Когда-то крепость Аламут считалась неприступной. Она находилась на поросшей лесом одноименной горе высотой в триста пятьдесят локтей, из которой, как указательный палец, еще на пятьдесят локтей торчал отвесный скальный утес. Его-то и венчал мрачный замок, высокие стены которого обрывались прямо в пропасть. В массивной крепостной стене был только один вход, и только одна дорога вела к небольшой площадке перед массивными дубовыми воротами. На дороге было устроено множество ловушек: падающие камни, перекрывающие дорогу решетки, обрушивающиеся мосты… Но, на самом деле, неприступных крепостей в мире нет, они неприступны лишь до тех пор, пока не появляется завоеватель, добавивший имя очередной твердыни к списку своих побед. Монгольский правитель Хулагу, овеянный славой своего деда Чингиз-хана, был как раз таким завоевателем.

Когда Парвиз вернулся к Аламуту, он замер от ужаса: словно ощетинившаяся колючками-пиками змея, вражеское войско двигалось вверх по спиральной дороге, будто сжимая смертельные кольца, наброшенные на последний оплот ассасинов. Парвиз не знал, что крепость Меймундиз – резиденция великого магистра Рукн ад-дина Хуршаха – тоже находится в осаде, но догадался об этом по обилию желтолицых узкоглазых воинов в окрестностях. Их было много тысяч, они разбили лагеря по всей округе, поставили свои юрты, жгли между ними костры, готовили пищу, тренировались быстро сворачивать шеренги в колонны, устраивали учебные бои на узких скальных карнизах, стреляли из луков в установленные на горных склонах мишени, учились карабкаться на скалы по приставным лестницам… Кузнечных и столярных дел мастера сужали колеи колес стенобитных машин и катапульт, чтобы они могли пройти по узкой горной дороге… Словом, войско готовилось в любой момент пойти на штурм.

Некоторое время молодой фидаин пребывал в растерянности. Сивуш был убит по дороге, в скоротечном бою с догнавшими их амирджандарами, и теперь он остался один против тьмы монгольских завоевателей. Что же делать?

Конечно, он знал, что может прийти к главному собору любого крупного азиатского или европейского города и по тайным знакам опознавания найти собрата по ордену, осевшего там под видом законопослушного местного жителя, который поможет выполнить задание: обеспечит приют, укрытие, снабдит деньгами, оружием… Но никакого задания в дальних странах у Парвиза не было, ему надо доложить результаты экспедиции коменданту Мухаммаду, но как это сделать? Крепость может продержаться довольно долго: в большие комнаты-резервуары Аламута собиралась дождевая и снеговая вода, а в хранилищах с продуктами было прохладно даже засушливым летом… Но как пробраться туда сквозь тысячи монголов? Но и сидеть, сложа руки, Парвиз не собирался. На заросшем лесом склоне он нашел небольшую пещеру, рядом с которой журчал ручей, где прятался днем от посторонних глаз.

Ночью, когда луна перевалила пик самой высокой башни Аламута, Парвиз подполз к монгольскому лагерю. Всадники по очереди охраняли подходы к огромной осадной катапульте, вокруг которой сидели и лежали у тлеющих костров не меньше пятидесяти воинов – охранников и обслуги. Свежий ветер доносил запах жареной баранины, Парвиз даже слюну проглотил. Но сейчас ему было не до еды. Конник в панцире из толстой кожи и железном шишаке, с копьем в руке, неспешно объезжал охраняемый периметр, и Парвиз пополз наперерез, сокращая расстояние с линией его движения. Спрятавшись между большими камнями, он замер и стал ждать, сжимая в руке широкий кинжал. Было бы удобней зажать его в зубах, но клинок отравлен, и хотя яд несколько месяцев не освежался, делать это не стоило. «А если он увидит меня с высоты седла? И пришпилит копьем, как скорпиона?»

