Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
В предвиденье желанья твоего
Я задержал в прихожей человека,
Подавленного участью твоей.
Он — тот священник добрый, кто из рук
Нещадной смерти дочь твою приял
И, убедясь, что врач ей не поможет,
Ее с сырой землею обручил.
Герцог. Священник.
Желание предстать перед тобой,
Великий муж, питал я с давних пор.
Мечта моя сбылась. Увы! в безмерно
Тяжелый час разлуки с незабвенной.
Ты мне желанен, вестник нежеланный!
Ее ты видел, и последний взор
Тускнеющий ее постиг душой,
Последние слова ее услышал
И жалобный предсмертный стон ее.
Скажи, что удалось ей прошептать?
Отца хоть — вспомнила? Из уст ее
Ты мне принес последнее прости?
Желанен нам посланец нежеланный,
Покуда он молчит, дает простор
Надеждам и благим предположеньям.
Возговоривший, он отвратен нам.
Молчать? Зачем? Что можешь ты прибавить
К тому, что мне известно? — Умерла!
В глухом гробу — ни слез, ни воздыханий,
Ее страданиям пришел конец,
Черед моим настал. Возговори!
Смерть — всем положенный предел. Его же
И дочь твоя — увы нам! — не избегла.
А как она ушла из жизни в вечность,
Сокроет холм могильный от тебя.
Не всем из нас нетрудный переход
В немое царство теней уготован;
Иным пройти горнило тяжких мук,
Увечий и ранений суждено.
Она страдала?
Тяжко, но не долго.
И все же был такой предсмертный миг,
Когда она о помощи взывала! А я?
А я — где был? Каким трудом,
Какой забавой был я увлечен?
Ничто не возвещало об ужасном
В тот миг, когда лишился я всего.
Ни крика я не слышал, ни беды
Не чуял, сокрушившей жизнь мою!
Общенье близких душ на расстоянье —
Пустая басня. Тупо пригвожден
К насущной жизни, чует человек
Лишь близкую усладу или боль,
И даже любящим помехой даль.
Сколь ни могуче слово, сознаю;
Словами страстотерпца не утешить.
Слова нас чаще ранят, чем целят,
И повтореньем сетований горе
Напрасно тщится счастье воскресить.
Так не нашлось ни мудрых рук, ни средств
Разжечь заглохшую в ней искру жизни?
Что ты испробовал, предпринял что
Ее спасти? Я верю, ты из тех,
Чей разум бодр и ясен.
Ни над чем
Здесь разуму трудиться не пришлось.
Ужель приговорен я потерять
Ее бесследно? Дай мне скорбь свою
Утишить новой скорбью! Дай останки
Ее сберечь. Пойдем к ней! Где она?
В моей часовне пышный саркофаг
Ее стоит вблизи от алтаря
За золотой решеткою. Пока
Я жив, молиться буду ежедневно.
Пойдем! Веди меня туда. Пусть с нами
Поедет лучший из моих врачей,
Попробуем от тленья упасти
Земной покров. Пусть мертвою водой,
Настоянной на аравийских травах,
Мы атомы спасем, что эту плоть
Божественную дивно составляли,
Распаду их свершиться не дадим.
Что я скажу? Как от тебя я скрою
Ужасное? Разъята красота!
А это и чужому видеть страшно,
Тем более тебе, отцу… Нет, нет!
Избави бог! О том не смей и думать!
Какая пытка мне грозит еще?
Дай мне молчать! Дабы моим рассказом
Не оскорбить сердец, ее любивших.
Дай скрыть от всех, как, свергнувшись, она
Сквозь заросли, о ребра скал нещадных
Разбившаяся, с рассеченным лбом
К ногам моим свалилась бездыханно.
Вот тут-то я, слезами обливаясь,
Благословил тот день, когда пред богом
Отрекся я от счастья быть отцом.
О да! Отцом ты не был. Знаю, ты
Принадлежишь к постылым себялюбцам,
Что жизнь свою в бесплодии влачат,
От мира отрешившись. Прочь! Твой вид
Отвратен мне!
Другого я не ждал!
Кто благосклонен к вестнику такому…
Прости меня! Останься! Ты не знал
Восторгов — лицезреть лицо дитяти,
В котором ты повторно ожил вновь.
Тебе случалось это наблюдать?
О, если бы случалось! Образ той,
Которая и мне и всем на радость
Была живым единством чудных черт,
Ты не решился бы порвать на части
И памяти б ее не осквернил.
Что ж делать мне прикажешь? Повести
Тебя ко гробу, чуждыми слезами
Политому, когда я рухлый прах,
Собравши в раку, тленью предавал?
Молчи, бесчувственный! Ты боль мою
Не врачевать пришел, а приумножить!
Увы! Слепые силы естества,
Лишенные главенствованья духа,
В борьбе друг с другом рушат красоту.
В былые дни восторг отца витал
Над неустанным таинством творенья.
И вдруг: все замерло, и скорбный взор
В отчаянье распад и тленье видит.
Что свет и воздух хрупко возвели,
То на́прочно хранит безмолвный гроб.
Как мудр обычай был великих древних;
Неспешно сотворенное природой
Божественное тело в час, когда
Дух зиждущий его навек покинет,
Без промедленья предавать огню.
И если пламя сотней языков
Взвивалось к небу и, меж туч и дыма,
Плыло, крылам орлиным уподобясь,
Тут высыхали слезы, бодрый взор
Родных и близких, устремляясь ввысь,
Следил, как новый бог вступает в мир
Заоблачных просторов олимпийских.
Сбери в сосуд, из золота литой,
Новопреставленной священный прах,
Чтоб я осиротелыми руками
Хоть что-то ухватил, что́ я прижать
К груди бы мог, нетерпеливо ждущей
Хотя бы этих горестных объятий.
Излишней скорбью обостряешь боль.
Нет, вносишь свет в кромешный мрак страданья.
О, если б я принес хоть горстку пепла
В котомке, как паломник многогрешный,
Босой, в слезах, дорогой утомлен,
К полянке той, где мы тогда расстались.
Там — мертвою — ее держал в руках я
И там же преисполнился надеждой,
Что мне удастся удержать ее
Здесь, на земле. Но нет! Ее не стало.
Вот где я мог бы скорбь увековечить!
В дни радости я думал Храм спасенья
Чудесного воздвигнуть здесь. Художник
Уже наметил мудрою рукой,
Где проложить тропинки и дорожки
Сквозь лес, вкруг скал. Уже обкатан круг,
Где наш король к груди ее прижал,
Все было предусмотрено с любовью,
Но начатого руки не продолжат;
Все прервано, как план моих реформ.
Но памятник я все ж воздвигну там,
Из грузных, необтесанных камней,
Чтоб вновь и вновь паломничать туда.
В кремнистом царстве, сам окаменелый,
Там буду жить, пока следы былого
Великолепья не разрушит время
И, сер и сир, не рухнет замок мой.
Пусть порастет травой заветный круг,
Деревья сучья с встречными скрестят,
Берез плакучих ветви в грунт врастут,
Кустарник превратится в лес мачтовый,
Лохматый мох прильнет к стволам дубов!
Что мне до времени? Ее уж нет,
Чьим ростом исчислять привык я годы.
Бежать таинственных приманок жизни,
В бесплодное уйти уединенье
Возможно ль человеку, кто привык
Разумным предаваться увлеченьям;
Тем более, когда нежданный мрак
Тяжелым грузом на тебя налег?
Прочь, с быстротою взмахов орлих крыльев,
Отсюда — в чужедальные края,
Калейдоскопом мира насладиться!
Что делать в чужедальней мне стране,
Когда ее со мною там не будет,
Единственной услады глаз моих?
