Глава 10
РАЗБОР КРЫМСКИХ ПОЛЕТОВ
По прибытии в штаб для получения дальнейших указаний первое, что услышал:
— Господин Ломоносов, какими судьбами здесь?
Навстречу шел неплохо знакомый Афанасий Романович Давыдов.
Петербург город маленький, и мы неоднократно пересекались. Приятный человек, без свойственной многим дворянам при общении с бывшим мужиком фанаберии. Хотя, откровенно говоря, насчет его знатности присутствуют определенные сомнения. Происхождение у него самое мутное. Якобы шляхетское, но, судя по всему, ни богатств, ни положения родители не имели. Так тем более похвально. Выслужившиеся на публике частенько норовят изображать из себя большего мусульманина, чем пророк Мухаммед.
— Да вот, в пехоту перевели, полком командую.
— Ы? — с откровенным недоумением сказал он.
— Воронежским мушкетерским, в чине премьер-майора, — говорю без особой охоты.
Замечательно представляю, как это выглядит в его глазах. В шестнадцать лет начал службу солдатом. Принимал участие в Северной войне и Персидском походе и последовательно рос в должностях и званиях, до такого же чина. И не благодаря семейным связям. Неудивительно, что на выскочку вроде меня настоящая военная косточка должен смотреть как солдат на вошь.
— Каким образом? — блестяще подтвердив догадку, прорвало Давыдова.
— Ласси приказал. Офицеров почти не было, а у меня звание.
— Полк на месте, не пропал? — Вот теперь он уже шутит. Оправился от внезапного удара. Чем мне и нравится. Независтлив и не станет интриговать, норовя плюнуть в тарелку, коли обойдут с назначением.
— Страшная сторона военной жизни заключается в кажущейся легкости ее усвоения. И для многих проще всего отдавать приказы, не задумываясь о последствиях.
— Но не для тебя?
— Я еще не привык посылать людей на смерть. И не хочу, чтобы солдаты умирали ради моей славы.
— Похоже, из тебя может выйти настоящий командир, — одобрил Давыдов. — Правильные мысли. Правда, нуждаются в корректировке. Хороший полководец не моргнув глазом положит десятки тысяч человек.
Многозначительная пауза.
— Но положит их ради дела и победы, сохранив много большее число. Не для наград, как… — Он осекся и оглянулся.
— Ты прибыл от Миниха? — спрашиваю почти в лоб.
— Вот именно, — буркнул Давыдов.
Удивительно, насколько Христофор Антонович умудряется восстанавливать против себя всех офицеров от прапорщиков до генералов. Будто специально провоцирует, устраивая скандалы. Друзей такое поведение не добавляет. Он человек мстительный. Если кого невзлюбит, будет последовательно уничтожать. И я очень доволен, что судьба не занесла в его подчинение. Карьеру в армии делать не собираюсь, а злопамятный враг с высоким положением абсолютно без надобности.
— А я могу пригласить тебя на ужин и для разговора? — спрашиваю.
— О чем?
— Поход! Не токмо один я, все офицеры вновь прибывшие желают узнать подробности и результаты. Передача прямого опыта от первого лица, участвовавшего в действиях лично, а?
— В обмен, — откровенно улыбаясь, предлагает.
— Особых откровений, как и заметных досадных промахов, за время осады Азова не произошло. О своих геройских подвигах рассказать тоже не удастся. Зато хорошее вино и еду обещаю.
— Скромно.
— Честно. Нечем особо хвастаться. Приказали — пошел.
— Ну да я не о том. Хочу портрет.
— Я же не художник! Красками практически не пользуюсь. Могу имена назвать очень приличных.
— И где они здесь? — Давыдов, изображая изумление, огляделся. — Кроме того, хочу рукой Ломоносова созданный. Но не карандашом. Настоящий, чтобы на стену повесить.
— Зачем?
— А ты не приукрашиваешь людей. Как есть изображаешь. Лет через двадцать посмотрю на себя и порадуюсь: экий орел был!
