Книга: Поцелуй смерти
Назад: Глава сорок четвертая
Дальше: Глава сорок шестая

Глава сорок пятая

Клодии и Гордости пришлось сдать оружие, и любезный сотрудник полиции запер его в сейф. Клодия уже однажды через это проходила. Тогда я сделала вид, что мы две девушки пошли по магазинам и пострелять в тир, и тут меня срочно вызвали. На этот раз я и притвориться не могла – было видно, кто они такие. Телохранители. Мои телохранители.
Зебровски подтянул стул, чтобы Клодия могла сесть рядом с его столом. Отпустил ей достаточно развязный комплимент. Клодия посмотрела на него с высоты своего роста – внушительно, потому что сам он пять футов восемь дюймов. Стояла и смотрела самым своим уничтожающим взглядом, пока он не ухмыльнулся так, что у нее уголок рта дернулся, и она едва не улыбнулась сама. Посмотрела на меня через всю комнату:
– Он же абсолютно не всерьез?
– Абсолютно, – кивнула я.
– Эй! – возразил Зебровски. – Я возмущен! Я серьезен в каждом слове. Клянусь, что я развратник!
И он поднял руку, будто давал присягу в суде.
Мы обе рассмеялись, он улыбался. Зебровски – он такой.
Гордость был приглашен сесть с детективом Тамми Рейнольдс, женой Ларри. Сперва я удивилась, но Тамми никогда не была со мной так сурова, как Ларри, – отчасти потому, что ее какое-то время не было. Она природная колдунья, экстрасенс, и Церковь нашла место таким людям в качестве своего рода воинов священной войны. Они свои способности направили на помощь Церкви в борьбе с Сатаной в любых его формах. Очень многие колдуны пошли в полицию или в социальные работники. Тамми брала год отпуска, когда сидела с дочкой, а потом ее перевели в Противоестественный отдел ФБР. Только пару недель тому назад она вернулась.
Длинные русые волосы она завязала в строгий хвост. На ней был юбочный коричневый костюм с белой блузкой на пуговицах, такой же солидный, как прическа и отсутствие косметики. Она хорошенькая, но такая одежда никого не красит. При своих пяти футах восьми дюймах она на дюйм выше своего мужа, и мне очень всегда нравилось, что у нее по этому поводу никаких проблем.
Сзади надо мной вроде как нависал Дольф. Клодия встала и обменялась с ним рукопожатием, Гордость сделал то же самое. Мне приятно было видеть женщину под стать шести футам восьми дюймам Дольфа. Гордость рядом с ними казался маленьким. А я ощущаю себя крошечной среди них всех? Малость есть. Но я к этому привыкла.
Дольф увел меня к себе – показать видео с нашим предполагаемым слугой-человеком до того, как я пойду в допросную.
– Посмотрим, что ты сможешь определить на расстоянии, – сказал он.
Я посмотрела на зернистое черно-белое изображение. Человек сидел совершенно неподвижно, сложив руки на столе. Невысокий, темноволосый, стрижка совершенно обыкновенная. Белая рубашка, верхняя пуговица расстегнута, галстука нет. Пиджак черный или темно-синий – в любом случае одежда темная и консервативная. Перед ним на столе стоял стакан воды, человек к нему не притрагивался. Сидел. Моргал. Ждал.
– Выглядит почти что слишком обыкновенным, – сказала я.
– Выглядит как тысячи бизнесменов в этой стране, – согласился Дольф.
– Ага, – кивнула я.
– Он слуга-человек?
Я покачала головой:
– Для слуги-человека одна из главных задач – выглядеть просто человеком. Отсюда мне не сказать, нужно физическое присутствие.
– Пока что почти каждый, связанный с этой группой, пытался тебя убить, Анита.
Я глянула на него:
– Мне не пробиться через его защиту и не узнать, человек он просто или слуга-человек, если я не буду с ним в одной комнате.
– Если он слуга, он не должен быть быстрее и сильнее нормального человека?
– Слегка. Основное – его труднее ранить, труднее убить. Повышенная живучесть. Разделяет почти-бессмертие своего хозяина.
– Почему ты говоришь «почти-бессмертие»?
– Потому что всякий, кого можно убить пулей или клинком, не бессмертен. Бывает просто живуч.
– Согласен, – улыбнулся он и кивнул. Но тут же его лицо стало серьезным: – Мне не нравится, что ты пойдешь туда к нему.
– Вы его обыскали на предмет оружия и взрывчатки?
Он снова кивнул.
– Вот я и надеюсь, что вы это сделали тщательно.