Что мне холмы и реки, дол и лес,
И эти скалы в их докучной смене,
Когда они одно твердят: а где
Она, кого напрасно ищешь всюду?
К чему мне эта роскошь естества,
Росы алмазы и морская ширь,
Глаголющие: ты ее утратил!
Но сколько же откроется глазам!
Лишь юный взор сумел бы мне вернуть
Природы пренебрегнутую прелесть,
Когда мое былое изумленье
Из детских уст нежданно прозвучит.
Вот почему мечтал я города,
Леса, поля, все реки королевства
Объездить с ней — вплоть до морских границ,
Чтоб взор ее, впивающий безбрежность,
С безбрежною любовью наблюдать.
Поскольку ты и в дни безбедной жизни,
Великий муж, не предавался неге
Безделия, а ревностно служил,
У трона стоя, многим сотням тысяч,
Усугубив достоинство породы
Своей высоким званьем «человек»,
Взываю вкупе я со всем народом
К тебе: мужайся! Предоставь другим
Унынье, изнурившее тебя!
Трудом, радением о благе общем
Померкшей жизни мощь ее верни!
О, как пуста и как постыла жизнь,
Когда она проходит в тусклой смене
Тревог, трудов и сызнова тревог,
И не предвидишь вожделенной цели.
В ней только я и видел эту цель
И радовался, ей гнездо свивая,
Житейский рай, укромный уголок.
Тем я и счастлив был, доступный всем,
Помочь готовый делом и советом.
Ее отец им дорог, думал я.
Они мне благодарны. Как же им
Не полюбить и дочь мою родную!
Для томной грусти время истекло!
Совсем другие ждут тебя заботы!
Дерзнуть о них напомнить мне, слуге
Ничтожному? В дни общего разброда
Все взоры на тебя обращены,
В тебе лишь видят силу и оплот.
Лишь тот, кто счастлив, силой наделен.
Твои сомненья породила боль
Израненного сердца твоего,
Но мне она вменяет в долг — тебе
Все высказать, как перед ликом бога;
Сказать, что гнев в низах кипит ключом,
А власть в верхах, чуть что, бессильно рухнет.
Немногим это ясно. Но тебе
Куда виднее, чем толпе бесправной.
Без угрызений совести возьми
Кормило власти в руки! Буря зреет!
О родине радея, боль утраты
Смири! Иначе тысячи отцов
Своих детей безвременно лишатся
И тысячи детей отцов своих
Утратят. Плач надрывный матерей
У гулких врат узилищ не умолкнет…
О, принеси — как жертву на алтарь
Отечества — своих мучений бремя!
И все, кого спасти тебе удастся,
К груди твоей отеческой прильнут.
Не призывай из мрачных тайников
Толпы ужасных призраков, которых
Лишь дочь моя умела изгонять
Одной лишь ей дарованною властью.
Нет больше нежной силы, что мои
Заботы в сон блаженный погружала!
Действительность своим тяжелым грузом
Меня грозится раздавить! Прочь, прочь!
Скорее бы покинуть этот мир!
И если мне не лжет твоя одежда,
Веди меня в укромный монастырь,
В монашескую келью. Там, в тиши
Безмолвного затвора, дай покорно
Разлуки мне дождаться с бренной жизнью.
Сан не велит препятствовать тебе!
И все же я сказать тебе дерзну:
Ни в гроб ложиться, ни скорбеть над гробом
Не должен доброчестный человек.
Он замыкается в себе и в сердце,
Дивясь тому, потерянное сыщет.
Все то, чем обладал ты, никогда
До гробовой доски нас не покинет.
Сколь бы ни длилось время, день за днем,
Ты чувствуешь всегда отъятый член,
Недостающий телу. В этом — мука!
Кто жизнь разъятую спаять сумеет?
Умершую — кто возвратит мне?
Дух!
Дух человеческий, что всем владеет,
Чем истинно он некогда владел.
Так будет жить Евгения твоя
В душе твоей. Та, что тебя учила
Вновь видеть божий мир и жизнь твою
От скверны защищала, нам грозящей
Со всех сторон, покуда мир стоит.
По-прежнему она — надежный щит:
Ее безгрешности священный свет
Погасит ложный блеск мирских соблазнов.
Исполнись дивной силою ее,
Тем приобщив ее к извечной жизни,
Которой не порушить никому!
Дай мне развеять морок тяжких дум,
Порвать тенеты смерти! Да воскреснет
И воцарится в сердце навсегда
Твой образ, вечно юный, неизменный!
Пусть воссиявший свет твоих очей
Мне неустанно светит. Предо мной
Иди, куда б ни шел я. Укажи
Мне верный путь сквозь терний лабиринт!
Нелживый сон, стоишь ты предо мной,
Какой была и будешь. Божество
Задумало тебя как совершенство,
И совершенством в вечности предел
Вступила ты, со мной не разлучаясь.
Евгения под прозрачным покрывалом на скамье в глубине сцены, лицом обращенная к морю. Воспитательница, судья — на авансцене.
Мне предписанье властное велит,
Покинув сердцевину королевства
И стольный град, направиться сюда,
К морской границе, в ваш далекий порт.
Но шаг за шагом следует за мной
Гнетущая забота. Потому
Я и пришла к тебе, кого в народе
Считают мужем праведным и добрым.
Так будь же путеводной мне звездой!
Прости, что я осмелилась с указом,
Мне полномочья горькие дающим,
К тебе явиться помощи просить.
Давно и всюду чтут тебя: в прошедшем —
Как адвоката, ныне — как судью.
Не за мои заслуги, за усердье
Меня иные хвалят. Тем странней
Мне кажется, что ты как раз меня,
Кого сама же в праведниках числишь,
Решилась посвятить в свои дела
И мне прочесть дала бумагу эту,
Способную лишь возмутить меня.
В ней речь идет не о суде и праве,
А о насилье, явном, неприкрытом,
Хотя б его предначертала мудрость.
Невинной, чистой девочки судьбу
Отдать тебе на жизнь и смерть — иль, скажем
Точнее: на полнейший произвол?
И все, будь воин кто или купец,
Должны тебе содействовать во всем
И почитать слова твои законом?
Будь справедлив и в этом деле. Разве
Свидетелем лишь предписанье будет?
И с пострадавшей ты поговори,
Да и со мной, пожалуй, горемычной.
Высокой крови пленница моя.
Всех дарований и достоинств тьму
Ей отпустила щедрая природа,
И лишь закон в правах ей отказал.
И вот она — в изгнанье. Мне велели
От близких увезти ее тайком
И вскорости на острова доставить.
Навстречу верной смерти от миазмов,
Свирепствующих в тамошних местах.
Она зачахнет в стороне чужой,
Досрочно побледнеют ее щеки,
И дивный образ, некогда пленявший
Мужские взоры, сгинет навсегда.
Не выноси вердикта так поспешно!
Она невинна — в том сомненья нет,
И все ж она причина грозных бедствий.
Проказливый божок ее метнул
Промеж двух станов яблоком раздора,
И с той поры они живут в разладе:
Один из них ее достойной мнит
Высоких почестей, другой, напротив,
Погибели ей хочет. Смелы оба.
Так тайных козней страшный лабиринт
Двойной петлей обвил ее судьбу.
Коварство долго спорило с коварством,
Пока нетерпеливый пыл одних
В канун возвеличения ее
Не убыстрил развязку. Тут враги
Покончили с притворством и к насилью
Прибегли, угрожая и престолу.
И вдруг пришел указ: вину с виновных
Немедля снять и устранить причину
Безвинную великого раздора —
Изгнать ее и заодно меня.
Судить тебя не буду. Признаюсь,
И мысли я не допускал, что власти
Творят такое. Видно, и они,
Кичась величьем, редко поступают,
Как честь велит и совесть. Ужас, страх
Пред большим злом великих принуждают
Зло истреблять спасительным злодейством.