— Идет, — киваю. А чего зря упираться. Это уж точно не краденое. Свое. — Зимой будет время — займусь.
— Вот и договорились. Тогда непременно посидим. Веди!
Любопытные офицеры собрались быстро, стоило пустить слух о появлении настоящего участника Крымского похода. Пришли даже расположившиеся неподалеку апшеронцы и парочка казачьих командиров. Несложно догадаться: в будущем году нам предстоит развлечение с повторным посещением ханства, и выяснить конкретные подробности не помешает.
— Перед выходом отслужили молебен и торжественно отпраздновали коронацию императрицы, — начал после представления Давыдов.
О! — набрасывая карандашом портрет оратора, подивился. А я думал, только при советской власти наступления приурочивали к юбилею Ленина-Сталина. Оказывается, древняя традиция. Кстати, не стоит упускать церковные церемонии в подобных случаях. А то я излишне пренебрежительно отношусь и частенько забываю про благословляющих святых отцов.
— В армии было пятнадцать пехотных, десять драгунских полков, до десяти тысяч ландмилиции и пятнадцати тысяч малороссийских и запорожских казаков…
Это приблизительно пятьдесят восемь — шестьдесят тысяч строевых, мысленно прикидываю. Легкая конница в подходящем количестве. Достаточно для защиты от мелких наскоков и прикрытие. А гоняться по степи за основной толпой задачи не имелось.
— …при обозе, доходившем до сорока тысяч телег.
Тут впору хвататься за голову. Буквально сколько солдат, столько повозок. По штатам 1731 года на пехотный полк (восемь рот) полагалось сто пятьдесят две телеги. Это я уж, слава богу, выучил. Однако ни в одном полку не удовлетворялись таким количеством. Майоры имеют до тридцати повозок, кроме заводных лошадей, а есть такие прапорщики с поручиками, у которых бывает шестнадцать возов. Даже при всем этом у Миниха никак не могло наличествовать больше десяти тысяч. А фактически в четыре раза больше!
Нет, я все понимаю, запас продовольствия, чтобы не искать на месте, однако это же огромный балласт и гиря на ногах. Их самих, нестроевых и волов с лошадьми, приходится кормить и охранять. Вместо стремительных переходов армия двигается мучительно медленно. Неудивительно, что месяц тащились до Перекопа. Максимум верст восемь в день. Неужели это нормальная тактика?
Чего-то я всерьез не улавливаю в современной воинской науке. Полная дурь маршировать одним огромным каре. А на любые разговоры о неправильности смотрят как баран на новые ворота и ссылаются на европейский передовой опыт. Кто и когда в последний раз в Европе сталкивался с крупными массами татарской легкой конницы? Нет и не существует подобного опыта, помимо российского и, может быть, австрийского. Только Евгений Савойский мне не в подмогу. Уже старенький дедушка и наверняка приверженец старых уставов.
— По пути следования постоянно оставлялись отряды для строительства укрепленных редутов. Один от другого на расстоянии приблизительно двадцати верст.
— Сколько человек в каждом? — быстро спросил Лебедев.
— Ну, пятнадцать-двадцать регулярных, — подумав, отвечает Давыдов, — и тридцать нерегулярных под командой офицера и иногда при пушке. В основном из неспособных идти дальше.
При таком темпе? — поражаюсь. Даже у меня в полку таких единицы, даром треть из рекрутов. Кого нагнали для похода, ужас! Пара недель маршировки на минимальной скорости и куча отставших. Все много хуже ожидаемого.
— Отряд разведчиков в тысячу двести человек…
Я определенно балдею. Целым полком на разведку!
— …наткнулся на татарский лагерь. Попросили помощи, будучи замеченными и немедленно атакованными. Малороссийские казаки сбежали…
Присутствующие донцы переглянулись и синхронно покачали головами. О слободских и малороссийских казаках они отвратительного мнения.
— …и были преданы суду позднее. Просьба была получена, и на выручку в одиннадцать часов отправился отряд Леонтьева. Он шел до семи вечера.
