Глава 14
Москва

Машка снимала небольшую квартиру в самом центре, на пятом этаже шестиэтажного дома старой постройки. Хохол почувствовал себя просто неприлично огромным на маленькой кухоньке, где с трудом можно было разместиться втроем. Словно поняв это, Машка для экономии пространства уселась на подоконник, поджав ноги:

– Обожаю это окно. Утром на дереве птицы орут, потом дворник метлой шаркает, а машин зато почти не слышно – во двор же выходит.

Марина курила, разглядывая жилище Маши, и молчала. Ей хотелось поговорить кое о чем, но мешал Женька, а гнать его было совершенно некуда – комната располагалась за стеной, и слышимость в доме превышала все допустимые пределы.

– А вы, собственно, чего на исторической родине забыли? – спросила Маша, докурив.

– А мы, Маня, приключений захотели, – опередил Марину Хохол, – не терпится нам, знаешь ли, голову куда-нибудь засунуть – давно же спокойно живем, скучно.

– Остынь, – посоветовала жена недовольно.

– А я и не закипал, если видишь. Машка спросила – я ответил. Нам спокойно жить нельзя, мы от этого болеем здорово.

– Я же попросила – прекрати.

Хохол сложил руки на столе в замок и проговорил негромко:

– Я прекрасно знаю, что отговаривать тебя бесполезно. Но Машка не чужой мне человек, и я хочу просто поделиться с ней – что, права не имею? Ты не понимаешь, как у меня болит внутри, а она вот понимает. Тебя же закроют, если что не так пойдет, неужели ты не думала об этом? Брат твой тебя спалит – и все, полетишь в Мордовию легкой пташечкой.

– Знаешь, как говорят? Лучше пусть уж двенадцать судят, чем шестеро несут.

Хохол поднял на нее глаза и проговорил зло:

– Очень смешно, да? Шутки шутишь? А ведь не исключен и вариант с шестерыми несущими – не думала?

Коваль взяла новую сигарету и усмехнулась:

– Думала. Но что с того? Если Бес… ой, да ладно, надоел ты! – вдруг разозлилась она. – Поди-ка погуляй, воздухом подыши.

– Не понял…

– А что непонятного? На улицу, говорю, иди, я позвоню потом.

Маша решила, что пора вмешиваться – смотреть, как Марина унижает Женьку при ней, было невыносимо:

– Вы ругаться ко мне приехали? Очень оригинально.

– Не встревай, Мышка, это наши семейные разборки, – вывернул Хохол и встал. – Пойду пройдусь, пожалуй.

Он вышел из кухни, и через минуту хлопнула входная дверь. Машка проследила из окна, в какую сторону он направился, и повернулась к невозмутимо курившей подруге:

– Ты сдурела?

– А что случилось? – спокойно спросила та. – Хохол опять забыл свое место, ему периодически нужно напоминать.

– Зачем ты его… при мне-то?

– Он правильно сказал – ты своя и все правильно поймешь. Я и так на нервах, ему только не показываю, чтоб не заводился, а он давит и давит. Я не могу не ехать, понимаешь? Там снова Бес, там мой брат и отец – как я могу не вмешаться?

– Я не понимаю, зачем тебе это. Ты ведь можешь просто не приезжать сюда, и все.

Марина затушила сигарету и подперла кулаком щеку:

– Нет, Машка, дело не в поездках сюда. Бес не остановится. Если я его сейчас не шугану из города, он найдет, чем повязать моего братца в случае его победы на выборах. И будет по-прежнему шантажировать меня. А я жить хочу спокойно. И сделаю для этого все. Нет ничего лучше превентивных мер, ну, ты же врач, должна понимать – инфекцию нужно локализовать, а не давать ей распространяться. Так вот Гришка – это инфекция.

– Ага, а ты вроде скальпеля, очень смешно, – негромко сказала Маша, глядя в окно.

