Глава 12, в которой одни Олега славят, а другие мечтают повесить
1
Вест-Индия, остров Сент-Кристофер
Флотилия де Каюзака несколько отклонилась к югу, выйдя к Барбадосу.
Тамошний английский губернатор, чувствуя себя на птичьих правах и боясь даже тени коварных испанцев, сильно перепугался, увидав на рейде французские корабли.
Он быстро пришёл в себя, когда понял, что страху нет, то не король Филипп послал своих головорезов вразумлять англичан.
Ну и слава Богу…
На радостях губернатор и провизии уделил французам, и водой свежей снабдил.
Снасти поизносились? Берите, у нас ещё есть!
Парус лопнул в пути? Починим! А хотите, новый дадим?!
Передохнув, флотилия де Каюзака двинулась на север, к Сент-Кристоферу.
Можно себе представить торжество, с которым д’Эснамбюк высаживался на острове!
Он прибыл с новыми переселенцами (читай — новыми работниками на плантациях), а за спиной его грозно маячили пушки эскадры. Знай наших!
Надо ли говорить, что Эдварду Уорнеру пришлось кисло?
Правда, Жан де Баррада, сьер де Каюзак, не показал себя жёстким и беспощадным карателем, хоть и потребовал грозным голосом вернуть французам отобранные у них земли.
Уорнер злобствовал, оставаясь один, приторно улыбался и юлил на встречах с де Каюзаком.
И тянул, тянул время, дожидаясь, когда же король Англии пришлёт корабли в подмогу, дабы посчитаться с лягушатниками. Но горизонты были чисты…
Де Каюзак ждал долго.
Неделя прошла, а ответа на его ультиматум не поступило.
Вторая пошла, и тут терпение у генерала флотилии лопнуло — Жан де Баррада решил действовать.
«Труа Руа», «Нотр-Дам», «Интендант» и «Дофин» с «Эглом» объявились на рейде Форт-Чарлза, где стояли пять английских флейтов.
Никто уже точно не скажет, кто первым открыл огонь, хотя колонисты уверены, что первые выстрелы по французской флотилии сделали орудия форта.
А тут и британские корабли поддержали сухопутных канониров.
И пошла веселуха…
Чуть ли не тридцать человек скосили английские ядра на «Дофине», разрывая человеческие тела и ванты с одинаковым успехом и лёгкостью.
Пострадали не только простые моряки, пушкари и младшие офицеры — ядро снесло полголовы самому капитану Мориньеру-Понпьеру, старому пирату, славному своими победами.
За три часа сражения флагман потерял всего четырёх матросов, зато дыры в борту зияли такие, что даже в лёгкое волнение вода станет захлёстывать в трюм.
На «Интенданте» полегло десять человек, но «Дю-мэ» с «Ломбардцем» доказали, что не зря хаживали в Вест-Индию, устраивая корсарские набеги, — французские пушки стреляли метче, а палаши были острее.
Лишь один английский корабль сумел уйти, остальные легли на дно или сдались на милость победителя.
Всё, карты Эдварда Уорнера были биты.
Следующим утром к борту «Труа Руа» причалила барка Уорнера с белым флагом. И что бы вы думали?
Англичанин с непристойным нахальством выразил своё «фи!» Дескать, что это за стрельбище?
Как можно применять грубую физическую силу к мирным английским плантаторам?
Де Каюзак, смягчивший свой нрав за ночь, не стал грозить Уорнеру виселицей, а снова потребовал по-хорошему вернуть захваченные земли французам.
Тот стал ныть, что сам-де ничего решать не может, нужно-де послать корабль в Лондон, пусть король сам решает, как тут быть, а он человек маленький.
Надо полагать, Жан де Баррада снова рассердился, и Уорнер не стал дёргать тигра за хвост, смирился — и попросил отсрочки в пять дней.
«Жду вашего ответа до завтрашнего утра!» — ответил де Каюзак.
Что было делать Уорнеру? Английские корабли так и не появились…
И утром он принял все условия ультиматума.
И новый договор подписал, и даже выпил с де Каю-заком за здоровье королей.