Мой телефон звуком дал мне знать, что пришло текстовое сообщение. Я машинально глянула и увидела, что Гордость мне пишет: «Она меня пытается обратить в христианство своей версии. Спасай, а то придется мне стать грубым».
– Черт, – сказала я.
– Что случилось?
– Детектив Тамми снова вербует носителей противоестественных способностей для своей Церкви.
Дольф скривился:
– Свобода совести это позволяет, но я с ней говорил насчет того, чтобы нажимать на спасение тел, а не душ.
– Она еще более ревностна, чем была до ухода? – спросила я.
– Похоже на то.
– Тогда мне надо спасать Гордость, пересадить его за другой стол. А потом пойдем поговорим с этим «слугой-человеком».
Последние слова я взяла в кавычки, обозначив их пальцами в воздухе. Получилось несколько неуклюже, потому что в руке был телефон.
– Иди спасай своего телохранителя, а потом я тебя отведу к нашему бизнесмену.
Я даже не стала спорить, что Дольф за спиной мне не нужен. Тот, кто готов на меня напасть, даже не считаясь с моей репутацией, может задуматься, если за моей спиной стоит мужчина Дольфовых габаритов. Пусть мне не нравится, что это так, но все равно это так.
Я пошла спасать своего тигра. У Гордости потемнело лицо под бледно-золотым загаром. Плечи и руки у него напряглись, он готов был взорваться в любой момент. Тамми пыталась меня залучить в свой орден святых ведьм, когда пришла в РГРПС, но я принадлежала к епископальной церкви и была очень христианкой. Гордость – не христианин, да и ни один из золотых тигров. Они все придерживаются пантеистической религии, зародившейся в Китае задолго до Иисуса Христа. Религия у них возникла из многовекового изгнания и необходимости скрываться, чтобы не быть истребленными во времена Первого Императора Китая в первые столетия до рождества Христова, где-то между двести пятьдесят девятым и двести десятым годом. Но своей вере золотые тигры всегда были очень преданы и не считали ее низшей по отношению к той, которую породила секта еврейских бунтарей.
Я уже почти была рядом с ним, когда мне путь загородила Арнет и спросила тихо:
– Это тоже бойфренд?
– Нет, просто охранник.
– Клянешься? – спросила она, скрестив руки на маленькой подтянутой груди. У меня так никогда не получается, слишком большие. Приходится подсовывать под них и вроде как их приподнимать.
– Клянусь.
Она улыбнулась:
– Пойду тогда спасу его от Проповедницы.
Я не сразу сообразила, что это такое у Тамми прозвище.
Арнет пошла к ним, покачиваясь, юбочный костюм скроен был так, чтобы подчеркивать задницу. Арнет худощава, но фигура у нее есть. Конечно, она была накрашена – очень слабо, но все же попыталась. И вот это все она включила, когда тронула Гордость за плечо, улыбнулась ему, потом Тамми, жестом предложила ему встать и перейти за ее стол. Гордость глянул на меня через всю комнату, и я слегка кивнула. Он кивнул в ответ и не возражал, когда Арнет придвинула ему стул. От вербовочного напора Тамми он избавился, о наших отношениях с Арнет знал, так что был подготовлен, насколько это возможно.
Зебровски продолжал делать вид, что скандализирует Клодию, но когда я подошла проверить, он ей показывал в телефоне фотографии детей, а не игривые картинки. Притворяется он жутким ловеласом, но на самом деле он самый счастливый и преданный семьянин из всех, кого я знаю. Кэти, его миниатюрная красавица жена, когда-то сказала мне на барбекю у них дома, что вот этот отчаянный флирт – видимо, отдушина, которая ему необходима. Очевидно, он именно так и флиртовал, когда они познакомились, и она тогда решила, что ему не понравилась: с ней единственной он флиртовать не стал. Можете себе представить.
Дольф послал перед нами в допросную двух полицейских. Они встали по углам.
– Мистер Вайскопф, это маршал Блейк, – представил меня Дольф.
Вайскопф улыбнулся – кажется, искренне, – будто был невероятно рад меня видеть.
– Маршал Блейк! Анита! Я не думал увидеться с вами вот так, в допросной. Мы с моим мастером очень огорчены, что до этого дошло.
Я перед тем как сесть протянула ему руку через стол. Он не сразу, но взял ее машинально – так поступит почти каждый, даже вампир, но этот вампиром не был. Рука его была в моей просто рукой – теплая, живая. Человеческая. Я могла бы вложить в прикосновение толику силы, но Вайскопф мог бы счесть это оскорблением, и я сдержалась.
