ПОЛЯНА. С ОДНОЙ СТОРОНЫ ВОЗВЫШЕННОСТЬ, С ДРУГОЙ — ЛЕС
Капитан. Карательный отряд.
Капитан. Он стоит на поляне! Это — дерзость. За это он заплатит! Как? Не бояться потока, который мчится на него?
Рыцарь. Вам не следует ехать во главе отряда, у него такой вид, точно он собирается посадить в землю головой первого, кто его тронет. Поезжайте сзади.
Капитан. Не хочу.
Рыцарь. Прошу вас. Вы один связываете еще этот пучок прутьев; развяжите его, и он их вам переломает поодиночке, как тростинки.
Капитан. Играй, трубач! А его — вывести из игры!
Уходят.
Зельбиц мчится галопом из-за холма.
Зельбиц. За мной! Прикажите рукам вашим удесятериться! (Уезжает.)
Лерзе (из лесу). На помощь Гецу! Он почти окружен! Ты уже расчистил путь, храбрый Зельбиц. Мы засеем и луг их головами вместо чертополоха. (Проезжает.)
Шум битвы.
ХОЛМ СО СТОРОЖЕВОЙ БАШНЕЙ
Зельбиц раненый. Латники.
Зельбиц. Положите меня здесь и возвращайтесь к Гецу.
Первый латник. Позвольте нам остаться, рыцарь, мы нужны вам.
Зельбиц. Пусть кто-нибудь взойдет на башню и взглянет, как идут дела.
Первый латник. Как же я взберусь наверх?
Второй латник. Встань мне на плечи, тогда ты дотянешься до трещины и поднимешься до отверстия.
Первый латник (взбирается наверх). Ах, господин мой!
Зельбиц. Что ты видишь?
Первый латник. Ваши рейтары бегут к возвышенности.
Зельбиц. Проклятые трусы! Лучше мне пулю в лоб — только бы они держались! Пусть один из вас скачет туда! Разругать, вернуть их!
Латник уходит.
Ты видишь Геца?
Латник. Вижу три черных пера в самой гуще боя.
Зельбиц. Плыви, храбрый пловец! А я лежу здесь!
Латник. Белый султан! Кто это?
Зельбиц. Начальник.
Латник. Гец пробивается к нему, — ах! — он падает!
Зельбиц. Начальник?
Латник. Да, господни мой!
Зельбиц. Хорошо, хорошо!
Латник. Горе! Горе! Я больше не вижу Геца!
Зельбиц. Так умри, Зельбиц!
Латник. Страшная схватка кипит там, где он стоял. И голубой султан Георга тоже исчез.
Зельбиц. Спускайся. Лерзе ты не видишь?
Латник. Ничего не вижу. Все смешалось.
Зельбиц. Все кончено. Сойди! Как держатся рейтары Зикингена?
Латник. Хорошо. Вот один бежит к лесу! Еще один… весь отряд! Геца нет!
Зельбиц. Сойди вниз.
Латник. Не могу. — Радость! Радость! Я вижу Геца! Я вижу Георга!
Зельбиц. На конях?
Латник. Высоко, на конях! Победа! Победа! Они бегут!
Зельбиц. Имперские войска?
Латник. Знамя среди них! Гец — за ними! Они рассеиваются. Гец настиг знаменосца. Он отобрал знамя, держит его, вокруг него горстка людей. Мой товарищ пробрался к нему. Они скачут сюда.
Гец. Георг. Лерзе. Отряд.
Зельбиц. С удачей, Гец! Победа! Победа!
Гец (слезает с коня). Дорого досталась. Дорого! Ты ранен, Зельбиц?
Зельбиц. Ты жив, ты победитель! Я мало сделал. А мои псы-рейтары! Как ты выбрался?
Гец. На этот раз жарко было! Я обязан жизнью Георгу. Я обязан жизнью Лерзе. Я сбросил начальника с коня. Он заколол мою лошадь и ринулся на меня, Георг пробился ко мне и спешился, я, как молния, — на коня, он, как гром, — снова в седло. Как ты добыл коня?
Георг. Я пронзил моим кинжалом одного из тех, кто пробивался к вам, когда панцирь его приподнялся. Он рухнул, а я разом и вас избавил от врага, и себе добыл коня.
Гец. Тут мы и застряли, пока Франц к нам не пробился. Тогда мы стали их косить, чтоб выбраться.
Лерзе. Те псы, которых я вел, должны были косить их с другой стороны, пока наши косы не скрестились бы, но они удрали, как имперцы.
Гец. Бежал и друг и враг! Лишь ты, кучка друзей, защищала мой тыл, мне было довольно дела и с теми, кто стоял передо мной. Падение их предводителя помогло мне стряхнуть их — они разбежались. Мне досталось знамя и несколько пленных.
Зельбиц. Начальник ускользнул от вас?
Гец. Они спасли его в суматохе. Идем, дети! Идемте, Зельбиц! Сделайте носилки из ветвей — ты не можешь сесть на коня. Идем в мой замок. Они рассеяны. Но нас мало, и я не знаю, есть ли у них еще войска. Я хочу угостить вас, друзья мои. Стакан вина вдвое вкусней после такой схватки.
ЛАГЕРЬ
Капитан.
Капитан. Я передушил бы вас всех своими руками! Так бежать! У него и горстки людей уже не было. Бежать от одного человека! Да никто этому не поверит, кроме тех, кому придет охота посмеяться над нами. Скачите во все концы — вы, и вы, и вы. Где найдете наших беглых рейтаров — гоните их обратно или колите на месте. Мы должны сквитаться, если б даже все войско при этом погибло.
ЯКСТГАУЗЕН
Гец. Лерзе. Георг.
Гец. Нам нельзя медлить ни минуты! Бедные дети, я не могу вам дать передышки. Мчитесь во все концы — не найдется ли где еще рейтаров. Сбор — в Вейлерне. Там всего надежней. Если мы промедлим — они как раз подступят к замку.
Георг, Лерзе уходят.
Надо послать кого-нибудь на разведку. Становится жарко! Если б еще нашлись храбрецы! А то ведь это — стадо! (Уходит.)
Зикинген. Мария.
Мария. Прошу вас, милый Зикинген, не покидайте моего брата! Его рейтары, рейтары Зельбица и ваши — все рассеяны, он один. Зельбиц ранен и перенесен в свой замок. Я боюсь всего.
Зикинген. Будьте спокойны, я не уйду ни на шаг.
Гец входит.
Гец. Идем в церковь — патер ждет. Чтоб через четверть часа вы были обвенчаны!
Зикинген. Позвольте мне остаться!
Гец. Сейчас идите в церковь!
Зикинген. Охотно. А потом?
Гец. А потом идите своей дорогой.
Зикинген. Гец!
Гец. Вы не желаете идти в церковь?
Зикинген. Идем, идем.
ЛАГЕРЬ
Капитан. Рыцарь.
Капитан. Сколько их всего?
Рыцарь. Полтораста.
Капитан. Из четырехсот! Плохо дело. Теперь — подъем и прямо на Якстгаузен, пока он снова не собрался с силами и не стал у нас на пути.
ЯКСТГАУЗЕН
Гец. Елизавета. Мария. Зикинген.
Гец. Бог да благословит вас, и да ниспошлет он вам счастливые дни, а те, что вам не достанутся, — пусть будут для детей ваших!
Елизавета. И пусть дети ваши будут честны, как вы сами, остальное приложится.
Зикинген. Благодарю вас, благодарю вас, Мария. Я вел вас к алтарю, вы поведете меня к блаженству.
Мария. Мы вместе совершим паломничество в эту чужую, прославленную страну.
Гец. Счастливого пути!
Мария. Ты не так меня понял: мы вас не оставим.
Гец. Вы должны оставить нас, сестра.
Мария. Ты — безжалостен, брат.
Гец. А вы более нежны, чем дальновидны.
Входит Георг.
Георг (тихо). Никого не могу завербовать. Один-единственный согласился, да потом раздумал и не захотел.
Гец. Хорошо, Георг, счастье начинает изменять мне. Впрочем, я это предчувствовал. (Громко.) Я прошу вас, Зикинген, уезжайте сегодня же вечером. Убедите Марию. Она ведь жена ваша. Пусть почувствует это. Если женщины начнут некстати вмешиваться в наши дела, то враг в чистом поле будет безопаснее, чем мы с ними в крепости.
Входит латник.
Латник (тихо). Господин мой, имперский эскадрон идет сюда на рысях.
Гец. Я разбудил их ударом хлыста! Сколько их?
Латник. Около двухсот. Он не дальше, чем в двух часах пути отсюда.
Гец. Они еще за рекой?
Латник. Да, господин мой.
Гец. Если б у меня было хоть пятьдесят человек, они бы не посмели переправиться. Ты Лерзе не видел?
Латник. Нет, господин мой.
Гец. Скажи всем, чтобы они держались наготове. Надо нам расстаться, дорогие мои. Плачь, милая Мария. Еще придут мгновения, когда ты будешь радоваться. Лучше плакать в день свадьбы, чем предаваться безмерной радости, предтече грядущих бед. Прощай, Мария! Прощай, брат!
Мария. Я не могу вас покинуть, сестра! Милый брат, позволь нам остаться. Неужели ты так мало ценишь моего мужа, что пренебрегаешь его помощью в такой крайности?
Гец. Да, я зашел далеко. Быть может, я стою накануне моей гибели. Вы начинаете жить сегодня, и вы должны отделить судьбу вашу от моей. Я приказал седлать ваших коней. Вы должны ехать сейчас же.
Мария. Брат! Брат!
Елизавета (Зикингену). Уступите ему! Уезжайте!
Зикинген. Едем, милая Мария.
Мария. И ты? Сердце мое разорвется.
Гец. Так оставайся! Мой замок будет вскоре окружен.
Мария. Горе! Горе!
