3

Филадельфия Джонс отшатнулась, как если бы Ева ткнула ее в грудь.

– Что? Двенадцать? Мои дети! – Она стремглав вышла из-за стола и, наверное, сбила бы Еву с ног по пути к двери, если бы та не остановила ее жестом.

– Погодите!

– Мне надо…

– Сядьте! – перебила Ева. – Во-первых, объясните, почему вам сразу пришла в голову мысль об убийстве.

– Как почему? Я вас знаю, знаю, чем вы занимаетесь. Что случилось? Убит кто-то из наших детей? Кто именно?

Дело Айкова, сразу подумала Ева. Когда ты героиня бестселлера и основанного на нем популярного фильма, люди начинают тебя узнавать.

Ну, и конечно, брак с Рорком тут тоже не на последнем месте.

– Мисс Джонс, мы действительно расследуем убийства, но давние.

– Не понимаю. Лучше я сяду, – решила хозяйка кабинета и прошла к стульям. – Так речь не о моих детях? Прошу прощения. Извините меня! – Она сделала пару глубоких вдохов. – Обычно я не такая… эмоциональная.

– Давайте-ка я вам воды принесу, – вызвалась Пибоди.

– Ой, нет, спасибо, я попрошу Матушку сделать нам чай. И надо, чтобы она перенесла мое следующее занятие.

– Я ей скажу.

– Вы очень добры.

– Нет проблем. – Пибоди вышла.

– Присядьте, пожалуйста, – пригласила Еву Филадельфия. – Еще раз прошу меня извинить. Конечно, я читала книгу про Айкова – а на днях как раз выбралась с подругой в кино. Все это еще совсем свежо, так что при виде вас я, естественно, сразу предположила самое страшное.

– Понятно. – Ева взяла себе стул и внимательно посмотрела на Филадельфию. Вроде поспокойнее, решила она, но потрясение еще не прошло.

На вид лет сорок пять. Одета консервативно, прическа простая, в ушах небольшие сережки. Что хозяйка, что кабинет: все чисто, опрятно, никаких излишеств.

– Раньше вы с братом руководили этим учреждением в другом здании.

– Нет, Центр всегда размещался здесь. Вы имеете в виду Обитель? Так мы первоначально называли свое заведение. Да, там нам пришлось побороться, – произнесла она с легкой улыбкой. – Во всех отношениях. Недостаток финансирования, нехватка персонала, да и сам дом в таком состоянии… Сущий кошмар! Платежи нам оказались не по карману – на свою беду, мы поспешили купить то здание, недостаточно все взвесив. Во время Городских войн там находился сиротский приют.

– Да, я знаю.

– Это показалось нам неким знаком свыше, и мы с Нэшем ринулись в это дело очертя голову. Но быстро убедились, насколько верна поговорка: поспешишь – людей насмешишь, – снова краешком рта улыбнулась она. – Зато мы многому научились, что и позволило нам, с помощью высшей силы и благодаря щедрости нашего спонсора, создать этот дом, где мы можем предложить ребятам, которые в том нуждаются, гораздо большее, чем приют.

Вошла Пибоди.

– Чай сейчас будет.

– Огромное вам спасибо! Присядьте, будьте добры. Я как раз объясняла лейтенанту Даллас, как мы с Нэшем – моим братом – сумели расширить наши горизонты, когда переехали сюда. В сентябре уж пятнадцать лет будет. Время летит быстро. Порой – слишком быстро.

– А чем вы тут конкретно занимаетесь? – поинтересовалась Ева.

– Предоставляем ребятам в возрасте от десяти до восемнадцати лет духовную чистоту и безопасность – наряду с интеллектуальной, моральной и физической поддержкой, которая им необходима для преодоления своих пагубных пристрастий, умения принимать правильные решения, воспитания в себе силы воли. Мы для этих детей и их опекунов – путь к безопасной и счастливой жизни.

– А как они к вам попадают, эти ребята?

– В большинстве случаев их сюда приводят опекуны, кого – без ночевки, кого – круглосуточно. Некоторых направляет к нам судебная система. К нам попадают дети неблагополучные, многие – с пристрастием к всевозможным опасным субстанциям, все как один не умеющие себя вести, с искаженным представлением о себе, с букетом пагубных привычек. У нас они получают режим и порядок, представление о границах дозволенного, групповую и индивидуальную терапию, духовное наставничество.

– А в старом здании у вас было то же самое?

