Черновой автограф, начатый в Спасском 15 октября и законченный там же 17 ноября 1853 г., 89 с. На первой странице – список персонажей, даты и эпиграф. В этой же тетради – тексты «Постоялого двора» и «Якова Пасынкова». Хранится в Bibl Nat, Slave 87. Описание см.: Mazon, p. 55–56.

Черновой автограф (прибавление к повести), датируемый временем не ранее января 1869 г. (см. с. 629–630), два первых листа тетради, состоящей из 8 листов, сшитых вместе (остальные 6 листов – чистые). Хранится в Bibl Nat, Slave 74. Описание см.: Mazon, p. 56.

Беловой автограф (прибавление к повести), датируемый временем не позднее января 1869 г. (см. ниже, с. 630), 3 л. Хранится в ГИМ, ф. 440, № 1265.

Совр, 1854, № 1, отд. I, с 97 – 134.

Т, 1856, ч. 2, с. 167–256.

Т, Соч, 1860–1861, т. 3, с. 57 – 113.

Т, Соч, 1865, ч. 3, с. 1 – 65.

Т, Соч, 1868–1871, ч. 3, с. 1 – 68.

Т, Соч, 1874, ч. 3, с. 1 – 67.

Т, Соч, 1880, т. 6, с. 387–455.

Впервые опубликовано: Совр, 1854, № 1, с подписью: Ив. Тургенев (ценз. разр. 31 декабря 1853 г.).

Печатается по тексту Т, Соч, 1880 с учетом списка опечаток, приложенного к 1-му тому этого же издания, с устранением явных опечаток, не замеченных Тургеневым, а также со следующими исправлениями по другим источникам:

Стр. 323, строка 4: «два носовых платка» вместо «два носовые платка» (по всем другим источникам).

Стр. 323, строки 9 – 10: «ничего особенно не любил» вместо «ничего особенного не любил» (по всем другим источникам).

Стр. 329, строка 25: «помолчал» вместо «молчал» (по всем другим источникам)

Стр. 336, строки 10–11: «осклабленным» вместо «осклабенным» (по черн. автогр. и всем изданиям до Т, Соч, 1868–1871).

Стр. 351, строки 41–42: «До обеда еще часа полтора» вместо «До обеда часа полтора» (по всем источникам до Т, Соч, 1874).

Стр. 357, строка 33: «улыбаясь и посматривая на него» вместо «улыбаясь и посматривала на него» (по всем другим источникам).

Стр. 363, строка 8: «хотите ли вы быть моей женой?» вместо «хотите быть моей женой?» (по всем другим источникам).

Стр. 373, строка 1: «в отсутствие его из дому» вместо «в отсутствие из его дому» (по всем другим источникам).

Стр. 375, строка 3: «было очень дерзко» вместо «было дерзко» (по черн. автогр., Т, Соч, 1868–1871 и Т, Соч, 1874).

20 ноября (2 декабря) 1853 г. Тургенев писал П. В. Анненкову: «…я в несколько дней настрочил довольно большую повесть, которую вчера отдал переписать и на следующей неделе пошлю к Вам. Мне кажется, это вышел вздор – и я прошу Вас, если Вы найдете, что не стоит это печатать, бросьте это в огонь, но скажите свое мнение. Вещь эта называется – „Два приятеля“». Несколькими днями позже, 25 ноября (7 декабря) 1853 г., Тургенев сообщал тому же Анненкову, что повесть переписывается и вскоре адресат получит список ее. И снова Тургенев выражал опасение, как бы мнение Анненкова «не ограничилось молчаливым указанием на камин». В заключение писатель повторял: «…эта вещь как-то написалась сама собою, и я, без шуток, совершенно не знаю, что это такое?».

