Глава 2
Настя захлопнула книгу на той же самой странице, на которой развернула полтора часа назад. Она не прочла ни строчки.
Интересно, подумала она, а тот, кто за ней наблюдает, понял, что она не читает? Заметил, что она не листает книгу, а просто смотрит в нее, не видя ни единой буквы?
Она протяжно вздохнула, вытянула ноги под столом, покосилась на окна. Их в кухне было великое множество. Не кухня, а аквариум! Прежде ей это нравилось. Прежде, когда они тут жили с мужем, ей нравилось, что эта комната наполнена солнцем. Оно жило тут от рассвета до заката! Его лучи медленно скользили из окна в окно слева направо, теряясь ближе к вечеру в самом последнем, которое выходило на соседний дом, откуда за ней велось наблюдение.
Она вычислила этого чудака почти сразу, как он там появился. По едва заметным признакам, на которые кто-нибудь другой никакого внимания не обратил бы. Она обратила. Она вычислила его. И не старалась прятаться. Нарочно не задергивала шторы и ходила по дому у него на виду. Начни она прятаться, рассудила она, он полезет в дом. Зачем? Пусть смотрит из окон дома напротив. Пусть составляет для себя распорядок ее дня. Чтобы потом…
Чтобы потом, когда ему отдадут приказ, нажать на спуск, направив ствол ей в голову в самое удобное для них время. Она знала, что так будет. Знала, что ей не спрятаться от них. Они везде ее найдут. Везде! Поэтому и не пряталась. Не было смысла. Как не было смысла заметать следы и пытаться скрыться, выезжая на машине за ворота. Припаркованная метрах в пяти от ее ворот машина наблюдателей будет следовать за ней по пятам. Затем, где-то в центре, ее передадут другим наблюдателям, и уже те поведут ее. Потом еще одна смена караула и…
И когда она возвращалась, те, кто провожал ее от дома, уже были на месте. Однажды они настолько обнаглели, что даже помахали ей рукой сквозь ветровое стекло. Или ей показалось? Может, это было непроизвольной жестикуляцией? Стоило ли обращать внимание? Стоило ли обнажать свою наблюдательность?
Она кто? Правильно! Она глупая курица, унаследовавшая целую империю после смерти мужа! Глупая курица, от которой можно будет избавиться в нужный момент! Надо только этого самого момента дождаться. Она должна вступить в права наследования, а это – полгода после смерти мужа. А потом ее надо устранить.
Чтобы что? Правильно! Чтобы унаследовать уже после нее эту самую империю. А поскольку наследников у нее не было и назначить себе наследников она никак не могла, – ей просто этого не позволят, – то унаследовать империю должен был брат ее покойного мужа – Дмитрий Дмитриевич Дворов.
Три «Д», как называл его ее зверски убитый муж – Лев Дмитриевич Дворов. Называл с издевкой, вкладывая свой собственный смысл, который однажды открыл ей по секрету.
– Дурак, дерьмо, дебил! – выпалил он ей на ухо, когда они сидели в ресторане вместе с Димой, ужинали. – Вот кто такой мой братец, Стаська! Три «Д»! Дурак! Дерьмо! Дебил!..
Вроде и шептал негромко. И в ресторане было шумно. И Дима сидел не рядом. Но, кажется, он все услышал. Потому что тут же скомкал салфетку, швырнул ее Льву в лицо и сказал, что никогда ему этого не простит. Никогда!
Или он насчет чего-то еще ему так сказал? Они ведь перед этим о чем-то долго спорили, она не вслушивалась. И по телефону с домработницей говорила как раз в тот момент, когда они спорили. Вот поэтому так и не поняла, чего конкретно не простит Льву Дима: предмета их спора или того, что Лев так оскорбительно называл своего брата за его спиной?
Но ведь это ничего не меняло, правда? Льва теперь нет. Его зверски, до смерти мучили. Он умирал долго и страшно. И от этого было особенно тяжело. Лучше бы он умер быстро, сразу! Нет, нет, нет, лучше бы он вообще не умирал! Но раз уж так случилось, то лучше бы быстро, сразу.
Но еще тяжелее ей было жить с мыслью, что за смертью ее Льва стоит его родной брат. Это лживое мерзкое существо, первым примчавшееся к ней, чтобы сообщить ей об утрате. Это чудовище, разрыдавшееся у ее ног так искренне, так горько, что она ненадолго, пусть на какой-то час, но поверила в его горе. Этот дьявол, который не отходил от нее ни на шаг первые, самые страшные часы…
Потом стало еще хуже.
Недели через две после похорон адвокаты Льва почти открытым текстом заявили ей о том, что ее ждет в недалеком будущем. И настоятельно рекомендовали ей вести себя осмотрительно, быть умной и покладистой, поддерживать родственные отношения с этим чудовищем, чтобы не вызывать подозрений у представителей органов правопорядка.
Ей так велели адвокаты. Один не выдержал и сказал:
– Проживите нормально хотя бы эти полгода, отведенные вам контрактными условиями!..
По их рекомендациям, ей следовало принимать его в своем доме, ездить в гости к нему, улыбаться, делать вид, что верит словам сочувствия, делать вид, что она – глупая курица – ни о чем таком не догадывается.