А де Баррада, радуясь, что не нужно применять крайних мер, изгоняя англичан с острова, устроил салют из пушек…
2
Новая Испания, Эспаньола
И оба моста, перекрывавшие Каньон-дель-Оро, и хижины для невольников, и здания гарнизона — всё сгорело, всё превратилось в угли.
Зато мути в реке поубавилось — сырая золотоносная порода сохла в желобах, а течением сносило осадок.
Убитых корсарами стражников и растерзанных индейцами надсмотрщиков никто не хоронил, а разве сами испанцы предавали земле истребляемых краснокожих? Каков привет, таков ответ.
Таино раздели убитых догола, изъяли из домов всю одежду и посуду, одеяла и скатерти, кувшины, медные кастрюли, лопаты, оружие, даже кнуты, которыми их лупцевали испанские «вертухаи», — пригодятся в хозяйстве.
Половину испанских лошадей индейцы запрягли в телеги — надо же как-то добро вывозить! — а остальных навьючили.
Всё равно кавалеристов среди краснокожих не водилось.
Но воинственный настрой был.
— Благодарю тебя, Длинный Нож, — сказал Гуанакачири. — Теперь мы иметь свобода и оружие. Мы делать путь на север. Там быть рудник, где наши братья добывать серебро для ненасытные испанские собаки. Мы открывать ворота… Неведомо, сколько успеть проживать, но умру я свободным! Прощай, Длинный Нож!
— Прощай, Гуанакачири. Удачи!
Индейский обоз, иначе не скажешь, медленно попылил по дороге на юг. Там, на расстоянии двух лиг отсюда, имелся поворот на тракт до серебряного рудника «Милагроса».
— Ёш-моё… Национально-освободительное движение… — пробормотал Быков, глазами провожая карету, «прихватизированную» тайно.
— Это ненадолго, — вздохнул Пончик. — Мало их совсем, перебили… Угу.
— Наш краснокожий брат Гуанакачири всё сказал верно — про то, как жить и помереть.
— Ты прав, мой бледнолицый брат, — усмехнулся Олег. — Возвращаемся. Своё дело мы сделали, хорька в испанский курятник запустили. Есть идея наведаться на плантации в Магуану — это равнина за горами, отсюда к югу. Там тоже индейцы пашут. Навели мы шороху в горнорудной промышленности? Наведём и в сельском хозяйстве. Только уже все двинем разом! Едем.
Подбодрив коня пятками, Сухов подумал, что надо будет обязательно задержаться на часок в Сан-Фернандо-дель-Сибао…
Отдалились они от букана изрядно, поэтому ночь решили провести в лагере у истока какой-то местной речки — и чистая вода под боком, и трава для коняшек, и видно всё далёко, незаметно не подберёшься.
Поев жареного мяса со свежими тартильями, которыми его щедро одарила сеньора Консуэло, Олег удалился подальше от костра, на свежий воздух, в темноту.
Негоже долго пялиться в огонь, для воина это может кончиться плачевно — подкрадётся враг, да и всадит тебе железяку в пузо, а ты даже лица его не разглядишь, со свету-то.
Застя огонь костра, воздвигся Быков.
— У вас свободно? — шаркнул он ботфортом.
— Присаживайтесь, — улыбнулся Сухов.
Ярослав, кряхтя, развалился на травке.
— Лежи спокойно, не ёрзай, — послышался голос Пончика, — а то всех этих… сколопендр распугаешь. И паучков. Угу. Они тут ма-ахонькие, еле на ладони помещаются. Пусти их погреться к себе на волосатую грудь!
— Чего это — волосатую? — оскорбился Быков. — Ёш-моё! Вот что за человек! Лишь бы ему ближнего ущучить!
— Да, такой я, — самодовольно сказал Шурик, присаживаясь. — Коварный, однако.
— Шибко-шибко коварный чукча.
Пончик не стал отвечать, посчитав, что надо быть выше этого.
А если честно, то просто лень ему было.
— Слушай, Олег, а о чём это вы там шушукались со старейшиной?
— A-а! Чёрт, я и забыл совсем. В общем, я теперь точно знаю, где нам искать изумруды. Каонобо рассказал. Он, оказывается, не тиано, а муиск. Или чибча, не знаю, как правильно.
