Екатерина Великая — украинка

Как следует именовать правителя, который:

♦ избавил страну от опустошительных набегов воинственных соседей;

♦ расширил территорию страны вдвое;

♦ основал десятки городов, и по сей день составляющих основу экономической мощи страны?

В мировой истории такого правителя принято именовать Великим. Но мы сейчас, как известно, живём в истории не мировой, а национально (то есть галицки) сознательной. Посему Екатерину II, оказавшую Украине все эти благодеяния, положено именовать украиноненавистницей и врагом № 3. № 1 — вся нынешняя Россия: нищая по сравнению с Украиной во времена единого государства, какое она имеет право сегодня жить разумнее, а потому и богаче? № 2 — Пётр Великий: ведь именно его предал Мазепа.

Хотя правили Украиной и куда круче. Чего стоит хотя бы гетман Дорошенко со своей светлой идеей присоединения Украины к Турции!

Обосновал он эту идею вполне логично. Объединившись с единородными, единоязычными и единоверными русскими, украинцы очень скоро сольются с ними до полной неразличимости, а потому надобности в отдельном правителе Украины не станет. Попав же под власть инокровных, иноязычных и иноверных турок, украинцы навеки останутся отдельным народом, что обеспечит необходимость сохранения гетманского поста.

Нечто подобное проделал другой правитель, Джугашвили, пришив в 1939-м Украину к иноязычной и иноверной Галичине. А в XVII веке Украина потратила на избавление от Дорошенко лет семь: как только народ в очередной раз его изгонял, Турция насылала очередной экспедиционный корпус, чтобы вновь вручить гетманскую булаву своему единственному приверженцу.

Впрочем, светлые идеи не пропадают. В 1992-м верховный муфтий Украины Василь Береджани призвал всех национально сознательных обращаться в ислам: пока Украина имеет одну веру с Россией, её независимость не станет абсолютной.

Правда, наши правители ещё не реализовали этот призыв в полном объёме. Массовых обрезаний не проводится. И знаменитое сало (потому и любимое, что турецко-татарским завоевателям эта пища была запрещена) из гастрономов не изъяли. Ограничились тем, что Михаила Денисенко, изверженного из сана за нарушение монашеского обета и клятвопреступление, велели считать патриархом киевским Филаретом.

Чем, кстати, создали под названием «Украинская православная церковь Киевского патриархата» логическое противоречие.

Церковь именуется православной за более строгое, чем у прочих христиан, соблюдение обрядов. В частности, её традицией предусмотрен строгий регламент создания новых патриархатов. Регламент сложный: к примеру, Московский патриархат на получение надлежащего благословения патриарха Константинопольского потратил добрую сотню лет. При создании Киевского патриархата попыток соблюсти хоть один пункт регламента не замечено. Так что подчинённая ему церковь может называться какой угодно, только не православной.

Предусматривают православные обряды и строгий порядок передачи благодати божией. Сохранение её, не говоря уже о праве её передачи, у Михаила Денисенко после извержения из сана по меньшей мере маловероятно. Так что хулиганы из УНА-УНСО (Украинская Национальная СамоОборона при Украинской Национальной Ассамблее), выгоняя дубинами священника из очередного храма и передавая освободившееся здание в ведомство Денисенко, с достаточной для любого православного степенью уверенности гарантируют: все в дальнейшем проводимые в этом здании обряды (вроде крещений, свадеб и отпеваний) безблагодатны и с богом не связаны никак.

Впрочем, самим УНСОшникам это не важно. Они в большинстве своём галичане и привержены национальной церкви этого народа — католической православной унии. Посему веруют, что всею благодатью мира распоряжается лишь один из патриархов — папа римский.

Но обвинения в адрес Екатерины II куда серьёзнее, чем в адрес Дорошенко или Денисенко. Она, по мнению ревнителей национального сознания:

• запретила украинский язык;

• закрепостила вольных казаков;

• разогнала Сечь.

Правда, остаётся не вполне понятно, чего ради императрица совершила все эти памятно злые деяния.