И знать при этом, что это тройное, пардон, дерьмо, обложило ее со всех сторон наблюдателями.
Ей иногда казалось, что весь город наблюдает за ней! Куда она идет. С кем общается. Кому звонит. И кто звонит ей.
– Господи-ии… – выдохнула Настя, уставившись на книжную обложку пустыми, холодными глазами. – Скорее бы уже…
Ее убьют. Она знала, что ее убьют, как только она вступит в права наследования и напишет завещание в пользу Димы. А она обязана его написать. Это тоже сказали адвокаты.
– Семейное дело не должно переходить к третьим лицам. Вдруг вы выйдете замуж? Да и Дмитрий Дмитриевич слишком много вложил в империю, чтобы потом работать на кого-то еще!
– Но я могу оформить в его пользу дарственную, – слабо возражала Настя, в голове у нее тогда все кружилось.
– Не можете, – поджимались узкими линиями адвокатские рты. – Лев Дмитриевич составил ваш брачный контракт таким образом, что унаследованный вами бизнес в случае его внезапной кончины не может быть продан, подарен, поделен и так далее. Вы хоть читали брачный контракт, Анастасия Сергеевна, когда выходили замуж?
– Нет, – качала она головой и плакала.
Какой контракт?! Какие, к черту, условия?! Она любила Льва всем сердцем! Она верила ему! Она не собиралась с ним разводиться. Не собиралась ему изменять. Не собиралась потерять его через два года после свадьбы!
Она беззаботно смеялась, помнится, подписав все страницы в трех экземплярах, которые услужливо ей подсовывали адвокаты Льва. За каждым ее плечом стояло по одному, зорко наблюдая за соблюдением процедуры.
Подписала и забыла. И просто беззаботно была счастлива все эти два года. Семьсот тридцать дней безоблачного счастья.
– Господи-ии… – снова прошептала Настя.
На книжную обложку неожиданно упала слеза, потом вторая, третья. Книжный глянец поплыл перед глазами, название книги крупно вздулось.
Интересно, подумала она, а наблюдатель, засевший в соседнем доме с биноклем и прибором ночного видения, видит ее слезы? Догадывается о причине ее слез? Или равнодушно рассматривает ее шею, примеривая на ней свои пальцы?
Она вздрогнула – то ли от мыслей о неминуемой смерти, то ли от странного звука с улицы. Быстро вытерла глаза ладонью, потом прошлась кухонным полотенцем по книжной обложке.
Нельзя показывать свою слабость. Нельзя обнажать свой страх. Если ей и суждено умереть, она умрет достойно. Да!
Мобильник, который она всегда оставляла на подоконнике, все больше для наблюдателя, чтобы он в бинокль смог рассмотреть, кто ей звонит, неожиданно завозился и тренькнул. Пришло сообщение. Интересно, от кого? Ей чаще звонили. Писал обычно Лев, когда долго отсутствовал дома, или когда задерживался, или когда скучал. Мог написать такое! Ей становилось немного стыдно от прочитанного.
– А вдруг кто-то еще прочтет, Лёва! Так нельзя! – возмущалась она, но скорее несерьезно, когда он возвращался.
– Пусть завидуют! – шептал он ей, прижимая к себе. – Пусть завидуют моему счастью!
– Нельзя, тс-сс…
– Чего нельзя?
– Нельзя, чтобы наше счастье стало предметом зависти. Нельзя! – пугалась она суеверно. – Его так можно сглазить!
– Предрассудки, Стаська! Все это предрассудки!..
И все же сглазил. Сглазил их счастье. Не уберег. Не уберег себя. Не уберег ее. Погиб сам. И ее скоро убьют.
Непрочитанное сообщение напомнило о себе, повторно тренькнуло. И Настя нехотя полезла из-за стола.
Писал Дима. Зачем? Мог бы и позвонить. Может, все же стыдно слышать ее голос? Может, все же корчится в муках совести, когда слышит ее голос?
Лаконичное «как дела» ее взбесило так, что она не сдержалась и принялась тут же набирать ответ.
«Мне мерзко, гадко, страшно! Мне одиноко так, что выть хочется! Я потеряла любимого человека! Я нахожусь под наблюдением! Под твоим наблюдением, сволочь!»
Она вовремя остановилась, хотя очень хотела добавить, что всем сердцем ненавидит его. Что точно знает, что это он убил Льва. Убил из-за чертовых денег! Из-за зависти!
Вовремя остановилась. Все удалила. И ответила ему еще более лаконично: «Нормально». Осторожно положила мобильник обратно на подоконник, будто он был в стеклянном, а не в золотом корпусе. Вытерла руки о футболку, словно испачкалась. Она теперь все время чувствовала себя грязной после общения с Дмитрием. Запачканной, подлой предательницей.
Как гадко! Как гадко, что ей приходится платить такую цену. Отмаливать по умолчанию своим хорошим поведением каждый новый день под солнцем. Не у Бога! У Дмитрия!
– Сволочь! – едва слышно произнесла она.
