Глава 1
Бристоль, Англия

– По-твоему, скаутский лагерь – это хорошая идея?

Худая высокая блондинка в длинном ярко-фиолетовом кимоно стояла перед большим витражным окном и курила, глядя на залитую дождем улицу. За ее спиной, у импровизированной барной стойки, заменявшей кухонный стол, сидел широкоплечий мужчина с выкрашенными в белый цвет волосами, остриженными «ежиком». Лоб его пересекал наискось небольшой шрам от ожога. На мраморной столешнице перед ним дымилась чашка кофе и сигарета в пепельнице, чуть поодаль – большая тарелка омлета с беконом и вторая, с тостами, намазанными абрикосовым джемом. Мужчина тяжело вздохнул, не реагируя на заданный вопрос, и блондинка повторила, не оборачиваясь:

– Джек, я спросила – ты считаешь, что скаутский лагерь – это хорошая идея?

– Мэриэнн… мы уже все обсудили и решили, а Грег собирает вещи в своей комнате – ты чего еще хочешь? Он рад, что поедет – тебе чего еще?

– Я буду скучать.

– Это аргумент, – кивнул мужчина, покрытой рубцами рукой беря сигарету из пепельницы, – мамочка будет скучать. А когда мамочка очертя голову несется в заморские дали за какой-то своей надобностью – она не скучает? Ей ведь наплевать, как мы тут – и Грег, и я.

– Женя, хватит.

– Джек я, а не Женя. Что – хватит? Не нравится, когда правду говорю?

– Ты не понимаешь, – блондинка подошла к нему вплотную и обняла, положив голову на плечо, – когда я уезжаю, то он остается с тобой, и мне спокойно, я ведь знаю, что ничего не случится – ты не позволишь. А там он будет один…

– Почему один? Их там целый отряд. Надо же когда-то парню побыть самостоятельным. Ты не сможешь всю жизнь держать его под юбкой. И все, хватит – я сказал: Грег поедет в лагерь, и это больше не обсуждается.

Блондинка обошла высокий барный табурет, на котором сидел Джек, забралась к нему на колени и, прижавшись к его груди, пробормотала:

– Обожаю, когда ты такой…

– Ну, какой я? – обнимая ее, спросил Джек. – Я всегда одинаковый, это ты вечно чудишь, Маринка. Серьезно говорю: перестань эти разговоры заводить, особенно при Греге. Он настроился, хочет поехать, ждет – а тут ты со своими бабскими глупостями. Ты ж сама хотела, чтобы он мужиком рос, а не избалованным маменькиным сынком. Ну, так и не мешай. А мы с тобой найдем чем заняться в этот месяц.

– Не сомневаюсь, – она потерлась щекой о его щеку, поцеловала и легко спрыгнула с колен. – Я говорила, что люблю тебя?

– Сегодня – еще нет, – удовлетворенно хмыкнул он, докуривая сигарету.

Пока Мэриэнн, она же – Марина Коваль, убирала тарелки и чашки в посудомойку, Джек Силва, ранее живший под именем Жека Хохол, успел подняться наверх, в комнату сына, и проверить, чем занят мальчик. Одиннадцатилетний Грегори только закончил упаковывать вещи в большой рюкзак и теперь сосредоточенно изучал что-то в карманном компьютере.

– Чем занят? – поинтересовался Хохол, входя в комнату и усаживаясь прямо на ковер у кровати, на которой лежал сын.

– Хочу карты посмотреть. Там, оказывается, есть пещера, и вожатые сказали, что мы ее обязательно исследуем. Ройстонская пещера – слышал?

– Нет, но это здорово. Ты фонарь возьми, пригодится. И вот еще… – Женька сунул руку в карман спортивных брюк и вынул небольшой складной нож со множеством полезных функций – от отвертки до открывалки для бутылок. – Это тебе. Тоже пригодится.

Грег, отложив компьютер, взял нож и принялся открывать все, что в нем было. Вскоре на его ладони оказалось какое-то маленькое чудовище, ощетинившееся кусками металла разной формы и назначения. Грегори осмотрел каждый предмет и с восхищением посмотрел на отца:

– Ого… Спасибо, пап!

– Не за что. В походе обязательно понадобится.

– А вы чем тут будете заниматься? – спросил Грег, ложась на спину и свешивая голову с кровати так, что она оказалась как раз на плече у отца.

– Пока не решили. Хотел маму в Черногорию позвать, пусть бы на солнышке погрелась, но не знаю, как она отреагирует, – потрепав мальчика по темным волосам, ответил Хохол.

– Ей бы не помешало. Ты заметил – она опять стала нервная какая-то, то плачет, то наоборот – сильно веселая? – сказал Грегори задумчиво, и Хохол напрягся:

– Тебе показалось.