– Там у нас не было возможности столь же эффективно проводить реабилитацию наркозависимости, поскольку персонала такого не было. В Обители мы, увы, мало что могли дать детям, только приют. Место, куда можно было прийти и согреться. Тогда на улице ребят было много – сбежавших из дому, брошенных родителями. Потерявшихся. Мы старались дать им крышу над головой, теплую постель, здоровую пищу, правильные жизненные ориентиры, но нам мешала стесненность в средствах, пока к делу не подключилась миссис Битмор, наш спонсор. Она передала нам это здание и специальный фонд, чтобы покрывать наши немалые расходы.

Филадельфия перевела взгляд на показавшуюся в дверях Шивиц:

– Ой, спасибо, Матушка.

– Рада помочь. – Шивиц вкатила в кабинет тележку с подносом, на котором стояли три белые чашки и простенький белый чайник. – Могу я еще что-то сделать?

– Пока нет, но, пожалуйста, пришлите сюда мистера Джонса, как только он освободится.

– Разумеется. – Шивиц вышла и тихонько притворила за собой дверь.

– Я с удовольствием расскажу о БВСМРЦ. – Филадельфия Джонс говорила и одновременно разливала чай. – И охотно устрою вам экскурсию, если у вас есть время. Но ваше любопытство меня озадачивает.

– Сегодня утром начался разбор некоторых конструкций в здании на Девятой авеню, с целью его последующей модернизации. В вашем прежнем здании.

– Наконец-то кто-то за него взялся! Это хорошая новость. У меня об этом здании и нежные, и ужасные воспоминания. – Она негромко рассмеялась и взяла в руки чашку. – Трубы там вечно протекали, двери хлопали, а электричество то и дело выключалось без видимых причин. Надеюсь, нынешний владелец человек не бедный? Подозреваю, что полноценная модернизация этого дома влетит в копеечку.

Открылась дверь, и она обернулась.

– Нэш, позволь представить тебе лейтенанта Даллас и детектива Пибоди.

– Рад знакомству.

Он вошел – эффектный мужчина с гривой черных, с проседью волос, крупным носом и таким же острым подбородком, как у сестры. На нем был костюм с галстуком и начищенные до зеркального блеска туфли.

– Лично вас, лейтенант, я знаю, – произнес он, уверенно пожимая Еве руку, – поскольку вы имеете отношение к Рорку. А вас обеих, – продолжал он, так же деловито пожимая руку Пибоди, – благодаря вашей репутации полицейских, и в особенности после дела Айкова.

– Попрошу Матушку принести еще чашку.

– Обо мне не беспокойся. – Нэш жестом отверг предложение сестры, сел рядом с ней на диван и пояснил: – Я предпочитаю кофе, а Филли в этом доме кофеина не разрешает, даже искусственного.

– В особенности искусственного. Все эти химикаты… – Она неодобрительно покачала головой. – Все равно что отраву пить.

– Но очень приятную отраву. Так что привело в наш центр двух звезд нью-йоркской полиции?

– Представляешь, Нэш, лейтенант только что рассказала, что в нашем старом здании началась модернизация. В Обители.

– Модернизация и здесь все время на повестке дня, но в старом доме это было – да и теперь было бы – нам не по карману. Это был счастливый день, когда мы сюда переехали.

– Вам вообще повезло, – добавила Ева. – Не каждый день получаешь в качестве пожертвования целое здание.

– Миссис Битмор – наш ангел-хранитель.

Он откинулся на спинку дивана в расслабленной позе, а глаза, намного более проницательные, чем у его сестры, смотрели на Еву в упор.

– Всем известно, что миссис Битмор в Городских войнах потеряла мужа. И младшего сына – пристрастился к наркотикам, так и пропал на улице. Она и внучку едва не потеряла. Вы знаете, как это бывает – по кривой дорожке идут сначала родители, потом и дети. Но Серафима тогда пришла к нам в Обитель.

– И мы сумели до нее достучаться, – подхватила Филадельфия. – Помочь ей свернуть с этой кривой дорожки, вернуться к свету, воссоединиться с семьей. Миссис Битмор приехала к нам, увидела, чем мы занимаемся и с чем боремся. И подарила нам этот дом в знак признательности за спасение внучки, которая, кстати, теперь один из наших консультантов. Мы им обеим безмерно благодарны. Как и высшей силе, что свела нас вместе.

– А сегодня Серафима здесь?

– Я не очень в курсе ее графика, но, мне кажется, сегодня вторая половина дня у нее свободна. Я уточню у Матушки.

