Часть первая. Крестьянский сын

Воздух в легких отсутствовал полностью и я невольно рванулся вверх, туда, где сквозь воду просвечивало солнце. Мыслей в голове не имелось, только откуда-то из нутра билось одно и то же: «Жить!». На руке висела непонятная тяжесть, тянущая вниз и ужасно мешающая. Хотелось избавиться от нее и вынырнув на поверхность, даже не прокашлявшись толком, потянул руку вверх.

Ничего удивительного, что мешало нечто всплыть. Оказывается я держал за шкирку мальчишку. Вцепился в воротник и не ощущаю пальцев. Судя по обмякшему виду и попытке нырнуть носом вниз, он ничего не соображал и вряд ли находился в сознании. Диким усилием, растягивая мышцы и буквально слыша треск, выкинул его на край льда. Не столько спасая, сколько пытаясь избавиться от лишнего, убивающего меня веса. Кинул на добрый метр в сторону от себя, так что парнишка хряпнулся на совесть и взвыл в голос. Видать очухался от боли.

А вот мне от столь резкого движения изрядно поплохело. Окунулся снова и достаточно глубоко, а вылез уже в стороне, прямо под мутным льдом. Хорошо еще там оказалось нечто вроде прослойки наверху между тяжелой смерзшийся плитой и водой. Немного воздуха попало в легкие и смог с облегчением вдохнуть. Осторожно пополз в сторону пролома, отталкиваясь руками и не пытаясь пробить башкой лед сверху. Может так было бы лучше и удобнее, чем мои судорожные дерганья, но уже не только мысли еле ворочались, еще и тело начало слушаться не очень охотно.

Все же я не собирался помирать и продолжал бороться. Попытался сам выбраться, ложась грудью на край полыньи и с ужасом почувствовал насколько лед хрупкий. В мгновенье он раскололся и я снова нырнул с головой, в очередной раз хлебнув воды и впадая в панику.

— Держись! — орали на краю сознания какие-то голоса. — Хватай!

К мертвой хватке, с которой я вцепился в жердь, это предложение отношения не имело. Кинули бы топор, я бы и за него ухватился. Мозги после ледяной воды вырубились окончательно и сработал обычный рефлекс. Меня тянули наверх и я судорожно помогал спасателям, отталкиваясь ногами, иногда отнюдь не улучшая положение, а вновь обламывая лед и скользя назад. И все ж медленно, но упорно мы совместными усилиями закончили спасательную операцию.

Очутившись вне полыньи я очень шустро пополз как можно дальше от воды не пытаясь подняться и извиваясь по-змеиному. Мокрый и на морозе, я с перепуга даже не чувствовал холода, пока не взялся рукой за голову и не обнаружил там сосульку. Тут меня ощутимо затрясло, так что зуб на зуб не попадал и челюсти застучали вполне отчетливо.

— Спасибо, — попытался сказать, обращаясь к своему спасителю.

Совсем молодой парень. Рожа у него вполне русская, а одет почему-то в то, что в моем понимании называется кухлянкой. Я с народами севера сроду не общался, разве в кино видал. Они точно все с узкими глазами, но одеты точь-в-точь. Оленьи расшитые шкуры, да еще и с капюшоном.

— Идем, — сказал тот, поднимаясь. — Здесь лед хороший.

Мне очень не хотелось проверять на себе крепость повторно и он видимо это понял.

— Молодца, — сказал одобрительно, протягивая руку, так что не оставалось ничего другого, как послушно подняться. Ага, с запозданием дошло. Мы на реке. Рыбу что ль ловили? — Не спужался и за Мосеем прыгнул. Спас дурня.

Это видимо про меня спасенного. Ничего не помню. Никаких Моисеев рядом не стояло и как я вообще сюда попал?

— Кто ж так на лед лезет, не проверив? — он был искренне возмущен и без раздумий пнул ногой в зад ковыляющего впереди мальчишку. Тот даже не возмутился, только прибавил шагу. Ему тоже было не очень сладко, еле ковылял и беспрерывно всхлипывал. — Не схватило по настоящему. Ты паршивец теперь Михайле по гроб жизни обязан.