Традиционное объяснение — вековая ненависть москалей к украинцам — вообще вызывает серьёзные сомнения. Хотя простым людям в любом народе и впрямь зачастую свойственно недолюбливать тех, кто от них отличается. Но кому из рядовых россиян приходило в голову считать рядового украинца отличным от себя? Ненависть шла скорее в противоположном направлении: галичане, разумеется, с самого момента провозглашения в 1197-м своей независимости не переваривали традиционных соперников во влиянии на Южную Русь (владимирцев, а затем москвичей). Слишком уж слабы в этом соперничестве были их позиции. Только такому могучему властителю, как Джугашвили, удалось подчинить Украину Галичине.

Но в данном случае традиционное объяснение вообще не проходит. София Августа Фредерика, наследная принцесса карликового княжества Цербст в германском регионе Анхальт, до выхода замуж за Карла Петера Ульриха цу Гольштейн Готторп фон Унтервальден (впоследствии — российский император Пётр III) вообще вряд ли подозревала о существовании в Российской империи региона Украина. Так что если и были у кого бы то ни было причины для вековой ненависти, то уж точно не у неё.

Говорить же о вековой ненависти немцев к украинцам даже наши нацисты вряд ли рискнут. Ведь сама идея украинства как противовеса России вскормлена в Галичине (как и, к примеру, идея хорватства в противовес Сербии) немцами Австрийской империи. Организация Украинских Националистов, Украинская Повстанческая Армия и прочие инструменты галицкой агрессии (как и хорватское повстанческое движение Павелича) организованы немцами гитлеровской разведки. Независимость Украины (и Хорватии) первой признала Германия. Хотя, с моей точки зрения, все эти благодеяния как раз и свидетельствуют о, мягко говоря, недоброжелательстве…

Подозревать императрицу в беспричинном пакостничестве тоже вряд ли приходится. Это было скорее хобби её венценосного супруга. Так что когда через четыре месяца правления она его свергла, во всей России никто не пожелал возражать. Имея такой опыт, Екатерина II категорически не желала причинять кому бы то ни было ущерб без серьёзнейшей причины.

Придётся всерьёз разбираться, были ли для причинённого Украине ущерба столь серьёзные причины. А заодно — был ли ущерб.

Это обвинение регулярно появляется в любом государстве, содержащем более одного города. Потому что говорят в этих городах неизбежно по-разному — таковы уж законы языка. А государство обязано свои — всегда ограниченные — ресурсы тратить в первую очередь на то, чтобы все его граждане могли друг с другом общаться. То есть изучали в школе единый для всех язык.

Конечно, страна побогаче может обучать своих граждан сразу двум языкам (арабский и иврит в Израиле) или даже четырём (итальянский, немецкий, ретороманский и французский в Швейцарии) и соответственно считать все эти языки государственными. Но как преподать каждому ученику все полторы сотни языков, бытующих в России? Не выдержит не то что бюджет, а головы школьников. Учат один общий для всех язык. А если хватает ресурсов, то заодно и ещё один, самый распространённый в данной местности. Вот и на нынешней Украине учат общегосударственный плюс родной для двух третей граждан — русский. А в Галичине большинство правителей вообще считают, что ресурсы слишком малы, чтобы тратить их на ненавистную москальську мову…

А применительно к эпохе Екатерины II можно говорить о запрете не только украинского языка, но и поморского, и уральского, и сибирского… Естественно, во всех школах страны преподавался один и тот же диалект русского языка — тот, который к этому времени был в наибольшей степени обработан литературно. Усилиями прежде всего киевских книжников — в основном церковнослужителей. Они с начала XVII века под давлением поляков массами переезжали в Москву. Недаром и по сей день в словах церковного обихода принято «Г» произносить не по-северорусски (как звонкое «К»), а по-южнорусски (как звонкое «X»). И в устах патриарха Московского и всея Руси «бог» звучит не как «бок», а как «бох».