– Чуть позже. Так вот я рассказываю: в ходе демонтажа в здании на Девятой было обнаружено несколько фальшивых перегородок.

– Фальшивых перегородок? – Филадельфия сдвинула брови. – Боюсь, я вас не совсем понимаю.

– Стен, поставленных на некотором расстоянии от первоначальных, с небольшим зазором.

– Это из-за них там всегда были такие сквозняки? – Она покачала головой. – Нам никакой серьезный ремонт был не по карману, знай только дыры латали. Казалось, конца этому не будет. Могу предположить, что фальшивую стену могли поставить, чтобы закрыть старую, пришедшую в полную негодность.

– Я так не думаю. Это делалось, чтобы образовался тайник.

– Мы кое-что подкрашивали, пытались что-то починить – только по мелочам, – вступил в разговор Нэш. – Ремонтировали кое-что в ванных и на кухне, но стен никаких не возводили. Вы сказали – для тайника? Там были спрятаны какие-то ценности? Что-то незаконное? Могу вас заверить, что будь у нас что-то ценное, мы употребили бы его, чтобы залатать финансовые дыры приюта, а не упрятали бы в тайник. Так что вы нашли? Деньги, драгоценности, наркотики?

– Трупы, – ровным голосом ответила Ева и проследила за реакцией обоих. – А точнее – двенадцать тел.

Чашка с чаем выпала из рук Филадельфии и опрокинулась на ковер, растекаясь желтой лужицей. Нэш молча выпучил глаза, лицо его побледнело и лишилось всякого выражения.

– Двенадцать, – выдавила Филадельфия. – Вы говорили… Я думала… дюжина. Так вы имели в виду буквально двенадцать тел? Господи Иисусе!

– Да о чем вы толкуете-то? – перебил Нэш.

– О двенадцати трупах, – ответила Ева, – обнаруженных между первоначальной стеной и той, что была поставлена для сокрытия этих трупов. Точнее сказать – о скелетных останках, по предварительным оценкам принадлежащих лицам женского пола в возрасте от двенадцати до шестнадцати лет.

– Девочкам? – Филадельфия взяла брата за руку – точь-в-точь как девчонка на скамейке во дворе. – Но каким образом? Когда? Кто мог это сделать? И зачем?

– Хорошие вопросы. Я как раз и пытаюсь получить ответы. Опять же предварительно мы считаем, что жертвы были там спрятаны – завернутые в пленку – приблизительно пятнадцать лет назад. То есть примерно в то время, когда вы съехали из того здания и перебрались сюда.

– Так вы думаете, что мы… – Филадельфия подалась вперед, теперь в ее взгляде сквозило негодование. – Лейтенант! Детектив! Мы посвятили жизнь спасению молодых людей. От них самих, от дурного окружения, от пагубного влияния. Мы никогда бы … Никогда…

– Это не могло случиться, пока мы были там. – Все еще бледный, Нэш взял чашку с первоначально отвергнутым чаем и залпом осушил ее. – Мы заметили бы. И не только мы – там же жили дети, был персонал. Это не могло произойти, пока там располагалась Обитель. Нет!

– А как вы съезжали?

– По совету нашего юриста, мы просто освободили здание. Забрали то, что принадлежало нам. Мебель, оборудование. Да много ли у нас было-то? Какая-то одежда – для тех, кто приходил к нам безо всего. Все в таком роде. Мы просто упаковали и перевезли сюда все, что смогли.

Ты еще плакала, – напомнил он сестре. – Помнишь? Хоть этот дом и превратился в развалюху и стал для нас чем-то вроде чемодана без ручки, ты все равно плакала, когда мы уезжали.

– Плакала. Для меня это было равносильно поражению. Но это не так. Мы там немалого добились. Кто-то скажет, мы потеряли деньги, а лишних у нас никогда не водилось. Но я убеждена, что мы добились большего, чем лишились. А потом на нас свалился удивительный подарок. Наверняка весь этот кошмар случился уже после нашего переезда.

– После того как вы съехали, у кого мог оставаться доступ в здание?

– У нас, но недолго. – Нэш провел рукой по лицу, как человек, пробуждающийся от странного сна. – Думаю, при желании кто-то из персонала или даже из ребят мог туда проникнуть. Охрана там была не ахти. Отчасти это тоже послужило причиной нашего переезда.

