником Децебала, собирает воинов, дерзает нападать на военные лагеря римлян. И надежда вновь переполнила меня! Ах, думаю, услышал Замолксис мои молитвы, послал Дакии спасителя!
Скорий заерзал, смущенно покряхтывая.
– Вообще-то, «свободными даками», что скрылись за Пиретом, правит Тарб, – осторожно заметил он. – Оролес сын Москона – всего лишь военачальник Тарба, его правая рука. И потом… Оролес дерзок, это правда, но он нападает не только на римлян… От него стонут все – от Бурридавы до Напоки.
– А что же делать? – горячо сказал Сирм. – Как ему быть? Разве можно собрать армию, никого не потревожив? Я для того и прибыл, чтобы помочь Оролесу вернуть любовь даков! Согласись, Скорий, если бы Децебал действовал так же, как Оролес, римляне давно бы овладели Дакией. Ибо кто поддержит царя, грабящего свой народ?
– У Децебала было золото… – решился вставить настоятель.
– О! – восхитился Сирм и выставил палец. – Золото! А тебе известно, Скорий, что не все сокровища Децебала обогатили римлян?
– Ну-у… Я слышал о тайнике на горе Когайнон, но никто не знает, где это… Дорога на Когайнон была ведома одному лишь Мукапиусу…
– И мне! Я лично провел на Когайнон три воза с золотом. Его там, если мерить по весу, потянет на хорошего быка! Со мною были рабы-землекопы, охрана и сам царь. Рабов убили, их трупы схоронили вместе с кладом. Охранникам я скормил отраву. Царь мертв. Один я знаю тайну Когайнона! И я готов открыть ее Оролесу или Тарбу, мне все равно. Лишь бы новый царь поклялся, что употребит золото на пользу дакам! – Внезапно изменив тон, Сирм деловито добавил: – Ты должен помочь мне в этом.
– Я?! – изумился Скорий и побледнел. – Д-ды… Да к-как же… Конечно, парни Оролеса з-заглядывают ко мне тайком, но…
Сирм навалился на стол и вперил в Скория немигающие зрачки.
– Тебе нужно будет встретиться с людьми этого сына Москона, – раздельно проговорил первосвященник, – и предложить сделку: мы ему золото, он нам – борьбу с Римом! Золото Когайнона будет теми дровами, из которых возгорится война! Оролес купит оружие и наймет сарматских конников, он будет платить дакам за продовольствие, и те сами станут помогать ему – прятать раненых бойцов, сообщать важные новости, вредить римлянам по-всякому!
Скорий растерянно водил ладонями по столу.
– Я попробую… – промямлил он и вздохнул обреченно. – В священной роще есть дуб, – добавил жрец бодрее, – а в нем дупло. Время от времени посланец Оролеса оставляет в нем записку – просит разузнать что-то, передать кое-кому пару слов… Ответ я оставляю там же…
– Пиши! – приказал Сирм. – Пиши про золото, только не упоминай мое имя. И чтоб сразу положил в дупло! Время не ждет, осень на дворе. Если зарядят дожди, дороги развезет. Действуй, брат!
Оставив вечером записку в дупле старого дуба, утром Скорий ее не нашел. После заката Сирм погнал жреца проверить «почтовый ящик», и тот обнаружил ответ – неизвестный назначил встречу в таверне «Мешок гвоздей». Делать нечего, Скорий закутался в химатий и отправился на встречу.
Таверну срубили из дерева на окраине канаба, выстроив в два этажа, подняв над входом навес на столбах. Ветер задувал, кроя лужи рябью, проникая под плащ и вызывая сочувствие к одиноким странникам в ночи. Все окна таверны были прикрыты ставнями, в щели сочился желтый свет, говоря о тепле и уюте.
Озябший Скорий бегом одолел ступеньки и отворил тяжелую дверь. За порогом он увидел длинный зал с низким потолком, подпертым резными столбами. Пол был посыпан резаной соломой, за длинными столами сидели местные выпивохи, держась подальше от парочки загулявших легионеров, громко гогочущих, пьющих вино и догрызающих жареного гуся. И куда в них только помещается.
Повертев головой, Скорий приметил хозяина таверны, курчавого горбоносого эллина с хищным взглядом и серьгой в ухе.