Коваль вдруг рассмеялась, откинув назад голову:

– И что ж вам сегодня шутки-то мои не нравятся совсем?

– Чувство юмора у тебя очень странное.

Марина оборвала смех и уставилась в лицо Маши немигающим взглядом:

– Ты думаешь, что я не права?

Та пожала плечами и подтянула колено к груди, обняла его руками и оперлась подбородком:

– Кто я такая, чтобы судить тебя? Раз ты делаешь, значит, тебе это зачем-то надо. И потом, я хорошо знаю, что ты не отступаешь от намеченного – так какой смысл сотрясать воздух одобрениями или осуждениями? Ты ж все равно по-своему поступишь.

Марина встала из-за стола, подошла к подоконнику и порывисто обняла подругу:

– Я сволочь, Машка, ты совершенно права. Но я должна, понимаешь? Мне нужно убедиться, что моя семья в безопасности, что брату ничего не угрожает, что у отца все в порядке. Они – моя кровь. И Мишка… ты ведь знаешь, у меня с ним договор, я не кидаю компаньонов. И Беса я должна нейтрализовать, что бы это ни значило. Как выйдет, понимаешь? Но своих я должна вывести из-под удара. Это могу сделать только я.

– Ты многовато на себя берешь, Мариша, – грустно отозвалась Маша, поглаживая ее по волосам. – Ты не Рэмбо, ты – женщина, к тому же не особенно здоровая.

– Ну, так потому со мной Хохол.

– Мне иногда его безумно жаль. Ты с ним обращаешься ни грамма не лучше, чем в те времена, когда он еще не был твоим мужем, а был просто охранником.

– Я предупреждала его, что штамп в паспорте для меня вообще ничего не значит и мало что меняет. Он знал, на что подписывался, – спокойно ответила Коваль, – более того, я и в этот раз предоставила ему право выбрать, и он мог не лететь в Россию.

– Очень остроумно. Как ты себе это представляешь? Ты летишь, а он остается загаром покрываться на побережье? – усмехнулась Маша. – Это уже был бы не Хохол.

Коваль как-то неопределенно кивнула и отошла к плите, возле которой на рабочей столешнице стоял электрический чайник, щелкнула кнопкой.

– Ты по-прежнему бегаешь от него налево? – спросила Маша, спуская ноги с подоконника.

– Удивишься – за год никого.

– Рекорд.

– Не язви, Машка. Ты моложе, вырастешь – поймешь. С годами начинаешь сомневаться в собственной привлекательности.

– Глупости это. Он и так от тебя не уйдет, даже если ты сама будешь сомневаться. Он не сомневается, поверь.

Марина насмешливо посмотрела на подругу, но ничего не сказала. Да и что говорить? То, что Хохол не уйдет от нее, было такой непреложной истиной, что даже думать на эту тему не стоило. И дело даже не в том, что в Англии ему просто некуда идти – практически без языка, без возможности как-то устроиться и где-то жить. Просто в жизни были такие вещи, через которые невозможно перешагнуть, были цепи, которые нельзя разорвать без того, чтобы не отхватить порядочный кусок от себя же, любимого. Марине порой казалось, что они на самом деле проросли друг в друга, как побеги после прививки, и теперь уже непонятно, где кто.

«Наверное, это не хорошо и не плохо, потому что не было иного способа выжить. Да, точно – поодиночке мы пропали бы, скорее всего. Где я была бы, если бы не Женька? И где был бы сейчас он, не проверни я этот фокус с чужим трупом и липовыми татуировками? Нет, мы слишком завязаны друг на друге, нельзя расстаться. Да и хочу ли я этого? Положив руку на сердце – совершенно не хочу».

Эти мысли очень часто приходили ей в голову, и Марина проводила долгие бессонные ночи в кухне, глядя в темное окно и куря сигарету за сигаретой. Она продолжала испытывать терпение Хохла, заводя мимолетные романы с мужчинами, которые совершенно ничего для нее не значили. Порой ей казалось, что она даже не различает того, как они выглядят, не придает никакого значения этому. Каждая такая связь давала ей почувствовать, что она все еще интересна мужчинам – разным, и это успокаивало.