– Опять-таки, по совету юриста, мы не стали сразу уступать дом банку. – Филадельфия поднялась и достала из стола несколько салфеток. Она промокнула разлитый чай, отставила чашку. – Для этого требовалось подавать какие-то документы, а нам посоветовали пустить дело на самотек – пусть банк сам лишит нас права выкупа. Сказали, это, как правило, занимает некоторое время. После того как мы перестали платить по закладной, мы еще почти полгода там оставались. Могли бы и дольше, но это было бы уже совсем…

– Нечестно, – пробурчал Нэш. – Ты тогда сказала, это все равно что воровать. Мы готовились к закрытию, полагая, что наша миссия на этом исчерпана, а потом миссис Битмор предложила нам это здание. Это уже было как манна небесная. Мы искренне убеждены, что тут не обошлось без божьего промысла, осуществленного ее руками.

– И сколько еще прошло времени до того, как банк опечатал здание?

– Думаю, не меньше шести, а то и восьми месяцев после нашего отъезда. Никак не меньше, – повторила Филадельфия. – У нас в архиве лежит уведомление банка об изъятии здания и все прочие бумаги.

– Я хотела бы иметь их копии.

– Я распоряжусь. Все, что вам потребуется…

– Еще список персонала, мастеров, слесарей, техников. Всех. И списки ваших подопечных. У вас они где-то остались?

– Список штатных сотрудников – да. И большинства рабочих, которых мы нанимали. Какой-то мелкий ремонт выполнял наш брат Монти. Даже я иногда что-то делала по мелочам – на Нэша в этом деле надежда плохая. Монти погиб в Африке несколько лет назад. Списки детей тоже должны быть, хотя в те годы отчетность у нас была не такая строгая. У нас имелась лицензия, поэтому некоторых ребят к нам направлял суд. Но мы принимали и так называемых беспризорников – боюсь, многие из них могли у нас числиться под вымышленными именами. И еще было огромное множество тех, кто оставался на одну-две ночи или появлялся эпизодически. В любом случае я распоряжусь, чтобы вам сделали копии всего, что у нас есть.

– Двенадцать девочек… – тихо проговорил Нэш. – Как такое может быть?

– И это могли быть наши девочки! – Филадельфия сжала руку брата с такой силой, что у нее побелели костяшки. – Это могли быть девочки, которые когда-то у нас побывали, а потом пришли снова, а нас уже нет, понимаешь, Нэш? Нас там уже не было, а кто-то… кто-то за ними охотился.

– И мы несем за это ответственность? – Он закрыл лицо свободной рукой. – Этот кошмар на нашей совести?

– Ну, я так не думаю. – Филадельфия придвинулась к брату и обняла его за плечи. – Не думаю. А вы? – Она подняла умоляющий взор на Еву. – Вы?

– Ответственность лежит на том, кто их убил.

– И вы уверены, что их… Ну конечно, уверены. – Нэш уронил руку, выпрямил плечи. – Вы сказали, завернуты в пленку и спрятаны за стеной. Конечно, это было убийство. Но как именно их убили?

– На данный момент такой информации я вам дать не могу. – Ева поднялась. – Благодарю вас за содействие. Будет очень полезно получить от вас копии документов, о которых мы говорили, а еще поговорить с теми вашими сотрудниками, кто работал или жил в том здании.

– Поручу это Олли. Оливеру Хиллу, нашему офис-менеджеру, – пояснила Филадельфия. – Он в Обители не работал. Мы тогда и офиса-то себе позволить не могли, не то что менеджера. Вот наша Матушка, Бренда Шивиц, работала там на полставки, в последний год, что мы там размещались. А потом перешла сюда, уже на полную ставку. Еще Серафима, как я уже говорила. Да, и Броди Файн. Он тогда только начал свой бизнес и частенько для нас что-то делал. Он и сейчас у нас тут вроде постоянного мастера. У него своя небольшая компания – фирма по ремонту. Мы часто к Броди обращаемся.

– Мне нужны его координаты.

– Вы их получите. Прошу меня извинить… – Филадельфия поднялась с дивана. – Пойду отдам распоряжения.

– Вам больше нечего добавить? – обратилась Ева к Нэшу, когда его сестра вышла.

Он изучал свои руки.

– Ничего больше добавить не могу. Мне очень жаль. Вы сообщите нам их имена? Вдруг я кого вспомню. Мне кажется, я их должен помнить.

– Сообщу, когда установим личности. А сейчас мне хотелось бы переговорить с Матушкой, чтобы с этим не затягивать.