Мерный топот копыт неотвратимо приближался, отступать было уже поздно. Но отступать он и не собирался. «Победа или смерть!» – вот лозунг ассасина. Луна зашла за тучу, теперь заметить его среди камней было практически невозможно. «Сам Аллах помогает мне», – решил Парвиз и приободрился. Передние мохнатые ноги низкорослого монгольского коня прошли совсем рядом с его головой… Выждав секунду, он, как атакующая гюрза, взлетел на круп, левой рукой обхватил всадника за туловище, а правой ударил в горло – снизу вверх.

– Хрусь! – с противным звуком кинжал вошел по самую рукоятку. Издав короткий хрип, монгол повалился вперед, конь заржал и взвился на дыбы. С трудом удержавшись, Парвиз сбросил труп и, ухватившись за уздечку, вернул животное к повиновению, похлопал по шее, погладил, и конь успокоился. Парвиз осмотрелся и прислушался. Никаких признаков тревоги у костров не заметно: ни всполошенного метания теней, ни лязга обнажаемых сабель, ни криков… До обостренного слуха доносились обрывки гортанных разговоров и смех. Он хотел завладеть доспехами, но они были запачканы кровью. Зато лук, колчан со стрелами, копье и сабля – стали его трофеями. Так же, как шлем и притороченный к седлу плащ, в которые Парвиз немедленно облачился. То, что вещи принадлежали только что убитому им воину, а шишак еще сохранял его тепло, ассасина ничуть не смущало.

Потом Парвиз нарвал жесткой высохшей травы и привязал несколько пучков к стрелам, сразу за наконечником. Достав огниво, поджег их и быстро выпустил горящие стрелы в чернеющую на фоне костров громаду катапульты – одну за другой. Описав дугу, пять клубочков огня, подобно падающим звездам пролетели около сотни локтей, несколько стрел со стуком вонзились в массивную деревянную конструкцию. Вначале это не привлекло внимания, а потом было поздно. Когда послышались испуганные крики и заметались темные фигуры, на них налетел черный всадник, как потом утверждали уцелевшие – в два раза больше обычного. Он рубил врагов саблей и пронзал копьем, от чего сумятица только усилилась. Деморализованные воины начали разбегаться, а страшный всадник преследовал их и рубил, колол, рубил, колол…

Потом, так же неожиданно, неизвестный мститель исчез, оставив на поляне несколько десятков трупов, и горящую катапульту.

Добравшись до своей пещеры, и хлестнув напоследок коня, чтобы ускакал подальше, Парвиз поел вяленого мяса и лепешки, найденные в седельной сумке убитого монгола, после чего заснул сном младенца. Совесть его была спокойна: он достойно выполнял свой долг.

Утром монголы, гортанно перекликаясь, прочесывали лес, но гораздо ниже пещеры, видно не решаясь подниматься по склону. К вечеру все успокоилось, но Парвизу стало ясно, что придется искать другое укрытие. Хотя где можно укрыться от тысяч раскосых, но острых глаз, он не имел понятия. К тому же, ему надо было любой ценой пройти в крепость, а как пробраться сквозь стоящее на горной дороге войско, он тоже не представлял. Разве что облачившись во вражескую форму? Вряд ли это возможно: уж слишком он не похож на монгола, да и языка не знает…

Когда спустились сумерки, Парвиз накинул трофейный плащ, надел шлем и вновь отправился на вылазку. Он сразу обнаружил, что монгольская армия пришла в движение: ощетинившиеся копьями отряды двигались по дороге на вершину Аламута, низкорослые, но сильные, монгольские лошади с мохнатыми ногами, тащили катапульты и стенобитные машины. Внизу были усилены караулы: лагеря объезжали парные патрули, и их число заметно увеличилось. Но он сумел пробраться сквозь линию оцепления и направился к большой войлочной юрте, с привязанной рядом парой лошадей, где по его расчетам должен был располагаться штаб.

