Глава двадцать восьмая
Будь я тут одна или с каким-нибудь другим маршалом противоестественного отдела, поехала бы себе домой, но если работаешь со СВАТ, то надо остаться и изложить свою версию событий, потому что есть раненые сотрудники.
Я сидела у небольшого стола, сгорбившись над уже надцатой чашкой очень плохого кофе, ощущая, как трескается на брюках засохшая кровь, когда я меняю позу на твердом металлическом стуле. Напротив меня сидели двое мужчин в отличных чистых костюмах, задавая в двадцать пятый раз одни и те же вопросы. Я уже начинала к ним плохо относиться – ну, слегка.
– Как именно сломал ногу сотрудник Гермес? – спросил детектив Престон.
Я подняла глаза от столешницы на него. Высокий, худой, лысеющий, на носу очки, слишком маленькие и круглые для этого угловатого лица.
– Вы снова и снова задаете одни и те же вопросы. Это потому, что надеетесь меня измотать, и я расскажу что-то иное, или просто вам делать нечего?
Я пальцами протерла глаза. Они на ощупь были шероховатые, и я устала.
– Миз Блейк…
Вот тут я на них посмотрела, и не слишком дружелюбно.
– Маршал. Маршал Блейк. И то, что вы об этом постоянно забываете, означает, что вы либо это делаете намеренно, либо что вы хам. Какой вариант верен? Это у вас тактика или просто хамство?
– Маршал Блейк, нам нужно понять, что случилось, чтобы предотвратить подобные события в дальнейшем.
Второй детектив кашлянул – мы оба оглянулись на него. Он был постарше, потяжелее, будто уже лет десять с лишним не заглядывал в тренажерный зал. Белокурые волосы пострижены коротко и очень подходяще к обрюзгшему лицу.
– Вот чего я не понимаю, маршал, это откуда у вас такая быстрота и сила, чтобы сломать ребра и маршалу Брайсу, и сотруднику Гермесу, а Гермесу еще и ногу? Зачем вы напали на своих людей?
Я покачала головой:
– Вы знаете ответы на все эти вопросы.
– Расскажите еще раз, в виде личного мне одолжения.
– Нет.
Они как-то вроде бы застыли на своих стульях. Оуэнс – тот, что пониже и покруглее, улыбнулся.
– Ну ладно, маршал Блейк! Это же процедура.
– Может быть, но это не моя процедура.
Я отодвинула стул и встала.
– Сядьте, – велел Престон.
– Нет. Я федеральный сотрудник, так что вы мной не командуете. Будь я из СВАТ, пришлось бы, может быть, сидеть и все это глотать, а я не из СВАТ и не буду. На вопросы я ответила, ответов менять не стану, так что…
Я помахала им рукой и пошла к двери.
– Если вы хотите еще хоть когда-нибудь работать со СВАТ, вы будете здесь сидеть столько, сколько мы захотим, и отвечать на все вопросы, которые мы зададим, – сказал Престон.
Я мотнула головой и улыбнулась.
– Не вижу ничего смешного, – сказал Оуэнс.
– Насколько я знаю, и Брайс, и Гермес должны полностью поправиться.
Престон встал, чтобы с высоты своего роста глядеть на меня вниз. Вот уж на что мне было искренне наплевать.
– Гермес выше шести футов, а вы его впечатали в стену так, что, блин, отпечаток тела остался, а вампирша наполовину в стену ушла. Это не стандартный метод работы, Блейк. И мы хотим понять, что случилось.
– У вас где-нибудь найдутся мои анализы крови. Наверняка они вам помогут сообразить, что к чему.
– У вас в крови шесть разных видов ликантропии, но вы не перекидываетесь, что с медицинской точки зрения невозможно.
– Ага, я феномен медицины. И сейчас свою феноменальную тушку тащу домой.
– Домой – это куда? – спросил Оуэнс.
Я посмотрела на него, сузив глаза:
– Что?
– К себе домой или в «Цирк проклятых» к мастеру города Сент-Луиса? В какой дом вы сегодня едете?
– Сегодня в «Цирк проклятых», хотя это совершенно не ваше дело.
– Почему сегодня туда? – спросил он.
Я устала, иначе бы не ответила.
– Потому что по расписанию мы сегодня спим там.
– Мы – это кто? – спросил Оуэнс, и что-то в его интонациях вызвало у меня подозрение, что их интересует моя личная жизнь, а не профессиональная деятельность.