– Да, я ее пришлю. Пожалуйста, воспользуйтесь этим кабинетом, так будет удобнее. – Он направился к двери, но обернулся. – Надеюсь, их души давно упокоились с миром. Я стану за них молиться.

– Что скажешь? – спросила Ева свою напарницу, едва они остались одни.

– Производят впечатление идейных и, пожалуй, немного набожных, но умеренно, и по-настоящему дружных между собой. С другой стороны, один из двух или оба имели прямой доступ к зданию и, похоже, к жертвам тоже. Пока это сказать можно только о них.

– Согласна. В обоих случаях. Но они вроде не глупые, а прятать тела в здании, из которого ты съезжаешь, верх идиотизма. Если бы банк уже тогда, пятнадцать лет назад, затеял там что-то перестраивать, на них первых пало бы подозрение. И они первые, на кого падает наше подозрение сейчас.

– Бывает, люди делают глупости от отчаяния.

Ева согласно кивнула.

– Это уж точно. Давай-ка разузнай побольше о погибшем брате и о сестре. И все, кто когда-то работал в Обители, должны стать объектом нашего пристального внимания, вплоть до какого-нибудь мастера, приглашенного всего на один раз.

– Ее реакция мне тоже показалась искренней. Неподдельный шок и ужас.

– Да, но если бы я много лет изо дня в день работала с трудными подростками, я освоила бы такое актерское мастерство, чтобы никому и в голову не пришло, что мне нередко хочется распять их на стене и развести внизу огонь.

– Ух ты!

– Это я просто тебе объясняю. – В дверях показалась Шивиц, и Ева обернулась.

– Мистер Джонс сказал… Он сказал, вы хотите со мной поговорить. Он сказал… – Она замерла на пороге, по ее уже заплаканному лицу с новой силой хлынули слезы.

Иметь дело с излишне эмоциональными свидетелями Пибоди было не впервой, так что она подошла, обняла женщину за плечи и усадила в кресло.

– Я понимаю, для вас это большое потрясение.

– Это… это что-то невообразимое! Кто-то убил двенадцать девочек? И это могли быть наши девочки? А потом оставил в этом жутком месте? Кто же мог такое сотворить? – Шивиц стукнула себя кулаком по бедру. – Что же это за безбожное чудовище такое? Найдите его! Вы должны его найти. Бог его накажет, не сомневаюсь. Но сначала его должен наказать людской закон. А закон – это вы!

– С этим не поспоришь. – Благородный гнев осушил слезы. Ева придвинулась. – Постарайтесь вспомнить: может, был кто-то, кто вызывал ваше беспокойство, быть может, проявлял неподобающий интерес к девочкам в Обители? А может, и здесь, в особенности первое время?

– Да кто бы такое допустил? Мы отвечаем за безопасность детей, которые пришли в наш дом. Мы ни за что не позволили бы никому, кто находился с ними рядом, причинить им вред!

Пибоди присела на соседнее кресло и доверительно наклонилась к Шивиц.

– Бывает, люди хорошо работают, производят впечатление добропорядочных, но что-то вас настораживает. Что-то заставляет думать, что в этом человеке что-то не так.

– Я знаю, о чем вы говорите. – Быстро кивнув, Шивиц выставила вверх палец. – Раньше я покупала продукты в одном магазине, но что-то в продавце мне не нравилось, и я стала ходить в другой. А потом узнаю, что тот, первый, арестован. Но за что? – Она понизила голос. – За букмекерство! А я-то давно поняла, что с ним что-то нечисто. Так что это чувство, о котором вы говорите, мне знакомо.

– Вот и хорошо. – Ева задумалась, насколько страшным грехом для этой Шивиц является букмекерство. – Так в Обители у вас никто такого чувства не вызывал?

– Нет. Мне жаль, но… Хотя… Погодите. – Она сосредоточенно шевелила губами. – Броди Файн, наш мастер на все руки. Нет, против самого Броди я ничего не имею. Он приятный человек, хороший семьянин и очень надежный работник. Он даже принял к себе на работу двоих наших ребят, когда они школу окончили. Но у него был ассистент – помощник, так, кажется, он его называл. Он у него появился незадолго до нашего переезда в новое здание. И вот этот человек вызывал у меня такое чувство. Дважды я слышала, как он употребляет бранные слова, а разве так можно выражаться, особенно при детях? И я уверена, что раз или два от него пахло спиртным. Он к нам и приходил-то всего несколько раз, но, по правде говоря, не нравился он мне.

– А имя его помните?