— Ух ты! — заёрзал Быков. — Как интере-есно…
— Что тебе интересно? — агрессивно спросил Пончик. — Лично мне ничего не понятно! Какие, к чёрту, чибчи, миски?
— Чукча ты наш, — печально сказал Яр. — И чему тебя только в школе учили?
— А мы этих… мисок не проходили!
— Самообразованием надо было заниматься, — проговорил Быков назидательно, — книжки читать.
— Помолчал бы уж! Чтец…
— Ладно, так и быть, развею мрак твоего незнания! — Яр повозился и сел. — Просто я этим интересовался когда-то, в ранней молодости (Пончик фыркнул). Джунглями, то бишь сельвой, индейскими пирамидами, путешествием Фоссета, этим его потерянным городом «Зет»… И Эльдорадо. В общем, картинка такая. По истории мы, в основном, учим параграфы про ацтеков, инков и майя, а ведь была ещё одна индейская цивилизация — Чибча! Чибча — это как бы общее название, как Эллада, а жили там индейцы-муиски, по-ихнему— «люди». Чибча находилась там, где позже провозгласят Колумбию, на высокогорных плато в Кордильерах, и на востоке, в Венесуэле как бы, в льяносах Ориноко.
— Именно на Ориноко нам и надо найти последний город муисков, — вставил Олег.
— Ну вот! Там были разные как бы царства, я их помню не все. Факата, Тунха, Гуатавита… Так вот… Индейцы там растили кукурузу, хлопок, батат и прочие огороды, плавили и ковали золото, лепили горшки, ткали, строили из камня дома и храмы, мосты и башни, дороги и тротуары, лестницы и заборы. Обычаи были хорошие у муисков. Например, священный бег. Его устраивали пару раз в году, например, на торжестве поклонения озёрам. Самыми интересными были состязания девушек в беге вокруг священного озера Гуатавита. Целые толпы индейцев глазели, как бегут обнажённые девицы, болели за своих, само собой, может, и ставки делали. Победительницу чествовал сам царь-сипа. Он надевал на бегунью шесть дорогих плащей и возлагал ей на голову этакую корону, вроде как на конкурсе красоты, золотую, в форме полумесяца.
— Я бы поглядел… — мечтательно проговорил Пончик и быстро поправился: — В смысле поболел! Угу…
— Мы верим, верим… — сказал Сухов. — А как там Эльдорадо поживало?
— Да ничего так поживало… Тут типичный случай «золотой лихорадки». В общем, дело было так. У муисков издревле обычай имелся посвящения в вожди. Тело касика, то бишь вождя натирали смолой и обсыпали золотым порошком. И вот он со всей свитой топал к горному озеру Гуатавита, весь блестит и переливается. Целая процессия образовывалась. На озере касик всходил на плот, а там уже куча всякого золота, изумрудов и прочей ювелирки, четыре жаровни с ароматной смолой… Плот выплывал на середину озера, касик бросал украшения в озеро, как дары богам, и сам нырял, смывая с себя золото. И становился вождём уже как бы официально. А на берегу песни, танцы, музыка, чича рекой… Праздник.
— А потом пришли испанцы, — пробурчал Шурик, — и всё накрылось медным тазом. Угу…
— Скорее уж золотым, — вздохнул Быков.
— А что там про потерянный город? «Зэ», кажется? Угу…
— «Зет». Был такой Персиваль Фоссет, подполковник или полковник, всё искал заброшенный индейский город в бразильских дебрях, обозначенный буквой «Зет».
— Почему «Зет»?
Быков наклонился к Пончику и приглушённо сказал:
— А чтоб никто не догадался!
— Да ну тебя! А серьёзно? Нашёл он чего или зря бродил?