– До чего конкретно дошло, мистер Вайскопф? – спросила я, садясь.
Дольф придвинул мне стул, чего я не очень люблю, потому что никак не могу подладиться по времени. Слишком рано села, как обычно, и стул ударил под коленки, что несколько больно. Дольф хотя бы, как большинство мужчин, которые мне стараются пододвинуть стул, достаточно силен, чтобы задвинуть стул на место у стола.
Сам Дольф остался стоять, нависая надо мной и над человеком напротив. Он старался иметь устрашающий вид, и на тех, кто не привык к такому росту, обычно это действовало.
Вайскопф поднял взгляд вверх, будто смерил расстояние до головы Дольфа, и снова стал смотреть на меня. Улыбнулся, все так же держа руки сложенными на столе.
– Мой мастер не одобряет насилия, совершенного во имя нашего дела.
– И в чем это дело состоит? – спросила я.
Я не представляла, каким образом чокнутый человек мог бы выудить имя Бенджамена из нашего допроса вампира Барни, но опыт научил меня, что сумасшедших нельзя недооценивать. Сумасшедший и тупой – не синонимы. Некоторые из безумцев невероятно сообразительны. Иногда я думаю, не нужен ли определенный уровень интеллекта, чтобы стать сумасшедшим по-настоящему.
Он улыбнулся, и в карих глазах засветился легкий укор:
– Ну, Анита… можно вас называть Анита?
– А каким именем называть вас?
Он улыбнулся шире:
– Я уже так давно мистер Вайскопф или просто Вайскопф, что так будет лучше всего.
– Просто Вайскопф?
Он кивнул, продолжая улыбаться.
– Тогда я Блейк. Имена так имена, фамилии так фамилии.
– Вы думаете, что если бы я назвал вам имя, вы могли бы его проследить, а тогда, определив меня, нашли бы моего мастера.
Я пожала плечами:
– Это моя работа – выяснять обстоятельства.
– Нет, – ответил он, и улыбка пропала. – Ваша работа – убивать вампиров.
– Если они нарушают законы – то да.
Он мотнул головой. Улыбки будто и не бывало:
– Нет, Анита… то есть Блейк. Вы убивали вампиров за мелкие правонарушения. За которые бы никогда не казнили человека.
Я кивнула:
– Правила «трех страйков» для вампиров очень строгие.
Он едко засмеялся:
– Строгие? Это у вас наилучший эпитет?
– Несправедливые, бесчеловечные, чудовищные, варварские… выберите тот, который вам нравится.
– Все вместе, а более всего – чудовищные, мне это слово нравится. Человеческие законы против вампиров чудовищны и превращают людей в чудовищ, монстров. Вы стали жупелом для всех маленьких вампирчиков, миз Блейк.
– Маршал Блейк.
– Хорошо, тогда я мистер Вайскопф.
– Я не называла ни вашего имени, ни вашего звания, мистер Вайскопф.
– Да, не называли.
Кажется, он взял себя в руки, огладил лацканы черного костюма. Теперь видно было, что он черный, не темно-синий. Вайскопф пытался снова мне улыбаться. Он злился, и ни я, ни моя работа ему не нравились.
– Мы с моим мастером не верим в закон «око за око». Мы сторонники ненасилия, хотя от вас видим только насилие.
– С моей помощью правило «трех страйков» для вампиров было изменено. Сейчас мелкие преступления к этому не ведут. Чтобы был выписан ордер на ликвидацию, вампир должен нанести повреждения человеку.
– Мы высоко ценим ваши показания в Вашингтоне, приведшие к перемене закона, маршал Блейк. Это дало нам надежду, что Жан-Клод будет отличаться от тех, прежних.
– А кто это – прежние? – вмешался Дольф.
Вайскопф посмотрел на Дольфа – поднял глаза очень высоко.
– Руководители Совета вампиров, естественно, капитан Сторр. Вы же не хотите мне сказать, что будто не знаете, что речь идет о первом американском главе нашего Совета.
– Слухи до меня доходили, – ответил Дольф.
– Это не слухи, это факт.
Я сидела, стараясь сохранять неподвижность, ни одним движением или его отсутствием, ни выражением лица не выдать, что Вайскопфу может быть известно то, чего не было в новостях и чего я не хотела бы сообщать своим коллегам-полицейским.
– Тот факт, что Жан-Клод терпит Церковь Вечной Жизни и не требует, чтобы все ее члены принесли ему клятву, давал нам большую надежду.
