Ржавая буровая вышка в низине между типичными для предгорья холмами так и стояла нетронутой. Будь она поближе к селу, ее давно разобрали бы и утащили местные жители. Но после первой войны даже сборщики металлолома опасаются сюда соваться – если не на мину нарвешься, то на людей в камуфляже. А от встречи с ними ничего хорошего не жди, что от федералов, что от «лесных». Да и села-то рядом нет – остались одни руины, заросшие шиповником и прочей, бурно произрастающей без вмешательства человека растительностью, и это не розы, крыжовник и абрикосы, а лопухи, репейник, да чертополох… Но в подвалах разрушенных домов вполне можно жить. С высоты полета вертолетов заброшенное село подозрения не вызывает, и не нужно тащить сюда рабов для рытья землянок, а под видом посещения кладбища можно доставлять продукты нелегальным жителям «мертвого» села. Человек, пришедший на кладбище проведать могилы родственников, вряд ли привлечет внимание федералов, хотя от большинства могил тянутся к небу высокие пики с полумесяцем на конце, указывающие, что родственники эти – шахиды, геройски погибшие в боях с неверными.

Джамалутдин, Аки и еще двое из нового набора лежат за обломком скалы и наблюдают, как видавший виды «Урал»: с пробоинами от пуль, снятой водительской дверью и с выбитыми стеклами, – медленно спускается по дороге к буровой. Кузов без тента, в нем видны белые мешки, набросанные как ни попадя. Дорогу преграждает шлагбаум, за ним двухэтажное сооружение из бетонных плит – выглядит, как настоящий блокпост. Может, когда-то он и был настоящим, во всяком случае – бетонные плиты испещрены пулями.

Когда «Урал» приблизился к шлагбауму, в проеме окна второго этажа появился инструктор Рустам – сорокалетний чеченец с наполовину седой бородой. Выставив автомат, гортанным окриком он потребовал остановиться и предъявить документы. Недовольно рыча, грузовик уткнулся в шлагбаум и замер. Между мешками в ту же секунду возникли прятавшиеся в кузове моджахеды с автоматами в руках. Точнее – это пока еще не моджахеды, они такие же, как и Джамалутдин – ученики, стремящиеся стать настоящими воинами, и старательно постигающие искусство борьбы с неверными. Джамалутдин тоже стремится в моджахеды, и у него сегодня тоже экзамен, но другой.

Обучающиеся сбрасывают мешки, спрыгивают и, пытаясь за ними укрыться, открывают огонь по «блокпосту». Но стреляют они холостыми патронами, а мешки упали вразброс, укрытия не получилось, и когда седобородый открыл ответный огонь, «стремящиеся» в этом сразу убедились: один закричал и схватился за ногу, второй уронил автомат и принялся молча перетягивал жгутом простреленную руку…

– Он что, по-настоящему стреляет?! – в ужасе восклицает Аки. Его товарищи-новички тоже шокированы, даже дар речи потеряли.

– Конечно, а как ты думал? – тоном бывалого бойца говорит Джамалутдин. – Пусть скажут спасибо, что Рустам добрый! Муса уложил бы несколько человек наповал…

Правда, нерадивые ученики быстро сориентировались и бросили несколько дымовых шашек – густой туман заволок все вокруг и скрыл их от глаз условного врага.

– Вы стадо баранов, а не будущие моджахеды! – кричал разъяренный Рустам. – Вы забыли, чему вас учили! Надо было сбить шлагбаум и уйти, прикрываясь огнем и гранатами! Какой толк будет от вас в борьбе с кафирами?!

Гнев инструктора постепенно спадает, крики становятся тише. Но экзамен провален. Уцелевшие виновато строятся, раненых перевязывают. Позже их ждет разбор полетов. И неизвестно, чем он закончится…

А сейчас наступает очередь Джамалутдина. Взрывники – штучный товар, поэтому экзамен будет принимать сам Саббах. А это опасней, чем фугасы и неизвлекаемые мины… Новички уходят в расположение лагеря, а он идет к месту испытания.