— Кто его знает… Фоссет семь походов устроил, в последнем и сгинул. Правда, сам Фоссет искал город атлантов… Не кривись, Понч! Виноват я, что ли, если у человека такой бзик был? Он документу старинному поверил, вроде как португальскому. Там говорилось о том, как искатели сокровищ — их бандейрантами называли — обнаружили в сельве заброшенный город, будто бы со всеми признаками римской архитектуры. И тройная арка там была якобы, и площадь с чёрной колонной посередине, и портики, и колоннады, и барельефы… Город этот вроде как располагался где-то к югу от устья Амазонки. А ещё у Фоссета была статуэтка из чёрного базальта, сантиметров двадцать пять размером. Её он получил в подарок от сэра Генри Хаггарда, который купил сей артефакт где-то в Южной Америке, но она будто бы из Атлантиды была… В общем, тут в реальные факты столько вымысла намешано, что и не знаешь, чему верить.
— Слушайте! — оживился Пончик. — Вот ты говорил, тот город мис… муисков — на Ориноко. Это ж рядом совсем с Амазонкой! Может, это тот самый город «Зет» и есть?
— Ну, вообще-то, Ориноко протекает севернее Амазонки…
— Подумаешь! Никто ж точно не знает, где этот Фоссет бродил, верно? Угу… Взял да и забрёл к му-искам! А что? Разве не может такого быть?
— Это, конечно, вряд ли… — шибко почесал в затылке Быков. — Но кто ж их знает, этих муисков? Будем искать!
Несколько дней спустя Олег покинул букан, ведя корсаров за собою — всех, кто был с ним на палубе «Феникса».
Всё своё они везли с собой — припасы, оружие, золото с рудника, три или четыре длинных, тяжёлых ри-аты — аркана, плетённых из кожаных ремешков, и даже свёрнутый парус-блинд.
Ещё раз возвращаться к мателотам было бы неосмотрительно — случись погоня, и они наведут испанцев на букан, а это не есть хорошо. Да и не ближний свет, чай, туда-сюда мотаться.
Небось после нападения на Каньон-дель-Оро испанцы всполошились, губернатор дал, кому надо, втык, и Санто-Доминго напоминает сейчас растревоженный улей.
А ежели корсары, переквалицировавшись в гериль-ерос, нанесут ещё один удар, то приход испанских карателей обеспечен.
Что и требовалось доказать.
Отряд растянулся по тропе, почти каждый всадник вёл в поводу ещё одну, а то и две лошади — вьючную и запасную.
— Смотришь на карте, — бурчал Пончик, — остров-то совсем маленький! А вблизи — о-го-го! — ехать и ехать. Угу…
— Ну не пешком же идти, — резонно заметил Быков.
— В чём-то ты, конечно же, прав… — признал Акимов, с любопытством оглядывавшийся окрест. Он-то впервые покинул букан («Стал невыездным!» — уныло шутил Виктор).
С высоты последнего перевала открылась огромная равнина — густые леса перемежались с обширными травянистыми пространствами.
Что-то там темнело вдали, может, то и были плантации.
«Скоро увидим», — подумал Олег.
Днём позже корсары выехали к протяжённейшим полям сахарного тростника, принадлежавшим недавнему губернатору и президенту аудиенсии Санто-Доминго дону Антонио Оссорио.
Ныне Эспаньолой правил другой дон — Габриэль де Чавес-и-Оссорио, тоже далеко не агнец, но куда ему до предшественника!
Дон Антонио славился тем, что мог одной рукою, без передышки, забить насмерть индейского раба.
Теперь-то, конечно, силы уже не те, приходится всякие весёлые дела, вроде казней и пыток, передоверять своим надсмотрщикам и охранникам, а самому лишь наблюдать да подавать советы, как больнее прижучить краснокожих тварей.
Одно лишь беспокоило экс-губернатора — заполучить новых тайно на плантации становилось всё труднее и труднее.
Индейцев на благословенных берегах Эспаньолы совсем мало осталось.
Приходилось везти чёрных невольников из Африки, а они были не бесплатны, как индейцы.
Большой хозяйский дом, с толстыми белеными стенами, с гордыми альменас — зубцами по краю плоской крыши, устраивать которые было позволительно лишь родовитым грандам, — стоял на возвышении, в тени раскидистых деревьев.
Отсюда открывался замечательный вид на поля вокруг, прилежно засаженные сахарным тростником, кофе, ананасами, арбузами, табаком, маммеем, бататом, бобами и прочими плодами земли, чьё произрастание приносило доход.
