Ещё в 1990-м я основательно втянулся в политику.

С 1994-го ею в основном зарабатываю – как публицист, консультант, а то и самостоятельный деятель. Так что регулярно вспоминаю слова Уинстона Леонарда Спенсера Чёрчилла: «Политик должен уметь предсказать, что произойдёт завтра, через неделю, через месяц и через год. А потом объяснить, почему этого не произошло».

Неудачных прогнозов у меня хватает. Так, доллар всё никак не провалится ниже плинтуса: действующий президент Соединённых Государств Америки делает для этого всё, что от него зависит, – но зависит от него, по счастью, пока не всё. Да и нефть держится на заоблачных ценовых высотах уже на пару лет дольше ожидаемого мною минимального срока – хотя всё ещё не перевалила за максимальный. Как видите, объяснять свои ошибки я уже умею.

Исходя из чёрчилловой формулы, я стараюсь быть осторожен в догадках. В том числе и совершенно не политических. Ведь представители других – куда более почтенных – профессий тоже снайперски попадают пальцем в небо.

Скажем, профессор Саймон Ньюкомб математически обосновал невозможность полёта тел тяжелее воздуха. Для этого у него были не только теоретические, но и экспериментальные основания. Его коллега – профессор Сэмюэл Лэнгли – уже много лет изводил казённые деньги на опытные «аэродромы» (этим греческим словом, означающим «воздухобежцы», он именовал то, что впоследствии назвали «аэроплан» – опирающийся на воздух плоскостями). Чарлз Мэнли – помощник Лэнгли – создал лучшие в ту эпоху паровые двигатели и превосходный ДВС: 50 л. с. при собственной массе 85 кг. Но машины Лэнгли даже под искусным управлением Мэнли падали через несколько метров после отрыва от Земли. После очередной катастрофы – 1903.12.08 – казённые $50 000 кончились, и программу Лэнгли закрыли с изрядным шумом в печати. А через 9 дней – 1903.12.17 – конструкция братьев Оруилла и Уилбёра Райтов успешно летит целую минуту. Потому что кроме мощности двигателя (не учтённой Ньюкомбом, бравшим в расчёт только паровые машины), нужна ещё техника управления аппаратом в трёх плоскостях (Лэнгли надеялся на аэродинамическую устойчивость самой конструкции).

Эрнест Рёзерфорд – первооткрыватель атомного ядра, естественного и искусственного превращения элементов – полагал использование внутриядерной энергии невозможным. Он экспериментально изучил, сколь сложны методы преобразования ядер, сколь высока необходимая для их раскола или слияния начальная энергия частиц. С учётом неидеальности КПД технических процессов расчёт лауреата Нобелевской премии был в целом точен: скажем, реакция ядерного синтеза всё ещё применяется только во взрывном режиме, а техника для её непрерывного протекания не вышла из стадии эксперимента. Наличие в природе ядер, легко делящихся под воздействием неэнергичных нейтронов, да ещё и выделяющих при распаде несколько новых нейтронов, можно счесть простым везением человечества. Хотя, конечно, нынче теория обосновала такую возможность. Но сама теория развилась не столько из умозрительных соображений, сколько после экспериментов Отто Хана и Фрица Штрассмана: когда Лиза Мейтнер поняла, что им удалось в 1938-м расколоть нейтронами ядро урана, определилось стратегическое направление физических исследований на годы вперёд – вплоть до хиросимского взрыва 1945.08.06.

Подобные примеры можно множить. Не зря давно сформулировано эмпирическое правило: если крупный специалист считает нечто возможным – он скорее всего прав; если считает невозможным – скорее всего ошибается.

Обоснование этого правила очевидно. Чем крупнее специалист, тем глубже он вникает в тонкости своей работы. Поскольку человеческие возможности не безграничны, ему приходится поневоле отключаться от множества иных занятий и знаний. А ведь природа не знает границ, проложенных между нашими отраслями, странами, научными дисциплинами… Из-за пределов познаний специалиста в любой момент может вторгнуться нечто ломающее его расчёты.

Вероятность таких вторжений невелика. Но пренебрегать ею нельзя. Поэтому прогнозы чаще удаются при взгляде не вглубь, а вширь – так легче заметить возможности взаимодействия, ускользающие от внимания профессионала.

В октябре 1998-го я – вопреки мнению всего отечественного экспертного сообщества – предсказал поражение республиканцев на парламентских выборах в СГА. Просто потому, что изучил не только политические, но и чисто юридические обстоятельства дела Левинской.

В январе 1999-го – опять же вопреки всем экспертам – предсказал непрерывное, вплоть до января 2002-го падение евро. Поскольку рассмотрел роль доллара как валютного резерва не только для стран третьего мира, но и внутри зоны евро, а заодно учёл тогдашнюю европейскую социальную политику.

Несомненно, мой кругозор тоже далёк от идеала. Поэтому я вовсе не гарантирую безупречность своих прогнозов. Например, сейчас я полагаю: внутрироссийская политика – и публичная, и экономическая – резко изменится не после ухода президента Путина, но только после ухода президента Буша. Но какие-то неведомые мне личные взаимоотношения и коллективные интересы в высших слоях нашей власти могут в любой момент спутать всю картину. Соответственно и полагаться на мой прогноз можно, только надёжно подстраховавшись.

Кстати, страховые компании – едва ли не лучшие прогнозисты мира. Они опираются на многовековую статистику и постоянный аналитический поиск. Если хотите узнать, какие стороны нашей жизни пока совершенно непредсказуемы – посмотрите, по каким видам страхования ставки выглядят несуразно завышенными. И поразитесь, как их много. Ибо мир всё ещё выходит далеко за пределы наших представлений о нём. Потому так интересно жить.