Именно московский диалект книжники за полторы сотни лет развили до удобства преподавания. А киевский, оставшись без поддержки интеллигенции, остановился в развитии. Правда, накопил богатую поэтическую традицию народных песен. Поэтому и профессионалы на нём с лёгкостью писали стихи — от «Энеиды» Котляревского до «Кобзаря» Шевченко. Но прозу тот же Шевченко писал на литературном, московском диалекте: его родное наречие не было подготовлено к точному выражению тончайших мыслей писателя.

Так что у земских учителей Украины были причины в резолюции своего первого съезда постановить: «Украинского языка нет и быть не может». Министр внутренних дел Валуев вынужден был в своём циркулярном письме по проблемам организации земского обучения эту резолюцию процитировать, за что и попал в обширный список врагов Украины.

В конце концов отставание стало столь очевидным, что из городского обихода диалект вообще выпал, сохраняясь лишь в деревне. И сегодня один из нацистских вождей, живущий пока в Одессе Николай Чумаченко, жалуется: попав в город, украинец теряет свою национальную самобытность. Ведь для нацистских вождей вся эта самобытность исчерпывается тем, что в быту именуют «шароварщина».

Положение несколько изменилось во второй половине XIX века: большая группа интеллигенции принялась писать на деревенском диалекте. Причин было немало. И модное в те времена, сразу после отмены крепостного права, по всей России хождение в народ. И неизбывное стремление быть «лучше первым в деревне, чем вторым в Риме». Ведь даже столь яркие авторы, как Леся Украинка или Иван Нечуй-Левицкий, никак не выше среднего уровня тогдашней русской литературы — слишком уж этот уровень был в ту пору высок. Да и сегодня Анатолий Глущак, Иван Драч или Борис Олейник известны лишь благодаря тому, что пишут на языке, где конкурентов не слишком много. А вот Павел Загребельный, к примеру, достаточно хорош, чтобы даже его переводы на русский не терялись на общем фоне. Посему и в сражениях за независимость не соучаствовал.

Писательских стараний хватило, чтобы в 1905-м отделение литературы и языка Императорской Академии наук признало: украинский не является более диалектом русского. Правда, решение принято большинством всего в один голос и скорее из политических соображений: тогда шла революция, и, как в 1990-м, прогрессисты были склонны считать националистов своими союзниками против реакционной власти.

Но язык отстал настолько, что литераторы XIX века так и не смогли выработать единый стандарт. Его формирование завершили уже в советское время русские языковеды и писатели, имевшие необходимый для этого опыт. Самый известный из них — Николай Фитилёв — даже взял себе, перейдя на новосоздаваемый язык, псевдоним на нём — Микола Хвильовий.

За основу стандарта взяли даже не киевский диалект, а полтавский, ещё менее поддержанный интеллигенцией и, следовательно, ещё более удалённый от литературного русского. И заметно обогатили его заимствованиями из галицкого. Так что знатоку литературного украинского не только творения поэта-философа времён Екатерины II Григория Сковороды кажутся написанными на чистом (хотя и несколько устаревшем) русском. Но даже в известном подражании польскому гимну — стихотворении Павла Чубинского «Ещё не умерла Украина» — немало очевидных с точки зрения нынешнего стандарта русизмов.

А уж Екатерина II до конца дней своих так и не выучилась правильно говорить на русском языке. И писала с невероятными ошибками. Хотя литератором была незаурядным. И уж подавно вряд ли подозревала она о наличии в этом полузнакомом языке множества диалектов. Не говоря уж о неприязни к какому-нибудь из них.

Во всяком случае, считать Екатерину II противницей украинского языка после всего сказанного довольно трудно. Может быть, и в других обвинениях найдутся какие-нибудь смягчающие обстоятельства?

Маленькая принцесса Фике (уменьшительное от София) родилась в землях, давно уже забывших о крепостном праве. Воспитывалась на идеях просветителей, категорически отрицавших право человека владеть другими людьми. И уже став правительницей великой империи, не допустила крепостное право ни на одну из завоёванных ею земель. То есть, конечно, если помещик привозил туда своих крестьян, они оставались крепостными: право собственности ненарушимо. Но местные жители сохраняли свободу. А иногда даже освобождались от местного крепостничества. Поэтому, например, антирусские восстания польских дворян оставались без крестьянской поддержки — кто станет воевать против своих освободителей?