Я постаралась не выдать своего облегчения, что он не сказал «клятву крови», потому что мне никак не хотелось входить в подробности при Дольфе. Он может знать о ней, но может не понимать, что это значит для вампира – дать клятву мастеру города.
– Но Жан-Клод потребовал ее, и мы утратили надежду.
– И решили его убить, – сказала я.
– Нет! – Вайскопф был серьезен, и мои слова его будто шокировали. – Нет, мы никогда не были сторонниками насилия. Клянусь честью своей и моего мастера, мы никогда никого не поощряли на насилие против кого бы то ни было. Нам чрезвычайно горько было видеть в новостях убитых полицейских.
– Вы выбрали вампиров, выглядящих как дети или старики, – сказала я. – Хотели воззвать к СМИ.
– Мы хотели показать СМИ, что вампиры не все красивы и сексуальны, как ваши вампиры. Мы хотели показать, что вампиры – такие же люди, разных форм и размеров, так что – да, мы выбрали эту группу специально, но мы не имели в виду, что их используют таким ужасным образом.
– Ваш мастер, Бенджамен, был и их мастером. Он ими управлял, когда они творили эти мерзости.
– Нет, мой мастер – не мастер им. Мы намеренно не пытались управлять любыми другими вампирами иначе как посредством речи и убеждения, как мог бы любой нормальный человек.
– Чушь.
Он снова не сдержал гнева:
– Я дал вам слово чести!
– Он мастер-вампир, а они ни одному мастеру не принадлежат. Это значит, что любой достаточно сильный вампир имеет над ними такую власть, какой ни у одного человека никогда не будет.
– Только если мастер того желает. Мой мастер Бенджамен много столетий весьма тщательно следит, чтобы не управлять никем, кроме себя.
– У вампиров все построено на пищевой цепи, на иерархии. Каждый обязан кому-то повиновением. Ваш мастер не свалился с потолка. Он произошел от какой-то линии крови, какого-то вампира, и обязан послушанием этой линии и своему создателю.
– Его мастер был очень давно убит охотниками на вампиров, вашим предшественником – Истребителем. Нам было сказано, что если погибнет мастер нашей линии крови, мы погибнем вместе с ним, но мы проснулись в следующую ночь. Это была ложь, чтобы мы не нападали на главу своего ордена.
– Мне известна только одна уничтоженная линия крови, и только два вампира, которые смогли при этом выжить.
– Ваши Истина и Нечестивец. Да, они выжили, как выжил мой мастер, но наша линия крови возникла и скрылась. Наш источник не хотел включаться в иерархию крови и несправедливости, но, естественно, будучи мастером и приобретая последователей, он научился ценить растущую власть выше своих добрых намерений, а они были таковыми. Он хотел, чтобы мы жили настолько святой жизнью, насколько это доступно проклятым.
Он говорил о какой-то неизвестной линии крови, которая, в сущности, пыталась создать монастырь где-то в диких местах.
– Вампирский монастырь?
Я хотела задать вопрос, но не смогла полностью скрыть недоверие.
– Именно так. Насколько глава линии крови моего мастера мог это сделать. Он настолько искренне веровал, что освященные предметы от самой его веры активизировались. Это было для нас весьма неприятно.
Я попыталась не показать удивления. Он мне фактически объяснял, что этот вампир не утратил своей веры, и сама эта вера заставляла освященные предметы светиться. Как-то в голове не укладывалось, как это вампир заставляет освященные предметы действовать против себя, потому что верует. Как-то дико получалось.
– Думайте что хотите, Анита Блейк, но я говорю правду.
– Вы сами там были или это так Бенджамен рассказывает?
Вайскопф посмотрел на меня – серьезно, глаза в глаза.
– Вы не хуже меня знаете, насколько полно разделяются воспоминания между мастером и его слугой. Мне известна истина независимо от того, присутствовало ли при событиях это тело или же другое тело в одиночку приобретало эти воспоминания. Мы там были, мы видели правду.
Это «мы» мне не понравилось, у меня от него мороз по коже. Не получилось ли бы так и у нас с Жан-Клодом, если бы мы не относились к нашей экстрасенсорной связи так внимательно? Мне вспомнились долгие месяцы притирки, когда мы с Ричардом и Жан-Клодом вторгались друг в друга эмоционально, сенсорно и во снах. Если бы мы никак не стали с этим бороться… Вспомнились моменты, когда я не очень понимала, в чьем я теле и кто что видит. Да, если бы мы не выработали правила экстрасенсорного этикета, могли бы превратиться в единый разум с тремя телами, чего так боялись Ричард и я. Не знаю, боялся ли этого Жан-Клод, но что я боялась черт знает как – это да. Настолько, что сбежала на полгода в горы, оставив их в физическом и эмоциональном одиночестве – насколько смогла закрыться экстрасенсорно.