– Господи, забыла! Такой был крепкий молодой человек… Да, сейчас, когда я об этом думаю… Было в нем что-то такое… Нецивилизованное, я сказала бы.

– Хорошо. Мы проверим. Кто-нибудь еще?

– Мы очень осмотрительны. Да и было это так давно! Ой, бедные, бедные девочки!

Слезы опять навернулись ей на глаза, и Ева поспешила задать следующий вопрос, пока не хлынул потоп:

– А посетители? Родители? Опекуны?

– Да в те времена родителей мы почти и не видели. Самое печальное то, что большинство наших ребят убежали из дома либо потому, что там им было плохо, либо из-за того, что пошли по кривой дорожке. Иногда, конечно, родители приходили забрать ребенка домой, и, если не было иного судебного решения, мы им препятствовать не могли. И действительно, мы знали случаи, когда родители из кожи вон лезли, а с ребенком все равно никакого сладу. Вот вы спросили, и я вспомнила одну пару, они приезжали забрать домой дочь. Мать – та еще ничего, стояла себе тихонько и плакала, но отец! Тот закатил жуткий скандал. Стоял и кричал, обвинял нас в том, что у нас тут секта!

Она положила руку на сердце и легонько похлопала, как будто от таких шокирующих обвинений оно могло остановиться.

– Будто бы мы подбили его дочь на неповиновение родителям, позволили ей совсем распоясаться – и так далее, и тому подобное. Мы разве такими вещами занимались? О, я его помню, этого Джубала Крейна, я ведь даже тогда испугалась, как бы он не набросился с кулаками на мистера Джонса, а то и на мисс Джонс. И я не сомневаюсь, видит бог, что уж свою-то дочь он ими точно охаживал. А может, даже и жену. Они из Небраски были. Это я точно помню. Фермеры. А девочка убежала из дома и в конце концов оказалась здесь.

Она замялась.

– И? – пришла на помощь Ева.

– К своему сожалению, вынуждена признать, что она неоднократно торговала собой за еду и за кров. Звали ее Ли, и мы делали все возможное, пока это было в наших силах. Ах да, он же потом еще раз приезжал, примерно через месяц, поскольку Ли снова сбежала. Он хотел ворваться и обыскать весь дом, думая, что она у нас. Но ее тут не было, мы ему сразу так и сказали. На этот раз мы вызвали полицию, и его забрали. И теперь, когда вы спросили, я припоминаю, что это было примерно в то время, когда мы готовились к переезду.

– Это очень полезная информация, Матушка. – Пибоди подбавила в голос ободряющих ноток. – Больше никого не вспомните?

– Ну, на ум только эти приходят, но я обещаю еще подумать. Одна мысль о том, что я могла знать изверга, который это сделал, теперь мне спать не даст. Но факт остается фактом, мисс: мы тут – то есть мисс Джонс и мистер Джонс – настолько скрупулезно подбираем тех, кто у нас работает, кто приходит в этот дом, кто бывает рядом с детьми, что я даже ума не приложу, как такое могло произойти.

– Дети ведь не всегда в доме, да? – вставила Ева. – Они и на улицу выходят. Вы же не держите их круглосуточно в четырех стенах?

– Конечно, нет! Очень важно, чтобы у них был, так сказать, нормальный режим, здоровое сочетание того и другого – то есть чтобы они и с внешним миром умели общаться. Это крайне важно для формирования доверия. И конечно, у них бывают задания, для которых они выходят на улицу. Покупки, походы на природу, свободное время. А, я поняла. Кто-то извне. Наверняка это сделал кто-то посторонний! Заманил девочек в старое здание. Кто-то извне, – повторила она, облегченно вздохнув. – Не из наших.

Может, и так, подумала Ева. А может, и нет.

– Большое вам спасибо за помощь. Если вспомните еще кого-то или что-то необычное, свяжитесь, пожалуйста, с нами.

– Обещаю, что так и сделаю. Вы же еще не знаете имен жертв. – Она встала. – Мистер Джонс сказал, там только кости. Вы нам скажете, когда узнаете, кто они? Я всегда стараюсь подружиться с нашими ребятами. Узнать, кто они и откуда, кем они хотят стать. И всегда старалась. Когда я узнаю, кто эти девочки, я стану крепче за них молиться.

– Как только станет возможно, мы вам сообщим. А Серафима Бригэм сегодня здесь?

– После обеда она сегодня свободна. У нее только утром были занятия и дежурство. Она же пока не знает… – Шивиц снова прижала руку к сердцу. – Для нее это будет большой удар! Она ведь была одной из них, понимаете? Одной из девочек.