Гец. Мы будем защищаться до последней возможности. Мария. Матерь божья, сжалься над нами!
Гец. И кончим тем, что умрем или сдадимся. Ты будешь оплакивать участь благородного мужа твоего — общую с моей участью.
Мария. Ты терзаешь меня!
Гец. Оставайся! Оставайся! Ты упадешь в пропасть вместе со мною, Зикинген! А я надеялся, что ты выручишь меня.
Мария. Мы едем. Сестра! Сестра!
Гец. Когда она будет в безопасности, вспомни обо мне.
Зикинген. Я не взойду к ней на ложе до тех пор, пока не узнаю, что вы вне опасности.
Гец. Сестра, милая сестра! (Целует ее.)
Зикинген. В путь, в путь!
Гец. Еще мгновение. Я вас увижу снова. Утешьтесь! Мы еще увидимся.
Зикинген и Мария уходят.
Я прогнал ее, но вот она ушла, и я бы хотел удержать ее. Лишь ты мне осталась, Елизавета!
Елизавета. До гроба. (Уходит.)
Гец. Кого бог возлюбит, тому он дарует такую жену!
Входит Георг.
Георг. Они близко. Я видел их с башни. Солнце взошло, и я увидел, как блестят их копья. Увидев их, я испугался не больше, чем кот перед мышиным войском. Хотя крыс играем мы.
Гец. Проверьте засовы у ворот. Завалите их изнутри камнями и бревнами.
Георг уходит.
Мы испытали их терпение, пусть бьют в стену лбом.
Трубач за сценой.
Ага! Краснокафтанный мерзавец, который предложит нам вопрос, не желаем ли мы стать мерзавцами. (Идет к окну.) Что там?
Вдалеке слышна речь.
Гец (себе в бороду). Петлю тебе на шею.
Трубач продолжает играть.
«Оскорбитель его величества!» Приказ составил поп.
Трубач смолкает.
(Отвечает.) Мне сдаться? На гнев и милость? Ты с кем говоришь? Что я — разбойник? Скажи твоему начальнику, что к его императорскому величеству я, как всегда, чувствую должное уважение. А он, скажи ему, он может меня… (Захлопывает окно.)
У ОСАЖДЕННЫХ. КУХНЯ
Елизавета. Гец.
Гец. У тебя много работы, бедная жена.
Елизавета. Мне бы хотелось, чтобы ее было больше. Нам трудно будет долго продержаться.
Гец. У нас не было времени, чтобы подумать о запасах.
Елизавета. А сколько народу надо кормить! И вино у нас на исходе.
Гец. Продержаться бы до тех пор, пока они предложат капитуляцию. Мы им даем хороший отпор. Они палят целый день и только ранят нам стены и бьют окна. Лерзе — храбрый малый, он вездесущ со своей пищалью. Чуть кто-нибудь подойдет слишком близко, — паф! — он и лег на месте.
Латник. Углей, госпожа моя!
Гец. На что?
Латник. Пули все вышли — будем лить новые.
Гец. Как с порохом?
Латник. Да ничего себе. Мы выстрелов зря не тратим.
ЗАЛА
Лерзе с формой для отливки пуль, латник — с угольями.
Лерзе. Клади их сюда да пойди посмотри, где бы нам в доме добыть свинца. А я пока займусь этим. (Выламывает раму, выбивает стекла.) Все на пользу. Так мир устроен: ни один человек не знает, что из чего может получиться. Стекольщик, который вставлял рамы, наверное, не думал, что свинец переплета здорово повредит голову одному из его правнуков; также и отец мой, произведя меня на свет, верно, не думал о том, какой птице небесной и какому червю земному я достанусь на обед.
Входит Георг с кровельным желобом.
Георг. Вот тебе свинец. Если ты хоть половиной попадешь в цель, то некому будет сказать его величеству: «Государь, мы скверно дрались».
Лерзе (рубит желоб). Славный кусок!
Георг. А дождь пусть ищет себе другую дорогу! Я о нем не тревожусь — храбрый рейтар и здоровый ливень везде пробьют себе дорогу.
Лерзе (за литьем). Держи ложку. (Идет к окну.) Вот шатается какой-то имперский молодчик с пищалью. Они думают, что мы все заряды расстреляли. Пусть попробует горячей пули — прямо со сковородки. (Заряжает.)
Георг (кладет ложку). Дай мне взглянуть.
Лерзе (стреляет). Конец воробью.
Георг. Этот самый и в меня стрелял (оба льют), когда я вылез из слухового окна за желобами. Он попал в голубя, который сидел рядом, голубь упал в желоб. Я поблагодарил за жаркое и влез обратно с двойной добычей.
Лерзе. Ну, теперь зарядим и обойдем весь замок, чтоб заслужить наш обед.
Входит Гец.
Гец. Останься, Лерзе! Мне надо с тобой поговорить! Я не хочу мешать твоей охоте, Георг.
Георг уходит.
Они хотят мне что-то предложить.
Лерзе. Я к ним схожу и узнаю, что именно.
Гец. Думаю, это будет рыцарское заточение на известных условиях.
Лерзе. Это ни к чему. А вот, если бы они предложили нам свободно уехать, раз вы все равно потеряли надежду, что Зикинген снимет осаду. Мы зарыли бы золото и серебро так, что им его не отыскать никаким колдовством, оставили бы им замок и удалились бы подобру-поздорову.
Гец. Они нас не выпустят.
Лерзе. Попробовать стоит. Потребуем верной охраны, и я выйду к ним.
Уходят.
ЗАЛА
Гец, Елизавета, Георг, латники — за столом.
Гец. Так сблизила нас опасность! Кушайте, друзья мои! Не забывайте и о вине. Бутылка пуста. Дай еще одну, милая жена.
Елизавета пожимает плечами.
Больше нет ни одной?
Елизавета. Есть одна — я спрятала ее для тебя.
Гец. Зачем, дорогая? Дай ее! Им надо подкрепиться, а не мне, ведь это мое дело.
Елизавета. Принесите ее — она там, в шкафу!
Гец. Это — последняя. И мне кажется, что нам незачем ее беречь. Давно я не был так весел. (Наливает.) Да здравствует император!
Все. Да здравствует!
Гец. Это должно быть нашим предпоследним словом, когда мы будем умирать! Я люблю его — ведь у нас одинаковая судьба. Я даже счастливее его. Он должен ловить мышей для имперских чинов, а крысы в то время опустошают его владения. Я знаю, что он порою желал бы лучше умереть, чем быть душою такого хилого тела. (Наливает.) Как раз еще обойдет всех! Ну, а когда кровь наша оскудеет в жилах и, как вино из этой фляги, польется тонкою струей и наконец медленными каплями (выливает по капле остаток в свой стакан), что тогда будет нашим последним словом?
Георг. Да здравствует свобода!
Гец. Да здравствует свобода!
Все. Да здравствует свобода!
Гец. И если она переживет нас, то мы можем умереть спокойно. Очами духа мы увидим наших счастливых внуков и их счастливых повелителей. Когда слуги князей будут служить им так же верно и вольно, как вы мне служите, когда князья будут служить императору, так же, как я хотел ему служить…
Георг. Для этого многое должно измениться.
Гец. Не так много, как кажется. Разве я не встречал отличных людей среди князей и разве род их вымер? Эти добрые люди бывали счастливы сами и делали счастливыми своих подданных, они терпели около себя благородного, свободного соседа, они не боялись его и не завидовали ему, у них сердце расцветало, когда они видели у себя за трапезой много себе подобных, они не обращали рыцарей в льстецов, чтобы жить с ними.
Георг. Вы знавали таких князей?
Гец. Конечно! Я всю жизнь буду помнить, как ландграф Ганауский устроил охоту, на которой князья и рыцари пировали под открытым небом, а поселяне сбегались, чтобы взглянуть на них. Это не был маскарад, устроенный им из тщеславия. Нет. Круглолицые парни, розовощекие девушки, домовитые мужи, крепкие старики, кругом радостные лица — все свидетельствовало о том, как искренне любовались они на великолепие своего господина, который пировал среди них на вольном воздухе.
Георг. Он был приветлив, как вы, этот князь.
Гец. Разве мы не должны желать, чтобы побольше таких князей правило одновременно? Чтоб почтение к императору, мир и дружба между соседями, любовь подданных стали драгоценнейшим семейным сокровищем, которое наследуют внуки и правнуки? Каждый сохранил бы свое и умножил, вместо того чтобы, как сейчас, считать приобретением лишь то, что отнято у другого.
Георг. А мы делали бы тогда наезды?
Гец. Дай бог, чтобы в Германии перевелись все беспокойные головы! Дело нам всегда нашлось бы. Мы бы очистили горы от волков, мы привозили бы мирному соседу-землепашцу жаркое из лесу и за это хлебали бы с ним суп. Если бы этого нам было мало — мы вместе с нашими братьями, как херувимы с пламенным мечом, встали бы у границ государства против волков-турок, против лисиц-французов, охраняя отдаленные земли любимого императора и покой всей империи. Вот была бы жизнь, Георг! Рисковать головой за всеобщее благо!
Георг вскакивает.
Куда ты?
Георг. Ах, я и забыл, что мы заперты и запер нас император! И унести отсюда наши головы можно, только рискуя головой.
Гец. Не унывай.
Входит Лерзе.
Лерзе. Свобода! Свобода! Что за мерзкий народ, что за бестолковые, нерешительные ослы! Вы можете выйти из замка с оружием, копями и снаряжением. Провиант вы должны оставить здесь.
Георг. Ну, от него у них зубы не заболят!
Лерзе (тихо). Вы спрятали серебро?
Гец. Нет! Жена, иди с Францем, он хочет тебе что-то сказать.
ДВОР ЗАМКА
Георг
(в конюшне поет)
Поймал пичугу паренек,
Гм! Гм!
