Мэри Моулсворт была старшей дочерью от первого брака Ричарда, третьего виконта Моулсворта, офицера выдающейся храбрости, который был адъютантом графа Мальборо в битве при Рамили. Дослужившись до звания генерал-майора, он оставил действительную службу и занимал различные важные и высокие посты в Ирландии. Много лет он командовал войсками этой страны, поселившись с семьею в Дублине.

Он как раз занимал эту должность, когда его старшая дочь Мэри привлекла внимание мистера Рошфора, джентльмена из старинного и очень знатного рода в графстве Уэстмит. Он, как говорили, был человеком многочисленных дарований и способностей, обладавшим прекрасным вкусом и манерами и в то же время высокомерным, мстительным, эгоистичным, беспринципным и ведущим распутную жизнь. На тот момент, когда он встретил мисс Моулсворт, ему исполнилось двадцать восемь, он был бездетным вдовцом, его первая жена умерла через несколько месяцев после свадьбы. Он хотел вращаться в английском высшем обществе, что, вероятно, и побудило его обратиться к лорду Моулсворту, который не только был очарован его прекрасными манерами, но и оказался вдобавок достаточно прозорливым и практичным, чтобы не отказать молодому человеку с блестящими перспективами. И действительно, в то время мистер Рошфор считался одним из самых многообещающих молодых людей; правивший тогда монарх, Георг II, так благоволил к нему, что Рошфор получил титул барона Беллфилда, а потом и виконта. Вскоре он сделался графом Бельведерским; именно этим титулом, под которым он лучше всего известен, мы и будем называть его в нашем повествовании. На единственном сохранившемся портрете граф Бельведерский изображен уже в сравнительно пожилом возрасте, когда он перестал быть улыбающимся блистательным придворным, и неумолимое время наложило свой отпечаток на его черты. Он изображен в парламентской мантии, высокий и темноволосый, суровый, хмурый, с мрачным лицом. Вероятно, его внешность изменилась с того времени, когда он ухаживал за мисс Моулсворт, и от него ожидали более любезных манер и мягкого характера. Ей в то время только исполнилось шестнадцать, она была миловидной и благовоспитанной девушкой, нежного и сосредоточенного нрава. Вероятно, она не осталась вовсе в неведении о подлинной натуре своего жениха. Она понимала, что он может блистать при дворе, но вряд ли сделает счастливыми своих домочадцев. Она видела, что в то время как к ней он был неизменно внимателен и добр, к другим он относился пренебрежительно и высокомерно; и перспектива такого замужества не доставляла ей особенной радости. Тем не менее, ей было всего шестнадцать, и она была слишком юной и кроткой, чтобы противиться всерьез, особенно учитывая давление, которое оказывали на нее со всех сторон. Терзаемая дурными предчувствиями, она все же дала наконец свое согласие, и свадьба состоялась первого августа 1736 года. Говорят, что перед церемонией, позируя для портрета, согласившись на предложение выбрать какой-нибудь затейливый костюм, она остановилась на том, что напоминал, особенно формой прически, известный портрет ее несчастной тезки, плененной королевы Марии Шотландской.

Очень скоро дурные предчувствия леди Бельведер оправдались: ее супруг был холоден и относился к ней с пренебрежением. В его окружении хватало всякого рода льстецов, у которых были свои причины возражать против этого брака, они и стали настраивать его против молодой жены. Была среди них одна женщина, сделавшаяся ее постоянным и непримиримым врагом, которую потом Мэри стала считать виновницей большинства своих несчастий. Приобретя на некоторое время довольно сильное влияние на лорда Бельведерского, эта женщина по-настоящему ревновала его к жене.

И хотя через год после свадьбы леди Бельведер не оправдала надежд мужа на появление наследника, родив дочь, через положенный срок она подарила ему мальчика, красивое и одаренное дитя, так что можно было предположить, что, по крайней мере на какое-то время, лорд Бельведер вновь вернет жене свое расположение. Рождение наследника пышно отпраздновали, ребенка назвали Георг Август в честь короля, который стал крестным отцом и до самой своей смерти, еще более двадцати лет, оставался неизменным другом лорда Бельведера.

