Глава 8
Дорога вдоль набережной была в инвалидном состоянии. Это особенно чувствуется, когда сам сидишь за рулем. Раньше я, как правило, ездил по ней в качестве пассажира и ничего подобного не замечал. А сейчас… Ох, черт, еле вывернул. Только успевай объезжать ямочки размером с колесо, не то само колесо в ямочке так и заночует. А говорят, как приятно думать в машине. О большом и светлом. Дурак, кто так говорит.
Лично я математически рассуждаю – как бы мне доехать до набережной из пункта А в пункт Б и не угробить Женькин «жигуль». Машина старая, ко всяким неровностям относится болезненно, со скрипом. Евгений мне, случись что, скажет большое и светлое спасибо. Ну и к тридцати «лимонам» приплюсует мне иск тонн так в триста-четыреста за ремонт подвески. Так что, несмотря на цейтнот во времени, я не гоню, спокойно объезжаю препятствия и пытаюсь, насколько это возможно, обсудить сам с собой итоги переговоров на среднем уровне.
Бедолага Леха относился к той категории лиц, чей жизненный принцип заключается в простенькой формулировке: «Если от меня чего-то хотят, значит, я чего-то стою, а раз я чего-то стою, то почему я должен стоить дешево?»
Людей с таким принципом весьма легко использовать как наживку, как инструмент или как приспособление. Как одноразовый шприц. Пальчиком поманил, бумажку показал, бросил что-нибудь типа: «Ну, парень, да ты крут…» – и считай, «инструмент» в твоем полном распоряжении.
Ну а после отслуживший свое инвентарь мы с легким сердцем выбрасываем на помойку или уничтожаем, что иногда значительно удобнее. Особенно если «инструмент» начинает вдруг отклоняться от заданной программы и может запороть продукцию. Леха, будучи не в меру болтливым и самоуверенным типом, теоретически мог отклониться.
Так-с, товарищ Ларин, вас опять в дебри понесло. Прямо производственное совещание. Только кульмана с чертежом не хватает. Меньше теорий. Теории нужны лишь тем, кто не хочет заниматься практикой. Кто слишком часто устраивает перекуры. Все, совсем свихнулся.
Трасса наконец ушла от набережной, но лучше от этого не стала. Проехав еще пару кварталов, я добрался до своего магазина и, заперев машину, спустился вниз.
На моем стульчике сидел сегодня Юрок; Лизка, по обыкновению в новом платье, пыталась всучить женщине-покупателю сломанный корейский фен; Сергеевна дымила через приоткрытую дверь кабинета; Лехин напарник в будке что-то считал на калькуляторе. Обычный деловой режим. Кивнув Юрке и Лизке, я зашел в будку.
– Здорово, мастер. Много наменял за сегодня?
– Как обычно, – пожал плечами парень.
Ему было лет двадцать пять. Из-за его чересчур скрупулезного обращения с деньгами мы придумали ему кличку – «Канцекрыс». Канцекрыс пересчитывал имеющиеся у него в столе деньги по пять раз в час, сортировал их по стопочкам в круглые суммы и аккуратно раскладывал в сейфе. Деньги клиента он так же пересчитывал раза четыре как минимум, чем вызывал нарекания со стороны нетерпеливых граждан.
– Что это ты сегодня? – на всякий случай поинтересовался он у меня.
– По твою душу, мастер. Ты у нас человек серьезный и пунктуальный, деньги любишь считать. А поэтому вопросик соответствующий – где твой бумажник с калькулятором? Черненький такой, блестящий?
Канцекрыс посмотрел на меня с явной опаской.
– Кирилл, ты, видно, после того убийства немного ту-ту.
– Ничего я не ту-ту. У тебя ж должен быть подобный кошель.
Канцекрыс сунул руку за пазуху и извлек из внутреннего кармана куртки обычный замшевый кошелек, изрядно пообтрепанный по углам.
– Других не было.
Я побарабанил пальцами по его столу и пробормотал:
– Ладненько, значит, я перепутал.
Кассир еще раз пожал плечами и убрал кошелек.
Я вышел в зал, снова подмигнул Лизке, сумевшей-таки втюхать фен доверчивой даме и, зайдя за стойку, снял трубку стоящего на витрине телефона.
– Я воспользуюсь?
Лизка безразлично кивнула.
Я набрал номер и, дождавшись привычного «Слушаю», произнес:
– Евгений, ты прямо как портье в отеле – всегда на посту. Все бумажки строчишь?
– Машину не угробил?
– Ну что за мрачный тон? Я, между прочим, за справочкой. Очень мне необходимой. Кассира Леху помнишь? Или уже унесло течением?
– Что хотел?
– Вы шмотки его осматривали?
– Само собой. Я сам в морг с матерью на опознание ездил.
– Там в вещичках кошелек не наблюдался? Черный, с машинкой счетной?
– Не было. Ни кошелька, ни документов. Паспорт его так и не нашли. Поэтому опознание и делали.
– Понятненько. А может, под шумок кто помылил?
– Вряд ли. Да труп же в зале, прямо с медиком осматривали. Не было никакого кошелька.
– Хорошо, радость моя. Буду в ваших краях, заеду показать тачку. Я здесь стукнул ее слегка, но ничего, только переднее крыло содрал. А так пока ездит. Все, бывай.
Я повесил трубку и невидящим взглядом уставился на витрину. Очень миленькая картинка. Накануне смерти у Лехи есть кошелек, а сразу после – нет. Какая досада.
– Лизок, солнышко, ну-ка, вспомни. Когда эти головорезы киоск грабили, они Леху случаем не обыскивали?
Лизок наморщила лобик и довольно быстро ответила:
– Не было. Я как сейчас их вижу. Прямо кино американское. Один на нас пистолет наставил, а второй из стола деньги выгребал через окошко. Лешенька упал на пол в будке, до него и не достать было. Он же изнутри будочку закрывает. А что это ты вдруг?
– Ничего. Любил я его. Как брата.
Лизка хмыкнула и отвернулась.
Я еще немного постоял за прилавком, потом вышел и опять заглянул к Канцекрысу.
– Мастер, уступи на пять минут место инвалиду. Отдохнуть хочу.
– Не могу, здесь деньги.
– Я ж тебя не уходить прошу, пунктуальный ты мой. Стой здесь и смотри за своими деньгами. Давай, давай. Очень надо. Я здесь кое-что оставил.
Канцекрыс нехотя снялся с места, порылся в кармане куртки, выудил сигарету и вышел из будки. Но дверцу не закрывает. Опасается. Молодец.
Я опустился на стул, сделал пару ничего не означающих жестов, типа почесывания носа, после чего быстро сунул руку за батарею.
Бумажник лежал между железными перемычками радиатора. Я не был так ловок, как Леха, поэтому не удержал кошелек пальцами, и он свалился на пол.
Черт! Канцекрыс тут как тут. Да и Юрок подгреб. Как по заказу. Еще бы Лизку и Сергеевну сюда – вот здорово бы было.
– Чей это? Придется колоться.
– Лехин, наверное. Я случайно увидел.
– Ну да! Рассказывай. Что там? Давай-ка глянем.
Я расстегнул бумажник и стал выкладывать содержимое на стол. Во, и красавица наша подгребла. Ну просто сметана! Лизка, ты-то тут что оставила?
После потрошения бумажника на столе остались довольно внушительная пачка зеленых купюр небольшого достоинства, менее внушительная пачка российских «деревянных», россыпь мелочи и несколько аккуратно свернутых бумажек, лежавших в кошельке отдельно от денег.
В настоящую секунду меня больше занимали именно эти бумажки. Я быстро начал разворачивать их и знакомиться с содержанием.
Одна оказалась обычной рекламой какой-то конторы, вторая – не чем иным, как сорванным со столба объявлением о продаже машины, естественно, недорого и с быстрым оформлением, а вот третья…
Она заинтересовала меня больше всего потому, что принадлежала явно не Алексею. Такие бумажки для его мелкооптовых мозгов не свойственны. Заказное письмецо. Очень красивое, с кучей штемпелей и блямбочек. Оттуда же, откуда и водка «Распутин», – «из Германии». Очень обидно, что на немецком. «Айн унд цванцих, фир унд зибцих»…
Придется поднапрячься или записаться на курсы. Лучше первое, в школе я учил язык великого Гете. Но и без словарика я разобрал имя адресата – господину Яхонтову. И еще одно словечко – «Аякс». Больше ничего не понять – набор цифр и слов. По-ихнему. Но ничего, покажем знающим людям, переведем и разберемся.
Я так увлекся воспоминаниями о школьных годах чудесных, что не заметил, что и Юрок, и Канцекрыс так же внимательно изучают письмо. Я быстро свернул все бумажки, сунул их обратно в яхонтовское портмоне и сложил туда же деньги, после чего переправил бумажник в собственный карман.
– Ничего интересного. Надо матери вернуть. Я заеду по пути.
– Смотри, довези, – ехидно намекнул Канцекрыс.
– Довезу, мастер, не шебуршись.
Я вылез из будки и, попрощавшись с Юриком, стал подниматься на улицу.
Лизок курила перед входом в магазин. Стрекоза. Все время перед носом крутится.
– Поехал?
– Да, пора.
– Погоди. Ты что сегодня вечером делаешь? – неожиданно спросила Лизка.
– Книжки читаю.
– Может, сходим куда-нибудь? Тут рядом кафе открылось. Говорят, ничего.
Признаться честно, я этого от Лизки не ожидал. Хотя глазки она мне давно строила, что мне очень льстило.
– Извини, Лиз, сегодня я, наверное, не смогу. Потом как-нибудь.
– Жалко…
Я постоял немного. Очень тяжело отказываться от таких предложений. Но мне действительно было не до кафе. Лизка выбросила сигарету и, не попрощавшись, сбежала в магазин. Я, вздохнув, залез в «Жигули» и завел двигатель.