Черновой автограф «Двух приятелей» (Bibl Nat, Slave 87) находится в той же тетради, где и черновые автографы «Постоялого двора» и «Якова Пасынкова». Автограф занимает л. 1 – 89. На титульном листе написано заглавие: «Два приятеля (рассказ Ивана Тургенева)», а также зафиксированы даты начала и конца работы над этим произведением: 15 октября и 17 ноября 1853 г. Тут же указано, что повесть написана в Спасском. Ниже записан эпиграф, отсутствующий в печатном тексте:

Этими словами Тургенев хотел подчеркнуть незначительность содержания «Двух приятелей». Однако впоследствии он снял эпиграф. Это произошло, очевидно, потому, что в произведении был поставлен вопрос о «лишних людях», актуальный для 1850-х годов и представлявший несомненный общественный интерес. Далее, на л. 1, дана расшифровка имен и отчеств некоторых персонажей повести: Б. А. – Борис Андреевич, П. В. – Петр Васильевич, С. П. – Степан Петрович, Э. К. – Эмеренция Калимоновна. В дальнейшем в тексте они часто обозначаются сокращенно, одними инициалами.

Текст автографа отличается большим количеством поправок, которые не вносят, впрочем, как это нередко бывает у Тургенева, каких-либо изменений в композицию, сюжетные положения или в характеристики действующих лиц. Правка в нем в основном стилистическая. Лишь изредка Тургенев производил исправления в тексте, может быть, исходя из соображений цензурного характера. В частности, на л. 47 первоначально была такая фраза: «А исправника, слышали вы, по Аллилуевскому делу под суд велено отдать». Тургенев зачеркнул ее и заменил более нейтральной, вошедшей в окончательный текст: «А слышали вы, сосед ваш, Павел Фомич, двадцать тысяч в карты проиграл?».

На последнем листе автографа стоит подпись: «Иван Тургенев» – и снова, уже более точно, зафиксировано время окончания работы: «17-го ноября 1853-го года. Вторник – 10 часов вечера, в Спасском».

Созданная в период Спасской ссылки, повесть «Два приятеля» основана на тех жизненных впечатлениях, которые писатель получал, живя в Спасском, посещая соседей-помещиков, бывая в Орле. К. Н. Леонтьев, приезжавший к нему в Спасское-Лутовиново в 1852 г., пишет: «В рассказах его <Тургенева> про Орел я помню многое, что отозвалось года через два в повестях его „Два приятеля“ и „Затишье“» (Леонтьев К. Страницы воспоминаний. Пб., 1922, с. 33). В частности, например, прототипом Эмеренции Тиходуевой, столь раздражавшей Вязовнина своей непомерной восторженностью и приторной чувствительностью, была сестра жены управляющего Спасским H. H. Тютчева – Констанция Петровна Де-Додт (см.: Иванов, с. 166). В письме к П. Виардо от 28 октября, 1, 4 ноября (9, 13, 16 ноября) 1852 г. Тургенев, характеризуя К. П. Де-Додт, писал, что это «молодая особа, очень ограниченная, очень сентиментальная и очень довольная собой».

Повесть «Два приятеля» связана с незаконченным романом «Два поколения». Как и этот роман, она написана в «гоголевской» манере. Первоначально Тургенев собирался дать имя Борис Вязовнин герою романа «Два поколения» (см. примечания к этому роману – наст. изд., Сочинения, т. 5), однако позднее отказался от этого намерения, и Борисом Вязовниным был назван герой повести «Два приятеля».

Список (или беловой автограф) повести «Два приятеля» был привезен Тургеневым в Петербург, где, получив, по-видимому, полное одобрение Анненкова, был отдан в редакцию «Современника», и повесть появилась в январской книжке журнала за 1854 г.