– Нет, не показалось. Я тут на днях ночью попить пошел, а она сидела внизу в гостиной и с Машей по скайпу разговаривала. Ты не думай, я не подслушивал! – торопливо пояснил мальчик, заметив, как нахмурился отец. – Просто она в полный голос говорила, было слышно. Так вот, она Маше жаловалась, что ее все тут угнетает, что она устала и хочет все бросить. Может, ей не надо рестораном заниматься? Хотя бы летом, а? Ведь есть управляющий.

– Я с ней поговорю, – серьезно пообещал Хохол, – думаю, что ты прав – ей нужно отдохнуть. И в Черногорию мы все-таки поедем, а ты, когда вернешься из лагеря, прилетишь к нам.

– Что, сам? – удивился и обрадовался Грегори, но отец отрицательно покачал головой:

– Сам ты пока так далеко один лететь не должен. Гену попросим.

Однорукий телохранитель Гена жил теперь здесь, в Бристоле, и Марина с Хохлом довольно часто обращались к нему за помощью. Лицо Грега чуть омрачилось – ему очень хотелось впервые полететь куда-то одному, без сопровождающих, но спорить с отцом он не стал – с Геной так с Геной.

– Ты только маму уговори, а то я знаю – уеду, а она скажет, что не устала, и все лето будет здесь газами дышать, – серьезно сказал он, и Хохол фыркнул:

– Я, конечно, постараюсь, но не гарантирую – ты ведь знаешь нашу маму.

Они посмотрели друг на друга и заговорщицки захихикали.

На самом деле Хохлу весело не было, он просто старался не показать сыну, как расстроен тем, что услышал от него. Женька всегда старался хоть как-то оградить мальчика от их разборок с женой, от ее порой довольно экстравагантных выходок и тяжелого характера. Удавалось не всегда. Чем старше становилась Марина, а соответственно, и сам Хохол, тем тяжелее было контролировать ее. Да и кто мог бы похвастаться тем, что держит под контролем саму Наковальню, возглавлявшую когда-то давно огромную группировку в небольшом зауральском городке? Никто – даже ее собственный супруг Женька Хохол. С годами Марина не сделалась мягче и легче в общении, хотя и старалась сдерживать себя. Но как, куда спрячешь характер, в котором больше мужского, и совершенно не женский мозг, больше похожий на вычислительный центр? Умение предугадать ситуацию на два шага вперед несколько раз спасало жизнь не только ей, но и близким людям, и считать это минусом Марина не хотела. Она любила их, как умела – мужа и сына, которому не была биологической матерью. Ребенок ее первого мужа, довольно рано погибшего Егора Малышева, стал ей родным с той самой секунды, когда она впервые взяла его, десятимесячного, на руки в больничной палате. И с той минуты она ни разу не пожалела о том, что сделала, и Хохол смог стать мальчику отцом – настоящим отцом, который любит и воспитывает. Правда, Грегори еще в пятилетнем возрасте узнал, что Хохол ему не родной, и с тех пор периодически в доме возникали довольно неприятные ситуации, когда мальчик прямо заявлял об этом. Но Марина была непреклонна и не давала сыну спуска в этом вопросе. Правда, в последнее время Грег немного поубавил прыть, испугавшись вида Хохла в больничной палате, куда тот угодил после тяжелого инфаркта. Коваль тогда привела сына в больницу и жестко сказала:

– Выбирай. Если ты скажешь – мы сейчас уйдем отсюда и больше никогда не увидим Женю. Но если ты не хочешь этого – запомни, что с этой минуты ты не смеешь больше рта открыть на тему, что он тебе не родной.