Дон Антонио любил после сытного обеда уединиться на террасе, устроиться в плетёном кресле и созерцать зелёные ряды растений, смуглые спины согбенных рабов и высящихся надсмотрщиков в белых рубахах и широких шляпах, что расхаживали, подбоченясь, да постёгивали индейцев.
Ограды вокруг плантаций не стояло — убежать отсюда было делом трудным. У каждого из невольников на ноге звякали кандалы — цепью они были прикованы к тяжеленному чугунному ядру. Сделать маленький шажок цепь позволяла. Чтобы сделать второй, надо было подтягивать пудовую отливку.
А не поторопишься — плеть располосует тебе кожу.
Свист кнутов вызывал у хозяина асиенды добрую, ласковую улыбку…
…Сухов выехал на вершину высокого плоского холма с рощицей на вершине и подвёл коня к самой опушке.
Отсюда хорошо видна была и белая асиенда на зелёной возвышенности, и плантации, раскиданные вокруг.
— Как будем действовать? — поинтересовался Быков.
— Ты вестерны читал? — ответил Олег вопросом. — Смотрел, быть может? Как там бандиты нападают на ранчо? Вот и мы тем же манером…
— Шикарно! — вставил своё слово Виктор.
Сухов машинально кивнул.
— Мушкетёры!
Франсуа де Жюссак подъехал первым, за ним подтянулись Жак де Террид, барон де Сен-Клер, де Пюи-сегюр и прочие.
— Это самое, — сказал Сухов. — Охраны тут немало. Даже у надсмотрщиков при себе мушкет и пара пистолетов. Ходить с таким грузом по жаре — та ещё работка! Так что ваша задача — избавить бедняжек от их невыносимого существования. Распределитесь, приблизьтесь и перестреляйте этих кнутоносцев!
— Понято! — зловеще усмехнулся Франсуа. Особой жалостливостью к индейцам он не отличался, краснокожие ему были безразличны, но вот проредить ряды испанцев… Тут уж Хуанито Железная Голова рад был порезвиться вволю!
— Начинаем по моему выстрелу.
— Понято, командор.
— Диего! — подозвал Олег Мулата. — Ты займёшься охранниками. Не всеми, а теми, что с восточной стороны. Если среди них и остались настоящие бойцы, то они давно разленились. Ну вам же легче. Шанго! Это самое… Хватай своих и дуй во-он на те плантации. Если зрение мне не изменяет, там вкалывают чернокожие.
— Всё сделаю, Оле! — пророкотал негритянский принц.
— Ты только присматривай за ними, чтобы не разбегались, а держались кучей и слушались тебя. Иначе их просто перебьют поодиночке или потом уже переловят.
Осаи-Окото ударил себя в грудь здоровенным кулачищем и отправился освобождать представителей своей расы.
— Малыш Роже! Шекер-ага! Ксавье!
Раздав ЦУ, Сухов засунул за пояс пару пистолетов, а флинтлок взял в правую руку. Правя конём одной левой, он двинулся к асиенде.
Всё шло как надо, однако даже самые гениальные планы имеют дурную привычку не исполняться — мешает тот самый «туман войны», действия противника, которые нельзя предвидеть.
Когда Олег со своими объезжал сад, ему навстречу выехали конники, то ли возвращавшиеся с пастбищ, то ли направлявшиеся проведать скот.
Пастухи-вакерос и охранники, увидав перед собою чужих, растерялись на долю мгновения — и тут же схватились за оружие.
Сухов, проклиная этих верноподданных слуг, вскинул пистолет, поражая в упор ехавшего впереди усача.
Ни мушкетёры, ни мораны во главе с Шанго не вышли ещё «на исходные позиции», стрелять, подавая сигнал к атаке, было рано, но и грудь подставлять испанским пулям тоже не резон.
Расслышав выстрел из флинтлока, корсары бросились в атаку. Поднялась пальба с трёх сторон сразу.
Увернувшись от удара шпагой, Олег выхватил палаш, отбивая очередной выпад испанца с мордой в шрамах — тот ещё волк.