Сунула книжку под мышку, выключила свет в кухне и пошла наверх, в спальню. Единственная комната, где она была без любопытных глаз наблюдателя, засевшего в доме напротив. Зашторивала окно, снимала с себя одежду, шла в душ. Надевала пижаму, залезала под одеяло и большую часть ночи ворочалась без сна. Либо напряженно думала, либо вспоминала, либо плакала. Под утро забывалась тревожным сном, по будильнику в восемь вставала. Зачем? Привыкла! Лев поднимался ровно в восемь. Она всегда поднималась с ним, готовила ему завтрак. Потому что он не терпел прислуги в доме, когда в нем присутствовал он.
– Все должно делаться в мое отсутствие, – раздавал он четкие указания, принимая на работу горничную, кухарку или садовника. – Я должен видеть результаты вашего труда, а не вас. А тарелку с супом мне и жена подаст.
Настя подавала и суп, и жаркое, и сама вызвалась готовить ему горячий завтрак. Лев сначала сомневался в ее кулинарных способностях. Но потом сказал:
– Да! Да, Стаська! Это было бесподобно вкусно!..
Он почти каждое ее действие сопровождал похвалой. Поругал, и то не слишком сильно, лишь однажды. Это когда она с Димой вернулась с конной прогулки чрезвычайно довольной.
– Ты не можешь и не должна поддерживать с ним приятельские отношения, дорогая!
Лев сильно кричал, и левое веко у него дергалось. Пару раз он даже брызнул слюной в ее сторону. И это ее рассмешило.
– Ты ревнуешь? – Настя повисла у мужа на шее. – Ты что, и правда ревнуешь меня к своему брату, милый?
– При чем тут ревность! – воскликнул он и прижал ее к себе. Повторил чуть тише: – При чем тут ревность? Было бы к кому ревновать!
– Ну, не скажи… – она игриво рассмеялась. – Он очень даже интересный мужчина – этот твой братец. Молодой, красивый, высокий. Женщины висят на нем гроздьями!
– Вот-вот. – Лев тяжело вздохнул. – Гроздьями! А одной-единственной, как у меня, у него нету! И знаешь почему?
Ей было неинтересно, если честно. Она стояла, тесно обнявшись с мужем. И с удовольствием теперь вместо разговоров о его брате отправилась бы с ним в душ. Тем более что после конной прогулки она его так и не успела принять, и от нее пахло пылью и потом. И слова мужа о том, что Димка – всего лишь злобный неудачник, всю жизнь пытающийся насолить более сильному, более удачливому брату, она как-то пропустила мимо ушей. И забыла о них через минуту, потому что Лев поднял ее на руки и потащил в душ со словами, что должен сам смыть с нее всю пыль.
Тогда забыла, теперь вспоминала ежедневно.
Если бы они были чуть осторожнее! Если бы были чуть бдительнее! Если бы не выставляли напоказ свое счастье! Все, все сейчас было бы по-другому. Она бы не плакала каждую ночь в постели. Не ждала с ужасом каждый следующий день. Не содрогалась от отвращения, когда ей приходилось подставлять щеку для поцелуя Дмитрию.
Лучше бы они были нищими, подумала она перед тем, как уснуть. Жили бы в стареньком домике на опушке, ничего бы не имели, не раздражали никого своей удачливостью и умением зарабатывать деньги. Просто любили бы друг друга каждый день и никого никогда не ждали бы в гости.
Почему она об этом подумала? Что это вдруг ей пришло в голову именно это? Не помнит! Ничего не помнит! Все вытеснили горе и страх. Большую часть воспоминаний, а кажется… кажется, это что-то важное. Что-то ускользающее из воспоминаний, но очень, очень важное!..
Этим утром она проснулась в половине восьмого. Разбудил ее странный шум. И шел он откуда-то снизу, с первого этажа. Настя приподняла голову от подушки, сильно щурясь, приоткрыла глаза. На будильнике половина восьмого. Какого черта?! Кто орет? Горничная? С какой стати? Забыла правила?
Настя снова уронила голову на подушку, глубоко подышала, чтобы унять сильное сердцебиение, вызванное шумом. Сердце унялось не сразу, переполошившись. Слишком свежи в нем были воспоминания о том страшном дне, когда ей сообщили о гибели Льва. Тогда так же верещала горничная, потом грохот шагов по лестнице, затем растрепанный, заплаканный Дима у ее ног.
Сейчас по лестнице никто не поднимался. Горничная верещала внизу в кухне, что было странно. В половине восьмого она должна была уже уйти. Тихо, безмолвно, успев справиться с делами по дому. Начинала в пять, к половине восьмого заканчивала и уходила. Потом возвращалась к трем и работала до шести. После шести мог вернуться Лев. Ее в доме он застать был не должен. Таковы были правила.
Сейчас все шло не так. Настю хоть и слушались, но без должной охоты и боязни. Теперешние непозволительно громкие возгласы Ирины Глебовны были тому подтверждением.
Настя свесила ноги с кровати. Помотала головой, разгоняя сон. Сбегала на пять минут в душ. И на всякий случай надела трикотажное платье темно-серого цвета, которое Лев называл мышиным нарядом. Волосы зачесала наверх и с помощью резинки сделала на макушке «колечко». Глянула на себя в зеркало. Угрюмая, невыспавшаяся, с потухшими глазами серого цвета. Как раз под «мышиное» платье, хмыкнула она. Чуть пощипала себя за щеки, чтобы не быть такой мертвецки бледной. Вдела ноги в домашние туфли без каблуков и пошла на шум.