Он уже приблизился к цели, когда из юрты выскочил маленький желтолицый китаец в широком халате и похожей на треуголку шапке. Это мог быть камнеметчик, огнеметчик, или арбалетчик – завоеватели доставляли их из захваченной части Китая тысячами. Но, судя по тому, что он очень торопился, и держал в руках свернутую трубочкой бумагу, это был курьер. Они столкнулись лицом к лицу. В просторном монгольском плаще и шишаке, закрывающем щеки, Парвиз надеялся, что не будет привлекать внимания. Но он ошибся. Китаец что-то спросил напряженным тоном и поднял фонарь, в котором плавал в плошке с жиром тускло горящий фитиль. Ни шлем, ни плащ не помогли: узкие глаза округлились от удивления и страха, но вскрикнуть он не успел – помог кинжал, который пробил сердце китайца насквозь… Однако Парвизу стало совершенно ясно, что никакая маскировка не поможет ему смешаться с войсками и даже близко подойти к воротам крепости! Значит, надо воевать – одному против всей армии!

Наложив стрелу на тетиву лука, а две зажав в зубах, Парвиз ворвался в юрту. Там, в тусклом свете такого же фонаря, писарь-китаец что-то писал под диктовку толстого и важного монгола, в богатой одежде, с удобством развалившегося в кресле с высокой спинкой и подлокотниками. По обе стороны от него застыли в настороженных позах два охранника. Но настороженность была вызвана скорей раболепием перед начальником, чем готовностью отразить нападение противника. И дальнейшие события это подтвердили. Парвиз вскинул лук и пустил стрелу в сердце толстяка, тот вскрикнул и обмяк, но остался довольно ровно сидеть в кресле: очевидно, на близком расстоянии стрела пробила его насквозь и пригвоздила к спинке. Вторая стрела уложила охранника. Только тогда его напарник вышел из оцепенения и схватился за саблю, но успел вытащить ее только наполовину: третья стрела пробила ему горло.

Парвиз резко повернулся к писарю. Тот бросил заточенную тростинку на недописанный лист бумаги, и закрыл лицо руками. Ассасин неспешно вытащил саблю. На бумаге расплывалась клякса. Она портила весь вид каллиграфически написанного документа. Внезапная мысль удержала руку.

– Ты понимаешь по-арабски? – спросил он. Китайцы имели склонность к языкам и часто служили в монгольском войске переводчиками.

– Да, да, – убрав руки от лица, с надеждой закивал писарь.

– Тогда пиши то, что я тебе скажу!

Китаец послушно достал чистый лист бумаги, схватил тростинку, обмакнул ее в бронзовую чернильницу, преданно и внимательно уставился на Парвиза.

– Коменданту Мухаммаду… – начал диктовать тот.

Когда писарь закончил писать, присыпал текст песком, отряхнул и, с угодливой улыбкой, протянул письмо Парвизу, тот на миг задумался. Но только на миг. Теперь китаец знал то, чего никто посторонний знать не должен. И его сабля вроде сама собой сверкнула в воздухе. Теперь стопка бумаги на столе писаря была забрызгана красными кляксами. Но ассасин все равно взял с собой несколько листов.

Выйдя из юрты, Парвиз вскочил на одну из лошадей и неспешно поехал прочь от дороги на вершину. На этом направлении его никто не остановил.

Гора Миканит примыкала к горе Аламут, их разделяло только узкое ущелье, по дну которого бежала мелкая холодная речка. Монгольская лошадь, умело выбирая дорогу в темноте, довезла Парвиза до середины довольно крутого склона, может быть повезла бы и дальше, но в темноте провалилась копытом в какую-то нору и сломала ногу. Парвиз быстро перерезал ей горло, отрезал несколько волос из хвоста и дальше стал подниматься пешком. Ярко светила луна и звезды, но идти было тяжело, несколько раз он падал, но после короткого отдыха продолжал свой нелегкий путь.