– Уважаемый, – обратился к нему жрец, – мне нужен Бицилис…
– Ага! – буркнул кабатчик. – А сам-то ты кто будешь?
– Скорий меня зовут.
Хозяин покосился на римлян, наклонился к уху жреца и сказал:
– По лестнице поднимешься на второй этаж. По коридору налево, последняя дверь.
Скорий мелко закивал и поспешил наверх. За последней дверью по левой стороне он обнаружил небольшую комнатенку с одним окошком, задернутым промасленной тканью. Всей обстановки – стол да стулья. В углу горел камин, испуская волны тепла. В комнате находились двое – коренастые, с лицами цвета седельной кожи. То ли загорели так, то ли примесь сарматской крови осмуглила кожу. Волосы у обоих были длинные, слипшиеся в сальные сосульки, головы – покрыты войлочными колпаками. Пахли коренастые потом, пылью и дымом.
– Я – Бицилис! – сообщил один из них, с рассеченной бровью. Бровь срослась неправильно – одна половинка ее поднималась выше, другая ниже. – Зачем звал?
Скорий боялся обоих, но вскинул голову и отважно заявил:
– Мы хотим помочь Оролесу стать настоящим царем…
– Кто это – «мы»? – перебил его товарищ Бицилиса с перебитым и скривившимся носом. Дышал он с громким сопением, а голос имел гнусавый.
– Это неважно! – отрезал жрец. – Слушайте и передайте Оролесу. Если он хочет править Дакией, то его долг – изгнать римлян. Оролес отважен, но одной смелости мало, нужно золото. Мы знаем, как пройти к горе Когайнон. Там есть святилище Замолксиса. В нем царь Децебал спрятал свои сокровища. Мы поможем Оролесу овладеть ими…
– Ага! – осклабился Бицилис. – Так и передадим! А теперь давай подробнее. Как туда пройти? Где та гора? Как найти схрон?
– Этого я не знаю, – помотал головой Скорий.
– Не знаешь? – ласково спросил Бицилис. – Или не хочешь сказать?
– Да я бы сказал, – вяло запротестовал посланник Сирма, – но…
– А ты и скажешь! – сипло сказал дак с перебитым носом.
Вдвоем с Бицилисом они подхватили Скория и опрокинули его на стол. Жестоко выгнув жрецу руки и ноги, они прикрутили их веревками к точеным ножкам. Бицилис рывком сорвал со Скория химатий и разодрал тунику, обнажая хилое тело.
– Что вы… – задыхаясь, выдавил настоятель храма. – Как… Я же…
– Я же, ты же… – пробурчал Бицилис и шлепнул Скория по бледной коже живота. – Так где, ты говоришь, золото?
– Не… Не знаю я… Я…
– Ролес! – негромко позвал Бицилис, снимая с себя колпак.
Сипя и булькая носом, Ролес подошел к камину и черепком подобрал несколько угольев. Приблизившись к Скорию, он ловко опрокинул угли жрецу на живот и придавил сверху черепком, чтобы те не раскатились.
Несчастный посланник закричал, и Бицилис тут же запихал ему в рот колпак. Жрец извивался, тараща глаза, мыча и покрываясь потом. Потянуло горелым.
Ролес убрал черепок и грубой, мозолистой ладонью смел угольки. Бицилис вытащил колпак у Скория изо рта.
– Так как нам пройти к горе Когайнон? – спокойно спросил он.
– Да не знаю я! – страдающим голосом проныл жрец. Слезы полились у него из глаз, мешаясь с потом.
– Упорный! – весело сказал Ролес.
– Упертый, – поправил его Бицилис и сунул колпак обратно, затыкая Скорию рот. – Давай.
– Левую? – деловито спросил Ролес. – Или правую?
– Да какая разница.
Ролес пересыпал красных углей из камина на бронзовую жаровню, наложил сверху щепочек. Маленький костерок разгорелся, и дак подсунул жаровню под левую руку Скория. Языки пламени лизнули ладонь. Пальцы резко растопырились, жрец замычал, задергал головой, выгнулся дугой. Но даки вязали крепко. А рука горела, чернея на глазах…
Фарнакион сын Неоптолема, хозяин таверны, сидел в предпоследней комнате слева по коридору. От помещения, в котором Бицилис с Ролесом пытали Скория, его отделяла тонкая перегородка, плетенная из ивы и обмазанная глиной, – через нее доносился даже шепот.