Не на шутку испуганный Грегори посмотрел в глаза матери и понял, что та говорит серьезно и от его слова сейчас зависят три жизни. Представить себе, что по утрам к нему в комнату не будет приходить Хохол, Грегори не мог. Он не был жестокосердным, он был обычным мальчишкой, которому иной раз не хотелось делить внимание матери с кем-то еще, но зла Хохлу он не желал никогда. Представив, что случится с Женькой, находившимся в тот момент в довольно тяжелом состоянии, если вдруг они с матерью уйдут и больше никогда не вернутся, Грегори испугался. И в этот момент он сделал окончательный выбор и больше уже не произносил вслух фразу «ты мне не отец». Со временем эта ситуация немного сгладилась в его памяти, но обещание свое Грегори выполнил – самым страшным для него было выглядеть в материнских глазах человеком, не умеющим держать слово. Он прекрасно знал, что таких она не уважала и ни во что не ставила. Хохол не держал на него зла, наоборот – старался и Марине объяснить, что мальчик просто запутался, но упрямая Коваль все равно сделала все, чтобы сын не смел больше заикаться на тему кровного родства с Женькой. Ей было очень обидно за мужа, который, имея на руках совершенно неподвижную после тяжелого ранения, ничего не соображающую женщину, не избавился от чужого ребенка, хотя вполне мог бы облегчить себе жизнь. Наоборот – вывезя в Англию и Марину, и Грега, Женька сделал все, чтобы мальчик научился говорить по-английски, чтобы смог быстрее адаптироваться в новых условиях. Сам Женька так и не выучил языка, разве что несколько бытовых фраз, произносимых с ломовым акцентом, но для маленького Грега нашел девушку-студентку, проводившую с мальчиком время до того момента, пока Коваль не пришла в себя и не встала на ноги. Марина постоянно напоминала об этом сыну, не желая, чтобы тот вырос неблагодарным, но Хохол в такие моменты страшно злился на жену:

– Ты выставляешь все так, словно я подвиг совершил. А ведь это нормально. Будь я его родным отцом – ты не стала бы так уж расписывать то, что я сделал, потому что считала бы это моей отцовской обязанностью. Так почему же ты думаешь, что у меня хоть раз мысль закралась о том, что он мне не свой и я могу от него избавиться? Ты кем меня считаешь-то?

– Я считаю тебя самым надежным, верным и порядочным человеком из всех, кого я знала, – просто отвечала она, приникая к мужу и понимая, что он прав.

В какой-то момент к Коваль вдруг пришло осознание того, что Женька – единственный мужчина, ни разу не предавший ее, не отступивший, не бросивший в тяжелых ситуациях, вытерпевший столько, что страшно даже подумать. Он любил безусловно, безоглядно, бездумно, ему важно было просто ее присутствие в его жизни. Во время последней поездки в Россию Марина вдруг взглянула на мужа совершенно другими глазами и поняла, что никого другого ей и не нужно, а все мимолетные романы, что она заводила, не имеют никакого значения – легкая связь, чтобы держать Хохла в тонусе. Но на самом деле никто, кроме Женьки, ей и не нужен. Она до сих пор сходила с ума, прикасаясь к его испещренной татуировками и шрамами груди, чувствуя его огромные ручищи, покрытые рубцами с тыльной стороны. Эти рубцы и шрамы Коваль могла целовать часами, что до сих пор страшно удивляло Хохла – по его мнению, выглядели его руки и грудь отвратительно, но у жены было свое мнение.

Марина любила собственное ощущение от этой близости – ощущение покорности и чужой власти. В последнее время Хохол перестал забываться и рукоприкладствовать, как бывало раньше, но, возможно, это просто она сама перестала давать ему поводы для этого? Женька бил ее от бессилия, от невозможности контролировать, сам потом очень жестоко страдал и мучился как от физической боли, хотя никогда не позволял себе больше одного удара – боялся не рассчитать силу и убить. К собственному удивлению, Марина никогда не держала на него зла или обиды за это. Никому она не позволила бы подобного и не простила бы, но Женька… Между ними было что-то большее, чем просто связь. Она доверяла ему слепо, не проверяя и не оглядываясь, потому что знала – он отгрызет себе руку, но защитит ее в любой ситуации.

К счастью, за последний год в их жизни ничего не происходило. Как шутила иной раз Марина – перестало взрываться и гореть все, к чему она прикасается. Хохол был очень доволен этим обстоятельством – Марина стала спокойно спать ночами, даже, кажется, курила меньше, с удовольствием занималась делами ресторана, ездила с Грегори на соревнования по единоборствам, которыми тот занимался с большим успехом. И вот сегодня сын вдруг обратил его внимание на то, что мать снова стала нервной и усталой, жалуется на жизнь живущей в далекой Сибири подруге. Это не предвещало ничего хорошего. Женька подумал, что, возможно, есть что-то, о чем жена не говорит ему, и это тоже нехорошо. После появления таких тайн она обычно срывалась в Россию, где непременно происходило что-то, требовавшее ее непременного участия. Там остался Мишка Ворон – человек, с которым у Марины было общее прошлое и чуть-чуть – в настоящем. Он знал, что Наковальня не погибла, хотя на кладбище уже много лет есть ее могила, как и знал, где и как ее найти в случае надобности. В прошлом году Марина помогла ему выпутаться из довольно неприятной истории, и Хохол очень надеялся, что на этом все и закончится. И вроде так и было весь этот год. Так почему вдруг сейчас Марина снова стала нервной? Нужно непременно это выяснить. Выяснить – и принять меры, пока все не стало сложно.