К рассвету он добрался до вершины. И в первых лучах солнца обнаружил, что находится прямо напротив крепостной стены Аламута. Прикинул на глаз расстояние: около двухсот локтей – в пределах полета стрелы. Послюнил и поднял палец – ветра не было.

Письмо коменданту Парвиз обернул вокруг стрелы и накрепко примотал конским волосом. Еще к двум стрелам прикрепил чистые, в каплях крови, листы бумаги: пристрелка должна происходить в одинаковых условиях, а стрела с письмом может лететь не так, как без письма… Первый выстрел подтвердил его предусмотрительность: стрела полетела ниже обычного и, ударившись в каменную стену, упала в пропасть – то ли на большой дистанции сказалось изменение центра тяжести, то ли концы бумаги выбились из-под конского волоса и замедлили полет…

Парвиз тщательнее закрепил листки и прицелился повыше. Описав пологую дугу, вторая пробная стрела перелетела через стену. Вот так-то лучше! Когда он посылал настоящее письмо, сердце колотилось, но руки сохраняли обычную твердость, и глаз точно повторил предыдущий прицел. Третья стрела повторила путь предыдущей и, перелетев через ущелье, нырнула во двор крепости. Парвиз обессиленно опустился на камень. Он сделал все, что от него зависело. И все, что мог. Но его задача еще не выполнена до конца. Посидев некоторое время, ассасин стал спускаться вниз.

Днем идти было легче, хотя спускаться зачастую бывает труднее, чем подниматься. К тому же, Парвиз очень устал и едва стоял на ногах. В некоторых местах лес на скальной почве не рос, склоны были покрыты мелкими камешками, которые скользили под ногами. Несколько раз он падал на спину и съезжал вниз, несколько раз менял маршрут и получилось так, что спустился он совсем не в том месте, откуда начал свой путь. Понял он это, когда увидел в непроходимых зарослях едва заметную узкую, похожую на извивающуюся гадюку, дорогу. Когда-то широкая и вымощенная булыжником, она теперь заросла травой и кустарниками, слилась с местностью, и было понятно, что по ней давно никто не ходил. Но Парвиз пошел. Потому что идти ему было некуда, а тут судьба подбрасывала подсказку…

Через несколько минут он оказался перед высоким каменным забором с потускневшими от времени и проржавевшими железными воротами. Крайне удивленный, Парвиз прислушался. За забором было слышно лишь журчание воды. Он подошел к воротам и потянул за медное кольцо в зубах львиной головы. Калитка с трудом и противным скрипом отворилась.

Огражденная территория оказалась сильно заросшей виноградом: он вился по неработающим фонтанам, оплетал колонны лестниц и стволы деревьев, поднимался на забор, впиваясь своими усиками в стыки камней. Виноград свисал и со стен небольшой каменной беседки, при ближайшем рассмотрении оказавшейся бассейном, спуститься в который можно было по выложенной из камня лестнице. Парвиз никак не ожидал увидеть такой оазис здесь, в горной долине Рудбар, совсем рядом с Аламутом. Оказалось, что журчал ручей: чистейшая вода, переливаясь через края бассейна внутри беседки, широким, но не глубоким потоком стекала вниз, постепенно сужаясь и уходя в промоину под забором.

В глубине двора виднелся некогда белый, а теперь выцветший и обветшавший дворец. Он тоже был затянут ползучими растениями, в куполе чернела дыра, мраморные ступени развалились… Все это напоминало сказку.

Парвиз вошел во дворец. Некоторые комнаты сохранились, на стенах угадывались фрески, изображающие извивающихся в сладострастных танцах девушек. Он осматривал территорию, забыв об осадивших Аламут врагах, о спрятанной в Трапезунде казне, об усталости и голоде, вообще обо всем. В какой-то миг Парвизу показалось, что он находится в раю, а из глубины дворца сейчас выйдут прекрасные гурии. Он даже услышал их тихие шаги. Но глаза смыкались, он повалился на груду каких-то шкур и заснул мертвым тяжелым сном без сновидений.