– Я сказала, что не пущу вас к ней! Она скоро поднимется и выйдет к вам! Оставьте бедную девочку в покое! Ей и так досталось!
Ирина Глебовна намертво перекрыла вход на лестницу, ухватившись одной рукой за перила, второй упершись в стену, аккурат под портретом Льва, где он был запечатлен в рабочем кабинете. Тот, кого она не пускала, не делал попытки прорвать оборону. Он просто стоял, пожевывая зубочистку, и с недоумением рассматривал пожилую разгневанную женщину. Потом он увидел Настю, выронил зубочистку себе под ноги, не потрудившись поднять. Сунул руки в карманы широких штанов. Полы короткой куртки при этом разошлись, обнажая темный свитер и кобуру на поясе. Но это гостя ничуть не смутило. Он как стоял, с наглой ухмылкой рассматривая спускавшуюся по лестнице хозяйку, так и продолжил стоять. Зубочистка у его ног на полу. Кобура на виду. Морда небритая.
Либо мент, либо бандит, вяло подумала Настя. Добралась до Ирины Глебовны. Мягко тронула ее за плечо.
– Все в порядке, – улыбнулась она ей, когда женщина, вздрогнув, испуганно на нее обернулась. – Вы можете идти, ваше время уже…
– Никто никуда идти не может! – фыркнул наглый гость, не двигаясь. – Все пойдут, когда я скажу. И туда пойдут, куда я скажу.
– Ух, ты!
Настя сошла с последней ступеньки. Прошла мимо него. Не меняя походки, направилась в кухню, где – она точно знала – уже был готов кофе. Оставалось лишь нажать кнопку, чтобы получить его в чашку.
Гость последовал за ней. Шагов почти не было слышно. Слышно было рассерженное дыхание. Гость гневался.
Она встала к нему спиной возле кофейной машины. Нажала кнопку. Ароматная кофейная струйка полилась в чашку, приготовленную Ириной Глебовной заранее. Пятьдесят граммов, или чуть меньше. Ровно на крохотную чашечку. Машина фыркнула, выпустила пар. Настя снова нажала кнопку, выключая. Подхватила чашку и пошла с ней к столу. Сердитый гость все это время стоял, опершись задом о кухонный шкаф.
Выгодная позиция, рассеянно подумалось ей под первый кофейный глоток. Лицом к двери и к окнам. Спина защищена. Не дурак, подумала она под второй глоток.
– Я на кофе, как понимаю, рассчитывать не могу? – едко поинтересовался он, потому что Настя хранила упорное молчание.
Она лишь дернула плечом и едва заметно отрицательно двинула подбородком в ответ на вопросительный взгляд Ирины Глебовны. Бедная женщина переживала, теребя в руках широкий передник форменного платья. Лев, как только вселился в этот дом, придумал униформу для прислуги.
– Ладно… – он скрипнул зубами. И тут же, без переходов, задал вопрос: – Где вы были минувшей ночью, Анастасия Сергеевна?
На «вы» и по имени-отчеству, значит, мент. Ну да, все правильно. Кобура, щетина, темный свитер, мятые портки. Ах да, еще зубочистка! Это непременный атрибут некоторых оперативников. В том, что перед ней опер, сомневаться не приходилось. Небритый, наглый, со стволом. И… очень рано приперся.
Настя вздохнула, поставила на сверкающий стол пустую чашку. Глянула на визитера холодно и строго.
– А вы, собственно кто, мужчина? Насколько я помню, лицо мне постороннее. Почему вы задаете мне вопрос, который может задать мне лишь человек, вступивший со мной в личные отношения.
– Чёй-то? – его небритые щеки вытянулись.
Так и сказал – чёй-то! Представитель, тоже еще, правопорядка! Не понял, что ли? Настя мысленно выругалась. А вслух сказала:
– Представьтесь…
Он спохватился, сквозь щетину проступил румянец. Полез во внутренний карман куртки, вытащил удостоверение, мотнул им и невнятно пробормотал о своих должностных полномочиях, попутно назвав фамилию, имя-отчество и звание.
– Капитан Алексеев, – задумавшись, повторила Настя. – Игорь Николаевич… Что привело вас ко мне в дом?
– Где вы были минувшей ночью, отвечайте!
Капитан грозно свел брови, густые и неухоженные, как сад за соседним забором, откуда за ней велось наблюдение.
– Я была дома. Здесь вот. – Настя ткнула пальчиком в стол. – Долго читала именно здесь. Потом пошла спать. Ах, да! Еще ответила на сообщение моего…
Назвать Дмитрия «своим» вдруг не повернулся язык. И она сказала:
– Брат моего покойного мужа прислал сообщение. Я на него ответила.
– Что он написал?
Капитан нашел взглядом ее мобильник, оставшийся лежать на подоконнике со вчерашнего вечера. Без разрешения влез в него. Прочел сообщение от Дмитрия. Ее ответ. Еще чего-то там посмотрел. Положил мобильник обратно.