— Расстояние?
— Шестнадцать верст.
Господибожемой! Да того генерала надо под трибунал и к стенке! Убиться от здешних военных профессионалов. Пехоту в помощь, а та ползет без спешки. И почему меня не в Миниха закинуло? Ничуть бы не хуже распоряжался. Да хуже, собственно, некуда. Настолько отвратительно заранее задуманный поход подготовлен, что на его месте любой полковник оказался бы лучше.
— Разведчики отбились?
— Продержались, — подтверждает. — При виде подмоги противник отошел.
Вот и все. Даже небольшой отряд при стойком сопротивлении в плотных порядках способен отбить приступ татарской конницы. Незачем огромным скопищем переться. Какие еще требуются доказательства?
— На следующий день на место столкновения прибыла вся армия. Через два дня она продолжила движение.
Типа отдыхали. Устали. Положительно главнокомандующий пень.
— Опять пошли общим каре? — спрашиваю.
— А? Да. Построение в четыре шеренги, драгуны спешены.
Браво! Тысяч десять кавалерии превратили в пехоту, лишая окончательно подвижности. Может, Миних вредитель или пуще, засланный?
— На речке Каланчик заложили еще один редут. Оставили там двести пеших и двести конных, у кого лошади в плохом состоянии.
Это как раз удачно. Один переход до Перекопа. У воды опорный пункт. Карту я изучал подробно. Конечно, очень приблизительная, да и нечего особо там показывать, степь пуста, зато основные пути-дороги и реки с колодцами обозначены.
Наверное, все-таки не сознательный вредитель, а просто дурак. Иногда это хуже. Столько дров наломать ни один вражеский агент не сумеет.
— Тут подошли донские казаки. Тысячи четыре, причем без провианта. На что рассчитывали, неизвестно.
Это я у Гены проконсультируюсь. Хотя есть подозрение, им не сильно хотелось в Крым отправляться. Расчет на оставление в качестве прикрытия, чтобы не кормить.
— При выходе к Перекопу появились татарские массы. Полевую и полковую артиллерию поставили на флангах и середине фасов каре, обоз внутри. Татары атаковали. Их встретили ружейным и пушечным огнем, удачно отбив несколько атак.
Тут Давыдов придвинул к себе очередной недоделанный рисунок, прямо на ходу под рассказ накорябанный, хмыкнул при виде собственной физиономии, одобрительно кивнул и на оборотной стороне принялся быстро изображать план местности. Хотя это был только набросок, он начал с того, что определил масштаб. При помощи карандаша ясно обозначал расположение войск и характер местности. Названия написаны и рядом указана численность войск. Таким вещам мне еще учиться и учиться.
Перекоп только на русском так звучит. Op-Капу — турецкое название, татары же называли крепость Ферх-Кермен. Крепость всегда имела важный статус. Перед походами на север тут собирались и перераспределялись татарские войска. И контроль находился отнюдь не в ханских руках. Здесь присутствовал постоянный гарнизон из янычар: две тысячи лучших турецких бойцов и сто восемьдесят четыре орудия. То есть вассалитет Крыма перед Османской империей достаточно четко проявлялся.
Значение перекопских укреплений для Крыма огромно. Они перекрывали свободный проход с севера. Поэтому во время боевых действий в этом районе крепость становилась резиденцией крымского хана, а из Кафы прибывал турецкий калга-султан — наместник Османской империи. Одновременно комендант Op-Капу — op-бей, который должен был быть представителем рода Гиреев, занимал четвертую ступень в иерархической лестнице Крымского ханства после калга-султана, нуреддин-султана (наследника) и султанов (принцев из рода Гиреев). И только после него располагались визирь, глава духовенства, министры и беи.