Даи аль кирбаль Мухаммад ибн Иса аль Халифа, широко расставив ноги и заложив руки за спину, стоял на крепостной стене и, спрятавшись за зубец, рассматривал то, что происходит внизу. То, что там происходило, не радовало сердце коменданта. Он обошел весь периметр крепости и видел нескончаемую ленту ощетинившихся копьями солдат, видел катапульты, установленные в боевых позициях прямо на дороге, видел готовых к бою лучников и арбалетчиков, ждущих команды, чтобы засыпать Аламут тысячами стрел… К сожалению, многочисленные ловушки не сработали: за ними давно не было надлежащего ухода – падающие камни намертво вросли в склоны, решетки сгнили и перекосились… А может, некоторые и сработали, но они не были рассчитаны на то, чтобы остановить целую армию…

Как бы то ни было, площадка перед воротами была заполнена готовыми к штурму монголами, которые уже подкатывали к воротам стенобойную машину. Защитники крепости пускали в них редкие и бесполезные стрелы – машина имела специальные щиты, защищающие стенобойцев…

Комендант Мухаммад вздохнул. Голубиной почтой он регулярно получал сообщения от своих осведомителей на равнине и знал, что крепость осаждена огромным войском. Знал, что на помощь никто не придет. Но знал, что кто-то сжег огромную катапульту, которая могла метать валуны прямо снизу. А также разгромил штаб, убил множество воинов, в том числе и крупного военачальника… Наверняка это сделал кто-то из вернувшихся с задания ассасинов. Но кроме группы Омида, возвращаться было некому…

– Кирбаль Мухаммад! Кирбаль Мухаммад! – послышались крики с лестницы, и на стену взбежал возбужденный Бабай с двумя стрелами в руках. «Монгольские», – определил комендант. К стрелам были прикреплены листы бумаги. Один оказался чистым, но в пятнах крови. Второй – исписан каллиграфическим почерком профессионального писца. К его удивлению, это оказалось письмо, причем адресованное ему. Оно было коротким:

«Яхья – предатель, Омид его наказал. Сундуки спрятали, Рошан и Бахрам остались охранять. Сивуш погиб. Я внизу, жду указаний. Парвиз».

– Где ты нашел эти стрелы? – спросил комендант. – Как они лежали?

– Там, во дворе, – показал рукой Бабай. – Они прилетели с севера…

Мухаммад задумался.

– У тебя есть верные и надежные друзья?

– Конечно, – Бабай кивнул. – Али, Муса, Аки…

– Приведи их ко мне. Я буду у Северной башни.

Северная стена крепости обрывалась в безлюдное дикое ущелье. Монголов с этой стороны не было. Осмотревшись, Мухаммад понял, что Парвиз выпустил стрелы с расположенной напротив горы Миканит. Об этом он и сказал четверым фидаинам, гордым, что к ним проявил внимание сам даи аль карбаль Мухаммад.

– Потом он спустился вниз и наверняка нашел развалины «рая», – палец коменданта показал куда-то на нижнюю часть противоположного склона. Молодые ассасины вгляделись в зеленую чащу и разглядели какое-то сооружение, проглядывающее сквозь ветки и листву.

– Почему «рай», комендант?

– Когда-то давно, отличившимся бойцам устраивали там райский отдых с гуриями, изысканными яствами и даже вином… Но дело не в этом. Скорей всего, именно там и спрячется Парвиз. И вы сможете пересидеть там несколько дней…

– Мы, комендант?! – воскликнул Бабай. – Нет! Мы должны победить или умереть!