Фарнакион удобно устроился в кресле. Прислушиваясь, он старательно карябал на папирусе признательные показания Скория. Порою, когда крики жреца срывались в визг, сын Неоптолема морщился и качал головой с неодобрением. Очередной вопль неожиданно оборвался, сменившись хрипом, – и все стихло.
– Сдох, что ли? – донесся разочарованный голос Ролеса.
– Готов, – подтвердил Бицилис.
– Проклятие! Совсем народ выродился, потерпеть уже не может. Только начнешь – и всё уже!
– Старый он, здоровье не то… Ладно, уходим.
– А этого куда?
– Можешь с собой взять…
– Шутишь?
– Пошли, нам еще ехать и ехать…
Хлопнула дверь, тяжелые шаги прозвучали ясно и отдалились, приглохли. Заскрипели ступени лестницы.
Фарнакион дописал послание, свернул папирус, сунул его в деревянный тубус и задул свечу.
Таясь, он выглянул в коридор. Никого. Толкнув дверь в комнату, ставшую пыточной, эллин отшатнулся.
– О Зевес! – пробормотал он. – В головешку превратили. Ну и здоров был старикашка!
Качая головой, Фарнакион спустился вниз.
– Архелай! – кликнул сын Неоптолема вороватого помощника. – Остаешься за меня! Я скоро…
Закутавшись в плащ, эллин вышел на улицу и торопливо пошагал к каструму. На западных декуманских воротах должен дежурить Марк Лициний Итал, ему выходить с четвертой дневной на первую ночную стражу.
Фарнакион подошел ближе к караульной башне и позвал:
– Ма-арк! Эй!
Две башни зажимали ворота между собой. На балконе левой башни появился легионер. В правой руке он держал копье-гасту, левая сжимала факел. В вихрящемся свете были видны бронзовые нащечники и высокий налобник. Надменные складки бугрились в уголках губ.
– Это ты, Фарнакион? – прогремел хриплый бас.
– Я, Марк!
– Эй, Ювений, Леллий! Пропустить!
Фарнакион быстренько проскользнул в приоткрывшуюся створку окованных ворот и поднялся на башню. Марк Лициний Итал, примипил Седьмого Клавдиева легиона, обернулся к Фарнакиону и недовольно спросил:
– Принцепса тебе? Фарнакион молча поклонился.
– Сейчас он подойдет.
На лестнице загремели шаги, и в караулку вошел, пригибая голову, принцепс претории Цивика Цереал, крупный мужчина, круглолицый, с широкими покатыми плечами борца.
– Почему не в обычное время? – проворчал он, зыркая на Фарнакиона.
– Важные и срочные новости! – поклонился кабатчик.
– Юпитер и Фортуна! И что надо?
– Срочно отправить письмо!
– Куда? В Сармизегетузу?
– Нет, в Рим!
– Что-о?! Кому?
– Префекту претории лично.
– Ты серьезно, Фарнакион?! Кабатчик поклонился и пробормотал:
– Светлейший просил сообщать обо всем важном немедленно.
Принцепс только головой покачал. Самому префекту.
– Леллий! – рявкнул он.
На пороге нарисовался легионер в сверкавшем панцире.
– Немедленно найти Квинта Помпедия Фалькона! Пусть седлает коня и берет подсменных!
Леллий молча ударил себя кулаком в грудь и вышел.
– Кокцей! Олова, живо!
Не успела кончиться вода в клепсидре, а гонец уже скакал по дороге в Рим.
– Вот так, – хмуро сказал префект претории. – Ни Оролес, ни Тарб пока не знают, где золото, но остается Сирм.
– Всё ясно, – кивнул Сергий. – Значит, наше задание таково: мы прибываем в Дакию и пытаемся найти золото прежде Оролеса. Так?
– Так! – кивнул Марций Турбон. – Не будет золота – не будет и войны! Это главное. Письма к наместнику Дакии я уже накатал, возьмешь у корникулярия. Это – на крайний случай. А вообще, постарайтесь не светиться. И вот еще что. В Египте вам помогали ваши рабы… Их у вас четверо?
– По одному на каждого, – улыбнулся Сергий.
– В Дакию поедете одни, – жестко предупредил префект.