Что ж, делай, что велят тебе! Уйди
Из предназначенной мне малой доли.
От этой малой доли я и жду
Ей и себе спасенья! Не гони нас!
Воспитаннице я своей давно
Уже внушала, что лишь в узком круге
Сословья среднего бытует счастье.
Когда б она от доли отказалась,
Ей недоступной, обрела бы мужа —
Защитника и обратила взор
С высот, грозивших ей изгнаньем, смертью,
К домашнему укладу и к семье,
Напасти наши кончились бы, долг
Тяжелый был бы снят с меня, и с ней
Домой, на родину б, мы возвратились.
Ты странные мне вещи говоришь.
Не кой-кому, а мудрому судье.
Она свободна, лишь бы муж сыскался?
Я на приданое не поскуплюсь.
А сыщется ли муж в одно мгновенье?
Мгновенно загорается любовь.
Кощунственно венчаться с незнакомкой.
Нетрудно сразу распознать ее.
Враги жены опасны и супругу.
Конец вражде, лишь повенчают вас.
Откроют мужу, в чем супруги тайна?
Да, если муж доверье заслужил.
И в брак она вступает добровольно?
Чтоб горестной судьбины избежать.
Но если так, то честно ли жениться?
Не мудрствуй, а спеши ее спасти.
Что для нее теперь всего важнее?
Без промедленья дать тебе ответ.
Не терпит отлагательства решенье?
Попутный ветер зыблет паруса.
Ты о таком ей браке говорила?
Всего лишь намекала ей о нем.
И эта мысль не вызвала отпора?
Былых надежд не забываешь вдруг.
И эти грезы будут неизбывны?
Морской волной их смоет навсегда.
Она страшится с родиной расстаться?
И для меня расстаться с нею — смерть.
Но почему, наш добрый покровитель,
Нам тратить столько бесполезных слов?
Ты молод, честен, преисполнен верой
И бескорыстьем — при такой оснастке
Не так уж трудно подвиг совершить.
Есть у тебя и круг друзей достойных,
Тебе подобных — равных не скажу.
Что ж, присмотрись к сердцам своих друзей,
Сравни их с сердцем собственным, и если
Один из вас всех прочих превзойдет
Решимостью и преданной любовью,
Сокровищем пускай владеет он,
И да благословит его господь!
Да, ты права, пожалуй! Не могу
Наедине с собой принять решенье.
Дай с ней поговорить!
Воспитательница быстро направляется к Евгении.
Что суждено,
Того не миновать! В делах привычных,
Обыденных, обдумывать уместно.
Но высшее, чем нас дарит судьба,
Нисходит к нам неведомо откуда.
Евгения. Судья.
Вот ты пришла, красавица, ко мне,
И я в сомненье; правду ль мне сказали?
Ты, говорят, несчастна, а приносишь,
Куда ни ступишь, радость, счастье, свет.
Ты первый из встречавшихся в пути,
К кому, как к провиденью, я взываю;
Так добр и благороден облик твой,
Что робость в сердце незаметно тает.
Заслуживал бы жалости и взрослый,
Попавший в обстоятельства твои,
Тем более пронзает душу мне
О помощи взывающая юность.
Недавно я, из мрака мнимой смерти
Воспрянув, вновь узрела божий свет.
Но вспомнила не сразу, что с конем
Мы сорвались с кремнистого утеса…
И вдруг очнулась! Увидала вновь
И этот мир, и мудрого врача,
Склонившегося надо мной, простертой;
И в любящих глазах отца, и в звуке
Его речей я снова ощутила
Дыханье жизни радостной. Но вот
Повторно от паденья с крутизны
Я воскресаю! Чуждым, странным мир
Мне предстает. Людей снующих тени
И даже голос твой — всё как во сне.
Когда чужие нас дарят участьем,
Они нам ближе близких. Те подчас
На наши беды смотрят равнодушно:
«Так-де бывает!» Чувство в них молчит.
Да, жребии твой печален, но насколь
Неотвратим он, не ответишь сразу.
Что я могу сказать? Враждебных сил,
Меня в несчастье ввергших, я не знаю.
Ты объяснялся с женщиною той.
Ей все известно. Я лишь подчиняюсь.
Гоненье высшей власти на себя
Ты навлекла невольною ошибкой.
Ни в жалости людской, ни в уваженье
Глубоком отказать тебе нельзя.
В сознании сердечной чистоты,
Я все гадаю: чем я провинилась?
Упасть на ровном месте — не беда,
Но, на вершине оступиться — гибель.
На ней-то я и упивалась счастьем!
Его избыток мне слепил глаза,
Высокий жребий окрылял мой дух,
Ведь я залог его в руках держала.
Лишь малый срок осталось переждать —
И сбудутся, казалось, все мечты!
Но я поторопилась, поддалась
Соблазну чудному. И в том мой грех.
Я не сдержалась, заглянула в ларь
Запрету вопреки. Ужель за это —
Такая кара? Разве, преступив
Завет, уже утративший свой смысл,
Я заслужила вечную опалу?
Так правда то, что древнее преданье
Глаголет нам? Что проклят род людской
Был господом за грех одной четы,
От плода подзапретного вкусившей?
Так был и мне, как в сказке, ключ вручен.
Я отомкнула им запретный ларь
И этим обрела себе погибель.
Источник бед не так легко найти,
А и найдешь, меж пальцев он сбегает.
В моих проступках малых тщетно б я
Искала корень наступивших бедствий,
Причину выше надобно искать!
Два мужа, от которых я ждала
Великих перемен в моей судьбе,
Притворно, знать, друг с другом помирились,
И распря двух воинствующих станов,
Сокрытая досель от глаз людских,
Открыто вскоре выйдет на простор!
Чего я прежде смутно опасалась,
Вдруг стало явью, на погибель мне,
И гибелью грозит всему на свете.
Мне жаль тебя! Ты обрекаешь мир
Погибели, отчаянью поддавшись.
А в дни беспечной юности твоей
Тебе он не казался светлым раем?
Кого пленял он больше, чем меня,
Своим роскошным, царственным убранством?
В нем все меня дивило красотой
И радостью. Чего бы только взор
Ни возжелал, он получал сторицей.
А кто мне уготовил этот рай,
Как не отец, как не любовь его?
О малом он радел и о великом
И осыпал подарками меня;
А между тем готовил ум и тело
Для восприятья дивных благ земных.
Вся эта роскошь пышная могла б
Меня изнежить, даже обессилить;
Но он еще сыздетства пристрастил
Мой дух к отважным рыцарским забавам.
Как часто предавалась я мечте
Умчаться на коне в чужие страны.
Но любящий отец мечтал и сам
Со мной поехать к морю, предвкушая,
Как будет он восторженно следить
За тем, как я впиваю ширь морскую.
И вот я здесь. Но кажется, что ширь
Томит меня, и давит, и тревожит.
Как тесен мир, как никнет небосвод,
Когда тоска твое сжимает сердце!
Несчастная! Тебя с твоих высот
Низвергла беззаконная комета
И, падая, мой путь пересекла.
Отныне мне отвратен навсегда
Морской простор… Когда в часы заката
Возляжет Феб на огненное ложе,
Всем очи увлажнив слезой восторга,
Я отвернусь, чтобы судьбу твою
Злосчастную оплакать. Ибо там,
За полосой тускнеющего моря,
Мне будет видеться твой страдный путь.
Там ты не встретишься с манящей негой,
А с нахлынью неисчислимых бед!
Там солнца раскаленное ядро
Новорожденной тверди не осушит,
Там стелются в низинах пеленой
Зыбучей ядовитые пары,
В притворах смерти, мертвенно-бледна,
Ты будешь тщетно жаждать исцеленья.