От берега в нашу сторону махали какие-то незнакомые люди. Опять же в чукотских одеждах, но вполне себе блондинки и блондины с рязанскими мордами. Мужики еще и бородатые. Один из них сорвался с места и подскочив к бредущему мальчишке приложил ему кулаком, так что то скрючился. Я невольно шагнул в сторону, готовый отразить нападение, но он уже схватил несчастного Моисея и поволок его на манер волка, укравшего овцу.

На самом деле я конечно ничего такого не видел. Не овец, те попадались в горах Швейцарии изредка, очень живописно выпасаемые для туристов. Я про волков. Этих исключительно в передачах про животных наблюдал. Но вот ведь, откуда-то выскочило сравнение. Ну говорят же как чертик из табакерки, хотя никто уже лет сто нюхательный табак не употребляют и идиотскую игрушку не выпускают. В смысле чертика на пружинке.

Ну это во мне есть, не отнимешь, вопреки всей моей длительной жизни за границей. Бабушка, пусть ей будет на том свете у бога хорошо, вбила в меня навечно старую литературу. В основном детские стихи со сказками, но и помимо них тоже. Всякие Сетон-Томпсоны, Том Сойер, Мюнхаузен и многое другое, включая Юлию Друнину и Киплинга. Не уверен, что они подходили для моего возраста тогда, но похоже он знала чего добивалась.

Заняла место няни с раннего детства и так никому не отдала до внезапного инфаркта. Мутер до ребенка особого дела не было, она предпочитала себя холить и лелеять. Позднее я после некоторого размышления решил, что она и замуж вышла по залету. Причем сознательному. Сроки так ложились. Вычислить дату от свадьбы не проблема. С удовольствием скинула заботы обо мне на бабушку и успокоилась. И спасибо мутер. Могло оказаться много хуже, доверь она дитятко современным воспитателям.

Бабушка прекрасно заменила мать, няню, гувернантку и еще кучу народа. Старая, советского воспитания интеллигентка, люто ненавидящая моего папашу, большого деловара и не умеющего ни о чем помимо денег говорить. Когда-то она имела профессию педагога и видимо им оказалась в реальности, а не по диплому. Во всяком случае отвращения к классике я не испытываю с ее подачи. А очень многое до сих пор помню. Что в детстве учил сохраняется железно, в отличие от более поздних времен.

Конечно в школе уже не то, уровень училок пожиже и не увлекли. Да и разные Достоевские у меня ассоциировались исключительно с нудностью, но детскую литературу я усвоил в огромном объеме. И стихи в отличие от прозы с удовольствием почитывал и позже, даже за границей. Выборочно конечно, заумных не уважаю, но все ж продолжал читать на русском. С четырнадцати лет живя за бугром, не всякий про себя такое скажет.

Не умри бабушка, я бы не очутился в Швейцарии, а остался с ней. Тогда и жизнь сложилась бы иначе. А так мутер моя, поймав папашу на очередной девке из мисок чего-то там, потребовала развода, девичьей фамилии и большого счета со многими нулями. Куча всего на нее была записана, да и по закону положено. Он оказался не зверь. Не стал закатывать в бетон и топить в ближайшем водоеме, хотя и мог без проблем. Я точно знаю. Давненько еще в младом возрасте случайно услышал разговор, не предназначенный для детских ушей. Тогда даже загордился насколько мой предок крутой.

Ну не важно. Дербанить свою банковско-торговую империю папаша не стал, зато устроил нам обеспеченную жизнь. Если кто не понимает что это значит, я лучше объяснять не стану. Яхты и унитазы из золота вещь понтовая и никому особо не нужная. А важно получить то что ты хочешь в данный конкретный момент. Не высчитывая что там на карточке или размер зарплаты. Это несколько другой уровень. Когда пыль в глаза не пускают и вообще мало кто в курсе насколько у тебя много имеется.

Мне правда не особо свезло. Мутер свалила за границу, подальше от супруга и для начала запаяла меня в интернат. Из самых якобы лучших побуждения. Для моего же блага. Ах, здесь замечательное образование, иностранные языки и диплом частной школы котируется где угодно. Хочешь в Плющевую Лигу поступай потом. А можно в Оксфорд.