А сейчас Вайскопф сказал «мы», и я знала, что он говорит всерьез. Они уже были «мы», «я» ни у одного не осталось. У меня аж мурашки побежали по коже.
– Что вас испугало? – спросил он.
Блин, не удержала покерное лицо. Блин и еще раз блин. Я решила продолжать, чтобы отвлечь его от той темы.
– Итак, давным-давно какой-то охотник на вампиров выследил родоначальника линии Бенджамена и убил. Убийство мастера никогда не убивает всех его вампиров, мистер Вайскопф. Ни разу так не было, никогда, сколько делаю свою работу.
Он в меня всмотрелся.
– Но то были малые мастера. А создатель линии крови, источник крови, fontaine de sangre – считалось, что если его убить, погибнет вся его линия. Но эта была ложь, чтобы мы не восстали против наших создателей. Ложь, потому что на следующий вечер мы проснулись. Проснулись только мы.
– Бенджамен был достаточно силен, чтобы заставить свое сердце биться, только и всего.
– Нет, – ответил Вайскопф, наклоняясь ко мне через стол. – Не так это просто.
– Почему же не проснулись в тот вечер другие вампиры? Если все это ложь, они же тоже должны были проснуться?
– Многих из них убил тот охотник. Убил прямо в гробах, в их пещерах.
– Им случалось убивать людей в той округе?
Он кивнул:
– Власть развратила нашего мастера. Если стремишься к власти над другими вампирами, это не может не разрушать твой собственный разум и душу. Поэтому мы не искали и не ищем другой власти, кроме как над собой.
– И как это у вас получается? – спросила я.
– У нас есть тяга создавать последователей, но мы сопротивляемся ей. Мы постоянно переезжаем с места на место и потому не привлекли к себе внимания никакого иного мастера. Мы не хотим воевать за территорию и не хотим, чтобы нас заставляли преклонить колени перед каким бы то ни было другим вампиром. Единственное, чего мы хотим – чтобы нас оставили в покое.
– Последователи у вас есть. Они убили двух сотрудников полиции. Один чуть не убил беременную бывшую жену, но мы ему помешали.
– Убили его, вы хотите сказать.
– Да, – кивнула я. – Хорошо, пусть убили. Но если снова надо было бы выбрать между ним и беременной женщиной, которая ничего плохого не сделала, только ушла от мужа-тирана, я бы опять поступила так же.
– Как и мы, – сказал Вайскопф. – Спасти женщину и нерожденное дитя – это был правильный поступок.
Я не смогла удержаться от гримасы:
– Рада, что вы это понимаете.
– Не удивляйтесь, Анита Блейк. Мы не против насилия для спасения невинных. Мы не полностью пацифисты.
– Рада слышать.
– У нас есть последователи, как они бывают у любого человеческого лидера, но мы не заставляем их перед нами склоняться. Мы не заставляем их приносить нам клятву. Тщательно следим, чтобы действовать только словами.
Я покачала головой:
– Вайскопф, любой мастер-вампир подчиняет себе меньших вампиров просто своим личным присутствием. Это вроде некоторого нематериального феромона.
– Вы лжете, – сказал он очень, очень уверенно.
– Вы не понимаете? Именно так мастер города узнает о присутствии на своей территории другого мастера. Они это чуют.
– Но ваш Жан-Клод нас не учуял.
Я постаралась придумать безопасный ответ.
– Это значит, что ваш Бенджамен очень стар и очень силен. Допустим, он искренне пытается не подчинять своей воле других вампиров. Допустим, он искренне верит, что всего лишь с ними разговаривает, всего лишь говорит им, что они заслуживают быть свободными от любого мастера.
– Это все, чего мы хотим для себя и для них. Свобода от веков диктаторского правления – это такая ужасная цель?
– Нет, – сказала я совершенно искренне. – Нет, Вайскопф, это прекрасный идеал, великий идеал.
Тут настал его черед удивиться.
– Не ожидал, что вы согласитесь.
– Я полна неожиданностей.
– Мне следовало это предвидеть, Анита Блейк.
– Анита. Просто Анита.
– Ваше дружелюбие меня не обманет, – сказал он.
– Да мне просто надоело слышать от вас «Анита Блейк, Анита Блейк». Все время кажется, будто учительница сейчас будет мне выговаривать.
Он улыбнулся и кивнул.
– Понимаю, Анита. Спасибо, что разрешаете называть вас по имени.