Более того, Екатерина II постоянно искала способы упразднить крепостное право и в самой России. Даже организовала для этой цели совещание представителей всех сословий, соответствующее по рангу Конституционному собранию. И прекратила попытки, лишь убедившись, что сломить сопротивление дворян не удастся без прямых силовых столкновений. Чем избежала по крайней мере гражданской войны по французскому образцу.

Почему же для Украины было сделано исключение?

Потому что сделали его задолго до Екатерины.

Первым из правителей Украины подписал указ о закрепощении рядовых казаков (как тогда говорили, голоты) в пользу казачьего командования (старшины)… Ян Мазепа, коего ныне велено считать национальным героем. Впрочем, тогда он в очередной раз именовался Иван. На разных этапах строительства карьеры он много раз переходил из католицизма в православие (и соответственно, по тогдашним представлениям, из поляков в русские) и обратно.

Причина для закрепощения голоты была у Мазепы вполне уважительная. Ведь именно ему выпало на долю завершить бурный период гетманщины.

После смерти Богдана Хмельницкого каждый новый гетман со своей старшиной довольно быстро обнаруживал, что в России, в отличие от былых польских времён, не забалуешь. Собственно, почувствовал это ещё сам Богдан, но ввиду скорой (в 1657-м) смерти меры принять не успел.

В самом деле, в Польше можно было держать крепостных на барщине хоть шесть дней в неделю. А Россия тогда ещё оправлялась от Смутного времени, и для размножения крестьянства барщину ограничили тремя днями в неделю — явный убыток для бар.

А чего стоит любимое развлечение шляхты: наезды — вооружённые налёты на имения соседей! Ведь и сам шляхтич Хмельницкий стал противником польского владычества лишь после того, как сосед, шляхтич Чаплинский, разгромил его имение да ещё и жену умыкнул. Польские коронные власти Хмельницкого не защитили. А в России наезд квалифицировался как разбой и карался соответственно. Каково было старшине лишаться излюбленного развлечения!

Так что через год-другой гетман объявлял нарушенным какой-нибудь пункт переяславских соглашений, на этом основании денонсировал их и провозглашал Украину независимой. Естественно, изгонял (а кто повеселее, истреблял) российские гарнизоны. И начинал править по старым обычаям: с шестидневной барщиной, наездами и прочими чудесами, по коим за время единства с Россией старшина соскучилась.

Голота реагировала соответственно: сколь ни тяжко платить российские налоги, а независимые украинские обычаи куда тяжелей. Кстати, и сегодня неслыханные, разорительные, грабительские российские налоги на фоне независимых украинских выглядят скромными и щадящими. Но тогда народ реагировал на грабёж не перевыборами неотличимых друг от друга депутатов, а несколько проще. Максимум на третьем году независимости начинались народные восстания под лозунгом воссоединения. Сейчас восстаний нет лишь потому, что сегодня независимость — это торговля по мировым ценам. Украина же и по сей день получает российские нефть и газ по ценам внутрироссийским, да ещё и в кредит, который гасить не намерена. Независимость современной Украины опирается лишь на то, что Россия в эту независимость всё ещё не поверила.

Ход восстания зависел в основном от того, много ли татар и поляков успел гетман нанять в личную охрану. Иногда бои растягивались на годы. А поддержанный непосредственно Турцией Дорошенко, как уже отмечалось, крутился поблизости от гетманской булавы целых семь лет.

Но итог всегда был одинаков. Сторонника независимости изгоняли. И вручали булаву новому гетману — в обмен, естественно, на обещание немедленно воссоединиться с Россией.