– Спасибо, что спросили разрешения, – ядовито заметила Настя.
Тут же нашла взглядом кухонное окно, из которого открывался прекрасный вид на соседний дом. И подумала: интересно, ее наблюдатель видит, что у нее гость? Уже доложил Диме? Как скоро тот явится в окружении своей тупоголовой свиты? Он ведь один последнее время не ходил никуда. Везде в сопровождении двух охранников и шофера. Трех громадных придурков, жутко шаркающих ногами и вечно что-то жующих. Честно, Настя находила странной подобную осторожность. Кто мог посягать на его жизнь? За Льва мстить было некому. Она была бы рада, да связана по рукам и ногам.
– Кто может подтвердить, что вы были дома? – капитан насупленно глянул в ее сторону.
Дамочка его не просто раздражала, она его бесила. Похоронила мужа, погибшего при жутких обстоятельствах чуть больше месяца назад, а хоть снова замуж выдавай. Идеальная фигура, идеальная осанка, идеальная кожа. Понять, что она сильно страдает, было невозможно. Ни тогда, в день похорон, когда она словно окаменела. Ни теперь, когда она смотрит на него пустыми глазами, ничего не выражающими или отлично все скрывающими.
В плане внешних данных она была прекрасна. В плане душевных качеств она была страшна. С такой надменной, холодной красоткой он ни за что не хотел бы оказаться в темной комнате темным вечером.
Хотя внешность ее – спору нет – была безупречной.
– Никто, – ответила она просто и вдруг уставилась на соседний дом. – Хотя…
– Что? – Игорь проследил за ее взглядом и сразу насторожился. – Что?
– Хотя мне кажется, что за мной постоянно кто-то наблюдает из окон соседнего дома. Может, это паранойя. Может, нет. Но кто-то там живет. Наверняка видел, как я передвигаюсь по дому. Спросите его.
У нее язык не повернулся сказать: а еще лучше спросите у Дмитрия Дмитриевича Дворова, который приставил к ней наблюдателей. Уж он-то знает о каждом ее шаге точно! Поминутно! И хотя она себя тешила тем, что скрывается за плотными шторами в собственной спальне от глаз наблюдателей, в глубине души тому не верила. Камер слежения и микрофонов, конечно, не нашла, сколько ни искала, но…
Но не мог ее оставить Дима один на один с самой собой на целых восемь часов! Не мог! И плевать он хотел на ее личное пространство!
– То есть, другими словами, вы знали, что из соседнего дома за вами ведется слежка? – тут же прицепился капитан.
И неожиданно покинул свой уголок у шкафа и сел к ней за стол строго напротив.
– Я этого не говорила. – Настя коротко улыбнулась его тугоумному лбу. – Я сказала, что там кто-то живет и за мной наблюдает.
– А зачем? Зачем за вами наблюдать вашим соседям?
Взгляд его темных глаз тут же пробежался по ее безупречной фигуре, обтянутой серым трикотажем. Капитан судорожно дернул кадыком перед тем, как спросить:
– Вы что, ходите по дому голой?
Ирина Глебовна судорожно всхлипнула: о боже. Настя снова улыбнулась в лоб капитану и соврала:
– Случается…
И гость вдруг засопел, завозился на стуле, его руки засновали по карманам куртки и штанов, производя невероятное шуршание. И под щетиной на его щеках расползлись два красных пятна.
– И вы считаете, что сосед вас рассматривает, когда вы гуляете по дому голой, – не спросил, констатировал капитан, не отреагировав на очередное возмущенное восклицание горничной.
– Возможно. – Настя осторожно пожала плечами. – Вам лучше у него самого спросить.
– О чем?
– С какой целью он за мной наблюдает?
В душе всего лишь на мгновение, на одно крохотное мгновение загорелась надежда. Вот сейчас они допросят этого наблюдателя, тот расскажет им, что послан Дмитрием. И тогда они его…
Что?! Ну что, господи, они его? Призовут к ответу за то, что он приставил к ней наблюдателей?! А он скажет, что это охрана! Что он опасается и за ее жизнь тоже, потому и приставил к ней охрану!
Попробуют доказать его причастность к гибели брата?! А он скажет, что ни при чем! Что скорее жена заинтересована, потому что является единственной наследницей. А он нет. Он не наследник. И мотива у него нет никакого.
Подобные разговоры уже имели место быть сразу после похорон Льва. Это когда с Настей еще не говорили строго адвокаты. Это когда она невнятно пыталась взвалить вину за гибель любимого мужа на его брата. И когда в полиции еще прислушивались к ее невнятным утверждениям.
Потом все поменялось.
– Спросите, спросите.
Настя мягко поводила головой вверх-вниз. Уставилась насмешливо на смутившегося капитана.
– Он вам много чего расскажет о моих домашних туалетах.
– Не расскажет, – ответил Игорь, будто прокаркал.
Дамочка сводила его с ума. И раздражала, и интриговала одновременно. Он ведь спорил с ребятами в отделе чуть больше месяца назад, что без ее участия гибель мужа не обошлась. Она каким-то боком причастна, точно причастна! А они лишь скептически качали головами и утверждали, что она дура! Пустышка! Что ее в жены взяли, чтобы наряды дорогие на нее примерять и драгоценности на шею вешать.