Сдались мне эти университеты. Мне и без них было в высшей степени замечательно. Языки я правда выучил. Куда деваться. Английский, еще в России с преподавателями долго и старательно сознательно мучил (нынче без него никуда), а в Швейцарии невольно набрался немецкого с французским.

Между прочим есть два основных способа изучения иностранной речи. Первый — закинуть в среду, где на твоем языке не говорят в принципе. Второй — в постели с девушкой. Я без особого удовольствия первоначально познакомился с первым, затем уже с энтузиазмом добавил и второго.

В интернате у всех родители оказались не нищие. Точнее очень даже не бедные. И практически у каждого ученика были проблемы. С родителями, полицией, наркотиками. Не знаю в курсе ли была мутер подобных тонкостей, отправляя меня на обучение в столь престижное и закрытое заведение. Может просто ей попалось на глаза реклама, хотя это я конечно загнул. Такие места себя не рекламируют и чужаков без рекомендации не принимают.

Наверное папаша подкузьмил, подбросив идейку. В его понимании характер человека закаляется в трудностях. Сугубо мужской коллектив всегда действует не хуже пресса, выявляя худших и лучших. И не обязательно побеждают правильные. Я вписался, оставшись посредине. Не садист, издевающийся над младшими, но и не вечный отличник. Не технарь, но и не ботаник. Всего понемножку. А попутно набрался самого разного. От умения вскрывать замки до кой чего совсем не безобидного.

Помимо жесткого режима, практически как в тюряге, мне еще пытались вколачивать в башку разные выгодные для взрослых мысли. Про уважение к другим, правильное поведение и прочее. А фактически мы обменивались опытом и умениями. Я ведь не зря про наркотики и девушек. Мы ходили в самоволки и много чего творили. Да и все ж не было десять лет без права переписки. Всего четыре и в увольнение тоже отпускали. Веди себя правильно, не раздражай начальство и будешь в шоколаде. Швейцарском.

А девушки… Уж если есть башли, можно выглядеть сморчком и не иметь рельефной мускулатуры. Почему-то они тебя все равно обожают. Надо только правильно подойти, а не предлагать сходу купюры. Проститутки — это низкий класс. Да и противно. Кто его знает сколько в ней до тебя побывало. Дорогие в этом смысле ничем не отличаются. Одним миром мазаны.

Я споткнулся о первый же камень на берегу и очень неудачно грохнулся вперед. Хотелось полежать и поспать. Все ж сил совсем нет. Уже и мороза не чувствую. Тут меня вздернули снова на ноги, причем в две пары рук и практически поволокли в неизвестном направлении. Я только медленно перебирал ногами, пытаясь не волочиться за моими доброжелателями.

— Куда? — вяло спросил.

— Домой, — бодро ответил мужской голос. — Рядышком. Василий-то в избе?

— Хто? — удивляюсь.

— Совсем плох, — говорит озабочено. — Давай быстрее.

— Все хорошо будет. Человека спас, на себя опасность взял, да и сам выплыл, водяному не дался. На роду видать удача.

В том же темпе меня проволокли к одной из изб, подняли по ступенькам и чуть не головой отворили дверь. Заполошно вскрикнула женщина. Что-то бурчал мужчина.

— К печке его, а то околеет.

— Раздевайся!

— Теперь уж не околею, — блажено бормочу, освобождаясь от затвердевших на холоде одежок и швыряя прямо на пол. И вовсе не русские армяк или тулуп, всплыло откуда-то в уме. И не кухлянка. Не так называется. Совик и малица.

От огромной печки, занимающий добрую треть помещения идет приятное тепло и я поспешно лезу наверх. Вслед летят какие-то вонючие тряпки, наверное укрыться, но запах ерунда. Главное я теперь точно не сдохну, превратившись в статую. Как того генерала звали, совсем мозги не работают. Я ж точно знал. Даже не заметил, как пригревшись заснул. Очнулся, когда меня кто-то толкнул.

— Михайло, — позвал кто-то просительно. — Михайло Васильич!

— Чаво тятя? — спрашиваю спросонья и шаря рукой возле себя в поисках очков. Нету. Машинально проверил, не сидят ли на носу, мог с усталости все на свете забыть и чуть не вышиб себе глаз. Координация никакая. Сейчас я бы тест полицаю на дороге не сдал — верняк.