Отклики печати на повесть «Два приятеля» были в общем положительны. «В прозе 1-го № „Современника“ < …> „Два приятеля“, повесть И. С. Тургенева. Рассказ этой повести прекрасен», – сообщалось в газете «С.-Петербургские ведомости» (1854, № 57, 12 марта, с. 261). Критик журнала «Пантеон» указывал, что в этой повести сцены «так верны натуре, так безыскусственны, что она читается с большим удовольствием, нежели иное более глубокомысленное произведение» (Пантеон, 1854, т. XIV, кн. 3, отд. IV, с. 5). Наиболее подробно рассматривал повесть «Два приятеля» С. С. Дудышкин в статье без подписи, помещенной в «Отечественных записках». Сопоставляя новое произведение Тургенева с «Записками охотника», критик писал: «Повесть „Два приятеля“, которая, может быть, не бросится в глаза яркостью красок, как некоторые рассказы из „Записок охотника“, показывает однако ж, что автор старается выйти из своей прежней манеры создавать типы. Мы с удовольствием указываем на этот шаг вперед» (Отеч Зап, 1854, № 3, отд. IV, с. 49). Далее Дудышкин, анализируя образы Вязовнина и Барсукова, подчеркивал, что они «при прежней манере г. Тургенева вышли бы – мы за это ручаемся – эффектнее, больше бы бросались в глаза…» По мнению критика, «Вязовнин принадлежит к числу тех лиц, тех характеров, которые у многих писателей возбуждали охоту изобразить их; на Вязовнина можно смотреть с ходулей и сделать его если не орлом, то орленком; можно смотреть и проще, естественнее, как на него посмотрел г. Тургенев. На Вязовнина можно смотреть и как на фразера, и как на натуру „непризнанную“, слегка разочарованную; можно же просто смотреть, как на доброго, благородного и образованного человека, которому скучно от странного деревенского соседства и который находит единственное средство избавиться от этого соседства – бежать. Других средств в его натуре нет» (там же, с. 50). С. С. Дудышкин считал, что «года три тому назад» Вязовнин вышел бы у Тургенева несколько напоминающим героя повести А. В. Станкевича «Идеалист», помещенной в альманахе «Комета» (1851).

Критик «Москвитянина» Б. Н. Алмазов, отмечая, что в повести «Два приятеля» «достоинств < …> много», писал, что ему больше всего «понравился характер Софьи Кирилловны, эманципированной вдовы» (Москв, 1854, т. I, отд. V, с. 47). По мнению Алмазова, «характер Петра Васильевича тоже удался автору», хотя этот персонаж «иногда говорит языком, не совсем ему свойственным». В рецензии отмечалось также, что «Верочка хороша, но не представляет ничего особенно замечательного», а «семейство Тиходуевых изображено очень смешно, хотя и представляет явную пародию на семейство Лариных» (там же, с. 48). Говоря о недостатках повести, Алмазов находил, что главный из них – «неожиданная смерть Бориса Андреевича». Хотя автору явно «нужно было избавиться» от своего героя, рецензент утверждал, что для этого следовало «придумать что-нибудь более вытекающее из хода событий, а не такую случайную развязку» (там же, с. 47). По-видимому, о «Двух приятелях» идет речь и в воспоминаниях одного из современников Тургенева, который пишет: «Он <Тургенев> читал у княгини Мещерской повесть < …>, кончающуюся внезапной смертью героя. Идя вместе с ним домой, я спросил Тургенева, почему он так неожиданно прервал свой рассказ, на что Иван Сергеевич отвечал, что он нашел своего героя очень скучным и поэтому покончил так скоро его жизнь» (Б.У.Ф. – И.С. Тургенев в 1839–1882 гг. – Рус Ст, 1884, № 5, с. 394). Наконец, П. А. Васильчиков 11 января 1854 г. записал в своем дневнике: «Последняя повесть Тургенева „Два приятеля“, напечатанная в „Современнике“, очень мила. Он мне говорил, что он сомневается очень в ее достоинствах» (Лит Насл, т. 76, с. 351).