– Почему не расскажет? – почти не удивилась Настя.
Разве может человек из свиты Дмитрия выдать его?! Нет! Дмитрий разгневается, и одному богу известно, что сотворит тогда с болтуном.
– Потому что он мертв, – ответил капитан, уставив на нее глаза, сильно смахивающие на маслины – черные, крупные, влажные.
– Мертв?!
Настя ахнула – и ротик приоткрыла. И совсем при этом не выглядела дурой, а выглядела удивленной женщиной. Искренне удивленной. Так он решил, наблюдая за ней внимательно.
– Вы уверены?
Она нервно подхватила со стола пустую кофейную чашку. Заглянула в нее, недовольно поморщилась и протянула чашку горничной со словами: еще. Горничная метнулась к кофейной машине, загремела, засуетилась. Настя сидела с неестественно выпрямленной спиной и внимательно смотрела мимо него на кухонное окно, в которое прекрасно просматривался соседний дом.
– Он точно мертв?! – повторила она вопрос, принимая с благодарностью из рук горничной очередную порцию кофе.
– Мертвее не бывает.
– Как он умер? – она коротко отпила, глянула на него с надеждой. – Инфаркт? Инсульт? Смерть наступила по естественным причинам?
– Смерть всегда наступает в результате остановки сердца, – фыркнул он невесело, вспомнив заключение докторов о смерти матери, умершей от рака. – И его остановилось.
– Ага, – глотнула, выдохнула с облегчением.
– Когда ему горло перерезали, оно и остановилось через мгновение, – с удовольствием закончил капитан.
Ему хотелось ее смутить. Хотелось скомкать ее самообладание. Хотелось заставить ежиться, а не сидеть тут – спинка стрункой – перед ним, как королева.
– Горло?! Перерезали?!
Чашка с кофе осторожно встала на стол. Спина по-прежнему осталась прямой. А вот взгляд снова умер. И поспешно удрал от кухонного окна. Уставился на него.
– Зачем? – выдохнула она, вдоволь насмотревшись на его небритую морду.
– Что зачем?
Игорь вдруг почему-то почесал щеку. Вдруг подумал, что неловко как-то приходить в такие дома небритым и помятым. Чмо, а не опер, как сказала бы его бывшая жена. И все киногероев ему – дура – в пример ставила. Какие они наглаженные и ухоженные выходят у режиссеров. А он, между прочим, сегодня в кабинете спал на стульях, потому что дежурил. И спал всего полтора часа. А с утра, вместо того чтобы поехать домой, поехал сюда. А тут…
– Зачем ему перерезали горло? – севшим, с легкой хрипотцой, голосом повторила свой вопрос Настя Дворова, которую он лично не считал пустышкой, а считал чрезвычайно умной и даже коварной.
– Вот я и хотел у вас спросить – зачем?! – он чуть повысил голос.
– У меня?! – кончики ее холеных пальчиков уткнулись ей в грудь, обтянутую серым трикотажем.
– У вас. У вас, – покивал он.
И перевел взгляд с кончиков ее пальцев, которые в настоящий момент с удовольствием бы заменил своими, на горничную. Пожилая женщина неприметной внешности, в униформе, которая наверняка стоила дороже его зимней куртки, зажимала рот рукой и качалась, как старое дерево на ветру.
– А я? Что я могу знать?! – резонно возмутилась Настя и оглянулась на горничную, будто ища у той поддержки.
Но та ее поддержать не могла никак. Она не могла засвидетельствовать алиби своей хозяйки, поскольку в течение дня приходила и уходила, на ночь не оставалась. А смерть наблюдателя из соседнего дома предположительно наступила ночью. То, что человече был нанятым наблюдателем, а не просто любопытным соседом, они все уже поняли по дорогостоящей аппаратуре, которую убийца не тронул. Аппаратуру конфисковали, начали идентифицировать серийные номера. Только Алексеев точно знал: это не след. Он никуда не выведет. Хозяина не найдут. Как не нашли ни единого следа взлома, чужой обуви и чужих отпечатков пальцев.
Чисто сработано. Профессионально. И сработано не этой хрупкой леди, которую он просто из вредности доводил вопросами.
– Вы не знали, кто он? – спросил Игорь, когда она отдышалась немного.
– Нет.
– Почему за вами наблюдал?
– Нет.
– Кто мог его нанять наблюдать за вами?
– Нет.
Вот тут она соврала. По горькой складочке вокруг рта, появившейся и тут же исчезнувшей, он понял. Она знала или догадывалась, кто ее пасет.
– Это брат вашего покойного мужа приставил к вам охрану? – решил он ей немного помочь.
– Охрану?! – вдруг возмутилась она, впервые перестав быть леди и сделавшись гневной и… еще более красивой. – Вы называете это охраной?!
– А вы как называете?
– Это… Это слежка! Да, слежка! – выпалила она и оглянулась на горничную, которая раскачивалась все сильнее. – Он следил за каждым моим шагом!
