Степан Дубков, род. – 1788.

Юнк<ер> в пехотн<ом> полку – в 1806.

В отставке – в 1815, с чином штабс-капитана.

Живет в деревне – до 1825.» в Москве – до 1827. Опять в деревне – до 1833.

Сделан исправником – до 1839.

Поселяется в уездном городе в 1840, где живет до сих пор.

– Степан Семенович!

– Чего-с?

– Знаете ли, что я думаю, глядя на вас?

– Нет-с, не знаю – что такое-с?

– Мне кажется, что вы притворяетесь.

– То есть это как, например-с? Я притворяюсь?

– А вот как. Вот уже с лишком месяц, как я с вами познакомился и каждый день разговариваю с вами, – знаете ли, что я от вас ни разу не слыхал ни одного теплого, доброго слова, такого слова, из которого я бы мог заключить, что у вас есть сердце, что вы верите во что-нибудь, любите что-нибудь…

– Гм, – промычал С<тепан> С<еменович>, потупил голову и перенял чубук из одной руки в другую.

– Послушать вас, так для вас все равно, что бы ни делалось на свете! Неужели же жизненный опыт довел вас до такого <…>? Я этому верить не хочу – и я скорее готов думать, что вы только прикидываетесь разочарованным человеком. Откуда бы у вас бралась жёлчь, если б вы бы точно ни в чем не принимали участия.

– Гм, – повторил С<тепан> С(еменович>, – и видя, что я не продолжаю, отвернулся и плюнул в окно – Фанаберика, – промолвил он, утирая себе губы рукой.

– Что такое?

– Ф<анаберик>а-с, – повторил он, возвысив голос. – Всё, что вы изволили говорить-с, фанаберика-с. Это всё филозофия-с, – это хорошо для ученых-с, а не для нашего брата. Что же касается до жёлчи, то я вам скажу-с – у меня ее всегда было достаточно-с. Теперь я больше эдак бурой комплекции-с, а сызмала был я желт-с, как лимонная корка-с. Таким уж меня господь бог создал да матушка уродила. Это уж их было дело-с.

– Но все-таки…

– Теперь насчет любви-с, – перервал он меня. – Да что я буду любить, позвольте спросить-с? Какая из этого будет кому польза? Никому никакой-с. И притом я не знаю, почему это мне непременно надобно любить-с? Мне закон говорит: не крадь – и я не краду, а он мне не говорит – люби, мол. Нигде мне этого он не говорит-с.

– Так если б, по-вашему, закон не запрещал вам красть – вы бы крали?

– И крал бы-с, непременно бы крал.

– Поздравляю вас; но позвольте вам заметить, что есть заповедь, которая повелевает-нам…

– Знаю-с, знаю-с… Возлюбите ближнего своего… Да я и люблю ближнего-с – вообще и как самого себя. Я себе зла не делаю – и ему тоже не делаю-с и даже не желаю никогда. Но вы не в том смысле говорить изволили. Вот вы, напр<имер>, тоже говорите: верить надо. И я не прочь от этого-с… Я, напр<имер>, верю, что теперь вот день, а после будет ночь, и еще многому кой-чему <?> я верю – а вы всё недовольны-с.

– Вы не понимаете меня – или, лучше сказать, вы не хотите меня понять.

Д<убков> помолчал.

– Нет-с, вы мне лучше скажите-ка, чему еще надобно верить. <Не закончено.>