– Одни так одни. Когда выезжать?
– Чем скорее, тем лучше!
– Значит, завтра с утра и отправимся.
Луций насторожился. Он видел голову префекта, видел Сергия и Гефестая с Эдиком. А где же Искандер? Он же стоял у колонны!
– Какая крупная птица гадит на крышу! – раздался вдруг насмешливый голос.
Гладиатор мгновенно перекатился на спину и выхватил нож. На фоне закатного неба обрисовался четкий контур человеческой фигуры с двумя рукоятями мечей за плечами. Стриганув ножом наискосок, Луций сделал новый перекат и вскочил. Свистнуло лезвие меча, распарывая его тунику и царапая кожу. Он отпрянул и бросился бежать. Сандалии скользили, и Эльвий мимолетно позавидовал Тиндариду, обутому в мягкие полусапожки. Вон как подкрался! Даже тени звука не уловило ухо!
Не оглядываясь, чтобы не полететь с крыши, Змей пробежал по гребню до второго внутреннего двора – перистиля. Внизу блеснула вода имплювия. Гладиатор съехал вниз, до самого края, оттолкнулся и прыгнул в бассейн. Прохладная вода погасила удар. Луций Эльвий распрямился и пружинкой выскочил из имплювия. Метнулся в портик, слыша беготню и крики за спиной, шарахнулся от черной фигуры, поднимающей меч, и с разбегу, рыбкой, вылетел в окно, решетки которого, по теплой погоде, не были закрыты. Что было за окном, он не знал, но надеялся, что не каменные плиты.
Змей упал на дорожку, посыпанную гравием. Перекувырнувшись, он подскочил и бросился бежать к ограде.
– Отжимай его! – азартно вопил сзади Эдик. – К забору, к забору!
– Слева заходи! – вторил ему бас Гефестая. – Се-режка-а!
– Эй, стой! Поймаю – хуже будет!
«Поймай сначала!» – мелькнуло у Луция. На высокую ограду он буквально взлетел – и мягко соскочил по другую сторону. Пронесся по парку соседа Марция Турбона и выскочил на улицу, полную народу. Луций Эльвий тут же сменил бег на неспешный шаг – и растворился в толпе, как птица в стае.
В особняк сенатора гладиатор вошел с черного хода, через позеленевшую бронзовую калитку. Калитка подалась туго, ржаво взвизгивая, и Луций шагнул на прямую дорожку, вымощенную плитками мрамора. По сторонам, словно почетный караул, выстроились прилизанные кипарисы. Эльвий передернул плечами – он не любил эти деревья. Почему? Может, потому, что кипарисы не шумят под ветром?..
Дорожка расширилась до аллеи и вывела к виридариуму – открытой галерее, выходящей в парк. Под ее арками горели масляные светильники на узорных треножниках. Над Римом повисли синие сумерки, и желтое пламя словно сгущало тьму вокруг, освещая мозаичный пол галереи, выделяя белую субселлию – скамью, покрытую тирским пурпуром. На ней сидел, развалясь, хозяин дома. Элий Антоний позволил себе небрежность в одежде: встретил клиента, будучи в тунике. Туника выглядывала из-под теплого плаща – сенатор зябко кутался в него, постоянно подтыкая и натягивая.
– Что скажешь? – подался он вперед, едва завидев Луция.
«Эге. – подумал тот, – а превосходительному-то неймется!»
– Я присутствовал при беседе, – заговорил гладиатор, оглядываясь. Присмотрев биселлу – кресло с двумя сиденьями, – он устроился на нем, раскинув руки по гнутой спинке, и продолжил: – Марций Турбон собрал четверку редких головорезов и шлет их в Дакию.
– За золотом? – нетерпеливо спросил сенатор.
– За ним. Несколько возов золотишка – запас что надо! Но где царь Децебал устроил схрон, префекту претории неведомо. Вот он и шлет этих… опасных. Завтра с утра выезжают.
– Отлично! – бодро сказал патрон и нервно потер ладони. – Не откажешься проехать в ту же сторону?
– В Дакию? – удивился Луций.
– Туда! Я заплачу, не обижу. Эльвий поскреб в затылке.
– Мне тоже золото искать? – уточнил он.