– Ага…
Игорь глянул на бледную пожилую тетку, вот-вот готовившуюся грохнуться в обморок.
– Послушайте, Ирина Глебовна, сделайте мне чаю, что ли, если кофе в этом доме роскошь.
Горничная дернулась всем телом и раскачиваться перестала. Нашла заполошным взглядом хозяйку. Та кивком позволила.
– Чай или кофе? – уточнила горничная, уронив руки вдоль тела.
– Кофе, – сказал Алексеев.
Он любил чай. Большую чашку, огненную. Чтобы в ней кружились чаинки хорошей заварки, источая неповторимый аромат, когда болтаешь в чашке ложкой. И сахарку чуть-чуть, и лимончика. Ум-мм, вкусно. Но чай не заказал. Вдруг захотелось попробовать того, что пробовала Анастасия. И понять захотелось, что ей нравится. Что дает ей силы?
– Вы утверждаете, что он следил за каждым вашим шагом… – повторил Алексеев, заняв горничную делом и снова переключая свое внимание на Настю. – Этот человек ходил за вами и по городу? Тот, что поселился в доме напротив?
– Нет. Когда я уходила из дома, он оставался там, – ее ладошка метнулась в сторону окна, из которого великолепно просматривался соседний дом. – Меня водили по городу сразу три экипажа.
– Что-оо?
– Одна машина отъезжала следом за мной от ворот, стоило мне выехать. Потом меня передавали где-нибудь в городе другой машине, потом третьей, а когда я возвращалась, то первые наблюдатели уже сидели в машине у ворот. Вот так… – выговорилась она и тут же перепугалась.
Сразу вспомнилась адвокатская свора, настойчиво советовавшая ей держать язык за зубами и нигде имя Дмитрия не упоминать. Ни в какой связи!
«Проживите достойно хотя бы эти полгода, – рекомендовал ей один – самый откровенный. – Спокойно и без историй…»
Но история вдруг случилась, так ведь?! Ужасная история! Кто-то убил наблюдателя, приставленного к ней Димой.
Кто? Кто посмел?
– То есть вы хотите сказать, что этот человек, – Алексеев по ее примеру указал пальцем на окно, – наблюдал только за вашими передвижениями по дому?
– Думаю, да.
– И были еще люди, которые повсюду ездили за вами по городу?
– Да. Точно были.
– На какой машине?
– Черный внедорожник, – она назвала марку автомобиля и продиктовала номера.
Он почти был уверен в ее ответе, потому что именно в этой машине сегодня утром одним из бегунов были обнаружены два трупа с аналогичными ранами в области шеи.
Собственно, с их обнаружения все и началось.
В полицию позвонил мужчина и заполошным голосом сообщил, что только что, совершая пробежку, у дома Дворовых наткнулся на автомобиль, полный мертвых людей. Срочно прибыла группа. Все огородили. Начали досматривать, опрашивать. Бегун трясся всем телом, но толком ничего сообщить не мог. Решили опросить соседей Дворовых, оставив визит в их дом напоследок. Именно поэтому и был обнаружен еще один труп. Пришли к соседям, а наткнулись еще на один труп с аналогичными ранениями, повлекшими смерть.
– Три трупа за утро! Твою мать! – орал на Алексеева начальник по телефону, когда тот докладывал ему обстановку. – Капитан, ты хоть понимаешь, что теперь поднимется? Пресса просто захлебнется от восторга! С меня скальп наверху снимут! Не успел труп Дворова остыть, как тут еще три! И где?! У него под окнами!
– Не у него, а у его вдовы, – осторожно поправил начальника Алексеев и получил по полной за то, что решил поумничать.
– Там что, целая группа действовала? – спросил начальник, немного поостыв. – Как могли сразу двоим в машине перерезать глотки? Сразу с двух сторон нападали, что ли? Что за ниндзя, твою мать?!
– Думаю, что, пока один выходил, второго ликвидировали. Первый вернулся и… – он попытался подыскать слова, но не вышло. – И его грохнули тоже. Потом вошли в дом и убили третьего наблюдателя.
– А может, его первым убили?
– Думаю, нет. Те, что были в машине, почти упирались бампером в забор этого дома. Мимо них убийца не прошел бы незамеченным.
– А может, они его пасли? Он наблюдал за Дворовой, они за ним и за всеми ними… Тьфу ты, черт! – разозлился снова начальник. – Просто какая-то мафиозная разборка получается! Вот дерьмо, а! Теперь с меня точно снимут скальп…
Алексеев на тот момент выводов не делал никаких. И совсем не думал, что парни в машине наблюдали за наблюдателем в доме. И, как оказалось, правильно. Ребята водили Анастасию по городу и сидели в машине возле ее дома, когда она возвращалась. Стало быть, они следили за ней круглосуточно. Зачем тогда дублер с биноклем в соседнем доме? Кто он? Чей он? Знал ли о тех, кто сидел в машине? Или нет? А они о нем знали или нет? Эти люди, приставленные наблюдать за Анастасией, были наняты одним лицом или нет?
Да-аа, горя хватишь в этой головоломке!
– А могли они этого… – Настина ладошка протянулась в сторону окна. – Могли те ребята из машины этого парня убить?