Перекопская линия обороны, изображенная Давыдовым, состояла из пятнадцативерстового рва глубиной до пяти сажен, восьмиверстового вала (высота от дна рва десять сажен), а также самой крепости Op-Капу. Северная сторона вала и, как продолжение, южная сторона рва обнесены по всей своей длине камнем. Вдоль вала возвышались бастионы. Ворота имели подъемный мост через ров.
— Южнее, — показывая на самодельную карту и пуская ее по рукам, объясняет Давыдов, — стояла армия крымского хана Каплан-Гирея, насчитывающая до ста тысяч солдат.
— Этого не может быть, — выскакивает из моего рта, прежде чем я подумал. — Все говорят, татар триста — триста пятьдесят тысяч в Крыму проживает. И что, каждый третий, включая женщин, стариков и детей, вступил в войско? Так от такого пользы меньше, чем от сайгаков в степи. Хорошо если половина наберется.
— Не только татары служат крымскому хану. Ногайцы, кубанские и буджакские орды.
Я промолчал. Не та обстановка, чтобы затевать спор всерьез. Точной информации у нас все равно нет и доказательств той или иной точки зрения тоже. Может, конечно, и присутствовали, но вряд ли в серьезных количествах. Им сейчас и дома есть чем заняться. Не успела начаться осада Азова, как сорок тысяч калмыков под началом хана Дундук-Омбо прошли за Кубань и хорошо погуляли там.
По донесениям, шесть тысяч мужчин вырезаны, а двадцать тысяч женщин и детей отправлены на реку Егорлык. То есть на калмыцкую территорию. Добыча огромная, и вряд ли остальные ногайцы и адыги после этого отправились помогать крымским татарам. Свои бы владения защитить.
Скорее всего обычное преувеличение. Никто толком вражеские полчища не считал. Тьма их и как песка на пляже. По такому типу составляются донесения. Больше почета при победе, меньше позора при поражении.
— Миних потребовал сдачи Перекопа. — Не дождавшись моих возражений, Давыдов продолжил: — Признания владычества России, обещая в ином случае сжечь Крым. Хан отвечал, что набеги ногайские, крепость турецкая, война не объявлена.
— И ведь не врал, — под дружное ржание прокомментировал кто-то.
— Через три дня начался штурм, и крепость, считавшаяся неприступной, пала в кратчайший срок. У нас всего шестеро убитых, сто семьдесят шесть раненых, и две с половиной тысячи человек взяли в плен и захватили восемьдесят четыре орудия. Ну еще в башнях держались какое-то время, но затем и они сдались.
— Слаб стал турок, — с легким недоумением сказал полковник Ломан. — Азов, Перекоп…
— Чужая земля для янычар, — многозначительно произнес капитан апшеронцев, его фамилии я не знал. — Татары так просто не сдадутся.
Через мгновение в помещении начался базар, когда офицеры принялись доказывать каждый свое. Примеры приводились прямо противоположные и все правдивые.
— Тихо! — гаркнул Фридрих, заметив мой взгляд. По званию он самый старший и руководит собранием. В его присутствии было бы неуместно встревать, пусть и хозяин. Субординация, будь она неладна. На людях положено вести себя соответственно. — Дайте продолжить господину майору. Драться потом станем.
— На военном совете, — дождавшись тишины, продолжает Давыдов, — почти все высказались не за продвижение в Крым, а за посылку отрядов для его разорения.
— Почему? Шли-шли и остановились?
— Требовался заслон от нападения со стороны Очакова и провиант. В армии было на двенадцать дней, а больших запасов в крепости не нашли. Для того отправили в тыл от каждого полка по пятнадцать пароконных телег, всего двенадцать тысяч под командованием генерал-лейтенанта Леонтьева.
В обоз отправили неторопливого героя…
— Миних решил действовать вопреки общему мнению с тридцатипятитысячным оставшимся войском, после выделения еще гарнизона для Перекопа. Двадцать шесть полков, четыре тысячи донских и полторы тысячи запорожских казаков вошли в Крым. Он собирался идти на Бахчисарай, но оставлять Козлов с турецким гарнизоном сзади опасался.