Сияющая юной красотой
Безвременно добычей смерти станет.
Ты мне открыл ужасное! Так, значит,
Туда меня увозят? В дикий край,
Который — помню с юных лет! — зовут
Земным подобьем ада? Где в иссохших
От зноя тростниках, в гнилых болотах
Таятся тигры лютые и змеи,
Где путника преследует живая
И жалящая туча мошкары,
Где дуновенья гибельных ветров
Страданья длят и сокращают жизнь?
Я думала просить, теперь — молю:
Ужели ты в беде мне не поможешь?
Губительный могучий талисман —
В руках твоей наперсницы суровой.
Что толку в правосудье, раз оно
Отказывает в помощи безвинной?
И вы на что, кичащиеся тем,
Что правом усмирили произвол?
Лишь в тесном круге подчиняем мы
Законности что происходит в жизни
Обыденной, на малой высоте.
Но что творится в выспренних пределах,
Что там вершат и тайно замышляют,
Возносят, губят, бога не спросясь, —
Иною мерой мерится, видать. Какою?
Остается нам загадкой.
И это все? И больше ничего
Ты мне не скажешь?
Ничего.
Не верю,
Не в силах верить!
Ах, уволь меня!
Ужель я притворяться должен трусом
Беспомощным? Не лучше ль указать
Тебе на путь единственный спасенья?
Но разве в самой смелости такой
Не кроется опасность? Что, как ты
Меня поймешь превратно, заподозришь,
Что мой совет корыстью обусловлен?
Нет, нет! Не отпущу! Ты послан мне
В суровый час счастливою звездою.
С младенчества и до недавних дней
Меня от бед оберегало счастье;
Теперь ты заступил его права.
Как мне не знать, не чувствовать, что ты
Во мне участье принял? Не напрасно
Я здесь стою. Не сомневаюсь, что,
Во всеоружье знаний, ты сумеешь,
Захочешь мне помочь в моей беде.
Еще не все пропало! Ты найдешь,
Быть может, уж нашел, пути и средства
Спасти меня. Об этом говорит
Твой взор глубокий, дружески-правдивый.
Не оставляй меня! Произнеси
Способное меня утешить слово!
Так на врача с надеждою глядит
Недугом обессиленный больной,
Моля спасти его от близкой смерти,
Врача едва ль не богом почитая.
Но врач такое средство называет
Несчастному, которое сулит
Ему — пеной страданий и увечий —
Лишь жизнь, но не здоровье сохранить.
Ты молишь о спасении? Спасти
Тебя — возможно, прошлого — нельзя.
А быть иной, чем некогда, ты — в силах?
Лишь о спасении взывает тот,
Кому грозит могилы темный зев.
С него довольно прелести земной,
Довольно жизни, зелени и света.
А что потом удастся отстоять
И что утратить, жизнь всегда подскажет.
А кроме жизни просишь ты о чем?
О милых далях родины моей.
Но это слово многое объемлет.
Все мое счастье в нем заключено.
Чем одолеть мне приговор изгнанья?
Высокой добродетелью твоей.
С верховной властью не легко тягаться.
Уж так ли всемогуща эта власть!
Уверена, что ты среди законов
Для высших и для низших обнаружишь
Возможный выход. Вижу по улыбке,
Что ты нашел его! Так говори!
Что толку, дорогая, говорить
Мне о возможностях. Возможным всё
Надеждам нашим кажется. Но планам
Столь многое извне и изнутри
Препятствует пресуществиться в явь.
Что я могу сказать тебе? Уволь!
Пускай оплошно, да скажи! Позволь
Хотя б на миг один воображенью
В сомнительный отправиться полет!
Один исход негодный за другим
Мне предлагай! Ведь выбор-то за мною.
Есть способ — но единственный — тебе
На родине остаться. Способ, многим
Желанный даже, господу угодный
И человеку. Святостью его
Ограждены мы им от произвола.
И всякому, кто таинству сему
Причастен, обеспечено довольство,
И счастье, и покой — как на земле,
Так и в загробной жизни, в кущах рая.
Его нам завещали небеса,
Всем предоставивши им овладеть
Отвагой, добротою и любовью.
Какой то рай, в загадки облаченный?
Небесный рай, но созданный людьми.
Я с толку сбита. Мне не угадать.
Не угадать? Ты так чужда тому?
Там видно будет. Выскажись ясней.
Я — о замужестве возможном…
Что?
Я все сказал. Теперь решай сама!
Замужество? Мне это слово страшно!
Подумай и ответь мне: почему?
В былые дни мне звук его был чужд,
Теперь мне ненавистно слово это,
Способное мой крест лишь отягчить.
Хоть знала я, конечно, что отец
И наш король мне жениха укажут,
Но я о нем не грезила ничуть,
И тайной страсти сердце не питало.
И вдруг я думать, чувствовать должна,
О чем и мыслить было б мне зазорно!
Должна мечтать о муже, ничего
Не ведая о нем, не встретясь даже,
И в счастье, что сулит нам Гименей,
Корыстно видеть средство для спасенья!
Достойному мужчине никогда
Страдалица в доверье не откажет.
Кто б ни был он, он защитил ее,
И этим стал ей близок. Нет прочней,
Надежней связи спасших со спасенной.
Что надобней всего супруге? Прочность
И подзащитность. Знать, что никогда
Ей в помощи, а поддержке не откажут.
И это чувство смелый человек
Внушает женщине, в беду попавшей
Нечаянно, мгновенно и навеки.
Но где он ваш, мне суженный, герой?
Мужчин немало в городе у нас.
Но я-то не известна никому.
Жемчужину не уберечь от глаз.
Не искушай доверчивой души!
Где равный сыщется, кто б предложил,
Униженной, мне руку? Да и смею ль
Я от него принять такой подарок?
Что нам неравным кажется, не раз
На нашей памяти теряло разность,
В извечной смене погашают зло
Благие всходы, радости — печаль.
Ничто не прочно. Тягостный разлад,
День ото дня меняясь неприметно,
Гармонию, быть может, обретет.
И, возвышаясь надо всем, любовь
Соединяет с небесами землю.
Пустой мечтой меня ты утешаешь!
Ты спасена, уверовав в нее.
Так где ж он, мой спаситель? Укажи!
Тебе свою он руку предлагает.
Ты? Что вскружило голову тебе?
Я так решил — сегодня и навеки.
Мгновенье это чудо породило?
Мгновенно все вершатся чудеса.
Но ведь поспешность — матерь заблуждений.
Не ошибется, кто видал тебя.
И все же опыт — лучший нам наставник.
Я верю сердцу. Опыт тоже может
Нас с толку сбить. Позволь признаться мне:
Лишь час назад я вопрошал себя,
Томимый одиночеством: чем в жизни
Я мог бы похвалиться? Состояньем?
Признанием трудов моих?.. И тут же
О браке я подумал, перебрал
Былые встречи… Дар воображенья
Немало лиц знакомых воскресил;
Но ни одно не взволновало сердце.
Тут ты явилась. И открылось мне
Все, что мне надо. Ты — судьба моя.
Изгнанница безвестная, могла б
Гордиться я и радоваться только
Тем, что твою я обрела любовь,
Когда бы я не думала о счастье
Того, кто благородством всех затмил,
В последний час мне помощь подавая.
Уж не ошибся ль ты? Ужель дерзнешь
Ты с силой, мне враждебной, потягаться?
Не с ней одной! Желая оградить
Нас от мирской, вседневной суеты,
На пристань нам всевышний указал.
Лишь в доме, где спокойно правит муж,
Бытует мир, который ты напрасно
Искала бы в далекой стороне,
Ни зависти, ни гнусному коварству
Ни клевете, ни буйным схваткам партий
Нет доступа в наш заповедный круг;
Там правит лишь любовь и трезвый разум,
Невзгоды скоротечные смягчая.