– Никогда не думала, что буду бояться старости, – со смехом сказала она спрыгнувшей на пол Мышке. – Оказывается, я устроена ровно так же, как и остальные бабы.

– Нашла о чем беспокоиться. С твоими данными да после пластики ты еще много лет сможешь водить за нос кого угодно. Я-то не сразу могу определить на глаз, сколько тебе на самом деле – хорошо, что знаю точную дату рождения, – посмеялась в ответ Мышка. – И это… заканчивай концерт, звони Женьке, пойдем, поедим где-нибудь, а то у меня в холодильнике пустыня. В этом преимущество одинокой жизни – не надо особенно утруждаться готовкой.

Коваль, которой тоже надоело выглядеть стервой, нашарила в сумке телефон и набрала номер мужа:

– Жень…

– Что – псу можно ползти к конуре поближе? – хмуро отозвался он.

– Прости меня, ладно? Иногда как навалится что-то… ну, ты же сам все знаешь… приходи, мы голодные. В ресторан пойдем.

– Я и не уходил. Сижу на лавке, тут памятник какой-то, ну, Машка, наверное, знает.

Машка знала. Наскоро натянув джинсы и футболку, она мазала открытые участки тела кремом от загара, и Марина невольно вспомнила, что подруге совершенно нельзя бывать на солнце, потому с наступлением лета Маша вынуждена закупать эти средства с максимальной защитой в промышленных количествах.

– Ты бы хоть зонт, что ли, брала – все тень какая-то, – сказала она, кивнув на стоявший в углу зонт-трость с газетным рисунком.

– А я и возьму. Знаешь, раньше меня все это очень напрягало, а теперь стало совершенно безразлично. Просто делаю то, что надо, чтобы выжить, на автомате. Крем – значит, крем, зонт – значит, зонт, – отозвалась Маша, вешая на плечо большую белую сумку и снимая с вешалки ключи. – Идем, что ли?

Они вышли из подъезда и сразу окунулись в нестерпимую духоту города, в его какофонию звуков и специфических запахов. Совсем рядом раздался призыв к молитве – буквально через два дома располагалась мечеть, и близилось время намаза.

– Господи, как ты тут живешь-то? – ахнула Марина, вспомнив, как после некоторых событий в жизни Мышка стала панически избегать людей определенной национальности.

– Не выхожу из дома в пятницу до четырех, – коротко сообщила она, раскрывая зонт, – у нас в это время ногу поставить некуда – буквально. Мечеть старая, но народа сюда приходит очень много. Во все остальные дни даже удобно – часов не надо. Кстати, здесь не так уж докучают, вслед не улюлюкают, ведут себя очень прилично, так что я приспособилась. Да и временно же это, скоро домой поеду.

– С ума сойти, – пробормотала Коваль, выходя вслед за Машей из ворот.

Хохол сидел на лавке у памятника на соседней улице, рядом стояла бутылка минералки и лежала пачка сигарет. Судя по количеству окурков, он никуда не ходил, так и сидел здесь все время. Коваль обняла его за шею, стянула черные очки и чмокнула в переносицу:

– Ну, прости меня…

– Был бы я мужик…

– Ой, не кокетничай! – рассмеялась она. – Ты – мужик, потому и не врежешь мне, хотя можешь.

– Высокие отношения, – фыркнула Маша, покручивая зонт, и Женька подтвердил со вздохом:

– Куда уж выше…

Обедать они направились в японский ресторан и провели там все время, что оставалось до аэроэкспресса. Потом Мышка проводила их на вокзал и долго шла по перрону за набирающим скорость поездом, увозившим Марину и Хохла в аэропорт. Когда он скрылся из виду, Маша вытерла слезы и повернула к выходу, аккуратно лавируя в толпе, заполнявшей перрон.