– Пусть ищут преторианцы! – отрубил Элий Антоний. – А ты тихо следуй за ними. Вот найдут они золото – тогда только и действуй. Хочешь – убей их, хочешь – просто обдури, мне всё равно, лишь бы золото Децебала попало в мои сундуки! Тебя я знаю, Змей, потому и посылаю. «Опасные» тебя не испугают, а к золоту ты равнодушен. И – главное! С тобой поедет мой сын.
– Гай?! – изумился Эльвий. – Клянусь Юпитером, вот это новость! Пожалей мальчика, превосходительный! Он капризен, как девушка, он изнежен и слаб! Его руки предпочитают мечу и веслу стило и гребень!
– Вот поэтому я и посылаю его с тобой, – сказал Элий Антоний с напором. – Гаю давно пора стать истинным мужчиной, а с тобой он живо повзрослеет! Да и не в этом дело, Луций. Дакийское золото мне действительно нужно, понимаешь? Очень и очень нужно. Такое дело кому попало не поручишь, а уж родному сыну я довериться могу. А вот и наш латиклавий! – вскричал он.
На террасу выбрался молодой человек с прилизанными волосами, высокий, с широкими костлявыми плечами и длинными жилистыми руками. На нем были шлем с белым гребнем, стальной панцирь-торакс с искусной золоченой чеканкой и шпоры на сапогах. Поверх торакса Гай небрежно повязал белый шарф «кандидата в сенаторы». Холеное лицо трибуна-латиклавия выражало скуку.
– Септимий сказал, чтобы я нашел тебя, – выговорил он, растягивая гласные.
– Да, сын, – сдержанно сказал сенатор. – Познакомься, – усмехнулся он, – это Луций Эльвий, гладиатор, он же Змей. Завтра утром вы с ним отправитесь в Дакию.
– Ты так думаешь? – слабо улыбнулся Гай.
– Я так знаю! – рявкнул сенатор. – Оставь свои замашки и слушай! Твоя задача – найти в Дакии сокровища Децебала и овладеть ими. Иначе тебе никогда не стать сенатором! Ты проведешь остаток своих дней на нашей вилле в Далмации, питаясь хлебом, сыром и кислым вином. И не потому, что будешь наказан! – Сенатор отдышался и договорил уже спокойно: – Мы разорены, сын. У нас миллионные долги. Знаешь, почему я вчера не заседал в курии? Потому что моя единственная тога уже серая от грязи, а платить фулонам за стирку мне нечем!
– Всё так плохо? – пролепетал Гай.
– Всё гораздо хуже, – проворчал Элий Антоний, – но я и так наговорил лишнего. Поэтому езжай и найди золото. Луций всё знает, слушайся его во всем.
– Я?! Его?! – оскорбленно воскликнул Гай. – Трибун будет подчиняться какому-то гладиатору?
Сенатор недобро усмехнулся.
– Сын, – сказал он, – из тебя трибун, как из меня танцовщица. А Змей – гладиатор первого палуса. Он свободный гражданин, победивший в тридцати девяти боях!
– В сорока, – скромно заметил Луций.
– Тем более. Ты все понял, Гай? Растерянный трибун-латиклавий кивнул.
– И скоро ехать? – спросил он плаксиво.
– Завтра! – отрезал сенатор. – Отправитесь на рассвете. Гадания были успешны, а Фортуне я принес обильные жертвы. – Посопев, он добавил миролюбиво: – Не переживай так уж сильно, Гай. Ты отправишься в Дакию, как легат, в «вольное посольство». Тебя будут сопровождать четыре ликтора – Луций, Бласий, Рубрий и Тиций. Как только прибудешь в Сармизегетузу, сразу ступай в службу наместника – пороешься в документах. У тебя будут полномочия, проверишь состояние дел с верованиями варваров. Ищи любую нить! Узнай, где стоят или стояли храмы этого их Замолксиса… или Залмоксиса? Ну, что-то в этом роде. Ищи следы золота! И помни, Гай, – или ты вернешься с богатством, и тогда тебе обеспечена блестящая будущность, или мы с тобой переедем в самую занюханную инсулу, куда-нибудь в вонючую Субуру, и будем побираться, как последние пролетарии! Ты всё понял, Гай? Тебе я доверяю наше будущее!
– Постараюсь оправдать доверие. – уныло промямлил Гай.