Доверься мне! В себе-то я уверен,
Я знаю, что я вправе обещать.
Ты в доме сам себе король?
А как же?
Да и не я один, а все мужья,
И добрые, и злые. Никогда
Власть не вторгалась в дом, где муж глумится
Безбожно над страдалицей женой,
И не препятствовала самодуру
В несчастной радость жизни убивать.
Кто слезы ей осушит? Ни закон,
Ни трибунал вины с него не взыщет.
Он здесь король и бог! Жена ж безмолвно
Обиды терпит, вянет, сходит в гроб.
Обычай и закон издревле дали
Супругу нерушимые права,
На ум мужской и сердце полагаясь.
Что до меня, не рыцарскую доблесть,
Не родословье в дар тебе несу я,
Любимая, а мой надежный кров:
Раз ты моя, ничто тебе не страшно,
Ни от кого опасность не грозит.
Пусть сам король потребует тебя,
Как муж и с королем я потягаюсь.
Прости! Еще не отмерло во мне
Прошедшее. А ты, мой добрый гений,
Глядишь лишь на оставшееся мне.
А что это за малость! И ее
Меня ценить ты учишь? Пробуждаешь
Своей любовью ту, кем я была?
Чем отдариться мне за этот дар,
Когда не вечной сестринскою дружбой!
Но и признав себя твоей должницей,
Женой твоею стать я не могу.
Как быстро ты надежды наши рушишь!
Мне рушить безнадежность их велит.
Те же. Воспитательница.
Попутный ветер пробуждает флот.
Уж на посадку — по ступеням, вниз —
Спешит толпа. Объятья, вздохи, плач!
И с кораблей и с пристани платки
Последний знак прощальный подают.
Вот-вот поднимет якорь наш корабль!
Чего нам медлить? Нас-то уж никто
Ни окликом, ни плачем не почтит.
Нет, есть кому оплакивать и вас!
Вот вам-то и протянет скорбный друг
Спасительную руку. Может быть,
Вы все ж опомнитесь в последний миг
И счастье не упустите навек.
Еще недавно я тебя назвал
Своей судьбой желанной. Неужель
С тобой мы навсегда должны расстаться?
К чему свиданье ваше привело?
Готов предстать я с ней пред алтарем.
А ты ему на это что сказала?
Что не забуду доброты его.
И все же руку ты его отвергла?
А значит, и спасение свое?
Иная близость дали недоступней.
Вдали — увы! — для нас спасенья нет!
Обдумала ты, что тебе грозит?
Всё, вплоть до мелочей, и даже — смерть.
Так, значит, жизнь тебе недорога…
…и светлый праздник брачного союза?
Мой праздник был, да сплыл… Других — не надо.
Утраченное трудно ль возместить?
Мгновенный блеск — незамутненным счастьем.
Без блеска мне и счастье ни к чему.
Довольствоваться надобно возможным.
Любовь и верность — что дороже их?
Как ваши поученья мне постыли!
Терпенья нет внимать пустым словам.
Ах, знаю я, как тягостно порой
Непрошеную помощь принимать.
Двоится чувство: помощь обязует
Нас к благодарности, а в сердце нет
И признака ее. Но пред разлукой
Позволь мне, по обычаю, вручить
Гостинец вам, чтобы в бесплодном море
Вас услаждали родины плоды.
Ну, а потом я буду влажным взором
Следить за тем, как исчезает парус,
А вместе с ним и светлые мечты.
Евгения. Воспитательница.
Погибель и спасение мое
В твоих руках. О, сжалься! Заклинаю,
Не увози меня на острова!
Всецело ты зависишь от себя.
Ты выбираешь. Я лишь покоряюсь
Руке, сурово нудящей меня.
Какой тут выбор? Меж неотвратимым
И невозможным выбирать нельзя.
Твой брак возможен, ссылка отвратима.
Лишь то возможно, что душа приемлет.
Ты много можешь сделать для него.
Верни мне прошлое, и я сумею
По-царски наградить его за все.
Вот наградила б ты его теперь
И сразу вознесла б его высоко!
Недворянину нелегко достичь
Высоких почестей. Ему годами
Приходится работать за других.
Иное дело — светская жена!
Затем они и ищут в высшем круге
Себе супругу, пренебрегши низшим.
Удасться залучить ее, она
Кратчайший путь всегда ему проложит.
Я сокровенный смысл твоих речей,
Обманчивых и лживых, опознала.
На деле все иначе обстоит:
Супруг жену, невольно или вольно,
В свой неизменный вовлекает круг;
Столь многим поступившейся невмочь
Его вести своей стезею к цели.
Из низкой доли муж жену возносит,
Из высших сфер ее низводит он.
Исчезнет прежний облик навсегда,
Минувших дней слепящий блеск угаснет,
Воспоминанья — кто у ней отнимет?
Утраченное — кто ей возместит?
Ты нас обеих смерти обрекла,
Еще я не утратила надежд.
Но любящий тебя — давно утратил,
Быть может, равнодушный здесь уместней?
Для выбора все сроки истекли,
Судьбу ты предрешила, так идем!
О, если б мне, хотя бы только раз,
Тебя увидеть прежней, доброй, кроткой,
Какой тебя я знала с давних лет!
Благого солнца светозарный блеск
И месяца мерцающая мгла
Мне были не желаннее тебя.
О чем я ни просила, все сбывалось,
Чего бы ни страшилась, страх стихал.
И если от ребенка мать родная
Скрывалась в недоступных мне дворцах,
Ты мне избытком материнских ласк
Ее пренебреженье возмещала.
С чего ты изменилась так? С лица
Все та же ты, любимая сыздетства,
Но сердце кто-то подменил твое…
Бывало, я просила безотказно
Тебя и о великом и о малом.
И с тем же чувством детского доверья
О самом главном я к тебе взываю.
Нет, не унижусь я, когда паду
Перед тобою ниц, как перед богом,
Отцом иль государем: помоги!
Припав к стопам моим, ты надо мной
Глумишься втайне? Не терплю притворства!
Жестокость и в словах и в обращенье
Я от тебя должна претерпевать?
Тебе мой сон развеять удалось.
Свою судьбу прозрела я сполна:
Не я всему виной, не распря сильных,
А только злоба брата; ты ж ему —
Сообщница, покорное орудье.
Как зыбки обвинения твои.
При чем тут брат? Да, злобствовать он может,
Но властью он еще не облечен.
Пусть злобствует! Еще не чахну я
В безлюдной, богом проклятой пустыне!
Вокруг меня шумит родной народ,
Живой народ, родительское чувство
Которому понятнее, чем вам.
Я обращусь к нему. И за свободу
Мою простой поднимется народ.
Общалась ты когда-либо с толпой?
Она к сторонним бедам равнодушна.
А если даже дрогнет, до конца
Не доведет столь чуждого ей дела,
Холодным словом веры не убьешь,
Как счастье некогда — преступной ложью!
Там, в городе, я жизни жду от жизни,
Там, где народ довольствуется малым,
Где сердце каждого из горожан
Открыто сострадательной любви.
Меня ты не удержишь! Громко я
Вокруг меня толпящимся открою,
Каким невзгодам я обречена.
Евгения. Воспитательница.
Мы прочной цепью скованы с тобой,
Ужель поддамся я и в этот раз?
Будь проклят голос, некогда меня
Слепому послушанью научивший
И походя сумевший овладеть
Моей еще беспомощной душой!
Из уст твоих узнать мне довелось
Значенье слов, величье языка,
Раздолье речи, тайны естества,
Всё — вплоть до глуби девичьей души.