Фехтовать командору было недосуг, а посему он, бросив коня вперёд резким посылом, уколол лошадь испанца.
Та взбрыкнула, и шрамолицый еле удержал равновесие. Тут-то его и настиг палаш, врубаясь в шею. Готов.
Оглянувшись — вакерос полегли все, — Сухов крикнул:
— К асиенде!
Корсары взревели и пустили коней в галоп.
Олег одним из первых вынесся на террасу, где в огромном плетёном кресле восседал седой идальго, надо полагать, хозяин асиенды.
— Кто вы такие? — прокаркал он. — Как вы посмели явиться сюда? Вон!
— Заткнись, — вежливо посоветовал ему Сухов и пальцами тронул край шляпы: — Командор Олегар де Монтиньи, к вашим услугам. Можете звать меня Капитаном Эшем, я уже привык. Дон Антонио, я не ошибся? Немедленно прикажите своим людям сложить оружие, иначе мы перебьём всех! Ну, живо!
В этот момент послышалось звяканье и лязг.
Тяжело ступая, задыхаясь, на террасу поднялся измождённый тайно, с широкими костлявыми плечами.
Ядро своё он нёс в левой руке, напрягая жилы, а в правой сжимал пистолет.
Глаза его горели безумием, он шагал из последних сил, как зомби, получивший приказ колдуна.
Увидев дона Антонио, индеец ощерился, выказывая редкие обломки выбитых зубов, с трудом поднял пистолет и нажал на спуск.
Олег даже не подумал мешать человеку, имевшему священное право на справедливость и месть.
Пуля поразила идальго в живот, тот содрогнулся, белея лицом, но не умер — крепок был.
— Помочь? — Пончик глянул на Сухова.
Тот покачал головой.
— Обойдётся. Ребятки, взялись!
Заревев, засвистев, заулюлюкав, корсары разъехались и разбежались. Отовсюду слышны были выстрелы, крики ярости, страха и боли.
Через плантации, наперерез, бежали мушкетёры с саблями наголо. Кучка надсмотрщиков развила скорость немалую, но не учла силу ненависти — рабы падали им под ноги, чтобы задержать своих мучителей и обречь их на смерть.
Иные, словно метатели ядра, раскручивали свои оковы и били пудовыми шарами по ногам «вертухаям», ломая тем колени.
Некоторых надсмотрщики убивали, но остальные не отступали в страхе — злоба, клокотавшая в них, была излишне велика, такую не удержишь никаким запугиванием.
И мушкетёры настигли убегавших. В короткой, яростной схватке перебили всех.
Олег, соскочив с коня, небрежно привязал поводья к балюстраде.
— Капитан Эш… — проговорил убийца экс-губернатора. — Ты — Капитан Эш?
— Я — Капитан Эш, — улыбнулся Сухов. — Ну-ка… Ногу вперёд.
Слов индеец не понял, но жест был красноречив. Он вытянул грязную конечность с оковами.
Приставив дуло пуффера к скобе, приваренной к ядру, Олег отвернул лицо и выстрелил.
Увесистая пуля перебила скобку, разъединяя цепь и груз.
— Так будет полегче, — сказал Сухов и показал руками: — Кузнец? Где кузнец?
Краснокожий показал.
— Иди туда! Vajo!
Таино кивнул и поплёлся, загребая ступнями.
Сколько лет он гробил здоровье на полях дона Антонио? Изо дня в день, от зари до зари… А жизнь проходила мимо.
Так и помрёт, ничего не успев — ни девушку выбрать в жёны, ни детей нарожать, ничего. Ужас…
Не обращая внимания на дона Антонио, кровь которого уже залила тому панталоны и капала на плиты пола, Олег вошёл в дом.
Там было прохладно и царил полумрак. После яркого солнца глазам было приятно, и не нужно постоянно щуриться.
Корсары орудовали во всех комнатах, наводя основательный шмон, переступая через убитых защитников, потроша комоды и сундуки.
— Берём только самое ценное! — прокричал Олег.
— Дело ясное, командор! — звонко ответил Кэриб Уорнер, тащивший резную шкатулку.
— И ты здесь?
— А как же?! — округлил глаза юнга.
Отвесив ему (для порядку) подзатыльник, Сухов вышел в патио — внутренний дворик, где благоухали цветы и струилась вода.
Рай индивидуального пользования.
Широкие ворота, ведущие в патио со стороны реки, были распахнуты, и Олег легко разглядел отряд всадников, нахлёстывавших лошадей.
Их было человек тридцать, и настроены они были весьма решительно.
— Диего! Ко мне! Мушкетёры — наверх!
Подбежавшему Мулату ничего объяснять не потребовалось, он и сам разглядел новую напасть.
Корсары, выбегавшие из разорённой асиенды, об оружии не забывали.
— Будьте здесь! Ворота не закрывайте! Пусть рвутся внутрь, тут вы их и приветите. Франсуа, за мной!
По широкой лестнице взлетев на плоскую крышу-асотею, Сухов бросился к зубчатому парапету.
— Огонь!
Нестройный залп из мушкетов стал для новоприбывших сюрпризом не из приятных.
Кавалеристы были парнями горячими, стало быть, не шибко умными. Именно поэтому они сразу стали стрелять в ответ, зря расходуя порох, ибо от их пальбы пострадали лишь альменас.
И вот теперь, с пустыми мушкетами, они ворвались в патио.
А там их ждали.
Тесный дворик вмиг переполнился ржавшими конями, топтавшими благоуханные кустики, и орущими людьми.
Корсары, прятавшиеся в галерее первого этажа, стреляли с колена вверх, по конникам, поэтому никого из своих не задели, хоть и открыли пальбу с обеих сторон. А мушкетёры добавили сверху.
Гекатомба получилась знатная — добрый десяток кабальеро свалился с сёдел, между их тел брыкались две подстреленные лошади, вздумавшие стать на дыбы, а кровищи натекло…
Впитаться животворной липкой красноте было некуда, и страшные лужи ширились и ширились, смыкаясь и густея.
Вероятно, десятерым из «нападавших на напавших» удалось скрыться, хотя выстрелы гремели и за стенами асиенды.
Сухов спустился с крыши, поморщился брезгливо и вышел на террасу.
У местной кузницы выстроилась очередь — невольников спешно расковывали.
Расковывали потому, что так Капитан Эш велел, а спешку подстёгивали сами индейцы — у многих из них в руках были трофейные мушкеты и пистолеты.
Поэтому кузнец с молотобойцем работали с большой самоотдачей, ударным трудом добиваясь долгих лет жизни.
На плантациях никого не было, если не считать трупов надсмотрщиков, уже голых — тайно были народцем хозяйственным.
Олег обернулся к дону Антонио, пялившему широко открытые глаза, и поводил рукой перед взором, выражавшим муку. Мёртв.
— Франсуа! — крикнул Сухов. — Жерар Туссен! Где вы? Кончай прибарахляться! Это самое… Мавры сделали своё дело, мавры могут уйти.
Эспаньола, Санто-Доминго-де-Гусман
Всю улицу Дам, от ворот Сан-Диего, выходивших к порту, и до «Лас Касас Реалес» тучный дон Габриэль де Чавес-и-Оссорио одолел почти бегом.
Карета его катилась позади, но ярость, бушевавшая в груди губернатора, не давала ему усидеть.
Его пальцы сжимались и разжимались, желая рвать, кромсать, душить.
О, Пресвятая Богородица! Да сколько же можно-то?!
Есть ли предел человеческому терпению?
Отец Игнасио зовёт к кротости и смирению в делах мирских, да только как же тут будешь смиренным, когда творится этакий произвол?!
Пыхтя и отдуваясь, дон Габриэль одолел ступени лестницы и ввалился в тёмный и прохладный коридор аудиенсии.
Стража поспешно раскрыла перед ним резные двери, и губернатор влетел внутрь.
Едва отдышавшись, диким взглядом осматривая свой собственный кабинет, он проревел:
— Капитанов де Фуэмайора и де Иельву! Ко мне! Живо!
Топот ног за дверью озвучил исполнение приказа.
Раздражённо скинув душивший его камзол и расстегнув ворот рубахи, губернатор плюхнулся в кресло.
— Вы позволите? — послышался негромкий голос.
Де Чавес-и-Оссорио поднял отёкшие глаза.
В дверях стоял дон Альберто де Корон, давний приятель губернатора.
Человеком дон Альберто был скрытным, даже таинственным.
До дона Габриэля доходили туманные слухи об интригах, которые де Корон плёл далеко на севере, во владениях голландцев и англичан, но это его мало интересовало.
Подобное было даже выгодно испанской короне, поскольку все свои проделки дон Альберто творил врагам короля, проклятым еретикам. Так им и надо.
— Приветствую вас, дон Альберто, — простонал де Чавес-и-Оссорио, изнемогая от зноя и злости. — Быстро же вы вернулись! Или вы ещё не уезжали?
Де Корон изысканно поклонился.
— Я — туда и обратно, сеньор, — сказал он, улыбаясь, — набрал команду на свой «Чёрный гранд» и прибыл на Эспаньолу, дабы засвидетельствовать своё почтение. Тут я ненадолго — сделаю кой-какие запасы и направлюсь в Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико. Там подожду генерала де Толедо, а уже оттуда, в составе Армады Эспанья, двинусь на юг, к Наветренным островам, к Бразилии… Впрочем, я вижу, что мои планы не слишком интересуют вашу милость. Что случилось, сеньор?
Дон Габриэль вздохнул.
— Командор де Монтиньи, корабль которого вы окрестили «Чёрным грандом», объявил нам настоящую войну! Не столь давно он напал на рудник Каньон-дель-Оро, освободил тамошних рабов, перебил всю охрану и забрал с собой кучу золота! А теперь его отряд истребил всех людей дона Антонио Оссорио на его же асиенде! Люди волнуются, люди боятся, меня осаждают со всех сторон, требуя уничтожить разбойников и навести порядок. И я его наведу, тысяча чертей!
Тут в кабинет дружно шагнули двое, удивительно похожие друг на друга — капитан Руй Фернандес де Фуэ-майор и капитан Франсиско Туррильо де Иельва.
У обоих были одутловатые, испитые лица, а носы приняли безобразную форму — у первого орган дыхания был свёрнут набок, у второго и вовсе расплющен, из-за чего де Иельва постоянно сопел.
— Явились… — зловеще проговорил губернатор.
Оба капитана вытянулись во фрунт.
— Вы что же, канальи, творите? Почему этот разбойник, этот грязный пират до сих пор жив и на свободе?! Отчего он не в цепях или не на виселице?! Я вас спрашиваю!
— Ваше превосходительство, — обиженно засопел де Иельва, — мы не получали приказа…
— Ах, вы не получали?! — взвился губернатор. — Так сейчас получите! Ты! — Толстый палец дона Габриэля указал на де Фуэмайора. — Возьмёшь сто… нет, сто пятьдесят лансерос! Ты! — Палец переместился, тычась в де Иельву. — Берёшь ещё сотню солдат!
И оба сегодня же, сейчас лее отправляетесь на поиски этого врага церкви и короля, командора де Монтиньи!
Можете привезти его в клетке, как дикого зверя, можете доставить одну его голову, мне всё равно! Но это беззаконие, этот разнузданный разбой должен быть прекращён! Вы поняли?!
Капитаны преданно вытаращились на губернатора, развернулись кругом и поспешно удалились.
Дон Альберто де Корон выскользнул следом. Он улыбался.
Значит, Капитан Эш по-прежнему жив и продолжает делать пакости королю Испании… Замечательно. Просто превосходно.
Стало быть, они ещё встретятся. Обязательно!
Не станет де Монтиньи долго мотаться по долам по горам Эспаньолы.
Он корсар, ему нужен корабль! И Капитан Эш его добудет.
Вот тогда-то и стоит организовать их рандеву — Армада Эспанья против убогого пиратского флейта или что они там угонят? Пинас? Ну пусть будет пинас. Ах, какая будет встреча!
И он лично отдаст приказ повесить этого вшивого командора на рее «Чёрного гранда».