Гетман шёл воссоединяться. Россия, которой в те годы накопления сил мятежный юг был нужен, как мне Галичина, отвечала: «Вы же завтра снова закричите о переяславском договоре и опять отделитесь». Гетман радостно предлагал вообще исключить из договора пункт, нарушение которого послужило его предшественнику поводом к расторжению брака. Так что если и сочинялись в 1654 м какие-нибудь обещания реальной самостоятельности (в чём серьёзные историки серьёзно сомневаются), то за тридцать лет гетманщины от них и следа не осталось.

Сегодня самым жутким событием украинской истории велено считать голодомор: организованное Джугашвили со товарищи опустошение всей хлебородной Руси — от низовьев Днепра до северного Казахстана. Действительно жуть: года за три население Украины сократилось на четверть или даже на треть. Гетманщина длилась дольше. А посему и результаты дала куда более убедительные. С 1657-го (смерть Богдана Хмельницкого) по 1687-й (избрание Яна Мазепы) население сократилось по самым скромным оценкам втрое. А по самым правдоподобным — впятеро.

Не зря Украину к концу этого тридцатилетия называли Руина. Так что когда Мазепа в борьбе за булаву плотно опёрся на поддержку России, народ его радостно поддержал.

И к слову, в 1709-м, когда гетман счёл обстановку благоприятной для очередного отделения, за ним не пошёл никто. К Карлу XII Яна Мазепу сопровождали только сердюки — личная охрана, давшая клятву верности лично ему, а не государству. Да ещё полк запорожцев, наёмных, обязанных следовать указаниям того, кто им платит. Они, впрочем, покинули бывшего гетмана ровно через неделю: оплаченный срок кончился, а денег на дальнейший наём ни у Мазепы, ни у Карла не нашлось. Казаки вернулись к Петру и были встречены более чем ласково. Император уже запретил попрекать украинцев изменой Мазепы — не должны все отвечать за одного — и всех вернувшихся из лагеря изменника привечал как образумившихся блудных сыновей.

Даже гарнизон гетманской столицы — городка Батурин — не стал всерьёз защищать от драгун Александра Меншикова склады, где Мазепа скопил провиант, снаряжение и боеприпасы. Именно в расчёте на снабжение из этих складов Карл XII пошёл к Полтаве. Ввиду близости противника запасы не удалось вывезти, а пришлось сжечь на месте. Это послужило основой для последующих нацистских легенд о варварском истреблении всех жителей Батурина. Интересно, какой казни подверг бы Пётр своего любимца, если бы тот и впрямь начал истреблять его подданных?

А в 1687-м Мазепа принёс России все мыслимые клятвы верности. И защиту Украины от татарских набегов полностью передоверил российским регулярным войскам. Следовательно, иррегулярные погранвойска — казаки — для этой защиты уже не требовались. Так что их закрепощение было со стороны гетмана шагом вполне логичным. Да ещё и предусмотрительным. Его предшественников свергали за измену именно рядовые казаки. Так что их разоружение было страховкой на случай дальнейших изменений мазепиных планов.

Правда, гетман сразу несколько просчитался. Крепостных в России хватало. А вот квалифицированные бойцы всегда были дефицитны. Так что указ Яна Мазепы о закрепощении голоты общероссийская власть попросту не заметила. Никаких реальных юридических последствий он не повлёк. Казаки остались вольными воинами.

Старшина, впрочем, не успокоилась. Слишком уж соблазнительно изобилие даровых работников. Голоту правдами и неправдами обращали в крепостное положение. Тем более что оборону регулярные общероссийские войска действительно обеспечивали.

Последним из гетманов — в 1760-м — указ о закрепощении казачьей голоты издал Кирилл Разумовский, правивший Украиной с 1750-го. Основания для указа были более нежели веские. Во-первых, реальной разницы между Украиной и остальной Россией фактически не осталось. Не зря в 1764-м Екатерина пост гетмана Украины вообще упразднила, оставив гетманство лишь на Сечи. Разумовский, конечно, не пострадал — стал генерал-фельдмаршалом. Поскольку, во-вторых, его брат Алексей был с 1742-го мужем императрицы Елизаветы Петровны, правившей с 1741-го — в перевороте, вознёсшем её на престол, братья Разумовские активно соучаствовали.