Мухаммад покачал головой:

– Вы не должны умирать. И победить монгольскую армию мы не сможем. Когда конец будет близок, вы спуститесь по веревке с Северной башни и укроетесь в «раю». Если Парвиз будет там, он станет вашим начальником. Если нет – вы сами отправитесь в Трапезунд, найдете там Бахрама и Рошана, и начнете возрождать империю ассасинов! Она должна распространиться на весь мир и одно ее название будет повергать в трепет королей, епископов и баронов, как это было при великом Хасане Аль Саббахе! Поклянитесь, что вы выполните мой приказ!

Помешкав, фидаины надрезали пальцы, смешали кровь и принесли клятву.

И тут раздались мощные удары тарана в ворота – штурм начался.

Парвиз не знает, сколько он спал – наверное, несколько дней. Да и был ли это сон или обморок от чудовищной усталости, нервного напряжения и голода? Он вышел во двор. Солнце стояло в зените, дул легкий ветерок, который доносил со стороны крепости звуки боя, запах дыма и горящей смолы, которую льют на головы атакующих… Сам не зная для чего, Парвиз выскочил за ворота и, продираясь сквозь кустарник, бросился к крепости. Когда он выбрался из леса, то увидел, что над высокой стеной во многих местах поднимались в небо клубы черного дыма. Несколько тел почти одновременно сорвались со стены и полетели в пропасть. Кто это были – враги или свои? Парвиз этого не знал. Он растерянно остановился с ненужной саблей в руках. Один человек не может помешать армии, штурмующей крепость, даже если это опытный ассасин. Штурм было уже не остановить. Значит, надо оставаться ночным мстителем и убивать врагов до тех пор, пока им не удастся убить его… Но надо было набраться сил и он отправился охотиться на в изобилии водившихся вокруг муфлонов.

Оборона Аламута была сломлена на третий день. Монгольские воины нескончаемым живым потоком полились в сломанные ворота, заполняя всё внутреннее пространство крепости, вытесняя исмаилитов, которые десятками сыпались с крепостных стен в пропасть. Казалось, от столь мощного напора толстенные каменные стены вот-вот лопнут, как яичная скорлупа. Страшная какофония слившихся воедино криков тысяч воинов и звона сабель разносилась ветром по горной долине Рудбар. Пепел летал над крепостью, как черный снег.

Ассасины яростно отбивались от напирающих монголов, отступая бок о бок под натиском превосходящих сил, но шеренгу не разрывали. Комендант Мухаммад отозвал из боевого строя Бабая с тройкой его товарищей и повел их по винтовой лестнице Северной башни. Они уперлись в массивную дверь из скального дуба, Мухаммад повернул в замке большой ключ, потянул кольцо щеколды, и дверь бесшумно отворилась.

– Сюда! – скомандовал комендант и, пропустив вперед четверку ассасинов, сам зашел за ними и запер дверь.

Они оказались в небольшом помещении с высоким сводчатым потолком.

Посередине стоял резной стол из розового дерева и простой грубый стул с высокой спинкой. Слева имелись три узких стрельчатых окна. На противоположной стене от пола до потолка располагались крепкие полки, уставленные толстенными фолиантами в тяжелых кожаных переплетах с золочеными застежками, томиками потоньше с сафьяновыми корешками, пергаментными и папирусными свитками, рукописями философов и чернокнижников…

– Это кабинет самого великого Аль Саббаха, – торжественно произнес комендант и указал на моток толстой веревки в углу. – Закрепите веревку и спускайтесь по-одному. Вы знаете, что надо делать – вы дали клятву!

– А ты, Бабай, иди сюда!

Они подошли к столу. На нем, покрытая слоем пыли, лежала раскрытая книга. Бабай прочел вслух: «Кто не может идти по дороге иначе, как с предводителем и спутником, тому сначала нужен спутник, а потом дорога».

– Это рукопись Великого Учителя! – восхищенно произнес он.

– Да, – кивнул Мухаммад. – Возьми эту книгу с собой, она поможет вам строить новое государство!