– Не хочу вам мешать… – В дверях неуверенно мялась Филадельфия. – Я принесла то, что вы просили. – Она протянула несколько дисков. – Они все подписаны. Это все, что пришло нам в голову.

– Спасибо. – Ева взяла записи. – Вы не знаете, где мы могли бы найти Серафиму?

– Я знаю, что, когда у нее вторая половина дня свободна, она обычно обедает с бабушкой. Иногда они вместе идут в музей. Или по магазинам. Еще у нее есть молодой человек, там все серьезно, так что она может быть и на свидании.

– А вы что же, не одобряете?

– Ну что вы, дело не в этом. – Филадельфия слегка покраснела. – Вы меня не совсем правильно поняли. Он очень милый молодой человек. Художник. Он предлагал нам рисовать наших детей, это так любезно с его стороны.

– Но?

– Он из Вольного поколения.

У Евы за спиной кашлянула Пибоди, тоже представитель Вольного поколения.

– Дело в том, что мы изо всех сил стараемся внушить нашим ребятам строгие принципы в отношении секса, и конечно, будучи открыты для всех вероисповеданий, стараемся приучить их к более, что ли, традиционному христиано-иудейскому порядку. А Вольное поколение… Оно более…

– Вольное? – подсказала Пибоди.

– Да. Именно. Но, как я уже сказала, он очень милый человек, а мы для Серафимы желаем только самого лучшего. Лейтенант, мне кажется, я должна рассказать остальным сотрудникам. И детям тоже. Надо провести какое-то собрание в знак уважения. Я знаю, что ребята все равно прознают, они же все от компьютеров не отходят. Я хочу их защитить, но я не могу с ними скрытничать.

– Это уж вы сами решайте. Когда у нас появится для вас новая информация, мы с вами свяжемся. Если у вас будут сведения, которые, по-вашему, могут иметь отношение к случившемуся, дайте знать.

– Боюсь, теперь никто из нас ни о чем другом и думать не сможет. Надеюсь, то, что мы сумели вам сообщить на этот момент, поможет расследованию.

Она проводила Еву с Пибоди до дверей. Ева почувствовала на себе чей-то взгляд, обернулась и увидела, что на ступеньках лестницы сидит давешняя девчушка – Квилла, кажется, – и сверлит ее глазами.

Выйдя из здания, она прошла к машине и оперлась на крышу. Подождала.

– Хочешь, я найду эту Серафиму, у которой настолько дурной вкус, что она встречается с парнем из Вольного поколения?

– Не заводись, Пибоди. Ваше Вольное поколение многие считают странноватым.

– Это оттого, что мы верим в силу личного выбора, в терпимость, в уважение всего и вся на этой планете?

– Вот и прекрасно! – беззаботно отозвалась Ева, в душе посмеиваясь. – А еще оттого, что вы занимаетесь ткачеством, живете, в большинстве своем, коммунами, выращиваете овечек и морковку и молитесь об урожае Богине Лунного света.

– Нет никакой Богини Лунного света!

– Ну, это простительная ошибка, ведь половину ваших женщин зовут Лунным светом. Или Радугой. Или Солнечным лучом.

– У меня только одна сестра по имени Радуга, а сестер у меня – легион! – В припадке гнева Пибоди тоже оперлась о машину. – Да ты надо мной издеваешься, мать твою!

– О, какая изысканная речь, девушка из Вольного поколения! Но ты права. Отчасти. Там тети Филли не видно? Это она любит порассуждать о всеобщем равенстве и, возможно, даже сама в него верит. Только ее представления о том, во что должны верить все – в религиозном плане, – уложится в малюсенькую коробочку. С очень плотной крышечкой.

– Ну ладно, тут ты права. И между прочим, она показалась мне человеком, который не ставит под сомнение чьи-то убеждения или даже отсутствие таковых. Она просто абсолютно убеждена в правоте собственных убеждений – и более того, считает их истиной в последней инстанции.

Пибоди помолчала.

– Чего ждем?

В ответ Ева кивнула в сторону открывающейся двери здания.

– Вот ее.

Из дверей вышла Квилла. Возле таблички для снятия отпечатков ладоней она притормозила и подсунула под нее какой-то предмет, выуженный из кармана. Потом небрежно спустилась с крыльца и повернула к опустевшей скамейке крошечного сада.

Затем резко сменила курс – чтобы не попасть в поле зрения камеры, догадалась Ева, – побежала к ограде и перемахнула на тротуар.