В течение первых лет после свадьбы Бельведеры жили в Голстоне, в графстве Уэстмит, и там у них родились еще двое сыновей. Дом представлял собой большое мрачное строение времен правления Эдуарда III. Когда-то он принадлежал старшему барону Рошфору и упоминается у преподобного Свифта. С ним было связано столько тяжелых воспоминаний, что второй и последний граф Бельведер продал дом лорду Килмэйну, который построил на его месте более современное и менее устрашающее здание.

Как и можно было предположить, деревенская и семейная жизнь не привлекала лорда Бельведера. Он часто и подолгу отсутствовал, проводя основное время при английском дворе или в Дублине, который в то время, до создания Союза, имел свой парламент и был местом пребывания ирландской аристократии. К своему счастью, леди Бельведер предпочитала тихую жизнь в сельской глуши. Она была любящей и внимательной матерью, и забота о детях скрашивала длительную разлуку с мужем. Сыновья были еще совсем малышами, а дочь стала очень общительной. Будущая графиня Лэйнсборо уже в нежном возрасте обещала вырасти необычайной красавицей, веселой и привлекательной.

Время шло, визиты лорда Бельведера становились все более редкими и короткими и не доставляли особенного счастья семье. Хмурые брови и суровость обращения наполняли его жену страхом за будущее. Она была убеждена, что его старые друзья и в особенности та женщина, бывшая ее личным врагом, настраивают мужа против нее; больше ничем нельзя было объяснить его подозрительных взглядов и резкого тона.

Через восемь лет после свадьбы разразилась буря. Лорд Бельведер явился в Голстон и обвинил жену в супружеской неверности, ее любовником был назван один из его родственников. Говорят, что вначале леди Бельведер была удивлена и разгневана подобным обвинением, но впоследствии, совершенно отчаявшись, она поразила друзей, признав свою вину. Разумеется, она была совершенно чиста, но, не сумев развеять подозрения мужа, она надеялась таким образом получить основание для развода, поскольку теперь он сделался ей ненавистен. Впоследствии она всегда заявляла о своей невиновности, в чем и поклялась тридцать лет спустя на смертном одре.

Другим виновником был назван женатый человек, образцовый семьянин, любящий отец и внимательный муж. Он и его жена оба искренне сочувствовали своей молодой и одинокой соседке, чей супруг был известен своим распутством. Они жили неподалеку и часто обменивались визитами. Леди Бельведер знала, что всегда найдет радушный прием в доме своих друзей, и порой не могла удержаться от того, чтобы не пожаловаться на свою печальную участь.

Дело попало в суд. Главным свидетелем была та самая недоброжелательница леди Бельведер, и она сумела так ловко все подстроить, что графу присудили выплатить 20000 фунтов. Несчастный ответчик, неспособный достать такой суммы, вынужден был бежать за границу. За долгие годы, проведенные им на чужбине, его имение в Ирландии пришло в упадок, и единственным утешением служило ему общество преданной жены и домочадцев. Наконец он решил вернуться с ними в Ирландию, надеясь, что сердце лорда Бельведера со временем смягчилось. Но это были тщетные надежды. Он был арестован и отправлен в тюрьму, где и умер, твердя о своей невиновности.

Тем временем леди Бельведер поняла, что надежды получить развод с мужем были иллюзорны. Он почти перестал бывать в Голстоне. Дом был старым и неудобным и сам по себе, без садов, которые были очень красивы, не мог удовлетворить запросам человека столь утонченного вкуса. Поэтому он переехал в красивый новый особняк, находившийся в нескольких милях. Этот новый особняк непосредственно примыкал к поместью Рошфоров, резиденции боковой ветви его рода. Род Рошфоров, сейчас почти угасший, был когда-то известным и уважаемым в тех местах, члены этой семьи в течение многих лет представляли Уэстмит в парламенте. Между домом Рошфоров и новым особняком находились искусственные развалины аббатства; согласно преданию, это строение появилось из-за семейной вражды. И действительно, развалины были построены самим лордом Бельведером, что лишний раз указывает на его злопамятность. Поссорившись со своим младшим братом, который жил по соседству, он решил избавить себя от раздражающей необходимости видеть из окна его дом. Потому за большие деньги он возвел руины аббатства, вызвав для этой цели из Италии прославленного флорентийского архитектора.