– Нет, не могли. – Игорь хмуро глянул на горничную, которая, подав ему кофе, снова принялась качаться из стороны в сторону как заведенная.
– Почему вы так думаете? Считаете их джентльменами? – безупречный рот Анастасии выгнулся недоверчивой скобочкой. – Не идеализируйте их, товарищ капитан, и…
– Их тоже убили, Анастасия Сергеевна, – перебил ее Алексеев и осторожно поднес кофейную чашку к губам.
– Их? Что, простите?
Настя вдруг резко встала и шагнула назад, почти поравнявшись с горничной. Он даже перепугался на мгновение, что она сейчас станет с ней вместе раскачиваться из стороны в сторону. Это уже танец просто какой-то будет!
Но она не поддержала свою горничную. Осталась стоять, вытянувшись стрункой возле стола, со сцепленными у груди ладонями. Взгляд ее несчастных серых глаз убивал Алексеева наповал.
Ему так хотелось ее пожалеть…
«Опер должен быть красивым, опрятным и беспристрастным, – тут же вспомнились ему нравоучения бывшей жены Светланы, решившей в какой-то момент стать его стилистом. – Ты ничего не должен чувствовать по отношению к пострадавшим. Никакого сострадания, Алексеев! Никогда!»
У него, честно, не получалось. Он считался хорошим опером, матерым спецом. Но превращался в слюнтяя, когда окунался в чужое горе. Особенно это касалось женщин. Особенно молодых и красивых женщин.
«Если хоть еще одна овдовевшая шлюшка расплачется на твоем плече, Алексеев, я тебя брошу!» – пригрозила ему три года назад Светлана.
Сказала – сделала. Бросила. Потому что на его плече как-то расплакалась сестра погибшей девушки. Молодая, симпатичная брюнеточка, с которой он потом пару раз поужинал. И раза два у нее заночевал…
Уничтожая мелкими глотками горьковатый крепкий кофе, которого Анастасия выпила аж две чашки, Алексеев вдруг не к месту подумал, что эта красивая светская дама на его плече плакать не станет. И раскачиваться из стороны в сторону от ужаса, как ее ненормальная горничная, тоже не будет. Она замрет. Остолбенеет. И тут же начнет стремительно соображать, а что же ей теперь делать, как поступать дальше.
Он не представил, просто услышал сейчас, как звенят, обгоняя друг друга, ее спасительные планы на будущее. Или это у него в голове от крепкого кофе зазвенело?..
– Их убили тоже? – повторила она, ее лицо от смертельной бледности сделалось почти прозрачным. – Их убили так же?
– Да, – он опустил подробности и отставил чашку, не допив.
Чай все же лучше. Надо было не выпендриваться, попросить чаю.
– И вы считаете, что это сделал один и тот же человек? Убийца? – уточнила она вдруг.
– Характер нанесенных ранений, повлекших смерть, об этом свидетельствует, – ответил он ей казенным языком и снова не к месту пошкрябал щетину на лице.
Настя вдруг пошла по кухне мелкими странными шажками. Переходила от окна к окну, выглядывала на улицу, ежилась и снова шла. Потом вернулась к столу, села на прежнее место, глянула на него с первобытным ужасом и выдохнула с причитанием:
– Господи-ии, да что же это такое делается-то, а?
– Я бы тоже хотел это знать, гм-мм, – пробормотал он, смутившись.
Эта простецкая интонация совсем не вязалась с ее внешней утонченностью. Она ей не шла. Она в корне меняла все его представления о ней. Может, она и правда дура дурой, как утверждают его коллеги? Может, покойный Лев Дворов женился на очень красивой дурочке, чтобы наряжать ее, как рождественскую елку, чтобы любоваться ею, чтобы показывать влиятельным людям, как очередную дорогую игрушку?
Что вообще о ней известно – об этой Анастасии Сергеевне Дворовой, в девичестве Загореловой? Мало, очень мало. Сведения были скудными и неинтересными.
– Колхозница! – фыркали ребята из отдела. – Из какой-то тмутаракани, которую даже на карту позабыли нанести. Прибыла в город, поступила учиться, засветилась на каком-то молодежном форуме. Дворов ее приметил. Женился. Все!..
– Как же это? Почему?! – продолжила простецки горевать Настя, все больше разрушая сложившийся в его сознании образ утонченной леди. – За что их всех? Господи-ии…
Алексеев нехотя поднял чашку с кофе, глотнул. В голове тут же зашумело, зазвенело. И неожиданно родилось: а может, она играет? Умело разрушая всяческое представление о себе, как о коварной и умненькой, играет тут перед ним, строит из себя дурочку?
– Что вы можете сообщить мне по существу вопроса, Анастасия Сергеевна? – насупился Игорь, пожалев тут же, что кофе допил, во рту стало гадко и горько.
– Ничего, – последовал лаконичный ответ. И было добавлено тут же: – Я никого не убивала.
– А кто?
– Спросите лучше у Дмитрия Дмитриевича, товарищ капитан, – и взгляд ее при этом, устремленный на Алексеева, был совершенно лишен выражения.
– Что спросить?
– Кому помешали его люди?..