Я покачала головой:
– В своей личной жизни я вам отчетом не обязана, детектив Оуэнс.
– Некоторые люди в правоохранительных органах считают, что ваша личная жизнь компрометирует вашу лояльность.
– Никто из тех, кто встречал со мной опасность плечом к плечу, в моей лояльности не сомневается. Никто из тех, кто вошел сегодня со мной в этот дом, не сомневается в моей лояльности. Честно говоря, на остальное мне плевать.
– Мы можем порекомендовать, чтобы СВАТ не привлекал вас к работе в Сент-Луисе, поскольку вы опасны и непредсказуемы, – сказал Оуэнс.
Я снова покачала головой и пожала плечами. Сейчас это было легче – без бронежилета и всего моего оружия.
– Вы сделаете все так, как вы захотите, и все, что я скажу, ни малейшей роли играть не будет. Вы явно решили использовать против меня мою сексуальную ориентацию.
Это я сказала нарочно. Я тоже знаю правила.
– У нас нет вопросов к вашей сексуальной ориентации, маршал Блейк, – возразил Оуэнс.
– Я полиамурна – это означает любовь более чем к одному лицу. Вы сейчас заявили, что раз я не ванильно-в-позиции-миссионера-моногамная, моей лояльности нельзя доверять. Разве не так говорили когда-то о гомосексуальных сотрудниках?
– Дело не в числе мужчин, с которыми вы живете, дело в том, что все они – оборотни и вампиры, – возразил Престон.
– Значит, вы дискриминируете моих бойфрендов на том основании, что у них болезнь?
Оуэнс тронул Престона за руку:
– Мы никого не дискриминируем, маршал Блейк.
– То есть у вас нет предубеждений против вампиров или оборотней?
– Конечно, нет. Это же было бы незаконно.
Оуэнс потянул Престона за рукав и заставил его сесть. Я осталась стоять.
– Приятно знать, что у вас нет предубеждений против сексуальной ориентации или против больных.
– Поли… как это там, – это не сексуальная ориентация. Это образ жизни, – сказал Престон.
– Забавно. Я думала, это у меня такая ориентация, но если вы – психолог со специализацией в сексологии, то вы, конечно же, должны быть правы.
– Вы отлично знаете, что это не так.
Первые нотки реальной злости зазвучали у него в голосе. Если его продолжать тыкать, может, заставлю его заорать, и это тоже попадет в запись.
– Понятия не имею, в какой области вы эксперт, детектив Престон. Я подумала, что раз вы говорите о моей половой жизни как эксперт, наверное, знаете что-то, чего не знаю я.
– Я ни черта не говорил о вашей половой жизни.
– Извините, мне показалось, что говорили.
– Отлично знаете, что не говорил.
– Нет, – ответила я и подняла на него глаза, давая ему прочитать все мое неудовольствие и подпустив нотки начинающегося гнева в холодный сдержанный голос, – нет, я ничего такого не знаю. Мне даже показалось, что вы оба ставите под вопрос мою верность полицейскому значку и службе, потому что я сплю с монстрами, а значит, сама монстр.
– Мы такого не говорили, – возразил Оуэнс.
– Забавно, потому что я именно это услышала. Если вы имели в виду не это, то прошу вас, джентльмены, просветите меня. Расскажите, что вы на самом деле имели в виду. Проясните, что я не так поняла в нашем разговоре.
Я стояла и смотрела на них, Престон на меня глядел, набычившись, но ответил Оуэнс:
– Мы никоим образом не критикуем вашу домашнюю жизнь, вашу половую жизнь, а равным образом не инсинуируем, будто граждане, страдающие вампиризмом или ликантропией, менее достойны прав и привилегий, полагающихся каждому жителю нашей страны.
– Когда будете куда-нибудь избираться, скажите мне. Чтобы я за вас не проголосовала.
Он удивился:
– Я никуда не собираюсь избираться.
– Хм. Обычно, когда человек говорит как политик, он куда-нибудь избирается.
Он покраснел, наконец-то разозлившись:
– Можете идти, маршал. Даже лучше будет, если вы уйдете.
– С радостью, – ответила я и оставила их злиться вдвоем – вероятнее всего, на меня.
Они могли бы рекомендовать не разрешить мне больше работать со СВАТ, но рекомендация – всего лишь рекомендация, а другие сотрудники этих типов любят не больше, чем я. Пусть рекомендуют, что хотят, и проваливают ко всем чертям.
А я домой.