Странное название для татарского города. На перевод не похоже. Другие города вполне себе называют Кафа или Еникале. Явно не по-русски, хотя, может, и коверкают названия.
— Татары постоянно кружили рядом, и связь, а также редуты по пути оставлять было опасно. Ежедневно пытались напасть и даже однажды ворвались в обоз. У Козлова были на одиннадцатый день.
— Там же верст полтораста от Перекопа, не больше, — опять не выдерживаю.
— Так и есть, — подтверждает. — Скорее меньше. Трехтысячный гарнизон ушел на кораблях, а татары вместе с мирными жителями отправились на Бахчисарай.
— Неудивительно, что результат такой вышел.
— Ну не столь уж плохой… Без боя и крови захвачена огромная добыча. Десять тысяч баранов, запасы пшеницы и риса на двадцать четыре дня для всей армии, очень кстати для людей, две недели не евших мясного.
Ну естественно. Так ползти — никаких запасов не хватит.
— Простояв пять дней, десятого июня выступили из Козлова, спалили его, в Бахчисарай шли вдоль морского берега, находя в изобилии фураж и еду. Расположенный в долине город со всех сторон окружен горами, проходы заняты татарами, на выгодных позициях. В лоб мы не стали атаковать, а, оставив в лагере больных и слабосильных, тихо обошли позиции. Оттеснив, несмотря на яростное сопротивление татар, ворвались в незащищенный стенами город.
И пограбили на совесть. Это уж как водится. Если мне когда-то доведется брать города, не стану солдат сдерживать. Должны они за свой труд, пот и кровь получить нечто сверх жалованья.
— Жители при приближении русской армии бежали в горы. Татары напали на прежний русский лагерь и на первых порах нанесли потери запорожцам, но засевший в вагенбурге Шпигель отбил все атаки. Потом татары отступили в горы, уничтожая летучими отрядами на пути армии все. После трехнедельного стояния, терпя от болезней…
Чего они столько ждали в разоренном городе? Почему не двигались? Положительно, я ничего не понимаю в стратегии. Или, что гораздо вернее, это нужно сказать о Минихе.
— На очередном военном совете в связи с появлением турецкой армии у Очакова, недостатком воды, продовольствия и все умножающимся количеством больных проголосовали за уход и начали отступление к Перекопу. Для обеспечения движения с левого фланга и пополнения запасов Миних отрядил восемь тысяч регулярных, две тысячи казаков и двенадцать пушек под началом генерал-поручика Измайлова и генерал-майора Магнуса Бирона. Заодно они взяли и разорили до основания Ак-мечети. При отряде находилось по десять порожних телег от каждого полка, возчики и дополнительная охрана обоза. Город нашли полностью пустым. Собрали припасы и сожгли здания.
Давыдов остановился и выпил кружку вина, услужливо наполненную Гусевым. Промочить горло после столь длинного монолога не мешает. И адъютант молодец. Указания не потребовались. Сам сообразил.
— Татары кружили вокруг войск и постоянно нападали, особенно на иррегулярные части. Фуражировать приходилось крепкими отрядами с артиллерией. А сама армия шла в одном общем каре. Гарнизон в Перекопе решено было не оставлять в связи с гнилым воздухом, трудностью снабжения и проходом через Сиваш татар из Крыма. Ну вот, собственно, и все в общих чертах. — Он с извиняющейся улыбкой развел руками. — Конечно, можно было все это поведать более красочно, однако время позднее и не хочу злоупотреблять вниманием.
— Потери? — спросил Ломан.
— Общую цифру не скажу, могу судить лишь по известным мне частям. Уверен — боевые минимальны. Сотен пять регуляров и полторы тысячи иррегуляров. Однако общие огромны. Перед вступлением в Россию в полках состоялась поверка. Практически в каждом убыль до половины состава. Следуя вдоль Днепра, армия перестала нуждаться в продовольствии. Достаточно получали сухарей, круп, мяса и рыбы. Воды в изобилии, река рядом. А между тем заболеваемость не уменьшилась, а увеличилась. Понос, цинга, горячка, опухоли. Осенью повторно идти в Крым с наличными силами, — он посмотрел на меня, — даже совместно с вновь прибывшими частями невозможно.