И вот теперь волжбою тех же чар
Смирила ты меня, поработила,
Сковала чувства, замутнила душу, —
В обитель мертвых хочется сойти…
О, если б сила этих вещих чар
Сказалась в час, когда я так молила
Тебя отречься от былых надежд!
Ты знала, что грозит мне. Почему ж
Меня не упредила ты о том?
Намеками тебя я вразумляла:
Прямое слово означало б смерть.
Как недомолвка — верное изгнанье,
Отсрочку недалекого конца.
Беда — предвиденная или нет —
Обеих нас одной петлей связала.
Почем я знаю, много ли тебе
В награду за измену обещали?
В награду? Не на тех ли островах
Мне ждать ее, куда нас увезут?
В плавучую тюрьму я не пойду
По доброй воле! Этого не жди.
Ты раз уже толпу звала на помощь.
Послушали тебя и разошлись.
В неистовом отчаянье моем
Я им могла безумной показаться.
Но нет, ни лживым словом, ни насильем
Ты впредь меня не сможешь удержать!
По направленью к пристани спешат
Нарядною толпою горожане
Полюбоваться видом кораблей,
Готовых — нам на горе! — в путь пуститься.
Уже пред губернаторским дворцом
Застыла стража. Вот он сам выходит,
Блистательною свитой окружен.
Я все ему открою без утайки.
И если он достойно короля
В его владенье дальнем представляет,
Он в милосердье не откажет мне.
Попробуй! Но имен не называй,
А посвяти его лишь в сущность дела.
Я назову их, только в нем уверясь.
Он благородный юноша, и все,
Что может сделать, выполнит охотно.
Те же. Губернатор. Свита.
Простишь ли ты пришелице проступок?
Позволишь ли с тобой поговорить?
Кто с первого же взгляда мне внушил
Доверье, тот участия достоин.
Пришла я не по радостному делу,
Под натиском грозящей мне беды.
Мой долг тебя избавить от нее
Или хотя бы облегчить невзгоды.
Я древнего прославленного рода,
Но имя мне приказано таить,
Забвенью предаются имена,
Но чудный образ сердце не утратит.
Меня с отцом обманом разлучили
И силою доставили сюда.
Какой злодей кощунственной рукой
Посмел коснуться девы беспорочной?
Как знать! Но мне сдается, что удар
Направлен был сородичем моим.
Корыстью и друзьями поощренный,
Мой брат меня задумал погубить!
И эта женщина — вторая мать,
Как мне казалось, — с ними заодно…
…во избежанье большего несчастья,
Которого — увы! — не отвратить.
Я с ней должна подняться на корабль,
Который нас на острова увозит!
То, что я с нею еду, — верный знак
Приязни материнской и заботы.
Простите, уважаемые дамы,
Что юноша годами, но давно
В земных делах понаторевший муж,
Вас выслушав, не знает, что сказать.
Доверие внушаете вы обе,
Но тут же подрываете его
Взаимным несогласьем. Потому
Я и не знаю, как распутать мне
Нерасторжимый узел, вас связавший.
Я многое могла б тебе сказать.
И от меня узнал бы ты немало.
Пришлось мне слушать столько лживых басен,
Что истину, окутанную тайной,
Я часто принимаю за обман.
Раз ты не веришь мне, так нет спасенья!
Здесь, и поверив, нелегко помочь.
О, только отпусти меня к родным!
Детей пропавших приютить, тем паче
Отвергнутых корыстною родней, —
Для доброхота безотрадный труд.
Тут сразу о наследстве вспыхнет спор,
О том, не самозванец ли пришлец,
Некстати объявившийся. В одном лишь
Враждующие родичи всегда
Сойдутся дружно: во вражде к тому,
Кто в их ввязался свару. Сколько раз
Случалось, что заступник бескорыстный
В пристрастье обвиняем был судом.
А потому прости мне, что не сразу
Я положительный даю ответ.
Когда большой вельможа так опаслив,
Так кто же нас, гонимых, защитит?
Надеюсь, ты меня не упрекнешь,
Когда тебя, за полным недосугом,
Я только завтра утром попрошу
Прийти ко мне пораньше, чтоб подробней
Порассказать мне о своей беде.
С великой радостью приду. Прими
Заранее спасибо за спасенье.
А если не придем мы на свиданье,
Нас оправдает этот документ.
Мне остается только пожелать
Вам доброго пути да веры в бога.
Евгения. Воспитательница.
Так вот он, талисман, которым ты
Меня в неволе держишь и который
Вселяет страх в заступников моих.
Дай мне прочесть мой смертный приговор!
Свою я участь знаю, но хочу
Узнать, кто мой гонитель беспощадный.
Что ж! Прочитай указ!
Нет сил взглянуть!
Не разорвется ль сердце, если я
Под ним увижу подпись государя
Или родителя? Еще я тешусь
Надеждой, что подкупленный чиновник
В угоду брату власть свою превысил.
Тогда спасенье есть! Мужайся, сердце!
Дай мне взглянуть на подпись.
На! Смотри!
Нет! Не могу решиться… Будь что будет!
Спасенья я не жду. Лишилась я
Всех радостей и благ земного мира.
Не лучше ль мне отречься от него?
Ты возражать не станешь! Все враги
Хотят толкнуть меня, еще живую,
В отверстую могилу. Так позволь
Прибегнуть к церкви мне: она немало
Невинных жертв успела поглотить,
Вот монастырь! Его врата ведут
В обитель тихих радостей и слез.
Позволь мне сделать этот шаг в безвестность!
С чем там я встречусь, с тем и примирюсь.
В сопровожденье двух монахинь сходит
Игуменья с предвратных ступеней,
Юна годами и высокородна.
Откройся ей. Не буду возражать.
Те же. Игуменья. Две монахини.
В тревоге и смятении, в разладе
С собой и с миром, я стою у врат
Обители. Плачевная юдоль
И ужас предлежащий привели
Меня к тебе. В несчастье беспримерном
Я уповаю только на тебя.
Коль скоро нам дозволено делиться,
Достойная пришелица, с тобой
Блаженством нашим и покоем в боге,
Узнаешь ты из уст моих сестер
И от меня, как обретают счастье
Нетленное и ныне и вовек.
Страданиям моим предела нет!
И силою божественного слова
Не так-то их легко уврачевать.
Прими меня к себе! Но дай сперва
Мне выплакать всю горечь, всю тоску,
Чтоб сердце вновь внимало утешеньям.
Нередко наблюдала я, как слезы
Земные претворяются в улыбку
Небесную в обители святой.
Но силою к нам вторгнуться нельзя;
Сестра немало искусов тяжелых
Должна пройти, чтоб пострига добиться.
Достоинство нетрудно опознать,
Нетрудно и пройти чрез испытанья.
Не сомневаюсь, благородна ты
И в состоянье вклад внести достойный.
Тем самым доступ облегчен тебе
В наш монастырь. Признайся мне во всем.
Молю тебя, возьми меня к себе!
Сокрой меня от мира в тайной келье.
Прими все достояние мое.
Мой вклад велик, но я его пополню.
Нас трогает краса твоя и младость
И подкупает благородство чувств.
Не откажу тебе в святом приюте.
Дай мне прижать тебя к моей груди.
Ты материнской ласкою своей
Мятежное уврачевала сердце
В груди моей. Последний всплеск волны
Отхлынул вспять. Я на надежном бреге.
Да, если бы не твой жестокий жребий!
Прочти указ и пожалей нас, бедных.
Зачем ты преднамеренно дала
Начать нам бесполезный разговор?
Здесь явно виден высший перст — пред ним
Склоняюсь я смиренно.
Евгения. Воспитательница.
Высший перст?