Но даже столь близкое родство не помогло. Указ гетмана Разумовского общероссийские власти исполняли так же рьяно, как и указ гетмана Мазепы. То есть ровно никак. Голота оставалась свободной. Пышные имения старшины то и дело лишались столь необходимых даровых рук.

Естественно, старшина всячески добивалась признания указа Разумовского полноценным российским законом. Не исключено, что сменивший Елизавету, умершую в 1762-м, Пётр III мог бы указ и признать — он был достаточно глуп. Но эта глупость и упростила его свержение всего через 4 месяца. А супруга и преемница Петра — Екатерина II — оказалась стойкой противницей крепостного права вообще.

Борьба старшины за закрепощение голоты растянулась ещё лет на двадцать. Только в период разделов захлебнувшейся во внутренних распрях Польши новоявленные помещики не упустили шанс. Старшина пригрозила императрице мятежом в пользу Польши. Угроза была более нежели серьёзна. Правобережная Украина, правда, освободилась из-под польского владычества лишь недавно, ещё прекрасно помнила все прелести тамошних каторжных обычаев и если бы восстала, то лишь в ответ на угрозу нового попадания под власть Варшавы. Зато левобережье, свободное уже более ста лет, успело овеять былую неволю сладкими легендами — обычным способом забыть неудобозабываемое. Да и в соседней с правобережьем Галичине вновь проснулась память о былом величии, когда под властью западного княжества побывал почти весь юг Руси. Так что мятежникам нашлось бы на кого опереться.

Империя, лишь недавно оправившаяся от грандиозного антикрепостнического мятежа под командованием Емельяна Пугачёва, явно не нуждалась в новых крепостных. Но в новых мятежах она нуждалась ещё менее. Императрице пришлось смириться. В 1783-м указ гетмана Разумовского был признан законом Российской империи. Уже свершившиеся закрепощения голоты оказались задним числом освящены авторитетом государства. И возникла твёрдая почва для закрепощения тех, кого ранее длинная рука старшины не достигла.

А главное, старшина получила благодатную возможность заявлять голоте: мы крепостим вас не своею волею, не в своих интересах, а волею и в интересах императрицы. Откуда было голоте, не видевшей иной раз даже окрестных деревень, знать, что это — клевета на главную их защитницу?

А раз уж нынешние властители эту клевету повторяют — значит, они наследники старшины. К нам относятся как к голоте. И вновь хотят нас закрепостить.

Разгон Запорожской Сечи в 1775-м традиционно признаётся деянием неблаговидным. И даже преступным. А чтобы раскрыть преступление, желательно понять его мотив.

Ненависть к Украине? Мы, кажется, уже выяснили, что у Екатерины ей взяться было неоткуда. Если, конечно, не считать врагом Украины любого ненациста.

Традиционная историография считает разгон Сечи актом укрепления крепостного права после разгрома пугачёвского восстания. Тоже не очень правдоподобно.

Крепостного права тогда на Украине не было.

И вообще в тогдашней России было десятка полтора казачьих войск. И больше ни одно разгону не подвергалось. За что же для Сечи сделано исключение?

Более того, Центром и основой восстания Пугачёва было Яицкое казачье войско. Вот уж кого, казалось бы, следовало для укрепления крепостного права разгонять. Но с войском этим не сотворили ничего злокозненного. Только переименовали реку Яик (а вместе с нею соответственно и горы, и казачье войско) в Урал — для искоренения памяти о мятеже. Но казаков, за исключением непосредственных руководителей мятежа, не тронули.

Чего же ради громить и разгонять другое войско, никак с мятежом не связанное?

А того ради, что никто Сечь не громил и не разгонял.

Казаки по своей роли в государстве — иррегулярные пограничные войска. Существование таких войск в регионе, подверженном набегам воинственных соседей (кочевых казахов на Урале, турок и татар на Украине), совершенно необходимо. Поэтому уральские казаки могли себе позволить бунт. Как и волжские в эпоху набегов из Персии — вспомните бунт Стеньки Разина!