Прохладный ветерок пробрался сквозь одежду – зеленую брезентовую куртку со множеством карманов, такие же штаны, и даже, казалось, забрался в высокие, со шнуровкой, ботинки. А может, виноват не ветер, а страх приближающегося испытания, которое вполне может закончиться смертью. Джамалутдин поднял голову, тоскливо посмотрел на голубое небо с легкими облаками, окинул взором гряду заросших лесом гор, над которыми парили орлы. Когда-то давно, когда его еще не было на свете, там располагалась ракетная часть, и мощные атомные ракеты целились из глубоких шахт в Америку и прочие обиталища шайтанов… Потом ракеты вывезли, шахты наполовину залили бетоном, еще до первой войны разворовали оставшееся оборудование, вывезли километры медных проводов и кабелей в свинцовой оплетке. Разрушились и пришли в негодность казармы и караульные помещения, гаражи и трансформаторные подстанции… А бывшие шайтаны стали почти друзьями, во всяком случае, это они дают деньги на великий джихад!

Но логово стратегических ракет не так легко уничтожить: до сих пор сохранились подземные коридоры, железобетонные бункеры, остатки стартовых шахт и командных пунктов… Мало кто помнил про бывший стратегический объект.

А еще меньше знали, что несколько лет назад, повалившиеся ряды ржавой колючей проволоки подняли и восстановили, отремонтировали сигнализацию, заново разбили минные поля, починили запорные устройства стальных дверей полуметровой толщины… Джамалутдин сам был родом из Мамута, его отец когда-то снабжал ракетную базу продуктами, а старший брат – Умар, участвовал в восстановительных работах и служил в охране объекта. Поэтому он был одним из немногих, кто знал, что именно там и устроил свое логово Саббах – в подземных спецсооружениях не страшны ни бомбежки, ни артобстрелы, да и подобраться к ним практически невозможно… Но, конечно, об этом он никому не рассказывал – только поэтому еще и жил на земле.

Джамалутдин глубоко вздохнул. Там, на господствующих высотах, для охраны базы выставлены посты с пулеметами, минометами и автоматическими станковыми гранатометами «АГС-17». Но их не видно – на то они и секреты. Он представил, как за шершавым камнем лежит сейчас Мадина, прижавшись нежной щекой к прикладу снайперской винтовки «СВД», и тренируется в расчете поправок на уклон рельефа и ветер. Вопреки бытующим среди неверных слухам, девушек-снайперов у моджахедов немного. В этом потоке курсантов Мадина одна – снайпер, у остальных предназначение другое – стать шахидками. И тренируются они отдельно. Сам амир Саббах лично курирует подготовку шахидок и проводит с ними занятия. Джамалутдин очень радовался, что Мадина не в этой группе. Было бы жалко, если бы ее тело превратилось в окровавленные и закопченные взрывом куски мяса! Хотя ему о теле Мадины можно лишь мечтать… Джамалутдин встряхнул головой, отгоняя грешные мысли. Нужно собраться – грозный Саббах сегодня экзаменует не снайперов, и не шахидок, а именно его…

Амир в американском зеленом камуфляже, такой же кепке и каплевидных солнцезащитных очках, сидит в позе лотоса на зеленом коврике под раскидистым деревом у дороги. Он иорданец, но больше о нем практически ничего не знают. Только то, что он поклонник средневековой организации ассасинов – первых профессиональных убийц и террористов, не боящихся смерти. В честь их основателя он даже взял себе позывной и на занятиях по укреплению духа будущих моджахедов часто рассказывает о подвигах ассасинов, историю которых знает наизусть.

Его грубое, будто вырубленное из камня лицо ничего не выражает. Возможно, оно и не может ничего выражать: ученики шептались, что его разыскивают все спецслужбы мира, поэтому он несколько раз менял внешность и нож хирурга лишил лицевые мышцы подвижности. И действительно, лицо Саббаха покрыто шрамами, но это не следы пластических операций. Через весь лоб и левую щеку протянулся грубый рубец, на правой щеке, ближе к уху, располагался звездообразный красный шрам, который затронул и ухо, да так, что от него остался только закрученный черный обрубок. Говорят, что у него один глаз стеклянный, но какой – никто не знает: может потому, что они блестят одинаково холодно и бездушно, а может оттого, что мало кто заглядывает в глаза наводящему ужас амиру. Тем более, что он почти не снимает темных очков.