Ужели лицемерка говорит
О вездесущем? Непричастен бог
К безбожным ковам. Или короля
Она в виду имела? Я опалу
Его снесу покорно. Но не след
Сомненьями мне тешиться, витать
Меж страхом и надеждами, по-женски
Щадить свое измученное сердце,
Потворствуя изнеженности чувств.
Нет, будь что будет! Дай мне прочитать
Указ ужасный. Кем бы ни был он
Подписан, этот смертный приговор, —
Отцом иль государем, я спокойно
Взгляну в глаза неумолимой силе,
Которая меня повергла в прах.
Хочу предстать пред ней лицом к лицу:
Ужасен взгляд невинности гонимой!
Когда же я отказывала в том?
Мы странною наделены чертой:
Великое несчастье испытав,
Мы будто ждем утрат и бедствий худших…
Ужель мы так богаты, силы неба,
Что разом нас всего лишить нельзя?
Все отнял от меня казнящий рок,
И все ж указ грозит мне большей карой.
Итак, мужайся, сердце! Пей до дна,
Не отрываясь, кубок, яда полный.
Печать и подпись короля!
Родная!
Себя жалея, не кляни меня.
Я лишь затем покорствовала власти
И вызвалась тебя сопровождать,
Чтоб облегчить страдания твои,
Не отдавать тебя в чужие руки.
Позднее ты узнаешь, что́ меня
Заставило согласье дать; пока —
Еще не время. Так не обессудь:
Железная необходимость нам
Велит теперь готовиться к отплытью.
Евгения (одна), затем Воспитательница (в глубине сцены).
Пустынею мне кажется страна,
Когда-то милая, шумливый порт,
Людьми кишащий, — я как перст одна.
Здесь судьи произвол смиряют правом,
Приказам повинуются войска,
Священники мольбы возносят к богу
И о достатке грезит черный люд.
Лишь я одна, безвинная, в забросе:
Ничья рука меня не защитит.
Приюта мне не обрести; ни в ком
Не шевельнется мысль подать мне помощь.
Изгнанье! Я изведала сполна,
Что значит это слово роковое,
Я — будто член отмерший; для меня
В жизнеспособном теле места нет.
Полуживой мертвец, лежу в гробу,
Бессильно сознавая, что несут
Меня могиле вырытой предать.
О, участь неизбывная! Но так ли?
Мне выбор предоставлен: я могу
Всегда прибегнуть к помощи того,
Кто благородно предложил мне руку.
Но это означало бы от прав
Рождения высокого отречься.
А в силах ли я навсегда порвать
С мечтою горделивой? Никогда!
Схвати меня железными руками,
Нещадный рок! И грозно повели
Одну беду из двух избрать вслепую.
Остановиться на одной из них
Не легче ли, чем колебаться всуе?
Воспитательница в сопровождении носильщиков с немалым грузом проходит в глубине сцены.
Вот понесли сокровища мои —
Последнее, что у меня осталось,
Коль грабежа враги не довершат.
Опустят груз. И позовут меня.
Попутный ветер вымпелом играет,
И вскоре напрягутся паруса;
Уж флагманский корабль покинул порт,
А вот и наш корабль зашевелился.
Идут за мной! Зовут! О, боже мой!
Ужели из железа небосвод
И этой тверди не прорвать мольбою?
Итак, иду! Но — видит бог! — меня
Плавучая тюрьма не поглотит:
Последняя доска пред входом в ад
Ступенью станет первою к свободе.
Примите же меня, крутые волны,
И опустите на морское дно,
Где вечная зияет тишина!
А позже, если мир меня забудет
И мне ничем не сможет угрожать,
Прибейте к брегу мой застывший труп,
И набожной рукою поселянин
Меня предаст возлюбленной земле.
Иду!
Иль мне уж неподвластны ноги?
Что с места мне препятствует сойти?
Ужели недостойною любовью
К постылой жизни я пригвождена?
Изгнанье, Смерть, Бесчестье заключили
Меня в нерасторжимое кольцо, —
Куда ни глянешь, чудища повсюду,
И отвернувшись, их не избежать!
Ужели нет ни на земле, ни в небе
Спасенья от бессчетных этих мук?
О, если б долетело до меня
Из чьих-то уст пророческое слово
Иль птица мира моего плеча
Наставнически перышком коснулась!
Безропотно я покорюсь судьбе,
Как только знак она мне явит зримый,
Священный знак! — Любую я приму
Доверчиво, исполнена надеждой.
Евгения. Монах.
Я спасена! Грешно тому не верить.
Вот он, моленный вестник, кто меня
Освободит от тягостных раздумий
И верный путь перстом укажет мне.
Ему открыться я во всем готова!
Отец мой! Дай мне это обращенье,
Столь непривычным ставшее, теперь
Перенести с любовью на тебя!
Я о себе немногое скажу.
И не как умудренному годами,
А как посланцу присносущих сил
Тебе повем гнетущую печаль.
Откройся мне во всем чистосердечно!
Страдальца сводит промысел порой
С тем, в долг кому господь вменил — смягчать,
По мере сил, страдания людские.
Не жалобы услышишь ты — загадку,
Оракул нужен мне, а не совет.
К двум целям ненавистным два пути
Открыты мне; один ведет направо,
Другой — налево. Так каким идти мне?
Не искушай меня! Негоже быть
Безвестным жребием.
Нет — богоданным!
Насколько понял я тебя, твой взор
Возносится из бездны мрака к небу:
Иссякла воля в искрушенном сердце,
И ты решенья ждешь от горних сил.
Бывает так, что зиждущая мощь,
Для всех незримо, как бы ненароком,
На благо нам сплетает нить судеб,
Таинственно свою внушает волю
И неприметно к цели нас ведет.
Стократ блажен, кто это испытал!
Но требовать чудес — великий грех.
Нам бог велит хранить надежду в бедах.
О, если б я был послан божеством
Тебе поведать, в чем твое спасенье!
Но голос сердца моего молчит.
И если ты мне больше ничего
Не скажешь, наша встреча бесполезна.
Корабль разбит. Страшась свирепых хлябий,
За щепку я хватаюсь. Вопреки
Неверию в спасенье — доскажу:
Я княжеского рода, а меня
Изгнанницей на острова увозят,
Коль скоро я не соглашусь на брак,
Лишающий меня высокой доли.
Ну, как теперь? Что скажет голос сердца?
Он промолчит, покуда трезвый разум
Свое бессилье не признает сам.
Ты краткие мне сведенья дала,
А потому ответ мой будет краток:
Два ненавистных жребия тебе
Даны на выбор. Взвесь их беспристрастно
И предпочти тот, что тебе простор
Дарует больший для достойных дел
И не стеснит стремленья твоего
Высокому призванию отдаться.
Ты в брак мне не советуешь вступать?
В брак против совести и чувства — нет.
Ужель священник брак благословит,
Когда невесте он — что лечь в могилу?
Не вправе пастырь воссоединять
Несродное для непрерывных распрей.
Стремленье двух сердец в едином чувстве
Взаимную любовь навечно слить,
Пресуществлять порыв мгновенный в вечность —
Таков священника отрадный долг.
Так за море на муки мне отбыть?
На утешенье страждущим, как ты.
К лицу ли безутешной утешать?
Отвагу, твердый разум, светлый дух
Мне удалось прочесть в твоих чертах.
Они помогут и тебе и присным
Свой крест нести. И если бог сподобит
Тебя чужие искупать грехи
Безвинностью младенческой твоей,
Как существо из горних сфер, ты всюду
Внесешь отраду, где б ты ни была.
Плыви бесстрашно к островам. Спустись
К погрязшим во грехах, ободри их
Высоким подвигом долготерпенья.
Могучим словом и усердным делом
Вдохни надежду в робкие сердца.
Объедини блуждающих в пустыне
Друг с другом и сплоти их вкруг себя.
