Сейчас несколько слов о чёрном квадрате. Хотя на самом деле он не чёрный и не квадрат.

Казимир Северинович Малевич сложил знаменитейшую из своих картин из множества слоёв самых разных красок — но чёрной среди них нет. Каждый краситель поглощает из падающего света свою часть — в конечном счёте не отражается вообще ничего.

При беглом взгляде неправильный четырёхугольник действительно кажется квадратным. Но при повнимательном рассмотрении заметно: все стороны и углы красочного пятна — разные. По авторскому замыслу верхней должна быть самая длинная сторона. Но нам привычнее, когда основание больше вершины — на доброй половине выставок прославленную картину вешают вверх ногами.

Но неужели всё величие работы, написанной ещё в тысяча девятьсот пятнадцатом — только в этих технических тонкостях? Неужели ценители живописи заказали Малевичу — за бешеные деньги — множество авторских копий ради того, чтобы отследить, сколь точно сможет мастер вручную воспроизвести все нюансы изначальной версии?

Вряд ли. Ведь сам живописец не пытался идеально повторять своё решение. Иначе не написал бы в дополнение к семи экземплярам «Чёрного квадрата» ещё и два экземпляра «Красного квадрата» — тоже неправильной формы.

Первоначально — ещё в тысяча девятьсот тринадцатом — «Чёрный квадрат» возник не как живописное произведение, а как декорация к футуристической опере Михаила Васильевича Матюшина «Победа над Солнцем» на либретто Алексея Елисеевича Кручёных и Виктора Владимировича Хлебникова, более известного под псевдонимом Велимир. Возможно, от противопоставления маленькому Солнцу на огромном небе идёт равенство фона и окрашенной площади картины. Хотя в наименее известной супрематической композиции Малевича — «Белом квадрате» — отличить фон от краски может только намётанный глаз опытного художника или хотя бы тонкого ценителя живописи.

Только что я помянул Кручёных и Хлебникова. Они сравнительно мало памятны современным любителям поэзии. Да и при жизни их знал далеко не каждый. Мало кому под силу отчётливо произнести известнейшее пятистрочие Кручёных:

А в провинциальной типографии не смогли набрать шесть страниц хлебниковских производных от корня «люб»: в ту пору текст для печати именно набирали из заранее отлитых отдельных букв, и запаса отливок «Ю» не хватило.

Кручёных и Хлебников — поэты для поэтов. Они постоянно играли со словом. А потом десятки других творцов наполняли найденные ими новые формы разнообразным содержанием. Не зря Владимир Владимирович Маяковский — тоже великий новатор — считал Кручёных и Хлебникова своими учителями.

Поиски Малевича — художника для художников — ещё сложнее. Потому что в ту эпоху менялся не только язык живописи, но и стоящая перед нею цель.

Несколько тысячелетий художники отрабатывали технологию всё более точного отображения видимой картины мира. Из древнегреческих времён до нас дошла легенда о великих мастерах Зевксисе и Паррисии. Зевксис написал гроздь винограда так точно, что налетели птицы и попытались её клевать. Паррисий, увидев это, пригласил Зевксиса к себе домой. Тот увидел в мастерской конкурента новую работу, прикрытую полупрозрачной занавеской, попытался её отодвинуть — и оказалось, что занавеска тоже рисованная. Зевксис признал себя побеждённым: он смог обмануть только глупых птиц, а Паррисий перехитрил опытный глаз первоклассного мастера.

С тех пор сделано ещё множество формальных открытий. Так, взаимное расположение предметов точно отображает геометрическая перспектива. А, скажем, Андрей Рублёв написал знаменитую «Троицу» в обратной перспективе — с точки зрения бога, глядящего сквозь икону на молящегося перед нею.

Но в середине девятнадцатого века появился фотоаппарат — и в одночасье обесценил едва ли не все накопленные достижения живописи. Геометрию пространства не воспроизведёшь точнее бесстрастного объектива. Даже цвет на снимках точно передаётся уже более века.

Человеку незачем конкурировать с машиной. Художники стали отображать не просто видимый мир, а, например, свои впечатления от него: целое направление живописи так и называется импрессионизм — впечатленчество. Или выражать внутренние чувства: экспрессионизм — выраженчество. Форму предметов не копировали, а расчленяли на простейшие компоненты: Пабло Пика́ссо назвал своё направление поисков «кубизм».

Малевич тоже много экспериментировал. Сумел определить, к чему приведёт избранное им — и многими его коллегами — направление поисков. И отобразил на полотне конечную точку маршрута.

Предостережение помогло. Многие, кто вослед Малевичу искал супрематизма — верховенства — формы над содержанием, переключились на качественно иные направления развития. Тот же Пика́ссо вскоре ушёл от кубизма: теперь выделяемые им изначальные элементы видимых форм были хотя и просты, но взяты из природы, а не геометрии.

В неровных контурах и бесчисленных красочных слоях «Чёрного квадрата» знаток истории послефотографической живописи может разглядеть сотни картин, уже написанных выдающимися экспериментаторами, и многие тысячи ещё не созданных проб и неизбежных при этом ошибок. Этот намёк на целую эпоху — главная суть и ценность работы, созданной вроде бы только для своих.