Через год после появления в «Современнике» «Двух приятелей» была опубликована в том же журнале статья П. В. Анненкова «О мысли в произведениях изящной словесности. (Заметки по поводу последних произведении г. г. Тургенева и Л. Н. Т.)». Автор статьи, рассматривая повести «Два приятеля» и «Затишье», замечал, что Тургенев в них «еще занимается типом, весьма хорошо известным в литературе нашей» – типом «лишнего человека». Далее Анненков подчеркивал, что русская литература «постоянно и во всех видах старалась передать нравственную физиономию человека с развитой мыслию, но с неопределенной волей и ничтожным характером, с громкими задачами для жизни и большими требованиями от нее, но с бессилием к исполнению самой малой дозы житейских обязанностей» (Совр, 1855, № 1, отд. III, с. 12).

Анализируя повесть «Два приятеля», критик находил, что Вязовнин «хотел бы соединить две противоположные вещи – определенность, благоразумную правильность женатой жизни с колебаниями и порывами человека, отыскивающего себе еще точку опоры < …> Он отправляется за границу, думая набрать моральной силы одним процессом движения и перемены мест, и случайно, от неосторожности, погибает на переезде…». В заключение Анненков указывал, что сцены из провинциальной жизни изображены «очень верно» (там же, с. 14, 15).

Выход в свет «Повестей и рассказов И. С. Тургенева» (3 ч., СПб, 1856) вызвал ряд отзывов в печати, касавшихся, в частности, и «Двух приятелей». В статье третьей о названном издании А. В. Дружинин останавливался подробно на этой повести, считая, что именно ею открывается в творчестве Тургенева «целая серия произведений, которую мы можем назвать плодом его зрелого возраста» (Б-ка Чт, 1857, № 5. отд. V, с. 3). Противопоставляя Вязовнина героям предшествовавших произведений Тургенева (Колосову, Чулкатурину из «Дневника лишнего человека», герою «Трех встреч»), критик находил, что тот «имеет одно преимущество перед своими старшими товарищами: он страдает от своей общественной неопределенности, по мере своих слабых сил вступает с нею в борьбу, выдерживает ее худо и за то переносит наказание, законность которого сознает со всею полнотою». Дружинин подчеркивал типичность этого образа: «Вязовнина не выдает нам г. Тургенев за лицо, достойное любви или удивления, – автор только дает нам заметить, что между нами имеется много Вязовниных, что даже всякий из нас носит в себе некоторые начала характера, им обрисованного» (там же, с. 4). В заключение он отрицательно отзывался об окончании повести, где Тургенев, «будто не зная, что делать < …> повергает Вязовнина в морские волны, не отступая перед проделкой, совершенно недостойной всего рассказа» (там же, с. 14).

Критик «Русской беседы», подходя к оценке «Двух приятелей» со славянофильских позиции, с одобрением писал в своей рецензии, что Тургенев видит выход «в цельности и простоте жизни, которую выражают Верочка н Петр Васильевич» (Рус беседа, 1857, т. I, кн. V, отд. IV, с. 21).

Повесть «Два приятеля» занимала в издании «Повестей и рассказов И. С. Тургенева», несомненно, одно из первых мест по общественно-литературному значению. Об этом свидетельствует, помимо журнальных отзывов, и переписка современников Тургенева. Так, Л. Н. Толстой 19 ноября (1 декабря) 1856 г. писал В. В. Арсеньевой о том, что наряду с «Андреем Колосовым» и «Затишьем» он рекомендует ей для прочтения «Двух приятелей» (см.: Толстой, т. 60, с. 120). Да и сам Тургенев к этому времени имел достаточно оснований для того, чтобы перестать сомневаться в достоинствах этого произведения. Посылая Е. П. Вяземской «Повести и рассказы», Тургенев писал ей в середине января 1857 г.: «…можете прочесть „Переписку“, „Пасынкова“, „Затишье“ и „2-х приятелей“…».