Смеялся, глядя ей в домок,
Гм! Гм!
Так! Так!
Гм! Гм!
Он радовался дюже,
Гм! Гм!
И хвать, — да неуклюже,
Гм! Гм!
Так! Так!
Гм! Гм!
Синичка выпорхнула вон,
Гм! Гм!
И в дураках остался он.
Гм! Гм!
Так! Так!
Гм! Гм!
Гец. Как дела?
Георг (выводит его коня). Конь оседлан.
Гец. Ты торопишься?
Георг. Как птица из клетки.
Входят осажденные.
Гец. Пищали с вами? Да нет же! Пойдите наверх и возьмите лучшие из оружейной, — не пропадать же им. Мы поедем вперед.
Георг
Гм! Гм!
Да! Да!
Гм! Гм!
Уезжают.
ЗАЛА
Два латника возле шкафа с оружием.
Первый. Я возьму это.
Второй. А я — это. А вон там есть еще одно — получше.
Первый. Да брось! Кончай — надо уходить.
Второй. Стой — слышишь?
Первый (бросается к окну). Господи помилуй! Они убивают нашего господина! Он сброшен с коня. Георг падает.
Второй. Как нам спастись? Со стены по орешнику и — в поле! (Убегает.)
Первый. Франц еще держится, иду к нему. К чему мне жить, если они умрут. (Уходит.)
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
ГОСТИНИЦА В ГЕЙЛЬБРОНЕ
Гец. Мне кажется, что я — тот злой дух, которого капуцин загнал заклятиями в мешок. Я мучаю себя — и безо всякой пользы. Клятвопреступники!
Входит Елизавета.
Какие вести, Елизавета, о моих милых верных товарищах?
Елизавета. Ничего достоверного. Одни убиты, другие брошены в темницу. Никто не мог или не хотел мне сказать определеннее.
Гец. Так вот она награда за верность! За сыновнее послушание! За это — благо ти будет и долголетен будеши на земли!
Елизавета. Милый муж мой, не хулите отца нашего небесного! Свою награду они получили — она родилась вместе с ними, это — свободное, благородное сердце. Пусть они в плену — они свободны! Подумай о присланных комиссарах. Толстые золотые цепи идут им.
Гец. Как корове седло. Хотел бы я видеть Георга и Франца в заточении.
Елизавета. От этого зрелища и ангелы бы заплакали.
Гец. Я бы не заплакал. Я заскрежетал бы зубами и сломал бы их от гнева. Зеница моего ока — в цепях! Милые дети мои — зачем вы так любили меня? Я б не мог на них досыта насмотреться. Не держать слова, данного именем императора!
Елизавета. Отгоните эти мысли. Подумайте о том, что вы должны предстать перед советниками. Вы не расположены встретить их приветливо, и я опасаюсь за вас.
Гец. Что могут они со мной сделать?
Елизавета. Посланный суда!
Гец. Осел правосудия! Таскает мешки его на мельницу и навоз на поле. Что случилось?
Входит судебный служитель.
Судебный служитель. Господа комиссары собрались в ратуше и посылают за вами.
Гец. Я иду.
Судебный служитель. Я буду сопровождать вас.
Гец. Много чести.
Елизавета. Будьте сдержанней.
Гец. Не беспокойся.
Уходят.
РАТУША
Имперские советники, капитан, ратсгеры Гейльброна.
Ратсгер. По вашему повелению мы собрали самых сильных и храбрых граждан. Они здесь поблизости и ждут вашего знака, чтобы управиться с Берлихингеном.
Первый советник. Мы сумеем в самом лестном виде представить его императорскому величеству вашу готовность повиноваться его приказаниям. Это — ремесленники?
Ратсгеры. Кузнецы, кладовщики, плотники — все люди с крепкими кулаками и здесь ладно скроенные. (Указывает на грудь.)
Советник. Отлично!
Входит судебный служитель.
Судебный служитель. Гец фон Берлихинген ждет у дверей.
Советник. Пусть войдет.
Входит Гец.
Гец. Здравствуйте, господа! Что вам от меня надо?
Советник. Во-первых, чтобы вы поняли, где вы и перед кем находитесь.
Гец. Клянусь честью, я вас ценю по заслугам, господа.
Советник. Вы исполняете долг свой.
Гец. От всего сердца.
Советник. Садитесь.
Гец. Там внизу? Я лучше постою. Стульчик провонял приговоренными, как и вся комната, впрочем.
Советник. Так стойте!
Гец. К делу, если вам угодно.
Советник. Мы будем действовать по закону.
Гец. Очень рад. Давно бы так.
Советник. Вы помните, что вы сдались нам на гнев и милость?
Гец. А что вы мне дадите, если я забуду?
Советник. Если б я мог дать вам немного скромности, я б этим очень помог вам.
Гец. Помог бы! Да разве вы это можете? Ведь это труднее, чем губить.
Писец. Надо ли все это заносить в протокол?
Советник. Только то, что относится к делу!
Гец. А по мне — хоть печатайте!
Советник. Вы были во власти императора, но царственное правосудие уступило место отеческому милосердию, и сие последнее вместо темницы назначило вашим местопребыванием Гейльброн, один из любимейших городов его. Вы поклялись честно держать себя, как подобает рыцарю, и смиренно ждать дальнейшего.
Гец. Верно, и вот я здесь и жду.
Советник. И вот мы здесь объявляем вам милость и прощение его императорского величества. Он прощает вам все ваши преступления и освобождает вас от всякого заслуженного вами наказания, что вы и должны принять со всеподданнейшей благодарностью и поклясться выполнить договор о мире, который вам сейчас будет прочтен.
Гец. Я, как всегда, — верный слуга его величества. Еще вопрос, до того как вы продолжите свою речь. Где мои люди? Что с ними будет?
Советник. Это вас не касается.
Гец. Да отвратит император свое лицо от вас, когда вы будете в беде! Они были моими товарищами, они ими остались. Куда вы их дели?
Советник. Мы не обязаны давать вам отчет об этом.
Гец. Ага! Не думал я, что вы не связаны тем, что обещали, не говоря уж о том…
Советник. Нам поручено предложить вам договор о мире. Покоритесь императору, и вы найдете средства вымолить жизнь и свободу вашим товарищам.
Гец. Где бумага?
Советник. Писец, читайте!
Писец. Я, Гец Берлихинген, торжественно признаю сим письмом, что так как я недавно поднял знамя бунта против императора и империи…
Гец. Это неправда. Я не мятежник. Я ни в чем не повинен перед его императорским величеством, а до империи мне дела нет.
Советник. Будьте осторожней и слушайте дальше.
Гец. Не хочу слушать дальше! Пусть выступят и докажут! Сделал ли я хоть шаг против императора или против царствующего дома Австрии? Разве я не доказывал всегда всеми своими поступками, что я лучше, чем кто-либо, чувствую, чем обязана Германия своему правителю и особенно чем обязаны своему императору малые — рыцари и свободные люди. Я был бы негодяем, если б меня можно было уговорить подписать эту бумагу.
Советник. И все-таки нам дан определенный приказ или уговорить вас добром, или в случае сопротивления бросить вас в темницу!
Гец. В темницу? Меня?
Советник. Там ждите решения участи своей от правосудия, раз вы не желаете принять его из рук милосердия.
Гец. В темницу? Вы злоупотребляете императорской властью. В темницу? Это не его приказ. Как! Сначала устроить мне — предатели! — западню и повесить в нее для приманки вашу честь, ваше слово рыцаря! Затем обещать мне рыцарское заточение и тотчас снова нарушить свое обещание!
Советник. Мы не обязаны держать слово, данное разбойнику.
Гец. Если б ты не носил изображения императора, которое я чту даже в самой скверной копии, ты бы у меня сожрал «разбойника» или он тебе стал бы поперек горла! Я веду борьбу честно! Ты мог бы благодарить бога и стать славным в глазах всего света, если бы совершил в своей жизни хоть одно такое благородное дело, как то, из-за которого я попал в плен.
Советник подает знак ратсгеру, тот дергает звонок.
Я вышел в поле не из-за низменной корысти, не для того, чтобы отнять земли и людей у беззащитных и слабых; я вышел, чтобы освободить моего отрока и защитить свою шкуру! Что вы в этом видите незаконного? Императору и империи нет дела до наших бед. У меня, слава богу, одна рука еще есть, и я хорошо сделал, что пустил ее в ход.
Граждане входят с рогатинами в руках, с оружием у пояса.
Что это значит?
Советник. Вы не хотите слушать? Возьмите его!
Гец. Это ваше мнение? Кто не венгерский бык — тот пусть не подходит близко! От этой правой железной руки он получит такую затрещину, что навеки излечится от головной, зубной и всякой прочей боли.
Они наступают на него, он сбивает одного с ног, срывает у другого меч с пояса.
Они отступают.
Подойдите! Подойдите! Мне было бы очень приятно познакомиться с самым храбрым из вас.
Советник. Сдавайтесь!
Гец. С мечом в руке? А знаете ли вы, что теперь только от меня зависит пробиться сквозь всю эту свору и вырваться на волю! Но я научу вас, как держать слово. Обещайте мне рыцарское заточение, и я отдам мой меч и снова стану вашим пленником.
Советник. Вы с мечом в руках хотите договориться с императором?
Гец. Боже сохрани! Только с вами и с вашей честной компанией. Вы можете идти домой, добрые люди. За потерю времени вам ничего не дадут, а здесь взять нечего — кроме синяков.
Советник. Схватить его! Разве любовь ваша к императору не дает вам больше мужества?
Гец. Дает столько же, сколько император даст пластыря, чтобы залечить раны, которые причинит им их мужество.
Входит судебный служитель.
Судебный служитель. Дозорный кричит, что к городу приближается отряд более чем в двести человек. Они неожиданно показались из-за виноградников и угрожают нашим стенам.