— И какие выводы по этому поводу надо сделать? — обрываю повисшее молчание, обводя взглядом собравшихся.
— Судя по виду Михаила Васильевича, — негромко, но достаточно внятно произнесли в углу, — он имеет рецепт победы в руке. Сейчас покажет нам неразумным.
В голосе определенно присутствует насмешка. Выяснять фамилию не собираюсь. В чем-то ехидный господин прав.
— Плох военный, не мечтающий стать генералом, — говорю для всех. Опять чье-то высказывание, но даже если и знакомо присутствующим, не важно. Разве нельзя кого-то процитировать? Я же не утверждаю личный приоритет афоризма, а звучит недурственно. — Потому мы должны не просто слушать, а пытаться найти правильное решение, чтобы не проиграть в будущем. Кто-то сомневается, что придется идти вторично?
Отрицательный дружный гул послужил приятной музыкой для ушей. Мы здесь все офицеры, и каждый в глубине души примеривал фельдмаршальское звание. Нет смысла притворяться среди своих.
— Так в чем рецепт победы? — прозвучало уже без насмешки.
— Отказаться от чрезмерного обоза, имея на руках и в телегах двухнедельный запас продовольствия. Грузы, их обслуга и охрана в большом количестве проедают запасы и одновременно замедляют значительно ход. Наша задача достичь условий мира лучших для России после окончания боевых действий, чем было до начала. Наше дело война! И мы обязаны брать только то, что помогает нам его выполнить. Ровно столько и не больше. Кровати с перинами и парадные офицерские одежды, пригодные для балов и соблазнения красавиц…
Парочка достаточно смачных шуточек прозвучала незамедлительно. Это ожидаемо, и даже фраза прямо на то рассчитана. В конце концов, мы в армии, и здесь еще и не то звучит в свободное от службы время. Причем гораздо более грубыми словами.
— …тащить с собой абсолютно лишнее. На двух офицеров по одной повозке достаточно. Это раз.
— Не новость, — возражают, забывая, что это для них не прозвучало ничего оригинального. Зря, что ли, регулярно в уши дую. Для основной массы странно себя ограничивать в удобствах. — Только откажется ли иной генерал от своих?
— Не мешайте, — приказал Ломан. — Пусть говорит. Обсуждение потом.
Когда я стану фельдмаршалом, лет через тридцать, официально запрещу лишний багаж в походах. А сегодня не во власти командира полка нечто требовать от других, кроме своих подчиненных. Но вдруг в умы хоть что-то западет? Начнутся разговоры, опять же «Русский инвалид» подключить. Тогда и генералы задумаются. Может быть.
— Второе, — благодарно кивая полковнику, продолжаю, — одним большим каре идти нельзя. Опытным путем доказано неоднократно: даже батальоны способны отбиться ничуть не хуже от превосходящей по количеству татарской конницы. Гибче всех полковое каре, но батальонные способнее для перекрестного огня. Бьют противника во все стороны насквозь. Значит, несколько колонн, готовых прийти на помощь соседу, вполне защищены. И такое построение намного увеличивает скорость.
— А ордер движения?
— Смотря по обстановке. Батальон, развернутый в каре, в первой линии, два батальона во второй. Или два батальона в первой, один батальон, как резерв, во второй. С прибавлением за второю линию резервных каре один против двух стоят по-шахматному. Гренадерские роты и батальоны на крыльях движения или в середине, по усмотрению. Эскадроны, доколе в действие не вступят, находятся внутри линий, не закрывая их интервалов для перекрестного огня.
— Кавалерия нужна в большом количестве!
— Для борьбы с татарами крайне необходима легкая, — соглашаюсь. — Притом ставить драгун в пеший строй, заставляя идти пешком, ну я не знаю… Видимо, это называется большой сшибкой.