И важной поступью подошла к Еве.

– Эй. – Это было вроде приветствия.

– И тебе того же.

– Вы ведь копы из дела Айкова, да?

– Мы офицеры нью-йоркской полиции, – поправила Ева. Девица закатила глаза.

– Ну, вы меня поняли.

– Что ты там под пластинку подсунула? А с камерой что сделала?

– А… глушилку поставила. У нас в группе есть пара гиков. Я одному заплатила, он мне сделал. Вы ведь из-за всех этих убитых девчонок приехали, да?

– Каких убитых девчонок?

– Да ладно! Тех, что сегодня утром нашли в Мидтауне. Одни кости. В том гребаном здании, где мисс Джонс раньше распоряжалась. Поэтому вы сюда и заявились.

– Давай-ка сделаем паузу. Откуда тебе все это известно?

– Я что, фараонов отличить не могу? И ваши лица я знаю, по телику сто раз видела. Так что сегодня после нотации от мисс Джей я кое-что разузнала. Уж инфу-то я добывать умею. Я писательница, между прочим.

– Писательница, говоришь?

– И я стану хорошей писательницей, вот только из этого гадюшника выберусь. И как они умерли?

– С чего бы я стала тебе отвечать?

Квилла пожала плечами.

– Я могла бы об этом книжку написать. Можете и не рассказывать, я и так узнаю. Я же говорю, инфу я рыть умею. Но если вы думаете, что их убила мисс Джей или мистер Джей, плохой вы тогда полицейский.

– Это еще почему?

– Да они же святоши! Конечно, есть такие, кто строит из себя святош, а при первом удобном случае норовят руку тебе в трусы запустить. – Теперь Квилла сунула руки в передний карман своей кофты с капюшоном. – Но они не из таких.

– Тебе сколько лет? – поинтересовалась Пибоди.

– Шестнадцать.

Ева сощурилась.

– Может, и будет шестнадцать. Через пару лет.

Девочка тряхнула разноцветными волосами.

– Через полтора. И что с того? Это не значит, что я не знаю, о чем говорю. Писатели должны быть наблюдательными, должны все примечать. Эти двое жуткие зануды, но убить кучу девчонок они не могли, это я вам говорю. Вам стоит только прищуриться, и нимбы увидите. – Она сделала округлый жест над головой.

– Я что-то не заметила. А почему тебя так волнует, что мы думаем о Джонсах?

– Да мне вообще пофиг. Просто говорю. Мне пора назад. – Она опять закатила глаза. – Пока не сделаю домашнее задание и не выполню педагогические нагрузки, – она воспроизвела благостные интонации своих наставников, – мне из дома выходить не положено. Это особая привилегия! Но я буду держать ушки на макушке, так что, если вам что понадобится, – обращайтесь.

Она сделала короткий разбег и перемахнула через забор.

– Может, я это все опишу, – снова повторила она. – Я могу написать не хуже, чем тот репортер, что писал о деле Айкова, только под другим углом. Потому что я такая же, как они. Как эти убитые девчонки.

Она добежала до скамьи, выписала зигзаг и исчезла за дверью.

– Что думаешь? – спросила Пибоди.

– Много чего, но главное – что практически в каждой группе подростков хоть один толковый гик да есть. Если тут у них нашелся такой, что сумел обхитрить приличную, в общем-то, систему безопасности, можно почти наверняка сказать, что в той группе, что была в Обители, тоже был хотя бы один, кто мог входить и выходить, не попадая в поле зрения камер. Пища для размышлений.

Она обошла капот и открыла водительскую дверь.

– Слушай, какой бред, если вдуматься? Какая-то «пища для размышлений». С чего бы собственные мысли надо чем-то кормить? И чем, спрашивается? Бредятина. От шпината умных мыслей не появится, а если есть мороженое да леденцы, то мысли будут самые развеселые, так, что ли? Кто только эти дурацкие присказки придумывает?

– Это идиоматические выражения.

– Идиомы для идиотов, – проворчала Ева и села за руль. – Поедем-ка Девинтер пощиплем.

– Я готова, но можно мне сначала получить хоть какой-то пищи для размышлений? У меня на голодный желудок голова совсем не варит. А я тут как раз рядышком кафешку одну знаю.

– Ну, еще бы!

Пибоди прищурилась.

– Это что, намек на мой аппетит?

Ева лишь улыбнулась.

– Считай, это тебе пища для размышлений.