Но при Екатерине южная граница России передвинулась от днепровских порогов к черноморским берегам. Правда, в 1775-м само побережье оставалось турецким — окончательная очистка заняла ещё двадцать лет. Но набеги татар, плотно запертых в Крыму, прекратились. Да и турки, хотя и владели множеством прибрежных крепостей, от крохотного Хаджибея до грозного Измаила, выходить за их пределы без крайней нужды уже не рисковали.

Кому нужны погранвойска в полутыще вёрст от ближайшей границы?

Естественно, запорожцы получили предложение перебраться к новым границам — на Чёрное море и Кубань.

Голота пошла с радостью. На прежнем месте, на Сечи, их к тому времени крепостили, невзирая на неприязнь к этому официальных властей — ведь военной работы у запорожцев уже не было.

Зато в новых местах голота воевала лихо. Например, в историю Одессы вписан участник штурма Хаджибея черноморский казак Табанец-Хурделица. Пограничники всегда боеспособнее основных сил армии, ибо рискуют постоянно.

А вот старшина возражала. Терять обжитые имения, да ещё и дармовую рабочую силу, мало кому охота.

Тогда со старшиной заговорили жёстко. Казачье командование давно уже добивалось прав российского дворянства. Но права эти даются за военную службу. А значит, старшина обязана исполнить воинский приказ.

Большинству пришлось исполнять. Меньшинство всё ещё надеялось на чудо. Чуда не случилось. Российские регулярные войска заняли Сечь с остатками старшины без ощутимого сопротивления. И нарушителей военного приказа покарали по военным законам — правда, мирного времени. В частности, последний гетман Сечи Калнышевский отправился в Соловецкий монастырь пожизненно.

В 1796-м Екатерина Великая скончалась. Наследовавший ей Павел I люто ненавидел мать. Вполне обоснованно. Формально она могла править лишь до его совершеннолетия — в качестве регентши. А фактически процарствовала лишнюю четверть века.

Естественно, многое из построенного Екатериной Павел постарался поломать. Даже Севастополь и Одессу собирался закрыть. И уж подавно освободил всех политзаключённых, попавших под замок при матери.

Калнышевский покидать Соловки отказался. Формально — потому, что не хотел нарушать данный в годы отсидки монашеский обет. Но указ царя — в те годы по совместительству главы российской православной церкви — был бы вполне законным с тогдашней церковной точки зрения основанием для отмены обета. Может быть, отставной генерал-полковник (примерно этому рангу соответствовал пост гетмана Сечи) в душе сознавал свою вину в нарушении воинского долга?

История Сечи имела продолжение и в нашем веке. Провозгласив очередную независимость, Центральная Рада предложила кубанским казакам присоединяться — по возможности вместе с землями — к матери-Украине.

Последствия можно было бы предвидеть и заранее. Если бы, конечно, среди правителей нашёлся кто-нибудь, знающий историю, а не только нацистские фальсификации.

Не было в Белой армии юга России поборников единой и неделимой России больших, нежели кубанские казаки. Под знамёнами Корнилова, Деникина, Врангеля гонялись они по всей Украине за Скоропадским, Петлюрой…

И в наши дни кубанские казаки в числе главных защитников российского единства. Вспомните хотя бы Сергея Шахрая, чьи договоры о разделе полномочий удержали в подчинении центру даже самые строптивые регионы вроде Татарстана. Разве что с Чечнёй тогда договориться не удалось.

Да и на самой Украине (в отличие от Галичины) приверженцы независимости всегда оказывались в меньшинстве. Бившиеся за единую Русь Богун и Палий, Коцюбинский и Махно, Ковпак и Вершигора — ничуть не меньшие украинцы, нежели битые ими Выговский и Мазепа, Скоропадский и Петлюра, Бандера и Шухевич. Кстати, последние двое уж точно не украинцы, а галичане. Потому сегодня, когда Украина фактически попала в положение галицкой колонии, их велено считать национальными героями.

А уж Сечь до феодализации старшины была опорой народа — следовательно, оплотом российского единства. Гетманы первой половины XVII века регулярно посылали в Москву прошения о принятии своей земли в российское подданство. И, между прочим, подчёркивали: «Мы народа русского и веры православной». Так что когда единство народа было впервые после батыева нашествия достигнуто и надёжно защищено от покушений извне, надобность в Сечи отпала. И сожалеть об этом могут лишь те, кто готов, отказавшись от надёжной защиты, открыть Украину внешним угрозам — чтобы вновь понадобилась Сечь.

Екатерина же ничего не разгоняла. Она лишь торжественно похоронила останки того, что не могло более служить народу — то есть в историческом смысле умерло.

Выдвигаются против Екатерины II и обвинения поскромнее.

Например, легендарное любвеобилие — по нынешним нравам грех не столь уж тяжкий. И, между прочим, большинство её любовников оказались великими военачальниками, градостроителями, дипломатами, даже селекционерами — вспомните орловских рысаков! Похоже, постель императрицы была своеобразной государственной наградой, как в XIX веке золотая табакерка с царским портретом. А если награда выдавалась заранее — тем больше рвения проявлял очередной фаворит, чтобы доказать, что награждён заслуженно.

Есть и другие обвинения, иной раз более обоснованные — кто из нас безгрешен!

Но главное ясно. Ни одно из обвинений, выдвинутых профессиональными патриотами Украины против Екатерины II, не выдерживает столкновения с исторической истиной. Заслуги императрицы перед нашей родной землёй неисчислимы. Её величие бесспорно.

Как же назвать тех, кто надеется, залив грязью исторический облик, закрыть этой грязью наши глаза?

Вопреки моему тогдашнему мнению, отделение литературы и языка (ОЛЯ) Императорской академии наук даже в 1905-м не признало самостоятельности украинского: соответствующий доклад, написанный двоими особо либеральными академиками, не был рассмотрен в общем собрании отделения.

Моя тогдашняя вера в злокозненный голодомор ныне полностью развеяна документами, обнародованными в последние 5–7 лет.

Задумавшись подробнее над обычаями Галантного века, прихожу к выводу: по постельной части Екатерина была куда скромнее общепринятых обычаев тогдашнего высшего света. В частности, никогда не заводила нескольких любовников одновременно.

Недопущение Павла Петровича Романова на престол трудно поставить в вину его матери. Он был слишком романтичен для управления государством. Не зря Екатерина, по неофициальным слухам, всерьёз исследовала возможность передачи престола в обход Павла его сыну Александру. Причём Александра и второго сына — Константина — она воспитывала сама, оставив Павлу только младших Николая и Михаила. Насколько я могу судить, Александра можно считать несомненной удачей педагогического таланта Екатерины, а Константина — почти столь же несомненным провалом: как управленец он был неплох, но нравственно — социопатичен.

Концепцию «разгона Сечи» как перевода пограничников к новой границе я впервые сформулировал в начале 1992-го в беседе с историком Львом Рэмовичем Вершининым. В очередной раз заглянув к нему в гости, я обнаружил его за составлением большой хронологической таблицы украинской истории — увы, насколько я знаю, так и не изданной. Он пожаловался: в таблице есть одно событие, предосудительное для России. И даже спросил: не лучше ли его вообще исключить из рассмотрения? Я изумился: если будем замалчивать неудобные для нас факты — чем будем отличаться от своих оппонентов? И потребовал показать мне описания этого события в изучаемых им источниках. Примерно через десять минут сличения описаний вывод стал очевиден. Но удобный случай опубликовать этот вывод появился нескоро.

После этой статьи я лет на пять вовсе отвлёкся от украинских проблем. И вернулся к ним только после того, как побывал — в качестве корреспондента журнала «Наука и промышленность России» на первом украинско-российском деловом форуме, проходившем в моей родной Одессе, и довольно тесно пообщался со многими влиятельными его участниками.