Ратсгер. Горе нам! Что это значит?
Входит дозорный.
Дозорный. Франц фон Зикинген стоит у городских ворот. Он велел сказать вам: он узнал, что клятва, данная его зятю, недостойно нарушена, чему способствовали гейльбронские власти. Он требует удовлетворения, иначе — по истечении часа — он зажжет город с четырех концов и предаст его разграблению!
Гец. Молодец зять!
Советник. Удалитесь, Гец!
Гец уходит.
Что нам делать?
Ратсгер. Сжальтесь над нами и над нашими согражданами! Зикинген неукротим в своем гневе и способен выполнить угрозу.
Советник. Неужели нам отступиться от наших прав и от прав нашего императора?
Капитан. Если бы у нас были люди, чтоб защитить эти права! А так — мы погибнем, и дело от этого только ухудшится. Уступая — мы выиграем.
Ратсгер. Мы попросим Геца замолвить за нас слово. Мне чудится, что я уже вижу город в пламени.
Советник. Введите Геца!
Гец. В чем дело?
Советник. Ты бы хорошо поступил, если бы отговорил своего зятя от его мятежных намерений. Вместо того чтобы спасти, он толкает тебя к гибели, вмешиваясь в твое дело.
Гец (видит Елизавету в дверях, тихо ей). Иди, скажи ему, чтобы он тотчас же вторгся в город и пришел сюда, но пусть не причиняет никакого вреда населению. Если эти негодяи будут сопротивляться, пусть применит силу. Я согласен даже погибнуть, если и они все будут переколочены со мной вместе.
БОЛЬШАЯ ЗАЛА В РАТУШЕ
Зикинген. Гец.
Вся ратуша занята рейтарами Зикингена.
Гец. Вот уж поистине помощь с неба! Как ты попал сюда, мой желанный и нежданный зять?
Зикинген. Колдовства в том нет. Я выслал двух-трех гонцов, чтобы узнать, как идут твои дела. При вести об их вероломстве я двинулся в путь. Теперь они в наших руках.
Гец. Я желаю только рыцарского заточения.
Зикинген. Ты слишком честен. Не использовать того преимущества, которое честный имеет перед клятвопреступником! Они сидят в неправде, и не нам подкладывать им подушки. Они постыдно злоупотребили велениями императора. И — насколько я знаю его величество — ты смело можешь требовать большего. Это слишком мало.
Гец. Я всегда довольствовался малым.
Зикинген. И всегда был в накладе. Мое мнение таково: они должны освободить из тюрьмы твоих латников и тебя вместе с ними и отпустить вас на честное слово в твой замок. Ты можешь обещать им не покидать своих владений. И все же тебе там будет лучше, чем здесь.
Гец. Они скажут, что мои земли перешли к императору.
Зикинген. Тогда мы скажем, что ты берешь их по найму до тех пор, пока император не даст их тебе снова в лен. Пусть вертятся, как угри в верше, — от нас им не ускользнуть. Они станут говорить об его императорском величестве и о своих полномочиях. Нам это безразлично. Я тоже знаю императора и кое-что для него значу. Он всегда хотел иметь тебя в своем войске. Ты не засидишься — он скоро призовет тебя.
Гец. Дай бог, чтобы поскорее, пока я не разучился биться.
Зикинген. Отваге нельзя разучиться, как нельзя и научиться. Не тревожься ни о чем! Когда дела твои устроятся, я поеду ко двору, потому что замысел мой созрел. Благоприятные предзнаменования велят мне: начни! Мне остается только выяснить, каковы настроения императора. Трир и Пфальц ожидают скорее падения небес, чем того, что я свалюсь им на голову. Я примчусь, как гроза! И если нам удастся устроить нашу судьбу, — то ты скоро будешь зятем курфюрста. Я надеялся на твой кулак, замышляя это.
Гец (смотрит на свою руку). О! Так вот что значил сон, который я видел накануне того дня, в который обещал Марию Вейслингену. Он мне клялся в верности и сжал мою правую руку так крепко, что она вышла из поручней и как бы обломилась. Ах, ныне я беззащитней, чем был в тот миг, когда ее отстрелили. Вейслинген! Вейслинген!
Зикинген. Забудь предателя. Мы разрушим его козни и подорвем его влияние, а совесть и стыд пусть сведут его в могилу. Я вижу, вижу духовными очами, что мои враги и твои враги будут ниспровергнуты. Гец, еще только полгода!
Гец. Полет души твоей высок. Не знаю почему, но с недавних пор моя душа уже не ждет радостей. Я не раз бывал и в горшей беде, был я и в плену, но так, как сейчас, я себя никогда не чувствовал.
Зикинген. Счастье дает отвагу! Идем к парикам! Довольно им толковать, теперь мы потрудимся.
ЗАМОК АДЕЛЬГЕЙДЫ
Адельгейда. Вейслинген.
Адельгейда. Это ужасно!
Вейслинген. Я скрежетал зубами. Такой чудесный замысел, такое удачное выполнение — и в конце концов он отпущен в свой замок! Проклятый Зикинген!
Адельгейда. Они не должны были этого делать.
Вейслинген. Им не было выбора. Что они могли поделать? Зикинген грозил огнем и мечом, надменный, бешеный человек! Ненавижу его! Его влияние растет, как ноток, который если поглотил один-два ручья, то остальные впадают сами собой.
Адельгейда. Разве не было у них императора?
Вейслинген. Милая жена, он — лишь тень императора, он становится стар и слаб. Когда он узнал о том, что случилось и я стал горячиться так же, как и все остальные военачальники, он сказал: «Оставьте их в покое! Ведь могу же я дать местечко старому Гецу, и если он там будет сидеть тихо, на что вам тогда жаловаться?» Мы заговорили о благе государства. «О, — сказал он, — если бы у меня нашлись советники, которые направили бы мой беспокойный дух на счастье отдельных лиц!»
Адельгейда. Он утрачивает дух правителя.
Вейслинген. Мы ополчились на Зикингена. «Он — мой верный слуга, — сказал он. — Если он это сделал и не по моему повелению, то волю мою он все-таки выполнил лучше, чем те, кого я облек властью, не все ли равно, когда я его одобрил — тогда или теперь».
Адельгейда. Можно лопнуть от злобы.
Вейслинген. Поэтому-то я еще и не отказался от всякой надежды. Он отпущен в свой замок на рыцарское слово, чтобы жить там спокойно. Это для него невозможно. Вскоре у нас снова окажется предлог для того, чтобы действовать против него.
Адельгейда. Тем более что есть надежда на близкую кончину императора, а Карл, его прекрасный наследник, обещает проявить более царственный образ мыслей.
Вейслинген. Карл? Он еще не выбран и не коронован.
Адельгейда. Кто не желает этого, кто не надеется на это?
Вейслинген. Ты очень высокого мнения о его достоинствах, можно почти подумать, будто ты глядишь на них другими глазами.
Адельгейда. Ты оскорбляешь меня, Вейслинген. Неужели ты меня считаешь способной на это?
Вейслинген. Я не хотел тебя обидеть. Но я не могу молчать об этом. Необычайное внимание Карла к тебе тревожит меня.
Адельгейда. А мое обращение с ним?
Вейслинген. Ты — женщина. Вам мил всякий, кто за вами волочится.
Адельгейда. А вам?
Вейслинген. Она грызет мне сердце, эта страшная мысль! Адельгейда!
Адельгейда. Как я вылечу твое безумие?
Вейслинген. Если б ты пожелала! Ты могла бы удалиться от двора.
Адельгейда. Укажи средства и способ. Разве ты не при дворе? Почему я должна оставить тебя и моих друзей, чтобы в моем замке беседовать с совами? Нет, Вейслинген, из этого ничего не выйдет. Успокойся, ты знаешь, как я люблю тебя.
Вейслинген. Священный якорь среди этой бури, пока не порвется канат. (Уходит.)
Адельгейда. Ах, вот ты как! Этого еще не хватало! Я ношу в груди моей слишком великие замыслы, чтобы ты мог им стать поперек дороги! Карл! Великий, необычайный муж и вместе с тем император! И неужели он должен быть тем единственным из мужчин, которого не прельстит моя благосклонность? Нет, Вейслинген, не пробуй помешать мне, иначе ты сойдешь в могилу, и я перешагну через нее.
Входит Франц с письмом.
Франц. Вот, госпожа моя.
Адельгейда. Карл сам дал его тебе?
Франц. Да.
Адельгейда. Что с тобой? У тебя такой скорбный вид.
Франц. Вы хотите, чтобы я умер от тоски. Вы заставляете меня в годы надежды приходить в отчаяние.
Адельгейда (про себя). Мне так жаль его — и мне бы так мало стоило сделать его счастливым! (Вслух.) Утешься, мальчик! Я знаю твою любовь и верность и сумею отблагодарить тебя.
Франц (взволнованно). Если б вы мне не верили — я бы умер. Боже мой! Во мне нет ни одной капли крови, которая не была бы вашей, ни одной мысли кроме той, что я люблю вас и сделаю все, что вам угодно!
Адельгейда. Милый мальчик!
Франц. Вы льстите мне. (Разражается рыданиями.) Если преданность эта не заслуживает ничего, кроме предпочтения, оказываемого другим, и сознания, что все помыслы ваши стремятся к Карлу…
Адельгейда. Ты сам не знаешь, чего хочешь, и еще того менее — что говоришь.
Франц (от гнева и негодования топает ногой). Довольно с меня! Не желаю больше быть посредником!
Адельгейда. Франц, ты забываешься!
Франц. Жертвовать мной! Моим милым господином!
Адельгейда. Уйди с глаз моих!
Франц. Госпожа моя!
Адельгейда. Иди, открой мою тайну твоему милому господину! Я была дурой, что приняла тебя не за то, что ты есть.
Франц. Возлюбленная госпожа моя, ведь вы знаете, что я люблю вас.
Адельгейда. И ты был мне другом, столь близким моему сердцу! Иди, предай меня!
Франц. Раньше я вырву сердце из груди моей! Госпожа моя, простите мне! Сердце мое так полно, что я вне себя.
Адельгейда. Милый, пылкий мальчик! (Берет его за руку, притягивает к себе, и их губы встречаются; он, рыдая, бросается ей на шею.)
Адельгейда. Пусти меня!
Франц (задыхаясь от слез на ее груди). Боже! Боже!
Адельгейда. Пусти меня — у стен есть уши. Пусти! (Высвобождается.) Будь непоколебим в своей любви и верности, и высочайшая награда ждет тебя. (Уходит.)
Франц. Высочайшая награда! Лишь дай мне дожить до этого дня! Я б убил отца моего, если бы он стал оспаривать у меня это место!
ЯКСТГАУЗЕН
Гец — у стола. Елизавета — возле него с работой. На столе стоят светильник и письменный прибор.
Гец. Ах, праздность мне не по вкусу! С каждым днем все теснее в заточении. Я хотел бы уснуть или хоть вообразить, что в покое есть что-то приятное.
Елизавета. Так закончи свои записки, которые ты начал. Дай в руки друзей твоих доказательство, при помощи которого они могли бы посрамить врагов твоих, доставь благородному потомству радость узнать тебя.
Гец. Ах! Писание — трудолюбивая праздность, мне противно писать. Пока я пишу о том, что совершил, я досадую на потерю того времени, в которое я мог бы что-нибудь совершить.
Елизавета (берет рукопись). Не надо чудить! Ты как раз остановился на первом плену своем в Гейльброне.
Гец. Он всегда был для меня роковым местом.
Елизавета (читает). «Даже некоторые союзники, находившиеся там, сказали мне, что я поступил неразумно, отдавшись в руки моих злейших врагов, так как я мог предполагать, что они не будут ко мне милостивы. Тут я ответил…» Ну, что же ты ответил? Пиши дальше.
Гец. Я сказал: если я часто подвергал жизнь свою опасности за чужое достояние, не должен ли я подвергать ее опасности, чтобы сдержать свое слово?
Елизавета. Эту славу ты заслужил.
Гец. Ее они у меня не отнимут. Они все у меня отняли: имение, свободу.
Елизавета. Это было в те дни, когда я встретила на постоялом дворе людей из Мильтенберга и Зинглингена, которые не знали меня. Вот радость была мне! Точно я сына родила! Они славили тебя в один голос и говорили: «Он образец рыцаря — смел и благороден на воле, тверд и верен в беде».
Гец. Пусть они мне хоть одного покажут, которому я не сдержал слова! И видит бог, что я больше попотел, служа своему ближнему, нежели себе самому, и зарабатывал себе имя храброго и верного рыцаря, а не богатства и почести. И — благодарение богу — я получил то, чего добивался.
Лерзе, Георг с дичиной.
С удачей, удалые охотники!
Георг. Мы в них превратились из удалых рейтаров. Из сапог не трудно сделать опорки.
Лерзе. Охота все-таки нечто: она — род войны.
Георг. Если б только в наших краях не приходилось все время иметь дело с имперскими латниками. Помните, господин мой, вы нам предсказывали, что, когда мир перевернется, мы станем охотниками. Мы ими стали и без того.
Гец. Одно на одно и выходит: мы выбиты из колеи.
Георг. Наступают трудные времена! Уж восемь дней, как появилась грозная комета, и вся Германия в страхе, — она предвещает смерть императора, который очень болен.
Гец. Очень болен! Путь наш близится к концу!
Лерзе. А здесь по соседству есть и еще более страшные перемены. Крестьяне подняли ужасное восстание.
Гец. Где?
Лерзе. В сердце Швабии. Они грабят, жгут и режут. Боюсь, что они опустошат всю страну.
Георг. Началась страшная война. Они восстали уже в сотне мест, и волнения с каждым днем разрастаются. Недавно буря вырвала целые леса, а вслед за этим в той местности, где началось восстание, в воздухе появились два скрещенных огненных меча.
Гец. Верно, там невинно страдают мои добрые друзья!
Георг. Жаль, что нам нельзя больше делать наездов!
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
КРЕСТЬЯНСКАЯ ВОЙНА. В ДЕРЕВНЕ СУМАТОХА И ГРАБЕЖ
Женщины и старики с детьми и пожитками. Бегство.
Старик. Прочь отсюда! Прочь! Лишь бы спастись от этих живодеров!
Женщина. Боже правый! Небо багрово, как кровь! Багрово заходящее солнце, как кровь!
Мать. Это огонь.
Женщина. Муж мой! Муж мой!
Старик. Прочь! Прочь! В лес!
Проходят.
Линк (входит). Кто станет сопротивляться — коли на месте! Деревня наша! Не оставлять ничего съестного. Грабьте дочиста, да поживей. Сейчас мы подожжем.
Мецлер сбегает с холма.
Мецлер. Как дела, Линк?
Линк. Взгляни кругом, — ты пришел напоследок. Откуда?
Мецлер. Из Вейнсберга. Там был праздник.
Линк. Как там?
Мецлер. Мы так их всех перекололи — одно удовольствие!
Линк. Кого всех?
Мецлер. Открыл бал Дитрих фон Вейлер. Вот рожа! Мы стояли кругом всей разъяренной ватагой, а он вздумал сверху, с колокольни, сговориться с нами по-хорошему. Паф! Один попал ему в голову. Мы вихрем наверх, и малый полетел вниз.
Линк. А!
Мецлер (крестьянам). Эй вы, собаки! Уносите ноги! Чего они валандаются и копаются, ослы!
Линк. Зажигай! Пускай их изжарятся! Прочь! Убирайтесь, простофили!
Мецлер. Затем мы выволокли Гельфенштейна, Эльтерсгофена и еще тринадцать дворян. Всего их было штук восемьдесят. Вывели мы их на равнину близ Гейльброна. И какое тут началось улюлюканье, ликование, когда мы завидели длинную вереницу тоскливо озиравшихся сиятельных грешников! Мы мигом их окружили и всех перекололи до единого.
Линк. И меня там не было!
Мецлер. Я в жизни своей так не веселился.
Линк. Убирайтесь! Вон!
Крестьянин. Все пусто.
Линк. Так зажигай со всех концов!
Мецлер. Славный огонек будет! Если б ты видел, как эти парни кувыркались и квакали, как лягушки! У меня сердце разгоралось, как от стакана водки. Там был такой Риксингер. Этот парень раньше выезжал на охоту с султаном на шлеме, задравши нос, и гнал нас перед собой вместе с собаками и как собак. Я давненько его не встречал, а тут вдруг вижу его харю! Хвать! Пику ему в ребра! Тут он и свалился всеми четырьмя лапами на своих товарищей. Парни корчились в куче, как зайцы после гона.
Линк. Здорово занялось!
Мецлер. И сзади горит. Давай лучше заберем добычу и примкнем к главной ватаге.
Линк. А где она, главная-то ватага?
Мецлер. На дороге в Гейльброн. Они хотят подыскать предводителя, которого бы уважал весь народ. Ведь мы все-таки им ровня. Они это чувствуют, и с ними поладить легко.
Линк. О ком же вы думали?
Мецлер. О Максе Штумпфе или Геце фон Берлихингене.
Линк. Было бы хорошо, если б взялся Гец, — это бы делу дало другой вид. Он всегда слыл за справедливого рыцаря. В путь! В путь! Мы идем в Гейльброн! Сзывай всех!
Мецлер. Огонь еще посветит нам добрую часть пути. Ты видел большую комету?
Линк. Да. Это грозное, страшное знаменье! Если мы будем идти всю ночь, мы как раз ее увидим. Она восходит около часа.
Мецлер. И стоит лишь час с четвертью. И на вид — как согнутая рука с мечом — вся кроваво-желто-багровая.
Линк. А ты заметил три звезды — на острие и у рукоятки?
Мецлер. И широкий дымчатый хвост с тысячью тысяч полос, подобных копьям, а между ними — словно маленькие мечи.
Линк. Меня дрожь пробрала. Все такое бледно-алое, кое-где яркие языки пламени, и среди них свирепые лица с косматыми волосами и бородами.
Мецлер. Так ты их тоже видел? И все это дрожит и сливается, точно погружается в кровавое море, и мерцает так, что голова идет кругом.
Линк. В путь! В путь!
Уходят.
ПОЛЕ. ВДАЛИ ГОРЯТ ДВЕ ДЕРЕВНИ И МОНАСТЫРЬ
Коль. Вильд. Макс Штумпф. Ватага.
Штумпф. Вы не должны требовать, чтобы я стал вашим предводителем. Это было бы бесполезно и для меня и для вас. Я служу пфальцграфу, как же мне идти против моего господина? Вам всегда будет казаться, что я это делаю не от чистого сердца.
Коль. Мы так и знали, что ты найдешь отговорку.
Входят Гец, Лерзе и Георг.
Гец. Что вы хотите от меня?
Коль. Вы должны быть нашим предводителем.
Гец. Значит, я должен нарушить мое рыцарское слово, данное императору, и самовольно выйти из заточения?
Вильд. Это не оправдание.
Гец. Да если б я и был совершенно свободен, а вы бы захотели поступать с дворянами и помещиками так же, как при Вейнсберге, продолжая хозяйничать в стране, которая вся пылает и истекает кровью, и требовали бы, чтобы я принял участие в ваших постыдных и неистовых деяниях, то скорей бы я дал убить себя, как бешеную собаку, чем стал бы во главе такого войска!
Коль. Если б это уже не случилось, оно б, может быть, не случилось никогда.
Штумпф. В том-то и заключалось все несчастье, что у них не было предводителя, которого бы они почитали и который сдерживал бы их ярость. Гец, прошу тебя, прими над ними начальство. Князья и вся Германия сумеют отблагодарить тебя. Все пойдет к лучшему, восторжествует справедливость. Страна и люди будут спасены.
Гец. Почему ты за это не возьмешься?
Штумпф. Я уже отказался.
Коль. Время у нас не покупное, чтобы долго болтать попусту. Короче. Гец, будь нашим начальником или береги замок и шкуру! И вот тебе два часа на размышления. Стерегите его!
Гец. Это ни к чему! Мое решение неизменно. Зачем вы восстали? Чтобы возвратить себе права и вольности? Чего же вы неистовствуете и опустошаете страну? Если вы откажетесь от всех злодеяний и будете вести себя, как честные люди, которые знают, чего хотят, тогда и я буду поддерживать ваши притязания и на восемь дней стану во главе вас.
Вильд. Что случилось, то случилось сгоряча, тебе не придется больше нас удерживать.
Коль. Обещай нам быть с нами, по крайней мере, три месяца.
Штумпф. Пусть будет четыре недели, этим обе стороны должны быть довольны.
Гец. Быть по сему!
Коль. Вашу руку!
Гец. И клянитесь мне разослать по всем отрядам письменное условие, заключенное со мною. Пусть выполняют его строго-настрого — под страхом кары.
Вильд. Ну конечно. Будет сделано.
Гец. Итак, я заключаю с вами союз на четыре недели.
Штумпф. В добрый час! Но что бы ты ни предпринял — щади благородного господина нашего — пфальцграфа.
Коль (тихо). Стерегите его! Чтоб никто с ним не говорил без вас.
Гец. Лерзе! Ступай к жене моей и не оставляй ее. Я скоро пришлю ей вести о себе.
Гец, Штумпф, Георг, Лерзе и некоторые крестьяне уходят.
Входят Мецлер и Линк.
Мецлер. О каких это условиях мы слышали? На что нам эти условия?
Линк. Стыдно заключать такие условия.
Коль. Мы так же хорошо знаем, чего хотим, как и вы, и будем делать, что нам вздумается.
Вильд. Неистовства, поджоги и убийства должны же были рано или поздно прекратиться, теперь мы зато получили славного начальника!
Мецлер. Как прекратиться! Ах ты предатель! Мы здесь зачем? Чтобы отомстить нашим врагам, чтоб добыть свободу! Это вам княжеский блюдолиз присоветовал.
Коль. Идем, Вильд. От них толку, что от скотов.
Уходят.
Мецлер. Идите себе! К вам ни одна ватага не примкнет. Мерзавцы! Линк, подобьем-ка мы остальных поджечь Мильтенберг, а если выйдет грызня из-за условия, так мы всем этим условщикам головы снесем.
Линк. Ведь главная ватага на нашей стороне.
ГОРА И ДОЛИНА. В ГЛУБИНЕ МЕЛЬНИЦА
Отряд рейтаров. Вейслинген в сопровождении Франца и гонца выходит из дверей мельницы.
Вейслинген. Коня! Ты оповестил других владетелей?
Гонец. В лесу за Мильтенбергом к вам присоединятся по меньшей мере семь эскадронов. Крестьяне обходят, понизу. Гонцы разосланы повсюду. Вскоре соберутся все союзники. Неудачи быть не может, говорят, они перессорились.
Вейслинген. Тем лучше! Франц!
Франц. Да, господин мой!
Вейслинген. Исполни все точно. Это на твоей совести. Отдай ей письмо. Пусть покинет двор и едет в мой замок! Немедленно! Ты дождешься ее отъезда и сообщишь мне об этом.
Франц. Ваши приказания будут точно исполнены.
Вейслинген. Скажи ей, что она должна это сделать. (Гонцу.) Теперь веди нас лучшей и кратчайшей дорогой.
Гонец. Мы должны ехать кругом. От проливных дождей все реки вышли из берегов.
ЯКСТГАУЗЕН
Елизавета. Лерзе.
Лерзе. Утешьтесь, госпожа моя!
Елизавета. Ах, Лерзе, слезы стояли у него на глазах, когда он прощался со мной. Это ужасно, ужасно!
Лерзе. Он вернется.
Елизавета. Не в этом дело. Когда он шел в поход за славой и победой, сердце мое не болело. Я радовалась его возвращению, а теперь оно тревожит меня.
Лерзе. Такой благородный муж…
Елизавета. Не зови его так, — это причиняет мне новые страдания! Злодеи! Они грозили убить его и поджечь замок! Если он вернется — я знаю, что он будет мрачен, так мрачен! Враги его будут строчить лживые доносы, а он не сможет отрицать. Нет!
Лерзе. Он сможет и будет!
Елизавета. Он нарушил слово. Разве нет?
Лерзе. Нет. Он был вынужден. Где ж основания, чтобы осуждать его?
Елизавета. Злоба ищет не оснований, но повода. Он присоединился к мятежникам, злодеям, убийцам, он стал во главе их. Разве нет?
Лерзе. Перестаньте мучить себя и меня. Разве они сами не обещали ему торжественно, что не будут больше делать того, что было при Вейнсберге? Разве я не слышал, как они, как бы каясь, говорили: «Не случись это раньше, этого, быть может, никогда бы не случилось». Разве князья и владетели не должны ему быть благодарны за то, что он добровольно стал предводителем разнузданной черни, чтобы остановить ее безумие и спасти людей и достояние их?
Елизавета. Ты — любящий защитник. Если они захватят его и объявят мятежником, то его седая голова… Лерзе! Я с ума сойду!
Лерзе. Отче наш, ниспошли покой телу ее, если не хочешь дать утешения ее душе!
Елизавета. Георг обещал приехать с вестями. И он не сможет этого сделать. Это хуже плена. Я знаю, — их сторожат, как врагов. Милый Георг! Он не захотел оставить своего господина!
Лерзе. Сердце мое истекало кровью, когда он отослал меня. Если б вы не нуждались в моей помощи, то все угрозы позорнейшей смерти не разлучили бы меня с ним.
Елизавета. Я не знаю, где Зикинген. Если б я только могла послать гонца к Марии.
Лерзе. Вы только напишите, а я уж об этом позабочусь. (Уходит.)
ВОЗЛЕ ДЕРЕВНИ
Гец. Георг.
Гец. Скорей на коня, Георг! Я вижу — Мильтенберг горит. Так-то соблюдают они условие! Скачи туда, объяви им мое решение. Убийцы! Я отрекаюсь от них. Пусть берут себе в начальники цыгана, а не меня. Скорей, Георг!
Георг уходит.
Я бы хотел быть за тысячу миль отсюда в глубочайшем подземелье Турции. Если б я мог с честью уйти от них! Я каждый день перечу им и говорю горьчайшие истины, чтобы стать им в тягость и получить свободу.
Неизвестный (входит). Привет вам, благородный рыцарь!
Гец. Благодарю. Что скажете? Как ваше имя?
Неизвестный. Дело не в нем. Я пришел сказать вам, что ваша голова в опасности. Вожакам надоело слушать ваши жесткие слова, и они решили убрать вас с дороги. Будьте умеренны или ищите спасенья в бегстве, и да сохранит вас господь. (Уходит.)
Гец. Так расстаться с жизнью, Гец! Так завершить свое поприще! Пусть будет так! Тогда смерть будет для мира лучшим доказательством того, что я не имел ничего общего с этими псами.
Несколько крестьян.
Первый крестьянин. Господин! Господин! Их разбили, их поймали!
Гец. Кого?
Второй крестьянин. Тех, что сожгли Мильтенберг. Из-за горы вышел союзный отряд и застал их врасплох.
Гец. Поделом! О Георг! Георг! Они захватили его вместе со злодеями! Георг мой! Георг мой!
Входят предводители.
Линк. В путь, рыцарь, в путь! Не время медлить. Враг силен, он близко.
Гец. Кто сжег Мильтенберг?
Мецлер. Если вы будете разводить церемонии, так вас научат, как не церемониться.
Коль. Подумайте о своей и нашей шкуре. В путь! В путь!
Гец (Мецлеру). Так ты мне грозишь? Ты, негодяй? Думаешь, я тебя испугаюсь, потому что кровь графа Гельфенштейна запеклась на твоей одежде?
Мецлер. Берлихинген!
Гец. Имя мое можно назвать, и дети мои не будут его стыдиться.
Мецлер. Трус! Княжий холоп!
Гец наносит ему удар по голове, тот падает, остальные бросаются между ними.
Коль. Вы взбесились! Враг прет со всех сторон, а вы ссоритесь.
Линк. В путь! В путь!
Шум сраженья.
Вейслинген. Рейтары.
Вейслинген. В погоню! В погоню! Они бегут. Пусть не остановят вас ни ночь, ни дождь! Я слышал — Гец среди них. Приложите все усилия, чтобы схватить его! Говорят — он тяжко ранен.
Рейтары уходят.
Только б ты попался мне! Это еще будет милость, если мы тайно в тюрьме казним тебя. Он угаснет в памяти людской, и ты вздохнешь свободно, безумное сердце. (Уходит.)
НОЧЬ В ГЛУХОМ ЛЕСУ. ЦЫГАНСКОЕ КОЧЕВЬЕ
Цыганка-мать у огня.
Мать. Залатай навес над ямой, дочка, сегодня дождь так и льет.
Входит мальчик.
Мальчик. Хомяк, мама! Вот! Две полевых мыши.
Мать. Обдеру их и сжарю тебе, и шапка из шкурок будет. Ты в крови?
Мальчик. Хомяк куснул.
Мать. Тащи сухих дров, чтоб огонь пылал, отец придет насквозь мокрый.
Еще цыганка, за спиной ребенок.
Первая цыганка. Много наклянчила?
Вторая цыганка. Нет, немного. Вся округа полна смуты — тут и за жизнь свою не ответишь. Две деревни огнем горят.
Первая цыганка. Так он от пожара — этот отсвет? Давно я на него смотрю! К огненным знамениям в небе все теперь привыкли.
Входит предводитель цыган с тремя товарищами.
Предводитель. Охотника дикого слышите?
Первый цыган. Сейчас он мчится над нами.
Предводитель. Как собаки лают! Вау! Вау!
Второй цыган. Бичи щелкают.
Третий цыган. Охотники кличут. Хола! хо!
Мать. Давайте чертову поклажу!
Предводитель. В мутной воде рыбки наловили. Крестьяне грабят, так нам и бог велел.
Вторая цыганка. Что у тебя, Вольф?
Вольф. Вот заяц, вот петух. Вертел. Кусок полотна. Три чумички и узда.
Шрикс. У меня шерстяная попона, пара сапог и огниво с трутом.
Мать. Все промокло, как пес, дай — высушу.
Предводитель. Чу, конь! Пойдите взгляните, кто там!
Гец на коне.
Гец. Слава богу, я вижу огонь. Это — цыгане. Мои раны кровоточат. Враги следом за мной. Боже правый! Страшный конец посылаешь ты мне!
Предводитель. Ты приходишь с миром?
Гец. Я молю вас о помощи. Раны истомили меня. Помогите мне сойти с коня.
Предводитель. Помочь ему! Благородный рыцарь по осанке и речи!
Вольф (тихо). Это — Гец фон Берлихинген.
Предводитель. Добро пожаловать! Все, что у нас есть, — ваше.
Гец. Благодарю вас.
Предводитель. Пойдемте в мой шатер.
ШАТЕР ПРЕДВОДИТЕЛЯ
Предводитель и Гец.
Предводитель. Позовите мать, пусть принесет кореньев, чтоб остановить кровь, и мазей.
Гец снимает доспех.
Вот мой праздничный кафтан.
Гец. Да наградит вас господь!
Мать перевязывает его.
Предводитель. Я от всего сердца рад видеть вас у себя.
Гец. Вы меня знаете?
Предводитель. Кто же вас не знает? Гец, мы отдадим за вас жизнь и кровь нашу.
Входит Шрикс.
Шрикс. Лесом идут рейтары. Это — союзники.
Предводитель. Ваши преследователи! Им вас не видать! Вперед, Шрикс! Зови других! Мы знаем все лазейки лучше, чем они, мы перебьем их раньше, чем они нас разыщут.
Гец (один). О император! Император! Разбойники охраняют детей твоих.
Слышна частая стрельба.
Эти дикари — люди верные, хотя на вид и страшны.
Входит цыганка.
Цыганка. Спасайтесь! Враги одолевают!
Гец. Где мой конь?
Цыганка. Здесь рядом.
Гец (опоясывается мечом и садится в седло, не надевая лат). Пусть в последний раз почувствуют тяжесть руки моей. Я еще не совсем ослабел. (Уезжает.)
Цыганка. Он мчится к нашим.
Общее бегство.
Вольф. Прочь! Прочь! Все пропало! Наш предводитель убит, Гец — в плену!
Вопли женщин и общее бегство.
СПАЛЬНЯ АДЕЛЬГЕЙДЫ
Адельгейда с письмом в руке.
Адельгейда. Он или я! Дерзкий! Угрожать мне! Мы предупредим тебя. Кто это крадется по зале?
Стук.
Кто там?
Франц (тихо). Откроите мне, госпожа моя.
Адельгейда. Франц! Он заслуживает того, чтобы я ему открыла. (Впускает его.)
Франц (бросается ей на шею). Милая госпожа моя!
Адельгейда. Бесстыдный! Что, если бы тебя кто-нибудь услышал?
Франц. О, все спит! Все!
Адельгейда. Зачем ты здесь?
Франц. Мне нет покоя. Угрозы моего господина, ваша судьба, мое сердце…
Адельгейда. Он был очень гневен при расставании?
Франц. Таким я его еще никогда не видел. «Она должна ехать в мои поместья, — сказал он, — она должна желать этого».
Адельгейда. И мы его послушаем?
Франц. Я ничего не знаю, госпожа моя!
Адельгейда. Глупый, обманутый мальчик, ты не видишь, к чему это клонится. Он знает, что я здесь в безопасности. Он давно уже замышляет лишить меня свободы. Он хочет заманить меня в свои владения. Там в его власти будет поступать со мной так, как внушит ему ненависть.
Франц. Этому не бывать!
Адельгейда. Тебе ли удержать его?
Франц. Этому не бывать!
Адельгейда. Я предвижу все муки мои. Он силой увезет меня из своего замка, он заточит меня в монастырь.
Франц. Смерть и ад!
Адельгейда. Ты спасешь меня?
Франц. Я пойду на все! На все!
Адельгейда (плача, обнимает его). Ах, Франц, если б мы спаслись!
Франц. Он должен пасть, я растопчу его!
Адельгейда. Бешенства не надо! Ты получишь письмо к нему, полное покорности, о том, что я подчиняюсь. А из этого флакона влей ему в питье.
Франц. Дайте! Вы будете свободны!
Адельгейда. Свободна! Тогда ты не будешь красться ко мне дрожа, и я уже не скажу тебе испуганно: «Пора, Франц, наступает утро».
ГЕЙЛЬБРОН. ВОЗЛЕ ТЕМНИЦЫ
Елизавета. Лерзе.
Лерзе. Да облегчит господь страдания ваши, госпожа моя. Мария здесь.
Елизавета. Слава богу! Лерзе, мы погрузились в пучину ужаснейших бед. Все случилось так, как я предчувствовала! Схвачен, как бунтовщик, как злодей, брошен в глубочайшее подземелье.
Лерзе. Я знаю все.
Елизавета. Ничего, ничего ты не знаешь. Несчастье слишком велико! Его старость, его раны, изнурительная лихорадка и всего более сумрак души — все это убьет его.
Лерзе. Также и то, что этот Вейслинген назначен комиссаром.
Елизавета. Вейслинген?
Лерзе. Начались неслыханные казни. Мецлер сожжен живым, колесуют, колют, обезглавливают, четвертуют сотнями. Вся страна кругом обращена в бойню, где мясо человеческое дешево.
Елизавета. Вейслинген — комиссар! О, боже! Луч надежды! Пусть Мария поедет к нему — ей он ни в чем не сможет отказать. У него все-таки нежное сердце, и когда он увидит ту, которую так любил и которая теперь так из-за него страдает… Где она?
Лерзе. Еще в гостинице.
Елизавета. Веди меня к ней. Она должна ехать сейчас же! Я боюсь самого худшего.
ЗАМОК ВЕЙСЛИНГЕНА
Вейслинген.
Вейслинген. Я так болен, так слаб. Все кости мои иссохли. Изнуряющая лихорадка высосала из них мозг. Ни отдыха, ни покоя — ни днем, ни ночью. И в полузабытьи отравляющие сны. Прошлую ночь я встретил в лесу Геца. Он обнажил меч и бросил мне вызов. Я схватился за оружие — рука не повиновалась мне. Он вложил меч в ножны, презрительно взглянул на меня и прошел мимо. Он в плену, а я дрожу перед ним! Жалкий человек! Словом твоим он осужден на смерть, а ты дрожишь перед сновидением, как злодей! И неужели он должен умереть? Гец! Гец! Мы, люди, действуем не сами, — мы отданы во власть злым духам. Это их адская злоба ведет нас к погибели. (Садится.) Изнемогаю! Изнемогаю! Отчего ногти мои так сини? Ледяной, едкий пот обессиливает все мои члены. Все кружится у меня перед глазами. Если б я мог уснуть! Ах!
Появляется Мария.
Исус! Мария! Оставь меня в покое! Оставь меня в покое! Этого призрака еще недоставало! Она умирает, Мария умирает, и вот она явилась мне! Оставь меня, блаженный дух, я и без того слишком несчастен.
Мария. Вейслинген, я не дух! Я — Мария.
Вейслинген. Это ее голос.
Мария. Я пришла молить тебя о жизни моего брата. Он невинен, каким бы виновным ни казался.
Вейслинген. Молчи, Мария! Ты, ангел небесный, приносишь с собою муки ада. Ни слова больше!
Мария. И брат мой должен умереть? Вейслинген, разве не чудовищно то, что я должна тебя убеждать в его невиновности, что я стенаниями должна удерживать тебя от гнуснейшего убийства? Душа твоя до последних глубин во власти вражьей силы. И это — Адельберт!
Вейслинген. Ты видишь — всепожирающее дыхание смерти коснулось меня, силы мои близятся к концу. Я умираю, злосчастный, а ты приходишь, чтобы повергнуть меня в отчаяние. Если бы я мог говорить, твоя великая ненависть истаяла бы в сострадании и плаче! О Мария! Мария!
Мария. Вейслинген, брат мой страждет больной в темнице. Его тяжкие раны, его старость… И если ты способен… его седую голову… Вейслинген, мы предадимся отчаянию!
Вейслинген. Довольно! (Дергает колокольчик.)
Франц. Милостивый господин мой!
Франц в сильном волнении.
Вейслинген. Дай вон те бумаги, Франц!
Франц подает их.
(Вскрывает пакет и показывает одну из бумаг Марии.) Здесь подписан смертный приговор твоему брату!
Мария. Боже милосердный!
Вейслинген. И вот я разрываю его! Он будет жить! Но как я смогу восстановить то, что сам разрушил? Не плачь так, Франц! Славный мальчик, мои страдания глубоко трогают тебя.
Франц падает перед ним и обнимает его колени.
Мария (про себя). Он очень болен. Вид его надрывает мне сердце. Как я любила его! Теперь близ него я это так живо чувствую.
Вейслинген. Встань, Франц, и брось плакать! Я же могу еще выздороветь. Живые не должны терять надежды.
Франц. Вы не встанете! Вы должны умереть!
