Неподвижные осколки
Станислав Ежи Лец сказал: индивидуальность в диктанте можно проявить только в ошибках. Экономика – учитель строгий. Если уж задаёт не сочинение, а диктант – лучше не играть с правилами хозяйственной грамматики.
В Союзе жило заметно больше народу, чем нужно для окупаемости новых разработок. Да и сам порог был для нас ощутимо ниже западного. Дело в том, что учёные и инженеры у нас оплачивались – относительно рабочих – заметно ниже, чем в капиталистических странах. Соответственно расходы на разработку были ниже и окупить их проще.
Большой однородный – требующий однократной разработки – рынок был нашим стратегическим преимуществом. Опираясь на него, можно было создавать новое, не особо оглядываясь на зарубежных потребителей. Зато в тех отраслях, где конкуренция неизбежна (скажем, в оборонной промышленности), мы могли щедро расходовать сэкономленное в прочих сферах. Тем самым общая конкурентоспособность страны была куда выше, чем можно было ожидать на основе прочих – легче поддающихся учёту – факторов. Уже хотя бы ради этого следовало крепить, развивать, совершенствовать то, что политики назвали «новая историческая общность – советский народ».
Увы, другие политики потратили немало усилий на преодоление столь мощного стимула к единству.
Сказался, конечно, и кризис управления. Дело в том, что с ростом числа названий производимой продукции сложность централизованного решения управленческих задач растёт так быстро, что в масштабе современного государства коммунистический идеал единого хозяйства неосуществим. Советские математики академики Глушков и Канторович доказали это ещё в середине 1970-х. Но к тому времени экономические реформы, призванные децентрализовать управление нашей экономикой, уже были удушены коммунистическими теоретиками. Так что неизбежные диспропорции нарастали, пока не привели к параличу значительной части хозяйства страны.
Управленцы, не прислушавшиеся к экономистам и математикам, так и не поняли причину катастрофического обвала. Напротив, они пытались командовать до последней секунды. В конце концов совместные усилия властей разных уровней разрушили изрядную долю технологических цепочек, сшивавших хозяйство страны воедино. Более того, заблокированы оказались товарные потоки – не только межреспубликанские, но зачастую и внутрирегиональные.
На фоне такой разрухи стали заметны голоса агитаторов за всяческие виды сепаратизма. Правда, националистическая идеология сформировалась ещё пару веков назад – когда техника была несравненно примитивнее нынешней, так что порог окупаемости измерялся сотнями тысяч – а не миллионов! – человек. Но уровень экономического образования у нас был столь низок, что практически никто – не только среди рядовых граждан, но и на высших политических уровнях – не мог себе представить, какие качественные изменения проистекают из этой количественной разницы. Древние рецепты показались подходящими для решения принципиально новых задач.
Результат очевиден. Великая страна распалась на осколки столь мелкие, что новая разработка не окупится ни в одном из них. С учётом дальнейшего снижения цены отечественного творческого труда порог окупаемости у нас сейчас около двухсот миллионов человек. В России же немногим более ста сорока миллионов граждан. Даже вместе с иммигрантами (а их платёжеспособность куда ниже, так что в формулу окупаемости они входят с изрядным понижающим коэффициентом) порога не достичь. А уж малые государства – вроде Украины или Молдавии – вовсе способны существовать только благодаря внешнему рынку. Оттого и вынуждены подчиняться диктату ключевых его игроков. Отсюда и скоропостижный отказ Воронина от плана урегулирования конфликтов внутри его собственной страны, и украинские перевыборы до достижения результата, заранее заданного иностранными надзирателями…