Но, переезжая из Голстона, лорд Бельведер не собирался брать с собой жену. Она должна была остаться, а дом превратился в настоящую тюрьму, где лорд Бельведер мог держать ее под строгим надзором, и так сильно было его влияние в округе, что он не испытывал недостатка в желающих помочь ему привести в исполнение этот отвратительный план.

Леди Бельведер была фактически заточена в Голстоне, ее было запрещено навещать, а она была ограничена в передвижении. Тем не менее, вначале с ней обращались довольно сносно. В ее распоряжении было достаточно слуг и экипаж, в котором она могла кататься по окрестностям, а также любая одежда, какая только ей требовалась. Говорят, что ее любимым занятием было рисование. И для этого ей предоставлялись все возможности. Ей также позволялось писать письма, и остается загадкой, почему она не пожаловалась на подобное обращение своим друзьям или родственникам; а если она это сделала, почему они не предприняли никаких шагов, чтобы вмешаться. Возможно, лорд Бельведер предусмотрительно рассказал тестю о поведении дочери, якобы принудившем его ограничить ее свободу, дабы уберечь семью от дальнейшего позора. Стоит добавить, что вскоре после этого мать леди Бельведер умерла и уже не могла заступиться за дочь; затем лорд Моулсворт женился второй раз, и его новая жена родила ему детей. Наверняка мы знаем только одно: родственники леди Бельведер не предприняли никаких шагов для ее освобождения.

Одно утешение было ей оставлено. Время от времени она могла видеться с детьми, которые продолжали испытывать к ней глубокую привязанность.

Годы шли. К тому времени, когда леди Бельведер стала узницей, ей не было и двадцати пяти, и со временем ее стремление к независимости все усиливалось. Без сомнения, она писала мужу письма с просьбами об освобождении, но все ее попытки оставались бесплодными. Он даже отказывался видеться с ней, хотя часто бывал в окрестностях и садах Голстона.

Тем не менее, однажды судьба, казалось, повернулась к ней лицом. Лорд Бельведер прогуливался по саду, не предприняв обычных мер, чтобы не встречаться с женой. К несчастью, его сопровождал один из тех друзей, которые были настроены особенно враждебно к его супруге. Она же, увидев приближающегося мужа, поспешила к нему и бросилась на колени. Она не просила прощения за преступление, которого не совершала, но в нескольких торопливых словах пожаловалась на тяжесть своей участи и умоляла дать ей свободу. На какое-то мгновение ее просьба тронула лорда Бельведера, и его решимость поколебалась, но только на мгновение. Его друг, не дав времени на ответ, сказал укоризненным тоном: «Помните о своей чести, мой господин» – и увел его подальше от того места.

С того времени лорд Бельведер еще более ожесточился и только больше ограничил ее свободу. Ей было позволено гулять лишь в определенной части имения и лишь в сопровождении слуги. Ее провожатому было даже приказано звонить в колокольчик во время прогулок, чтобы все были оповещены об их приближении и избегали встречи.

После двенадцати лет заключения леди с помощью нескольких верных слуг наконец удалось бежать из Голстона. Как она смогла выбраться оттуда – неизвестно, но весть о ее побеге быстро дошла до мужа, который, предвидя, что она будет искать убежища в доме своего отца в Дублине, немедля предпринял меры, чтобы опередить ее. Лорд Моулсворт жил тогда на южной стороне Меррион-сквер, лорд Бельведер приехал туда первым и сумел убедить своего тестя отдать приказ не принимать дочь. Бедняжка была ошеломлена таким поворотом событий. Боясь только одного, что ее схватят и вновь подвергнут заточению, она решилась на шаг, который оказался для нее роковым. Она велела кучеру ехать на Саквелл-стрит, где жила жена и родственники человека, к тому времени уже покойного, с которым она когда-то якобы согрешила. Там, во всяком случае, она рассчитывала найти убежище.

Добралась она до своих друзей или нет, мы не знаем. Но можем представить себе гнев лорда Бельведера, когда он узнал о том, куда она направлялась. Ее схватили менее чем через двадцать четыре часа после того, как она покинула Голстон. И с тех пор условия ее жизни совершенно изменились. Она была лишена последних радостей, ей запрещено было видеться с детьми и заниматься своими любимыми делами; слуги, которые проявляли сочувствие к ней, получили расчет. Фактически ей оставили лишь самое необходимое для поддержания существования и окружили грубой прислугой, которая следила за каждым шагом леди Бельведер, и все попытки усыпить бдительность надсмотрщиков ни к чему не приводили. После неудачного побега ее волосы поседели за одну ночь.

Она терпела все тяготы своего заточения не менее восемнадцати лет. Трудно поверить, что такое могло произойти в цивилизованной стране в восемнадцатом столетии. Удивительно также, что, несмотря на подобное обращение, рассудок ее не повредился. Хотя ходили ложные слухи, вероятно, распущенные лордом Бельведером, что она страдает умственным расстройством. Мы не знаем точно, как провела она эти годы. Хотя некоторые обрывочные сведения дошли до нас. В частности, через одного старого слугу, который всю жизнь прожил при семье Рошфоров. Одно время он служил лакеем в Голстоне, и ему единственному из прислуги позволили остаться после неудачной попытки бегства леди Бельведер. Он виделся с ней до самого ее освобождения. Когда он сделался уже глубоким стариком и стал частенько забывать недавние события, он продолжал помнить и с чувством рассказывать о каждом обстоятельстве, связанном с жизнью своей бедной хозяйки. Он помнил, с каким волнением расспрашивала она его о детях или о том, что происходит в стране. Дети всегда оставались ее главной заботой, и старый лакей был единственным человеком, которого она решалась о них расспросить. Много раз она нарочно задерживала его за работой, чтобы продлить беседу. Иногда он видел ее бродящей по картинной галерее и рассматривающей портреты так, словно она пыталась с ними заговорить.

Когда леди Бельведер почти оставила надежду, час избавления для нее настал. В ноябре 1774 года лорд Бельведер скончался в возрасте шестидесяти шести лет, запутавшись в долгах и мало кем оплакиваемый. Вскоре после похорон старший сын вместе с братьями поспешил в Голстон, чтобы освободить мать. За восемнадцать лет все очень изменилось, а особенно несчастная леди Бельведер. Она, как мы уже говорили, безвременно состарилась, у нее был изможденный вид, испуганный, отсутствующий взгляд, а говорила она прерывистым взволнованным шепотом. Приехавшие сыновья увидели на ней платье фасона тридцатилетней давности, которые носили в пору начала ее заточения. Когда они вошли в комнату, вначале она не сказала ни слова, и лишь затем произнесла: «Неужели тиран мертв?».

Теперь ее сыновья, разумеется, были взрослыми людьми. Старший уже достиг зрелости, и так велико было семейное сходство между братьями, что мать вынуждена была спросить, кто из них новый лорд Бельведер. Они сразу же забрали ее из Голстона. Старший сын, недавно женившийся и собиравшийся отправиться с супругой в Италию, решив, что смена обстановки может пойти матери на пользу, предложил ей ехать вместе с ними. Но это начатое из лучших побуждений предприятие было обречено на неудачу. Волнение, связанное с путешествием, оказалось слишком сильным для пожилой леди, которая столько лет провела в полном уединении. Поэтому было решено, что, пока лорд Бельведер со своей молодой женой путешествует по Италии, его мать останется в женском монастыре во Франции. И некоторые ошибочно утверждали, что она умерла там, приняв католичество.

На самом же деле лорд Бельведер, проведя зиму во Флоренции, вернулся за матерью и привез ее в Лондон, где она прожила двенадцать месяцев у друзей семьи в Кенсингтонском дворце. Длительное заточение так повлияло на ее нервы, что она боялась любого общества, кроме самых близких и дорогих родственников. Ее история сделалась известной, в Лондоне ходило несколько версий, более или менее правдоподобных; странность ее облика привлекала к ней внимание везде, где бы она ни появилась. Старушку окружили всей возможной заботой и добротой, но ее волнение все усиливалось, и после смерти одного из младших сыновей она написала лорду Бельведеру о своем желании вернуться в Ирландию. Остаток жизни она провела в Дублине, вначале она жила со своим старшим сыном, а затем переехала к зятю и дочери, лорду и леди Лэйнсборо. И окончила свои дни в мире, окруженная внуками. На своем смертном одре, получив Святое причастие, она поклялась, что невиновна в измене, из-за которой была подвергнута столь длительному заточению.