Джамалутдин подбежал к командиру, поздоровался, поклонился, приложив руку к сердцу. Амир благосклонно кивает и указывает простой черной тростью на противоположную сторону дороги, где нарисованный на пыли крест обозначает место закладки заряда. Сам фугас – артиллерийский снаряд калибром 152 мм, лежит здесь же, рядом с Саббахом, и тот опирается на него левой рукой, как на мягкий диванный валик. Ему действительно так удобней, а то, что это не подушка, амира не волнует – он много раз демонстрировал пренебрежение к смерти… Еще один жест – трость упирается в кусок картона, где разложены провода, радиодетали и целые блоки для изготовления взрывного устройства. Джамалутдин кланяется еще раз, благодарит, и начинает выбирать то, что ему может понадобиться.

Амир внимательно, но безучастно, следит за действиями ученика. Ошибки быть не должно. Джамалутдина уже не морозило, напротив – бросило в жар, он даже вспотел.

В метре за спиной Саббаха стоит его личный телохранитель и доверенное лицо – могучий, длиннорукий бородатый иорданец, по имени Абдаллах. Даже здесь, в постоянно охраняемом учебном центре, телохранитель всегда вооружен до зубов: жилет разгрузки разбух от магазинов к висящему на груди «АКМу», по бокам топорщатся кармашки с ручными гранатами, в кобуре на голени правой ноги – автоматический «Стечкин», на левой – боевой нож, такой же, какой Джамалутдин видел у неверных при зачистке его села в прошлом году. А что там у него еще где припрятано…

Джамалутдин собрал все необходимое, осталась пара мелочей, но что-то именно этих мелочей он и не может отыскать… В четвертый раз он перебирает резисторы, транзисторы, кнопочные и тумблерные переключатели, обрезки экранированного провода, штекерные разъемы… Нету! Душа у будущего сапера буквально уходит в пятки: если он сорвет экзамен, то может заплатить за это жизнью! В невзрачной трости амира скрыт трехгранный клинок, который с треском выскакивает наружу и с противным хрустом пробивает грудную клетку негодного ученика. Джамалутдин несколько раз слышал такой хруст. Сам Саббах называет это «выбраковкой». Да и висящий на правом боку в открытой кобуре «Стечкин» мгновенно может поставить точку в конце жизни того, кто не оправдал надежд не знающего жалости Саббаха!

Теперь Джамалутдин покрылся холодным потом! Он не знает – что делать… Посторонний звук вторгается в его сознание, он не сразу понимает, что это, потом доходит – щелканье пальцами. И исходит оно со стороны амира. Джамалутдин поднимает голову. И точно – Саббах протягивает ему пару маленьких цилиндриков. Это конденсаторы, которых он не мог найти! Даже не поблагодарив, Джамалутдин выхватывает спасительные детали из жестких пальцев, хватает моток провода и бросается к нарисованному на пыльной дороге кресту. Сердце радостно колотится: значит, Саббах расположен к нему, и открыто выражает свою поддержку… И он должен оправдать это доверие!

Молодой человек внимательно изучает место закладки. Прямо под крестом прятать заряд нельзя – здесь укатанная дорога и следы разрытия будут заметны… Джамалутдин заглянул со стороны обочины. Оказывается, под дорогой проложена труба, чтобы дождевые потоки не размывали полотно… Это самое подходящее место! Стерев рукавом пот со лба, он встал на четвереньки, широким ножом аккуратно снял узкую полоску дерна, проделав перпендикулярно дороге канавку длиной метров тридцать, протянул по ней провод, прикрыл дерном, слегка притоптал… Вышел на дорогу, внимательно посмотрел – получилось незаметно. Удовлетворенный, он продолжил движение и, разматывая моток, потянул провод дальше.