— Они бы не выдержали серьезной сшибки, — возражает Давыдов.
— А зачем тогда их с собой брали?
Больше всего раздражает контраст между высокими боевыми качествами солдат и существующей военной организацией. Войска неповоротливы, малоподвижны, не умеют маневрировать; всякое длительное движение расстраивало порядок.
— Ну не важно. Без пехоты тоже не обойтись. Кто-то должен брать крепости и города. А вот сколько… Все зависит от реальной обстановки. Например, совершенно не понимаю смысла идти в поход по открытым пространствам летом, и почему нельзя выступать вечером или ночью, а не утром, когда скоро наступит сильная жара. Тем более почему не сделана попытка достигнуть Кафы. Обладание им лишало турецкий флот стоянки.
— И ничего не давало при выходе из Крыма. Мы не смогли бы закрепиться, лишенные снабжения без флота.
Ага, знакомое возражение.
— Мне представляется, в нынешней ситуации отнюдь не сожжение деревень или Бахчисарая первоочередная задача, пусть эффектно смотрится в донесениях для Петербурга. Гораздо важнее уничтожить ходящую в набег силу и максимально затруднить ее действия. То есть полезнее всего выманить на себя основную армию и разбить ее в генеральном бою. При наступлении на Кафу был существенный шанс, что, спасая лицо перед турками или под их прямым давлением, татары попытаются дать бой.
— Результат коего непредсказуем.
— А по-моему, все ясно. Иначе не вертелся бы хан вокруг и не отдавал свою столицу на сожжение. Нет и не было у него стотысячной армии!
— Риск…
— Да, и немалый. Зато мы бы решили все раз и навсегда. А теперь придется идти снова. Мало того, сожжением городов мы практически ничего не добились. Ни серьезных потерь у противника, ни контроля над населением. В результате хан просто обязан ответить ударом. Иначе его не поймут подданные и могут сменить при помощи удавки. Значит, все равно стоять на линии, так почему не на Перекопе? Лучше один раз положить десяток тысяч в сражении, чем каждый год по тридцать от болезней и еще десяток угнанных в рабство. Есть возражения?
Никто не возмутился. Да и не предлагаю новаторские идеи. Все лежит на поверхности.
— Уход в российские пределы и оставление Перекопа считаю еще одной крупнейшей ошибкой. Можно было закрепить за собой причерноморские степи, поставив там укрепленные городки и мешая татарам вырваться на простор, даже пойди они через Сиваш.
— Вряд ли это удастся без серьезных потерь, — усомнился Фридрих Ломан.
— Будут. Но они и так случатся. Орда может ударить в тыл под Очаков, и придется держать на линии те же самые войска… И я уж не вспоминаю про невыполняемые рекомендации пить только кипяченую воду, мыть руки и следить за чистотой, включая отхожие ямы. Где не лучшая вода, употреблять ее, добавляя уксус.
Еще серебро хорошо бы, оно микробов тоже убивает, но недостижимо. Это я могу позволить себе серебряную фляжку. Большинство обходится выдолбленными тыквами. Деревянная еще хуже, вода в ней быстро приобретала вкус и запах дерева. А металлические тяжелые и дорогие.
— И где брать дрова в степи для подогрева воды? — осведомился очередной скептик.
— Полевая кухня позволит уменьшить расход. И идти нужно вдоль берега, где есть деревья. Для чистоты эксперимента предлагаю пари. Мой полк против любого. В каком заболевших будет меньше. За разницу с командира полка рубль с головы.
— Нет, — под смех отказался полковник Ломан. — Всем известно, с Ломоносовым спорить нельзя. Дорого для кармана.
— Философского камня у меня нет, — переждав счастливое ржание армейских козлов, говорю. — Правильного рецепта победы тоже. Но скорость и сплоченность важнейшие компоненты военных действий. Потому спокойствия для Воронежского полка не будет и зимой. Тренировки продолжатся. Можете всем так и передать.