Вейслинген. Должен?
Франц (вне себя). Яд! Яд! От жены вашей! Я! Я! (Бросается прочь.)
Вейслинген. Мария, иди за ним. Он в отчаянии.
Мария выходит.
Яд от жены моей! Горе! Горе! Я его чувствую! Мука и смерть!
Мария (за сценой). Помогите! Помогите!
Вейслинген (хочет встать). Боже, я не в силах!
Мария (входит). Он погиб! Из окна залы он бешено ринулся в Майн.
Вейслинген. Счастливец! — Брат твой вне опасности. Остальные комиссары — особенно Зекендорф — его друзья. Они тотчас же отпустят его на честное слово в рыцарское заточение. Будь счастлива, Мария, и ступай!
Мария. Я останусь с тобой, несчастный, покинутый.
Вейслинген. Да, я покинут и несчастен! Страшен суд твой, господи! Жена моя…
Мария. Отгони эти мысли. Склони сердце свое к милосердию.
Вейслинген. Иди, чистая душа, предоставь меня моей скорби. Ужасно! Даже последнее утешение — твое присутствие, Мария, — стало мукой.
Мария (про себя). Боже! Укрепи меня! Душа моя изнемогает вместе с его душою.
Вейслинген. Горе! Горе! Яд от жены моей! Это чудовище совратило моего Франца! Как она ждет, как высматривает гонца, который принесет ей весть о том, что я мертв. И ты, Мария! Зачем пришла ты? Чтоб пробудить все уснувшие воспоминания о грехах моих? Оставь меня! Оставь меня, дай мне умереть.
Мария. Позволь мне остаться! Ты одинок. Представь себе, что я хожу за тобой. Забудь все! Пусть господь простит тебя так же, как я прощаю.
Вейслинген. Ты, душа, полная любви, молись за меня, молись за меня! Сердце мое замкнулось.
Мария. Он смилостивится над тобой. Ты измучен.
Вейслинген. Я умираю, умираю и не могу умереть. Муки ада в этой страшной борьбе между жизнью и смертью.
Мария. Милосердный, смилуйся над ним! Низведи лишь единый луч любви твоей в его сердце, чтобы оно открылось утешению и чтобы дух его перенес надежду, надежду на жизнь в самую смерть!
В ТЕСНОМ И МРАЧНОМ ПОДЗЕМЕЛЬЕ
Судьи тайного судилища. Все в масках.
Старейший. Судьи тайного судилища, вы клялись на мече и петле жить непорочно, судить сокровенно, карать сокровенно, подобно богу! Если чисты сердца и руки ваши, возденьте длани, возгласите злодеям: «Горе! Горе!»
Все. Горе! Горе!
Старейший. Глашатай! Приступи к суду!
Глашатай. Я, глашатай, призываю обвинять злодеев. Чье сердце чисто, чьи руки чисты, кто может клясться на мече и петле, тот обвиняй мечом и петлей! Обвиняй! Обвиняй!
Обвинитель (выступает вперед). Сердце мое чисто от злодеяний, руки — от неповинной крови. Прости мне, боже, злые помышления, прегради путь злым желаниям! Я воздел длань — и обвиняю! Обвиняю! Обвиняю!
Старейший. Кого обвиняешь ты?
Обвинитель. Обвиняю на мече и петле Адельгейду фон Вейслинген. Она повинна в прелюбодеянии и в отравлении мужа через его отрока. Отрок сам свершил над собой суд, супруг скончался.
Старейший. Клянешься ли ты перед богом правды, что правдивы слова твои?
Обвинитель. Клянусь.
Старейший. Если они окажутся ложью, предашь ли ты вину свою каре за убийство и прелюбодеяние?
Обвинитель. Предаю.
Старейший. Голоса ваши.
Судьи тайно с ним переговариваются.
Обвинитель. Судьи тайного судилища, какой приговор произнесли вы над Адельгейдой фон Вейслинген, повинной в убийстве и прелюбодеянии?
Старейший. Умереть должна она! Умереть двойною и горькою смертью. Пусть дважды искупит — через нож и петлю — двойное злодеяние. Возденьте руки и призовите на нее гибель! Горе! Горе! Предана в руки мстителю!
Все. Горе! Горе! Горе!
Старейший. Мститель! Мститель! Явись!
Мститель выступает вперед.
Возьми меч и петлю — и да исчезнет она с лица земли до истечения восьми дней. Где бы ни нашел ее — повергни ее во прах! Судьи, что судят сокровенно и карают сокровенно, подобно богу, берегите сердца ваши от злодеяний, руки — от неповинной крови!
ДВОР ГОСТИНИЦЫ
Мария. Лерзе.
Мария. Лошади достаточно отдохнули. В путь, Лерзе!
Лерзе. Отдохните до утра. Ночь уж очень неприветлива.
Мария. Лерзе, мне не будет покоя, пока я не увижу брата. Поедем. Погода разгуливается, день будет ясный.
Лерзе. Как прикажете.
ГЕЙЛЬБРОН. ТЕМНИЦА
Гец. Елизавета.
Елизавета. Милый муж мой, прошу тебя, поговори со мной. Твое молчание пугает меня. Оно тебя сжигает. Дай взглянуть на твои раны. Они заживают. Я не узнаю тебя более в этой унылой мрачности.
Гец. Ты ищешь Геца? Его давно уже нет. Они изувечили меня мало-помалу — лишили руки, свободы, имущества и доброго имени. Что мне в моей жизни? Есть вести о Георге? Лерзе поехал за ним?
Елизавета. Да, милый! Ободрись, еще все может измениться.
Гец. Кого ниспроверг господь, тот уже сам не подымется. Я слишком хорошо знаю, что легло мне на плечи. Я привык переносить невзгоды. Но сейчас дело не в одном Вейслингене, не в одних крестьянах, не в смерти императора, не в моих ранах. Все соединилось вместе. Час мой настал. Я надеялся, что он будет таким же, как вся моя жизнь. Но да свершится его святая воля.
Елизавета. Не хочешь ли ты покушать?
Гец. Нет, жена моя. Взгляни, как на дворе солнце сияет!
Елизавета. Чудный весенний день.
Гец. Милая, если б ты могла уговорить тюремщика пустить меня на полчаса в его садик, чтобы я мог насладиться красным солнцем, ясным небом и чистым воздухом.
Елизавета. Сейчас! И он, конечно, позволит.
САДИК ПРИ ТЮРЬМЕ
Мария. Лерзе.
Мария. Сходи туда и взгляни, что там.
Лерзе уходит.
Елизавета. Тюремщик.
Елизавета. Да вознаградит вас господь за любовь и преданность моему господину.
Тюремщик уходит.
Мария, что привезла ты?
Мария. Безопасность брата. Ах, но сердце мое растерзано. Вейслинген умер, отравленный своей женой. Муж мой в опасности. Князья одолевают. Говорят, он осажден и заперт в своем замке.
Елизавета. Не верь слухам. И не давай ничего заметить Гецу.
Мария. Что с ним?
Елизавета. Я боялась, что он не доживет до твоего возвращения. Тяжко легла на него десница господня. А Георг умер.
Мария. Георг! Золотой мой мальчик!
Елизавета. Когда эти негодяи жгли Мильтенберг, господин отправил его, чтоб он остановил их. Вдруг на них ударил отряд союзников. Георг! Для того чтобы все они так дрались, как он, у них должна бы была быть и его чистая совесть. Многие были заколоты, и среди них — Георг. Он умер смертью воина.
Мария. Гец это знает?
Елизавета. Мы скрываем от него. Он десять раз в день спрашивает меня о нем, десять раз посылает меня разузнать, что с ним. Я боюсь нанести этот последний удар его сердцу.
Мария. О, боже! Как тщетны земные упования!
Гец. Лерзе. Тюремщик.
Гец. Боже всемогущий! Как хорошо под небом твоим! Как свободно! На деревьях наливаются почки, все полно надежды. Прощайте, мои любимые, корни мои подрублены, мощь моя клонится к могиле.
Елизавета. Можно послать Лерзе в монастырь за нашим сыном, чтобы ты еще раз взглянул на него и дал ему свое благословение?
Гец. Оставь его, он святей меня, мое благословение ему не нужно. В день нашей свадьбы не думалось мне, Елизавета, что я умру так. Мой старый отец благословил нас, и молитва его была полна надежды на потомство — благородных, смелых сыновей. Ты не внял ему, господи, и я — последний. Лерзе, мне еще радостней видеть тебя в час смерти, чем в жаркой сече. Тогда мой дух вел вас, теперь ты поддерживаешь меня. Ах, если б еще раз увидеть Георга — его вид согрел бы меня. Вы опустили глаза долу и плачете. Он умер… Георг умер… Умри, Гец, ты пережил самого себя, ты пережил благороднейших. Как он умер? Ах, они захватили его вместе с поджигателями и убийцами и он казнен?
Елизавета. Нет, он был заколот при Мильтенберге. Он дрался, как лев, за свою свободу.
Гец. Слава богу! Он был лучшим юношей на земле и храбрейшим. Отпусти ныне душу мою… Бедная жена! Я оставляю тебя в развращенном мире. Лерзе, не покидай ее… Замыкайте сердца ваши заботливее, чем ворота дома. Приходит время обмана, ему дана полная свобода. Негодяи будут править хитростью, и честный попадется в их сети. Мария, да возвратит тебе господь мужа твоего. Дай бог, чтобы он не пал столь же низко, сколь высоко был вознесен! Зельбиц умер, и добрый император, и Георг мой… Дайте мне воды… Небесный воздух… Свобода! Свобода! (Умирает.)
Елизавета. Она лишь там, в вышине, с тобою. Мир — темница.
Мария. Благородный муж! Благородный муж! Горе веку, отвергнувшему тебя!
Елизавета. Горе потомству, если оно тебя не оценит!