– Да поможет нам Аллах, – сказал Бабай, пряча книгу за пазуху.

Тем временем Али привязал веревку к вделанному в стену железному кольцу и, раскрыв створки сводчатого окна с цветными витражами, выбросил ее наружу. Разматывая кольца, веревка полетела вниз.

– Пошел! – приказал комендант.

Али проскользнул в окно и исчез из вида. Аки перегнулся через подоконник, наблюдая за ним.

В это время за дверью послышались возбужденные гортанные крики, кто-то толкнул ее, потом посыпались тяжелые удары. Но справиться со скальным дубом не так просто. Очевидно, поняв это, монголы перестали бить в дверь. Зато снаружи раздался треск занимающегося огня и запахло гарью.

– Али внизу! – сообщил Аки.

– Теперь Бабай! – приказал Мухаммад.

– А ты, даи кирбаль? – спросил тот.

– Я пойду последним, – сказал комендант.

– Тогда до встречи внизу, – Бабай ловко вылез в окно. Комнату постепенно затягивало дымом. Но ассасины были совершенно спокойны, как будто это был дымок костра, на котором для них готовили шашлык.

Третьим начал спуск Аки. Четвертым – Муса. Обжигая ладони, он скользил по мохнатой веревке вдоль больших камней крепостной башни, потом – вдоль отвесного скального «пальца». Наконец, началась каменная осыпь, покрывающая обычный горный склон. Веревка закончилась, но ноги уже коснулись земли. Муса съехал по осыпи до начинающегося кустарника, постепенно переходящего в лес. Там уже ждали его товарищи. Все четверо, подняв головы, ожидали, когда начнет спуск сам комендант. Но вдруг веревка упала вниз и витражное окно закрылось. Ассасины изумленно переглянулись.

Но Мухаммад и не собирался следовать за ними. С одной стороны, возраст мог помешать ему благополучно спуститься, с другой – он не хотел наводить врагов на след скрывшихся ассасинов. Он отрезал веревку от кольца, и закрыл окно.

Прогоревшие доски двери хрустели под мощными ударами. Комендант Мухаммад взял в каждую руку по сабле и стал ждать.

Вначале четверка ассасинов, продираясь сквозь лес, спускалась к подошве горы Аламут, потом перебиралась через ледяной горный поток на дне ущелья, затем углубилась в лес соседней горы Миканит. Они нашли заросшую кустарниками и деревьями древнюю дорогу и по ней вышли к забору столь же древнего дворца. Из-за забора доносился запах жареной баранины. Али сглотнул слюну.

– Это мираж? – спросил он.

– Но стрела из этого миража вылетит самая настоящая! – предупредил Бабай, осторожно открывая скрипящую калитку.

– Не стреляй, Парвиз! – предусмотрительно крикнул Бабай.

Они гуськом протиснулись в заросшие и одичалые бывшие «райские кущи».

– Это мы, Парвиз, выходи!

У полуразрушенного фонтана зашевелились кусты. Заросший, в окровавленном монгольском плаще, Парвиз уронил лук, и бросился навстречу товарищам.

Рассказав о последнем приказе команданта Мухаммада и жадно утолив голод, Бабай со своими спутниками принялись мыться в бассейне, а Парвиз завороженно перелистывал листы спасенной книги:

«Пока другие следуют за истиной, помни – ничто не истинно…

В то время когда остальные ограничены моралью и законом, помни – все дозволено…

Мы действуем во тьме, но служим свету. Мы – Ассасины».

Пораженный мудростью основателя ордена, он поднял просветленные глаза к небу, по которому носились черные снежинки. А сколько книг и рукописей собрал великий «Старец Горы»! Сколько знаний он накопил!

Но пепел от остальных книг из бесценной библиотеки Хасана Аль Саббаха оседал здесь же, покрывая белый камень дворца черными хлопьями.