— Ты как? — требует снова.

Я повернулся и уставился на очередную бородатую рожу. И тут меня пробило, аж в пот бросило, будто в баню угодил. Какой-такой тятя? Я что папашу своего не знаю? И слов таких не употребляю. Ну да, я Михаил, но Николаевич и никаких Васей не знаю и знать не желаю. Ну ладно говорят окая и цокая, да одежда странная. Но чтоб в доме не было электричества? Да и дома без малейших признаков антенн и машин. Какой-то частью сознания я все это уловил, но двигаясь из последних сил не обратил первоначально внимания.

Что происходит? — в откровенной панике, подумал, валясь на пол с печки. Мужик едва успел отскочить, избегая столкновения, но вполне дружески поддержал.

Какая деревня, какие мужики и рыбалка на льду? Я вчера был в Лозанне у мутер на вилле, совершено точно помню. Не мог же я там нажраться до такой степени, что ничего не помню? Ни дороги, ни перелета. Никогда такого не было. Ну пробивало меня на хи-хи и движуху после кокаина, но это ж когда было и потом я не обнаруживал себя неизвестно где.

Господибожешмой, глядя тупым взором на собственные руки и голое тело, как лежал, так и соскочил, изумился. Допустим я одурел вконец, но чтоб не помнить что у меня грабки совсем другого размера, да и остальное не вполне такое… Грудь широкая, плечи налитые, мышцы выпирают, будто с детства мешки таскал, волосами светлыми зарос не родными. Что я свой колер не знаю? И рост… Я вроде выше стал. Не удивительно, что спотыкаюсь все время. Мозги команду дают, а конечности не соответствуют.

Я услышал скуление и с запозданием понял, что издаю его сами. Тупо осмотрелся по сторонам, обнаружив помимо уже знакомого мужика открывшего рот мальчишку лет семи-восьми и жадно глядящую в сторону моих голых ног дебелую рябую бабу. Это видимо мамаша, решил после мучительного раздумья и шагнул к ней. Та радостно взвизгнула и попыталась отскочить. Не, ну правда, с ее габаритами не от меня шарахаться. Как раз из категории про скакуна и горящую избу. Даст немалым кулаком между глаз и с копыт.

— Зеркало! — умоляюще прохрипел.

За ним неожиданно метнулся мужик. Не баба. Та по-прежнему изображала смущенный взгляд в пол, внимательно изучая мои причиндалы. Чем бы это не закончилось, разговоров у нее с соседками хватит надолго.

Бородач приволок маленькое квадратное зеркальце в рамке и сунул мне.

— Ты б ему лучше прикрыться дал, Василий Дорофеевич, — сказала баба с ощутимым ехидством.

— Да, да, — растеряно пробормотал он.

— Спасибо, — сказал я, принимая и уставился на отражение.

Конечно же это был не я. Как и ожидалось. Такой симпатичный, мордатый парниша. Кровь с молоком. Ничуть не похожий внешне. Но он, тот не я, было тело. А в голове мои мысли. Мне снова ощутимо поплохело.

— Отлежать надо сынок, — подхватывая меня, озабоченно промолвил Василий Дорофеевич. — Как бы горячка не хватила.

— Да, тятя, — ответил мой язык без помощи разума. — Я посплю, ладно? — это уже лично от меня.

— Да, да. Утро вечера мудренее. Отдохни сынок.

А заботливый у меня тятя, подумалось на печке, куда без труда, даже излишне резво поднялся. Силу я опять не рассчитал и вскинувшись приложился коленкой, невольно зашипев. Все ж наследник, опять прорвалось непрошенное. Надеется хозяйство передать.

Господибожешмой, трясясь в ужасе от очередного заскока, мелькнуло в мозгах. Что со мной происходит? Я спятил или у меня такие яркие глюки? На черта мне этот тятя с его наследством и самое главное, куда я угодил? Не хочу! Я согласен к мутер, к папаше и даже в Оксфорд. Нет в любое место по выбору предков, только подальше отсюда! Немедленно! Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твоё, — и так до самого конца без передышки, — верни меня обратно! Ай, откуда я молитву знаю?!