В критических отзывах о «Двух приятелях» речь шла в основном о Вязовнине, которого обычно справедливо относили к категории «лишних людей». О Крупицыне упомянул Добролюбов, говоря о Берсеневе (из «Накануне»). По мнению критика, «роль его < …> напоминает Крупицына в „Двух приятелях“». Действия последнего таковы же, как и Берсенева, который хотя и сам влюблен в Елену, «становится посредником между ею и Инсаровым < …>, великодушно помогает им, отказывается от своего счастья в пользу друга» (Совр, 1860, № 3, отд. III, с. 49). Образу Верочки посвящено несколько строк в статье А. О. (А. Н. Острогорского) «По поводу женских характеров в некоторых повестях». Критик писал о состоянии «умственной дремоты, в которую была погружена она до замужества». По его мнению, Верочка «считала умственную жизнь привилегиею известного класса людей и считала ее невозможною для себя, а потому и посторонилась от нее так тщательно» (Совр, 1862, № 5. отд. II, с. 33).

При подготовке своих «Сочинений» к новому, третьему изданию (М., 1869), Тургенев, учтя мнения критиков и суждения знакомых, коренным образом переделал рассказ об обстоятельствах смерти Вязовнина. Он сохранил в ней характер случайности, но еще более усилил ее нелепость: гибель от несчастного случая во время плавания на пароходе писатель заменил гибелью в Париже на дуэли с французским офицером из-за случайно встреченной женщины. 13(25) января 1869 г. Тургенев просил П. В. Анненкова: «…прочтите в „Двух приятелях“, как я переделал конец Вязовнина». По-видимому, Анненков длительное время никак не реагировал на эту просьбу Тургенева, так как 20 декабря 1869 г. (1 января 1870 г.) последний снова напоминал ему: «Прочтите в новом моем издании новый конец „Двух приятелей“; Вы, может быть, улыбнетесь».

Черновой автограф прибавления (заключительной главы) к повести «Два приятеля» представляет собой рукопись в два столбца: одна половина листа – основной текст, другая – приписка и исправления. Количество различных авторских исправлений в тексте возрастает к концу главы. Особенно много варьируются детали в сцене смерти Вязовнина. Правка носит в основном стилистический характер. На л. 1 вдоль правого поля написан текст предисловия ко второму изданию романа «Дым». В автографе Вязовнин один раз назван ошибочно Литвиновым. Беловой автограф этой главы является наборной рукописью, имеющей лишь очень незначительные отклонения от печатного текста.

Новая редакция рассказа о смерти Вязовнина, введенная в издании 1869 г., не была замечена современной критикой, но вызвала ряд противоречивых суждений в посмертной исследовательской литературе о Тургеневе. Так, В. П. Буренин находил, что новый вариант конца повести свидетельствует о тщательности, с которой Тургенев работал над своими произведениями.

«В прежнем виде, – писал Буренин, – смерть Вязовнина являлась обстоятельством, мало имеющим отношение к смыслу повести: нечаянно упасть с парохода и утонуть может каждый человек, с каким угодно, даже самым сильным характером. Но умереть так, как умирает Вязовнин в позднейшем дополнении к повести, мог только < …> бесхарактерный российский интеллигент и бесцельный скиталец по любезному его сердцу Западу. Нелепая дуэль Вязовнина с каким-то французским забиякой < …> прибавляет новую и чрезвычайно характерную подробность к обрисовке шаткой натуры Вязовнина и художественно доканчивает образ, созданный Тургеневым» (Буренин В. Литературная деятельность Тургенева. СПб, 1884, с. 65, 66).

В повести «Два приятеля» рассказ о дуэли Вязовнина «можно принять за убийственную сатиру над французами, по крайней мере, военного сословия», – писал Ив. Иванов (Иванов, с. 174).

Наконец, А. Мазон высказал мысль о том, что первый вариант окончания «Двух приятелей», «несмотря на то, что здесь введен обыкновенный несчастный случай, не лишен поэзии и своеобразного величия». С точки зрения французского исследователя, Тургенев «заменил романтическую концовку обыденным случаем из отдела происшествий», ибо всегда «писатель-реалист как бы борется с проникшими в его произведения литературными штампами, по его мнению слишком банальными» (Мазон А. Парижские рукописи И. С. Тургенева. М.; Л.: Academia, 1931, с. 37).

Была отмечена критикой и связь некоторых персонажей повести «Два приятеля» с героями других произведений Тургенева. О том, что из Заднепровской «должна в будущем развиться Евдоксия Кукшина» (в «Отцах и детях»), – писал Ив. Иванов (Иванов, с. 175; см. также: Истомин, с. 107). О «превращении» Карантьева, талантливой натуры, певца и плясуна на зависть всем цыганам, в Веретьева из «Затишья» указал тот же критик (см.: Иванов, с. 177).

Повесть «Два приятеля» написана в гоголевской манере – это мнение не раз высказывалось критиками (см.: Истомин, с. 107, 117).

Говоря о «гоголевском» начале в «Двух приятелях», не следует забывать о том, что повесть эта – произведение переходное в творчестве Тургенева. Она подготовила появление последующих повестей («Затишье», «Яков Пасынков») и романов (начиная с «Рудина»), в которых гоголевское влияние не выступает столь обнаженно, а, сочетаясь с пушкинским влиянием, образует своеобразный тургеневский стиль.

…в каком-то пальто-саке… – Пальто-сак (сак – мешок, франц. sac) – широкая и длинная мужская одежда для домашнего, неофициального употребления (в отличие от сюртука).

…как у турухтана весной… – Турухтан – болотная птица из отряда куликов; самцы весною имеют на голове «брачное» оперение.

…электрический телеграф… – Точнее – электромагнитный телеграф, изобретенный в 1828–1832 гг. русским ученым П. Л. Шиллингом; стал вводиться в употребление с начала 40-х годов. Следовательно, в эпоху, к которой относится действие «Двух приятелей», электрический телеграф был новинкой (см.: Алексеев М. П. Пушкин и наука его времени. – Пушкин. Исследования и материалы. Л., 1956. Т. I, с. 52, 55, 57–61).

Кухню нам – с рапортом придет. – По-видимому, это офицерская песня, бытовавшая в кавалерии, где служил Петр Васильич Крупицын, и не зафиксированная в печати. О времени, когда песня была сложена, можно судить по упоминанию в ней имен Анжелики Каталани (1780–1849) – итальянской певицы, выступавшей в Петербурге и в Москве в 1820, 1824, 1825 годах, и Пьера Роде (1774–1830) – известного французского скрипача и композитора, жившего в Петербурге в 1803–1811 гг.

…массакового цвета кисет… – Массака – темно-красный, иссиня-малиновый цвет.

Ess’bouquet – ароматическая эссенция.

…но с коником… – Коник – см. примеч. к с. 294.

Как уст – ошибки… – Цитата из «Евгения Онегина» (глава третья, строфа XXVIII).

…Марлинский – в немилость? – Падение авторитета и популярности А. А. Марлинского (Бестужева) началось после выхода в свет статьи Белинского о Полном собрании его сочинений (Отеч Зап, 1840, № 2) и особенно с 1842 г., когда появились «Мертвые души». Поэтому вопрос провинциальной читательницы Софьи Кирилловны – из круга, где Марлинского весьма почитали – в середине 1840-х годов, когда происходит действие повести «Два приятеля», был вполне естественным. Ср.: «Литературные и житейские воспоминания» (наст. изд., Сочинения, т. 11).

Нельзя ли теперь – или «Сарафанчика»… – «Соловей» («Соловей мой, соловей, голосистый соловей!») – романс А. А. Алябьева (1787–1851) на слова А. А. Дельвига (1798–1831). Вторая песня, по-видимому, – «Сарафанчик» (1834), на слова А. И. Полежаева (1805–1838); она в свое время обошла всю Россию, вошла в песенники и в репертуар шарманок. Музыку на эти слова писали А. А. Алябьев, А. Л. Гурилев и другие композиторы. Впрочем, возможно, что речь идет о популярной песне «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан», написанной А. Е. Варламовым (1801–1848) на слова Н. Г. Цыганова (1797–1831) (см.: Песни русских поэтов. Л.: Советский писатель, 1936, с. 266, 341, 578, 589), или о песне «Сарафан, мой сарафан» (текст опубликован в «Воронежских губернских ведомостях», 1852, № 35, с. 230).

Шанте…ле «Сарафан»… – с прежней суровостью мать. – Типичность образа Эмеренции (Эмеранс) Тиходуевой была ясна для современников писателя. И. В. Павлов в одном из писем, характеризуя Е. И. Елагину (урожд. Мойер), с иронией писал: «Она, вот видишь, Эмеранс. (Помнишь Эмеранс Шанте ле Сарафан в повести Тургенева „Два приятеля“?) Пленительная, услужливая Эмеранс…» (Лит Насл, т. 79, с. 70).

«Мы две – пониже поклонись…» – «Мы две цыганки» – название, данное по второму стиху песни из репертуара московских цыган 50-х годов XIX в. (обычно она называлась или по первому стиху – «Мы две девицы чернобровые», или «Цыганки»). Наиболее раннюю публикацию этой песни см.: Песенник, или Собрание избранных песен, романсов и водевильных куплетов. В 3-х ч. СПб., 1855 (ценз, разр. – 1854). Ч. 2, с. 82–83, № 77 (сообщил Б. М. Добровольский). «Скинь-ка шапку…» – из припева к известной цыганской песне, начинающейся словами: «Я цыган-удалец, удалец, молодец»; припев: «Эх-ма, поди прочь, поди прочь – берегись, Скинь-ка шапку, скинь-ка шапку, да пониже поклонись!» (см.: Добровольский Б. М. «Два приятеля». – Т сб, вып. 1, с. 235–236). По мнению А. Н. Дубовикова, песня эта взята из водевиля «Цыганский табор» (музыка В. Самойлова), который исполнялся впервые в 1851 г. (см.: Т, СС, т. 5, с. 457).

«Кругла, красна лицом она…» – Строка из «Евгения Онегина» (глава третья, строфа V).

Пошел, пошел, Ларюшка! – Измененная цитата из «Евгения Онегина» (глава третья, строфа IV: «Скорей! пошел, пошел, Андрюшка!»).

…в Белеве – ассигнациями. – Белев – уездный город Тульской губернии. Речь идет о цене четверти ржи (около 150 кг).

…облый… – Круглый в значении тучный, тяжелый, грузный (орловско-курский диалект; см. Толковый словарь В. И. Даля). Подробнее см. в лексикологической заметке Т. А. Никоновой: Т сб, вып. 5, с. 334–335.

…нельзя хабен зи гевезен… – Бессмысленное сочетание двух немецких вспомогательных глаголов использовалось в чиновничьей среде по созвучию (хабен – хапать) для иносказательного обозначения взятки.

…сделав с ним маленький шлем… – Выиграв партию в карты (в вист или другие «коммерческие» игры) таким образом, что противникам дана только одна взятка; при большом шлеме они остаются совсем без взяток. Подробнее см. в лексикологической заметке И. А. Битюговой: Т сб, вып. 3, с. 183–185.

В одну телегу – трепетную лань… – Строки из поэмы Пушкина «Полтава» (песнь вторая, раздумья Мазепы о себе и Марии Кочубей).

…из Штеттина… – Морской путь из Петербурга (Кронштадта) в Штеттин – морской порт в Восточной Пруссии, ныне Щецин в Польской Народной Республике – был до постройки Петербургско-Варшавской жел. дороги (1860) наиболее удобным и быстрым путем из России в Западную Европу.

…пообедал у Вефура… – Вефур – известный парижский ресторатор 50 – 60-х гг. XIX в.