– Ради бога. Так вы и ваш мастер решили освободить низших вампиров от контроля мастеров?
– Именно.
– Я считаю, что вампиры – личности, Вайскопф, иначе бы не имела с ними любовных отношений. И не любила бы вампира. Или двух.
– Так как же вы можете тогда их казнить?
Я вздохнула, почувствовала, как у меня опустились плечи.
– У меня какое-то время длится небольшой кризис совести.
Дольф шевельнулся – почти незаметно, невольно. Мне стоило труда не повернуться к нему, не отвлечься от сидящего напротив человека.
– Значит, вы считаете себя их убийцей?
– Иногда.
– Всегда, – сказал он.
Я покачала головой:
– Я видела страшные вещи, сделанные вампирами. Я шла по комнатам, где под ногами хлюпала кровь жертв и пахло сырым мясом. – Он при этих словах вздрогнул. – Не считаю ликвидацию этих зверей убийством.
Он посмотрел на свои сцепленные на столе руки, снова на меня.
– Понимаю вас. Как тот, который пытался убить жену, Борс. Они поступали неправильно, их надо было остановить.
– Да.
– Вы убили бы человека, который такое делал?
– Мне случалось.
Вайскопф посмотрел на Дольфа:
– Ваши коллеги об этом знают?
Я кивнула:
– Далеко не все злодеи – вампиры. Иногда я помогала полиции искать и ликвидировать и этих.
Он прищурился, посмотрел на меня, такую циничную:
– У людей прав больше. Их нельзя просто так убивать?
– Оборотней вы считаете людьми? – спросила я.
– Закон дает им право на суд, если не выписан ордер на их ликвидацию. Как только ордер выписан, они такие же парии в человеческом обществе, как и вампиры.
– Так пытается ли Бенджамен освободить оборотней от власти вожаков стай?
Он на миг опешил, будто эта мысль ему никогда не приходила в голову. Я улыбнулась, но не слишком любезно.
– Все старые вампиры считают оборотней низшими существами. Животными, а не личностями.
Он был искренне взволнован, попытался было что-то сказать, передумал. И объявил:
– Я не могу обсуждать ваше обвинение. Нам не приходило в голову пытаться освободить их от гнета, потому что они животные, животным нужна строгость. Какая-то цепь, чтобы не сбесились и не порвали ни в чем не повинных людей.
– И вампирам тоже нужна, – сказала я.
– Это не так!
Он мотнул головой.
– Чушь, – ответила я. – Впервые вставшие так же звероподобны, как впервые перекинувшийся оборотень.
Я отодвинула воротник – показать шрам на ключице.
– Это был не вампир, – сказал он.
– Даю вам слово чести.
Я сбросила куртку. Поскольку при входе в допросную мне пришлось сдать все оружие, я могла как следует показать шрамы, не прикрытые сейчас ножнами. Показала локтевой сгиб, где тот же вампир, что оставил шрам на ключице, рвал мне руку, как терьер крысу.
– У вас крестообразный шрам от ожога?
– Ага. Один человек-ренфилд решил, что забавно будет меня им заклеймить.
– А этот шрам, от которого кожа натягивается, откуда?
– Ведьма, перекинувшаяся зверем.
– Не оборотень?
– Нет, это была ведьма, которая магией украла зверя у настоящего ликантропа.
– Это было при мне, – сказал Дольф. – Анита помогла спасти одного из моих людей.
Это был Зебровски, ему тогда кишки выпустили. Я их держала руками – патрульные отказались. Они думали, что ведьма – настоящий ликантроп, и они могут заразиться. Я зажимала рану и орала на них, называя их проклятыми трусами, но мы с Дольфом сумели вытащить Зебровски живым. И это я подхватила Кэти, когда она в больнице потеряла сознание. Вот почему мы с Зебровски напарники, и вот почему Кэти никогда не забывает приглашать меня и моих мальчиков на барбекю и ужины. Посещения вампиров ее несколько напрягают, но мои мохнатые возлюбленные приходят. Другим копам Кэти ясно дала понять: кому не по нраву, может идти обедать еще куда-нибудь. Кэти кажется очень мягкой, но под этим шелком есть сталь, и прошлым летом на пикнике она пустила ее в ход, защищая нас с Натэниелом и Микой. За тот день я ей очень благодарна.
– Вампир, который так вас порвал, был только что вставшим?
– Нет.
Он покачал головой:
– Ни один вампир, хоть сколько-нибудь времени проведший мертвым, такого не сделает. Разве что это выходец. Эти вряд ли лучше гулей.