Восстанови, чего лишилась здесь,
Свой род, свой край и княжество свое.
Ты в силах сделать, что повелеваешь?
Я это сделал! — К диким племенам
Я в юности поплыл по доброй воле.
Я кротость внес в суровые их нравы,
Бессмертие — в глухую пропасть: в смерть.
О, если б не поддался я желанью
Напрасному — отечеству служить,
Я мерзости б не встретил запустенья,
Утонченного блуда в стогнах града,
Преступного разгула себялюбья!
Я к месту дряхлой немощью прикован.
Привычкой давней, роком, может быть,
Не пощадившим старости моей.
Ты молода, от всех свободна уз;
Беги от места гиблого! Что днесь
Несчастьем ты считаешь, то поздней
Воспримешь ты как благо. Но спеши!
Скажи ясней, чего страшишься ты?
Грядущее нам предстаёт в ночи.
Ближайшего и то нельзя прозреть
При свете дня ни глазом, ни умом.
Когда я прохожу в дневное время
Неспешно по роскошным площадям,
Гляжу на башни грозные, на храмы
Священные, на мачты кораблей,
Стоящих на причале в людном порте,
Мне кажется: всё это на века
Построено и пригнано. И толпы,
Снующие в трудолюбивом рвенье,
Мне представляются все тем же людом,
Незыблемо в бессчетных обновленьях
Хранящим свой, нам всем знакомый, лик.
Но только в час полуночный в моем
Сознании встает виденье града,
Как тут же вихри подымают вой,
Земля дрожит, шатаются твердыни,
Каменья падают из прочных стен,
И в крошево, в зыбучий прах времен
Распался город. Те, что уцелели,
Взбираются на вновь возникший холм,
И под любой развалиной — мертвец.
Стихию обуздать невмоготу
Согбенной, обезлюдевшей стране,
И хляби, набегая вновь и вновь,
Песком и илом засыпают бухту!
Обезоружив человека сном,
Пустым виденьем ночь его пугает.
Ах! Слишком скоро на злосчастья наши
Направит солнце помутневший взор!
А ты беги! Тебя твой добрый гений
От здешних бед упас. Но поспеши!
Мою беду не ставя ни во что,
Предсказывают мне иные беды.
Но разве беды, родине любимой
Грозящие, нам чужды? Так к моим
Насущным мукам страх перед грядущим
Прибавился, мне сердце отягчая
Заботой новой. Значит, правда то,
Что мне шептали в детстве, а потом
Мне довелось от моего отца
И, вслед за тем, от короля услышать?
Итак, в отечестве нам надо ждать
Крушенья строя. Зиждущие силы
Великой родины разобщены,
Не связаны их единившей целью,
Как было некогда, спокон веков.
Распались связи! Каждый помышляет
Лишь о себе одном. Где грозных предков
Могучий дух, который единил
Между собой враждующие силы
И исстари великому народу
Являвшийся в обличье короля,
Властителя, отца и государя?
Сей дух пропал бесследно! Нам остался
Лишь чахлый призрак власти, безуспешно
Стремящийся былое удержать.
И мне уплыть с такой тревогой в сердце
В разгар опасности, грозящей всем?
Мне упустить возможность славным предкам
Явить былой отваги образец
И устыдить гонителей моих,
Придя на помощь им в тяжелый час?
Теперь-то ты и стала мне святыней,
Земля родимая! Теперь-то я
И осознала святость наших уз!
Любую связь с отечеством моим
Отныне почитаю я священной.
Где тот великодушный человек,
Мне бескорыстно предложивший руку?
Ему-то и доверюсь я! Он будет
Хранить меня, как чистый талисман.
Не иначе вершатся чудеса
Здесь, на земле, как по наитью сердца!
Опасностей грядущих не страшусь
И слабости своей я не смущаюсь:
Я верю в благосклонную судьбу,
Ведущую меня к желанной цели!
И ежели отец мой и король
Меня отвергли в час обетованный,
Теперь они воочью убедятся,
Что уцелевшая высоких прав
Достойной оказалась в лихолетье.
Вот он идет! Его я благосклонной
Улыбкой встречу. Ищет он меня,
Чтоб попрощаться, — я останусь с ним.
Евгения. Судья. Мальчик (с красивым ларцом).
Один корабль уходит за другим
Из гавани. Боюсь, что и тебя
Окликнут вскоре. Так прими мое
Сердечное «прости» и малый дар,
Чтоб скоротать безрадостное время.
Прощай! Взываю к небу, чтоб меня
Ты в черный час не вспомнила с тоскою.
Я с радостью приму твои дары —
Залог любви, залог твоей заботы;
Но отошли свой погребец домой.
И если чувств ко мне не изменил ты,
И если можешь сестринскою дружбой
Моей довольствоваться, я — твоя.
Возможно ли? В такой короткий срок
Твои ко мне переменились чувства?
Они переменились! Но не страх
Толкнул меня тебе в объятья. Чувство
Высокое — о нем пока ни слова! —
На родине остаться мне велит.
Ну, а теперь скажи: способен ты
Безгрешной, чисто братскою любовью
Откликнуться на девичью любовь
И сестринскую преданность? Способен
Защитником мне быть? Мне предоставить
Надежный кров для безмятежной жизни?
Я все готов снести, за исключеньем
Лишь одного — утраты той, что мне
Дарована судьбой. Сочту за благо
Жить близ тебя, тобою любоваться,
Служить тебе. Пусть назначает сердце
Твое условья нашего союза.
Тебе лишь ведомая, я должна,
Таясь от света, жить в глухом затворе.
Найдется ли усадьба у тебя,
В которой я могла бы поселиться?
Есть у меня усадебка глухая,
Но слишком ветх и непригляден дом.
Но по соседству расположен замок,
Пустующий уже который год.
Нет, поселюсь в запущенном твоем,
Он больше к настроенью моему,
Пожалуй, подойдет. Когда ж воспряну
Я духом, будет чем заняться мне.
Как только я твоею назовусь,
Отправь меня с слугой надежным в глушь
И там на срок меня похорони,
Пока для лучшей жизни не воскресну.
Когда тебя я мог бы посетить?
Покорно жди, пока не позову я.
Придет и этот день и, может быть,
Соединит теснее нас обоих.
Не легкий искус, что и говорить!
Исполни обязательства свои
Передо мной. Свои я помню твердо.
Ты, руку предложив мне, посягнул
На многое и можешь пострадать,
Когда меня досрочно обнаружат.
Строжайшее молчание храни.
Кто и откуда я — о том ни слова!
И с теми, кто мне дороги, я буду
Лишь мысленно общаться. Ни письма,
Ни вестника я не пошлю туда,
Где, может быть, уж искра счастья брезжит.
Запутанное дело! Что тут скажешь?
В любви безумной наглые уста
Клянутся часто, хоть на дне души
У них дракон лежит, коварно скалясь.
Любовь лишь делом можно подтвердить.
Стремясь к тебе, я должен поступиться
Всем, даже счастьем быть с тобою? Пусть!
Какою в первый миг ты мне открылась,
Такой ты и осталась — существом,
Достойным преклонения. Я стану
Жить для тебя, служить тебе одной.
Как набожный священник день за днем
Пред божеством склоняется незримым,
Ему открывшимся в счастливый миг
Как совершенства высший образец,
Так и меня ничто не отвратит
Служить тебе, хотя бы и заочно.
Чтоб доказать тебе, как верю я
Словам твоим и доброму лицу,
Как чувствую, какой ты человек —
Правдивый, чуткий, искренний, надежный,
Я подтвержу признанье образцом,
Едва ль не высшим, женского доверья.
Я не колеблюсь, я спешу сказать:
Веди меня сегодня ж к алтарю!
Войти с помощью соц. сетей: