Крупный и мясистый, с животом, отрывавшим пуговицы пиджака, Каз Долович неторопливо двигался сквозь толпу входивших и выходивших из центрального вокзала. Почти на каждом шагу он негромко рыгал, испытывая облегчение от выхода газа, начинавшего болезненно давить на сердце. Как обычно, он слишком много съел за обедом и теперь привычно укорял себя за чрезмерный аппетит, который рано или поздно его погубит. Сама смерть как явление не вызывала у него особого ужаса, разве что она лишит его возможности получать зарплату. Но и это уже было достаточно серьезным обстоятельством.

Сделав несколько шагов мимо буфетной стойки с красовавшимся на ней многообразием жареных сосисок, так привлекательно смотревшихся всего лишь час назад, а теперь вызывавших только рвотные позывы, он толкнул неприметную дверь с надписью "Для персонала" и торопливо зашагал под уклон мимо двухметровых мусорных баков с отбросами со всей центральной станции. Видимо, скоро эти баки должен был забрать специальный поезд, но пока к радости местных крыс они оставались здесь. Долович как всегда удивился, что незапертая дверь не вызывает любопытства пассажиров, если не считать случайных пьяниц, забредавших сюда в поисках сортира или Бог знает чего еще. Но это было к лучшему, они вполне могли прожить без горожан, бродящих по диспетчерской и задающих глупые вопросы.

Интересно, — подумал Долович, войдя в туннель, — сколько человек, даже из работников станции, знает, что прежде это был старый железнодорожный путь? Хоть рельсы сняли, но бетонное полотно осталось.

Тяжело и уверенно шагая, он время от времени ловил на себе чьи-то взгляды. Нет, не крыс, а множества котов, расплодившихся в туннеле. Те никогда не видели света и охотились на крыс, тысячами наводнявших проходы. "Крысы здесь достаточно велики для того, чтобы схватить и утащить даже вас" — пугали его в первый день работы в диспетчерской. Но им далеко до тех крыс, что живут в вентилляционой системе станции "Пенсильвания". По известной легенде, человек, пытавшийся скрыться от полицейских, забрался в вентилляционную систему, запутался в лабиринте её проходов, заблудился и был полностью, до мозга костей, сожран крысами.

Впереди появился поезд, двигавшийся прямо на него. Долович только улыбнулся и продолжал шагать ему навстречу. Это был экспресс, двигавшийся с севера, в следующий миг он отвернул в сторону. В первый день его работы двенадцать лет назад никто не потрудился предупредить его насчет северного экспресса и, когда тот с грохотом помчался на него, Долович в ужасе забился в сточный лоток. Одной из маленьких радостей его жизни теперь стало наблюдать, как поведет себя очередной новичок, когда на них с ревом помчится северный экспресс.

Неделю назад он сопровождал по туннелю каких-то больших шишек из токийского метро и получил прекрасную возможность проверить так называемую восточную невозмутимость. Какая тут невозмутимость, когда северный экспресс помчался на них! Как и все прочие, азиаты и с криками разбежались кто куда. Однако быстро пришли в себя и начали жаловаться на шум.

— Ну, ладно, — сказал он, — это же туннель, а не ботанический сад.

Жаловались они и на саму диспетчерскую — дескать, слишком однообразно, слишком запущенно, слишком мрачно. Долович решил, что гости спятили. Да, действительно, это было всего лишь длинное, узкое, неуютное помещение с несколькими столами, телефонами и туалетом. Но, как говорится, на вкус и цвет товарища нет, а диспетчерскую украшал огромный экран во всю стену, на котором была изображена схема метро и лампочками различных цветов показаны маршруты и передвижения всех поездов, проходящих через их сектор. Все это накладывалось на карту путей и станций.

Он поднялся по ступенькам и вошел в свою башню — центр управления, в котором проводил по восемь часов в день. Башня... Конечно, официально она называлась центральной диспетчерской, но так её никто не называл. Это была имено башня — по имени старинных башен, возвышавшихся когда-то в ключевых точках над железными дорогами. Так и "башни" метро были расположены под землей в ключевых точках системы.

Долович огляделся. Все его сотрудники сидели за своими пультами управления, наблюдали за событиями, происходящими на экране, и негромко переговаривались с машинистами поездов, диспетчерами и сотрудниками "башен" в соседних ключевых точках. Его взгляд остановился на Дженкинс. Женщина. Женщина — сотрудник "башни". Да ещё и черная к тому же.

Он никак не мог с этим свыкнуться, даже месяц спустя. Ну, пожалуй, ему следует привыкнуть; упорно ходили разговоры, что все больше женщин успешно сдают экзамены на должность диспетчера! И что дальше — женщины станут машинистами поездов? Машинистками? Нельзя сказать, чтобы у него были основания жаловаться на миссис Дженкинс. Она была спокойной, опрятной, знающей и деликатной. Но все же...

Из левой половины помещения его поманил к себе Марино. Долович, не спуская глаз с экрана, подошел к его креслу и остановился за спиной. На экране южный местный поезд застыл между двадцать восьмой и тридцать третьей улицами.

— Он не двигатется, — сообщил Марино.

— Вижу, — кивнул Долович. — И давно?

— Несколько минут.

— Ладно, позвони в центр управления, они могут связаться с машинистом.

— Это я уже сделал, — обиделся Марино. — Его пытаются вызвать по радио. Но он не отвечает.

Долович мог бы назвать целый ряд причин, по которым машинист не отвечает по радио, и главная среди них — того просто не было в кабине, он вышел наружу, чтобы поправить автоматическое защитное устройство, случайно остановившее поезд, или закрыть болтающуюся дверь. Случись что-то серьезное, машинист сообщил бы по радио диспетчеру, следящему за поездом. Но в любом случае он должен был доложить по радио в центр управления.

Продолжая смотреть на экран, Долович сказал Марино:

— Если он не новичок, причина, почему он не сообщил в центр управления, может заключаться в том, что у него испортилось радио. И эта ленивая задница не потрудилась поднять телефонную трубку. Последнее время все они слишком зазнались.

Когда он только начинал работать, такой роскоши, как двусторонняя радиосвязь, не существовало. Если у машиниста возникали проблемы, ему нужно было выйти из кабины, спуститься на полотно, идти к одному из телефонов, размещенных в туннеле через 500 метров, и звонить оттуда. Телефоны находились там по-прежнему, и ими можно было при необходимости воспользоваться.

— Этому сукину сыну нужно сделать соответствующую запись в личном деле, — буркнул Долович. Газы снова начали давить ему на сердце. Он попытался рыгнуть, но не смог. — Что это за поезд?

— Пелхэм Час Двадцать Три, — ответил Марино. — Смотрите, он начинает двигаться. — Тут Марино изумленно повысил голос: — Господи Боже, он движется в обратную сторону!

Когда Лонгмен постучал в дверь кабины, Райдер некоторое время подержал его снаружи, пока не расстегнул замки коричневой сумки и не достал оттуда автомат. Машинист онемел от изумления. Райдер отпер дверь, и Лонгмен шагнул внутрь.

— Надень маску, — Райдер подтолкнул к нему его сумку. — И достань оружие.

Он выскользнул из кабины, прикрыл за собой дверь и стал рядом, держа автомат у ноги. В центре вагона, уже не стараясь остаться незамеченным, Стивер вытащил свой автомат из цветочной коробки, развалившейся почти пополам там, где она была перевязана и скреплена липкой лентой. В конце вагона от своей коробки разогнулся Уэлкам. Ухмыляясь, он водил дулом по вагону.

— Внимание, — громко сказал Райдер и увидел, как все пассажиры повернулись к нему, — не синхронно, но в зависимости от скорости реакции. Сейчас он держал автомат на сгибе руки, ствол лежал на правой, пальцы левой согнуты на спусковом крючке. — Всем сидеть на месте. Никому не двигаться. Каждый, кто попытается встать или просто пошевелиться, будет убит. Других предупреждений не будет. Если шевельнетесь, вам конец. — Он оперся о стену, так как вагон медленно двинулся вперед.

Красные огоньки на большом экране замигали.

— Он движется, — сказал Марино. — Вперед.

— Я и сам это вижу, — бросил Долович. Он подался вперед, обеими руками оперся на спинку кресла Марино и уставился в экран.

— А теперь остановился, — хрипло выдавил Марино. — Снова остановился. Почти на полпути между станциями.

— Псих какой-то, — проворчал Долович. — Ох, надеру я ему задницу!

— Все ещё стоит, — добавил Марино.

— Я намерен пойти посмотреть, какого черта там творится, — решил Долович. — И мне наплевать, как он будет извиняться, все равно я надеру ему задницу!

Тут он вспомнил про миссис Дженкинс. Лицо её оставалось непроницаемым, но... Господи, — подумал Долович, — мне бы следовало следить за своим языком. Надо бы засунуть его куда поглубже. О чем они думали, когда разрешали женщинам сдавать экзамен на диспетчера? Как можно управлять железной дорогой без ругани?

Когда он открывал дверь, до него донесся возмущенный голос из динамика:

— Что, черт побери, у вас творится с этим сумасшедшим поездом? Срань господня, неужели вы не в состоянии что-нибудь с ним сделать?

Это был голос начальника движения, кричавшего в микрофон из центра управления. Долович усмехнулся, глядя на окаменевшую спину миссис Дженкинс.

— Скажи его милости, что меры будут приняты, — сказал он, обращаясь к Марино, и начал торопливо спускаться в туннель.

На автоматы ушла уйма денег, обрезы, которые в их случае могли стать не менее страшным оружием, обошлись бы гораздо дешевле, но Райдер считал, что такие затраты вполне разумны. Его не слишком заботило, как они поведут себя в бою (было хорошо известно, что они — смертельное оружие на близкой дистанции, но с её увеличением бьют все более неточно, причем задирают пули вверх и вправо, так на 100 метрах почти бесполезны), он ценил их за психологический эффект.

Джо Уэлкам называл автоматы оружием, заслуживающим уважения, и даже со скидкой на его ностальгию по традиционному оружию гангстерской поры, он был прав. Даже полиция, прекрасно знавшая их недостатки, с почтением относилась к оружию, которое способно было выплевывать 450 разящих пуль калибра 0, 45 в минуту. И прежде всего им предстояло произвести впечатление на пассажиров, воспитанных на кинобоевиках, где автоматы буквально разрезают человека пополам.

В вагоне все затихло, если не считать стука колес на стыках — Лонгмен продолжал осторожно вести поезд по туннелю. Стивер, стоя посреди вагона, повернулся к Уэлкаму, находившемуся в его дальнем конце. Оба были в масках. Теперь Райдер в первый раз пересчитал пассажиров в передней части вагона. Их было шестнадцать. Дюжина с третью, так сказать. Но, бесстрастно их рассматривая, он в каждом видел индивидуальность.

Два маленьких мальчика с круглыми глазами размером с блюдце, скорее восхищенные, что им довелось стать участниками телевизионного боевика, развернувшегося в реальной жизни. Их пухлая мамаша, оказавшаяся перед выбором: упасть в обморок или броситься на защиту своих детенышей. Какой-то белобрысый хиппи со спадающими на плечи, как у Христа, волосами, такой же бородой, в шерстяном пончо в стиле индейцев навахо, с повязкой на голове и кожаных сандалиях с ремешками. Хиппи был в каком-то отрешенном состоянии либо пьян, либо накачался наркотиками. Плотная темноволосая девушка в какой-то невероятной шляпке. Дорогая проститутка? Пятеро негров: двое пареньков с пакетами почти на одно лицо — удлиненные, костлявые печальные лица с непропорционально большими глазами и крутыми белками. Лихой тип, смахивавший на военного, в берете, как у Че Гевары, и в накидке, как у Хайле Селасие. Мужчина средних лет, холеный, симпатичный, хорошо одетый, с атташе-кейсом на коленях. Полная спокойная женщина, вероятнее всего, прислуга, воротник пальто под чернобурку, не иначе подарок доброй хозяйки. Старик, седой, розовощекий, маленький и нервный, в кашемировом пальто, шляпе перламутрового цвета и шелковом галстуке. Явно ушибленная судьбой пьяньчужка в пальто неопределенного цвета и множестве юбок, невообразимо грязная и заскорузлая, сопящая в полубессознательном оцепенении...

И прочие типичные персонажи городского пейзажа. Если не считать воинственного негра, смотревшего на него с прямым вызовом, остальные пассажиры делали все возможное, чтобы выглядеть как можно безобиднее и незаметнее.

Неплохо, — подумал Райдер, — все они просто груз. Груз с объявленной ценностью.

Пол вагона дернулся у него под ногами, и поезд остановился. Стивер обернулся и вопросительно взглянул на него. Райдер кивнул, Стивер откашлялся и заговорил. Голос его звучал глухо и монотонно, неловко, как у человека, которому редко приходится говорить.

— Все, кто в заднем конце вагона! Встать! Всем. И поживее.

Райдер, ожидавший, что в его половине вагона тоже начнется движение, предупредил:

— К вам это не относится. Оставайтесь на местах. Сидите смирно. Не дергайтесь. Попытаетесь встать — стреляю.

Воинственный негр заерзал на сидении. Осторожно, с тщательно отмеренным вызовом. Райдер навел дуло автомата ему в грудь. Тот сразу успокоился, довольный, что продемонстрировал свою независимость. Райдер тоже остался доволен: вызов был простой демонстрацией, можно было не обращать на него внимания.

— Всем встать. Поднимайте свои задницы. По-английски понимаете? Шевелите своими вонючими мослами.

В конце вагона экспромтом вступил в дело Уэлкам. Это было ошибкой. Пассажиры вели себя достаточно послушно, не следовало рисковать, вызывая ужас и панику. Ну ладно, можно было ожидать, что Уэлкам начнет импровизировать, так что теперь сожалеть слишком поздно.

Дверь кабины открылась, и оттуда вышел Лонгмен, подталкивая перед собой дулом автомата машиниста. Он что-то негромко сказал машинисту, и тот кивнул, оглядывая вагон в поисках свободного места. Какое-то время он поколебался возле хиппи, потом шагнул вперед и тяжело плюхнулся на сидение рядом с толстухой — негритянкой. Та отнеслась к его появлению без малейшего удивления.

Райдер кивнул Лонгмену. С ключами машиниста в руках тот склонился над замочной скважиной передней аварийной двери. Мальчики, прижавшиеся к двери спинами, оказались у него на пути. Лонгмен без всякой грубости отодвинул их в стороны.

Мамаша закричала:

— Брендон, Роберт! Пожалуйста, не трогайте их! — она вскочила и шагнула к детям.

— Сядьте, — скомандовал Райдер.

Она остановилась и протестующе обернулась к нему.

— Не спорьте. Сядьте. — Райдер подождал, пока она не вернулась на место, потом повернулся к мальчикам. — Отойдите от двери и сядьте.

Женщина судорожно притянула мальчиков к себе, умостив их между широко раздвинутых ног, словно в безопасной гавани.

Лонгмен открыл дверь, вышел на переходную площадку и, после того, как дверь закрылась, спустился на рельсы.

Райдер обвел своих пассажиров взглядом, дуло автомата угрожающе скользило по их фигурам. Девушка в затейливой шляпке беспокойно притоптывала ногой по давно не мытым черно-белым квадратам пола. Хиппи кивал и улыбался, глаза его оставались закрыты. Воинственный негр, скрестив руки на груди, холодно и обвиняюще смотрел на сидевшего через проход хорошо одетого негра с атташе-кейсом. Мальчики крутились в жестких объятиях своей мамаши...

В конце вагона пассажиры стояли лицом к двери по трое в ряд, а Уэлкам ходил вокруг них, как овчарка.

Без всякого предупреждения свет в вагоне погас, зажглось аварийное освещение. Теперь на участке от четырнадцатой до тридцать третьей улицы питание было отключено на всех четырех путях, — местном и скоростном, северном и южном.

— Кондуктор, подойдите сюда, — позвал Райдер.

Кондуктор вышел в центр вагона и остановился. Он был смертельно бледен. Райдер сказал:

— Я хочу, чтобы вы вывели всех пассажиров на пути.

— Да, сэр, — с готовностью кивнул кондуктор.

— Соберите заодно всех пассажиров в остальных девяти вагонах и отведите их обратно на станцию "Двадцать восьмая улица".

Кондуктор с тревогой взглянул на него.

— Но они не захотят выходить из поезда.

Райдер пожал плечами.

— Скажите, поезд дальше не пойдет.

— Я это сделаю, но... — кондуктор перешел на доверительный тон. Пассажиры не любят выходить из поезда, даже когда знают, что он не пойдет. Это, конечно, странно...

— Делайте, что я вам сказал, — отрезал Райдер.

— Пожалуйста, можно мне выйти? — Девушка в шляпке перестала дергать ногой и подалась вперед. — У меня очень важная встреча.

— Нет, — буркнул Райдер. — Никто из пассажиров этой части вагона отсюда не выйдет.

— У меня очень важное прослушивание. Я работаю в театре...

— Сэр? — Молодая мамаша вытянула шею над головами своих мальчиков. Пожалуйста, сэр. Вы меня слышите? Мои мальчики такие нервные...

— Никто отсюда не выйдет, — повторил Райдер.

Старик в кашемировом пальто прокашлялся:

— Я не прошу разрешения выйти, но... Не могли бы вы по крайней мере сообщить, что происходит?

— Да, конечно, — кивнул Райдер. — Вы захвачены четверкой отчаянных парней с автоматами.

Старик улыбнулся.

— Полагаю, если задаешь глупый вопрос...

— Пока достаточно, — ухмыльнулся Райдер. — Других ответов не будет. И не должно быть других вопросов.

Поскольку попытки девицы обмануть его и апломб старика были совершенно очевидны, он остался удовлетворен: не похоже, что кто-нибудь поддастся панике.

Лонгмен вошел через аварийную дверь. Автомат был зажат у него подмышкой, он потирал ладони, стараясь стряхнуть пыль и грязь. Прошли, наверное, месяцы, а то и годы с того момента, когда последний раз пользовались аварийным электрошкафом.

Райдер дал ему знак, Лонгмен направил втомат на пассажиров. Райдер прошел в конец вагона. Кондуктор убеждал пассажиров, что контактный рельс уже не представляет никакой опасности.

— Мэм, напряжение выключено. Один из этих джентльменов был настолько любезен, что отключил питание.

Уэлкам грубо расхохотался, вызвав робкий ответный смешок пассажиров. Кондуктор покраснел, вышел и спрыгнул на платформу. Пассажиры последовали за ним, только более неловко. Тех, кто колебался, опасаясь упасть, Уэлкам подгонял тычками автомата.

Стивер подошел к Райдеру и прошептал:

— Пятеро из них — черномазые. Кто станет платить за черномазых?

— Они стоят столько же, каки любой другой. А может быть, даже больше.

— Опять политика, да? — Стивер пожал плечами.

Когда почти все пассажиры, кроме троих — четверых, исчезли за дверью, Райдер вернулся обратно в головную часть вагона и вошел в кабину. Там стоял сильный запах пота. Через лобовое стекло было видно, что все фонари, питавшиеся от постоянного тока, погасли. Но сигналы и огни безопасности на переменном токе продолжали гореть. Неподалеку светился одинокий голубой огонек — там находился телефон, с которого можно было позвонить при чрезвычайных обстоятельствах. Дальше шла непрерывная цепочка зеленых огней светофоров.

Райдер вынул микрофон из гнезда под окном окна и поискал черную кнопку, включавшую передатчик. Но не успел он её нажать, как кабину заполнил громкий голос.

— Центр управления вызывает ПелхэмЧас Двадцать Три. Что за хреновина у вас там происходит? Кто выключил питание? Почему не позвонили на подстанцию и ничего не объяснили? Вы слышите меня? Повторяю, вы меня слышите? Говорит начальник дистанции. Отвечайте, черт бы вас побрал, отвечайте, ПелхэмЧас Двадцать Три, отвечай, ты, ненормальный сукин сын!

Райдер нажал кнопку.

— ПелхэмЧас Двадцать Три вызывает центр управления. Вы меня слышите?

— Где вы были, черт возьми? Что с вами случилось? Что вы делаете на путях? Почему не отвечаете по радио? Отвечайте, отвечайте, ПелхэмЧас Двадцать Три, говорите же!

— ПелхэмЧас Двадцать Три вызывает центр управления, — повторил Райдер. — Центр управления, ваш поезд захвачен. Вы меня слышите? Ваш поезд захвачен. Центр управления, отвечайте.