– Вампир, который это сделал, был старше ста лет и никак не выходец. Он нанес мне эту рану совершенно сознательно, желая причинить мне страдание.
– Зачем?
– Этот вопрос надо бы задать ему.
– А он жив, чтобы задать ему этот вопрос?
– Нет, – ответила я.
– Есть плохие вампиры, как есть и плохие люди, наверное, – сказал он.
– Они такие же смертные, как мы, Вайскопф, и как все смертные, бывают хорошими и плохими, но это не просто плохие люди, а люди, обладающие сверхсилой, сверхчувствами и обуреваемые жаждой крови. Если нет мастера, который держит их на цепи, они, как большинство обычных людей, опьяняются властью.
– Нет, – ответил он.
– Они убили двух сотрудников полиции. А капкан ставили на меня, чтобы убить.
Он уставился на стол:
– Они говорили о том, чтобы убить вас и Жан-Клода. Мы им сказали, что этого делать нельзя, но они, видимо, решили действовать без нас.
– Если бы вы были их настоящим мастером, вы бы это предотвратили. Ничего бы этого не было.
– Но это разрушило бы нашу цель, Анита. Мы хотели, чтобы они были свободны, хотели доказать, что вампиров не надо пасти и контролировать, как животных.
– Вы хотели сказать – как оборотней.
– Анита, они отчасти звери.
– У меня больше любовников среди тех, кто раз в месяц покрывается шерстью, чем среди тех, кто спит в гробу.
Он передернулся – реально передернулся, будто у него по коже мурашки побежали.
– Это ваш выбор. Но вампиры не имеют в себе звериной сути.
– Нет, как и обычные серийные убийцы, они просто люди, которые творят невообразимое.
– В последнем доме, который мы зачистили, были найдены бомбы, – сообщил Дольф.
Это была отчасти ложь. Мы нашли средства приготовления бомб или отходы этого процесса, как утверждает Альварец, но потрясение и ужас на лице Вайскопфа стоили такой маленькой лжи во спасение.
– Нет. Нет. Не может быть.
– Что они собираются делать с бомбами? – спросил Дольф.
– Сколько вы нашли?
Вранье создает ту проблему, что если начал, приходится врать дальше.
– Две, – ответил Дольф.
Вайскопф побледнел.
– Нет. Не может быть.
– На кого они охотятся? – спросил Дольф и оперся руками на стол, чтобы внушать страх всей массой, но Вайскопф даже не заметил. Известие его просто потрясло.
– Они говорили насчет делать бомбы, но мы им запретили.
– Но у вас нет реального авторитета, потому что вы их не заставили принести вам клятву.
– Они лучше себя ведут, когда мы с ними.
– Ага, феромоны, – сказала я.
Он мотнул головой:
– Мы боялись, что наше присутствие на них влияет, и начали спать отдельно, вдали от них.
– Блин, Вайскопф, вы же с вашим Бенджаменом потеряли и тот небольшой контроль, который у вас над ними был.
Он посмотрел на меня с неподдельной душевной мукой.
– Должен быть способ быть свободными. Способ снова стать обыкновенными людьми.
– Вайскопф, вы вампиры, – сказала я сочувственно, потому что в голосе звучало страдание. – Этого не переменить. И это значит, что вам нужен мастер.
Он замотал головой еще быстрее, будто хотел вытряхнуть из нее неприятную мысль.
– Нет-нет… тогда все, что мы сделали… становится бесполезным…
– Против кого предназначены бомбы? – спросила я.
Он посмотрел на меня:
– Церковь Вечной Жизни – они считают, что Малькольм их всех предал, заставив дать клятву Жан-Клоду. Заведения и клубы Жан-Клода. Вы с Жан-Клодом – многие думают, что если его убить и вас тоже, они освободятся. Мы им говорили, что это не так, что вы – лучший и самый современный правитель из всех, кого мы видели. Что вы нам дали надежду.
У меня зачастил пульс, хотя Вайскопф ничего не сказал такого, чего мы сами не подозревали. Охрана проверит все еще три раза, у нас отличные работники. Я в это верила, действительно верила, и все равно мне было страшно.
– В вашей группе еще есть слуги-люди? – спросила я.
– Нет.
Панический страх несколько утих. Днем никто не сможет пустить бомбы в ход, а их специалиста по сносу зданий мы убили на складе.
– Погодите, – сказала я. – А ренфилды есть? Дважды-тяпнутые?
Он скривился с отвращением:
– «Дважды-тяпнутые» – оскорбление для тех людей, которых мы обращаем.
– Пусть будут ренфилды. У вампиров вашей группы они есть?
– У некоторых, – ответил он.
У меня снова пульс забился в горле.
– Как их фамилии?
Он замялся.
– Если бомбы будут взорваны, вы с вашим хозяином будете виновны не менее всех прочих, – сказала я.
– Вы можете это предотвратить, – добавил Дольф.
– Если кто-то погибнет из-за того, что вы нам не говорите, то будете виновными вместе со всеми. Закон рассматривает людей-слуг как вампиров, если указанные вампиры совершают убийство, а слуги оказывают им помощь какими бы то ни было средствами.
– Мы никогда себе не простим, если из-за нас будут новые жертвы, – произнес Вайскопф, глядя на собственные руки, сцепленные на столе.
Он нам назвал имена. Про одного из них в системе вообще ничего не было, на другого было дело о хулиганстве, а еще один нашелся в системе потому, что был сотрудником суда до того, как стал вампиром. Все правительственные ведомства, не только военные, не хотят держать на работе вампиров. Сейчас в Верховном суде разбирается дело, которое может это поменять, но пока что Кларенс Брэдли потерял работу, пенсию и около десяти лет стажа в системе. Вполне подходящий мотив для любого рода недобрых чувств.
Мы тут же передали в розыск «всем постам» тех, чьи фотографии у нас были, и стали искать последнюю, которой нам недоставало. Посреди этого процесса зазвонил мой телефон, и я даже не очень удивилась, услышав голос Никки:
– У нас проблема.
– Что случилось? – спросила я, стараясь сохранить нейтральную интонацию – на случай, если эту проблему нам желательно решить, не привлекая на помощь полицию.
– Ренфилд в поясе смертника и с «выключателем мертвеца» – если его убить, бомба взорвется.
– Где? – спросила я шепотом.
– В «Запретном плоде».
– Он же сейчас закрыт?
– Они репетировали новую танцевальную программу.
У меня вдруг пересохло во рту:
– Кто они?
– Наши взяли двоих из них, но последний, который был с бомбой, он схватил…
– Никки, говори как есть.
– Натэниела. Бомбист обхватил его руками. Если ренфилда застрелить, бомба взорвется. Если в него не стрелять, бомба в конце концов тоже взорвется.
Ко мне вдруг подступила тошнота, пришлось сесть на край стола, опустив голову. Немедленно рядом образовалась Клодия.
– Анита, что случилось?
Вот так сохранила хладнокровие и выдержку.
– Почему он еще ее не взорвал?
Голос прозвучал почти обыденно. В мире нет столько скаутских очков, сколько я себе за это могла бы начислить.
– Он хочет, чтобы явилась ты. Говорит, что в обмен на тебя выпустит Натэниела.
– О’кей.
Я схватилась за край стола и спустилась на пол – с помощью Клодии. Меня все еще тошнило, голова шла кругом, в комнате стало жарко.
Мать твою…
– Анита, он может не выпустить Натэниела. Может взорвать бомбу, когда будете рядом вы оба. Натэниел – леопард твоего зова, если он взорвет обоих, больше шансов, что ты не выживешь. Ты это знаешь.
– Но он не знает.
– Этого не знаешь ты, и он может просто взорвать вас обоих – потому что может, Анита. Нельзя тебе этого делать.
– Мне нельзя этого не делать, – возразила я. И добавила: – Не жертвуй Натэниелом, чтобы спасти меня. Я тебе никогда этого не прощу.
Вокруг меня собрался народ. Клодия, Гордость, склонившийся надо мной. Зебровски, и Арнет, и Тамми, Дольф, и… без разницы. Все они мне были сейчас безразличны. Не безразличен был только один, который был сейчас не здесь.
– Я никогда не стал бы рисковать Натэниелом, – сказал он.
– Конечно, теперь, когда я тебе сказала, что нельзя, не стал бы.
– Он для меня тоже что-то значит, Анита. У меня прайд львов-оборотней, но впервые у меня есть дом со времен той женщины, что меня растила… но это к делу не относится. Я тоже хочу его спасти.
А я в этот момент поняла, что Никки близко не такой социопат, каким я его считала. Или каким себя считал он.
– Сохрани его ради нас обоих, я уже еду.
– Сохраню.
– И смотри, чтобы тебя тоже не убили, о’кей?
– Нарочно на смерть не полезу.
– Никки…
Но он уже повесил трубку. Можно было перезвонить, но что я могла бы сказать? Не умирай ради меня. Пусть никто из вас ради меня не умирает.
Да, вот это я и могла бы сказать.
Назад: Глава сорок четвертая
Дальше: Глава сорок шестая