Орфографическая паника Система языка совершенствуется постоянно
В сентябре две тысячи девятого, в начале учебного года разразился изрядный скандал. Министерство образования и науки утвердило в качестве нормативных словари, где признаны некоторые просторечные формы произношения. Все негодовали: узаконена явная безграмотность. На мой же взгляд, недостаток этих форм не в том, что они безграмотные. Главное – они выпадают из общей структуры языка. Потому, собственно, и безграмотны.
В тысяча девятьсот пятьдесят шестом опубликован полный свод действовавших в тот момент орфографических правил. Он устранил некоторые разночтения, бытовавшие до того. Например, именно тогда слово «чёрт» окончательно стали писать через «ё», а не через «о».
Когда все правила оказались сведены вместе, появилась возможность осмотреть их единым взглядом и понять, что в них не в порядке. А не в порядке – не в соответствии с общим принципом – оказалось довольно многое.
В русском языке принят фонемный принцип правописания. Фонема – грубо говоря, звук в том виде, в каком он звучит в отсутствие помех от соседних звуков в слове. Скажем, слово «солнце» надо писать через «л», потому что в других формах – например, в слове «солнечный» – это «л» отчётливо слышно. Из этого примера, кстати, видно, каким образом выделить фонему. Надо изменять слово разными способами, смотреть, как звучат разные его формы. Отсюда и второе название фонемного принципа: морфологический.
Конечно, есть и исключения. Например, в слове «собака» первая гласная ни в каких формах не попадает в ударное положение, где звук не испытывает помех со стороны «соседей». То, что там должно писаться «о», а не «а», приходится просто запоминать. Ведь слово это заимствованное. Поэтому звук в нём должен быть таким же, что и в исходных языках – в данном случае тюркских.
Есть и многие другие тонкости, которые стали отчётливо видны именно в полном своде правил. Естественно, появились предложения, как устранить многие нарушения фонемного принципа, не вызванные ни внутренними закономерностями русского языка, ни влияниями других языков.
Ещё когда я учился в младших классах, в тысяча девятьсот шестьдесят четвёртом лингвисты предложили внести некоторые поправки в принятую тогда русскую орфографию, чтобы последовательнее провести фонемный принцип.
И тут начался скандал. Мягко говоря, дикий и безобразный. Громадная часть советской интеллигенции восстала против изменения так, как если бы им предложили в одночасье вообще забыть о правилах грамматики.
Интеллигенцию надо понять. Во-первых, в те времена общественный протест был вообще неприемлем для власти, и вдруг нашёлся хоть какой-то законный повод выплеснуть массовое недовольство властью. Его, естественно, использовали многие и с огромной радостью. Во-вторых, как раз в тот момент снимали с высших постов Никиту Сергеевича Хрущёва. За десять лет властвования он успел надоесть очень многим. Но нелюбовь к нему было слишком опасно выражать применительно к его политическим решениям. И она выплеснулась в виде недовольства усовершенствованием правописания.
Дело доходило до смешного. Например, знаменитая писательница Мариэтта Сергеевна Шагинян выступила с громадной негодующей статьёй, где практически дословно повторила свои же возражения против орфографической реформы, предложенной в тысяча девятьсот четвёртом и официально введенной в действие в тысяча девятьсот восемнадцатом. Той самой реформы, чьими плодами все мы пользуемся. Именно эта реформа отменила букву «ять», к тому времени в русском языке совершенно неотличимую от «е», отменила твёрдый знак в конце слов после согласных и так далее. Почтенная писательница просто вытащила из архива старую статью, отряхнула её и точно воспроизвела.
Дружный протест мастеров художественного слова возымел действие. Реформу похоронили. Образованным не пришлось переучиваться. Дети, как и прежде, зазубривают изобильные исключения из простых и ясных правил.
Между тем язык развивается, противоречия в правописании накапливаются. Если и впредь будем пользоваться традиционной орфографией в тех местах, где она отступает от ключевого, основополагающего принципа нашей орфографии, мы рискуем, что у нас, как в английском языке, слова превратятся в иероглифы, чьё написание не имеет со звучанием практически ничего общего.
Несколько лет назад виднейшие наши лингвисты снова предложили воспользоваться хотя бы некоторыми очевиднейшими предложениями реформы шестьдесят четвёртого года. И снова поднялся такой же негодующий крик людей, понимающих в лингвистике, честное слово, ещё намного меньше меня.
Конечно, обществу нужна стабильность. Но не любой ценой. И стабильность не должна использоваться как аргумент против перемен в тех случаях, когда эти перемены назрели, когда они очевидным образом необходимы. Потому что чем дольше мы сопротивляемся переменам, тем больше нам придётся ломать, когда необходимость в них станет очевидной всем и каждому. Негодующие крики противников реформы так же нелепы, как радостные лозунги борцов за преобразования в любом направлении и любой ценой. Общество болезненно переживает революции. Но именно чтобы не испытывать эту боль, мы должны не противодействовать эволюционным изменениям.