Удалившись от дороги метров на триста, Джамалутдин обрезал провод, подсоединил к нему приемник, надрезав пластиковую бутылку, засунул его внутрь, плотно обмотал скотчем и зарыл, оставив торчать над землей лишь небольшую антенну. Вот так! Неверные используют генераторы помех, которые глушат радиосигналы в радиусе двухсот метров, и думают, что могут безопасно ездить по нашим дорогам! Но отнесенный на триста метров приемник спокойно примет сигнал, преобразует его в электрический импульс и подаст на электродетонатор: раздастся – «Бух»! и кишки этих глупцов разлетятся по сторонам…

Довольный собой, Джамалутдин вернулся к дороге. Амир сидел в прежней позе, но уже не опирался на снаряд. Сапер поднял тяжелую коническую болванку, отнес на противоположную сторону дороги, засунул наполовину в дождевую трубу, очень осторожно присоединил провод к электродетонатору, заменяющему ударный взрыватель, и, стараясь не дышать, полностью задвинул снаряд на место. Переведя дух, он нарвал травы и заткнул трубу, еще раз тщательно осмотрел землю: ни провода, ни других следов работы не видно! Очень хорошо! Остались детали…

На ветке дерева, под которым сидел амир, Джамалутдин закрепил ярко-желтый пакет – это видимый издалека ориентир: когда машина неверных закроет желтое пятно – можно нажимать кнопку… Саббах неторопливо перебирал четки, темные очки равнодушно отражали солнечные лучи. Казалось, действия экзаменующегося его абсолютно не интересуют, а расположенный в непосредственной близости и готовый к подрыву фугас совершенно не волнует…

В довершение работы, Джамалутдин рассыпал на дороге порошок, обжигающий носы натасканных на мины собак, и раскидал мелко порезанную проволоку – теперь металлоискатели неверных будут постоянно пищать и станут бесполезными. Окинув еще раз придирчивым взглядом место минирования, он подбежал к Саббаху и, поклонившись, застыл со склоненной головой.

Амир достал из нагрудного кармана камуфлированного комбеза золотые часы на цепочке, посмотрел на них и спрятал обратно.

– Успел, – равнодушно кивнул он. – Теперь проверим, как это сработает.

Саббах взял лежавший рядом с ним пульт, протянул.

– Код – четыре четверки!

Джамалутдин дрожащей рукой взял пульт и растерянно замер. Он не понимал, что происходит. Взрывать заряд с этого места нельзя! До фугаса было не больше четырех-пяти метров. Семь килограммов тротила оставят шестиметровую воронку. Ни от него, ни от амира, ни от телохранителя-иорданца ничего не останется!

– Чего ты ждешь?!

– Надо отойти, командир, – с трудом выговорил молодой человек: губы не слушались – еще бы, он перечил самому Саббаху! – Мы находимся слишком близко…

– Боишься?

Толстые губы амира скривились в презрительной улыбке, обнажив крупные желтоватые зубы. Он снял очки и в упор рассматривал молодого сапера.

– Только за тебя, амир!

– Чтобы стать моджахедом, нужно изгнать из сердца страх, верить в Аллаха, верить своему амиру, и не обсуждать его приказы!

– Я верю в Аллаха, Учитель, – растерянно произнес Джамалудин. – И тебе верю…

Про страх он предусмотрительно промолчал. Сердце колотилось все сильнее, и Саббах наверняка заметил это.

– Тогда ничего не бойся! Я с тобой. И Аллах с нами, на все его воля.

Немеющими пальцами Джамалутдин начал нажимать: «4», «4», «4»… Ожидая, что амир остановит экзамен, он поднял глаза, и встретился взглядом с Саббахом… Оба глаза были одинаково холодны и мертвы, как будто сделаны из стекла.

«Не остановит», – понял Джамалудин.

– Аллаху акбар! – крикнул он и, зажмурившись, в четвертый раз нажал кнопку с цифрой «4»…

Но ничего не произошло. Ни взрыва, ни ужасной ударной волны, ни адского пламени, испепеляющего слабые человеческие тела. Только горячая струя потекла по ноге Джамалудина, правая штанина намокла, остро запахло мочой. Он будто вернулся с того света и не мог занять свое место на этом. От пережитого страха смерти, а может от стыда за этот животный страх, у Джамалутдина поднялось давление, в ушах звенело. Застыв, он непонимающе смотрел на своего амира. Саббах криво улыбнулся, взял свою страшную трость, но только для того, чтобы подняться на ноги.

– Ты понял, что произошло? – спросил он. Спросил доброжелательно, обычным человеческим тоном, как мог бы спросить его отец или брат Умар.

– Аллах явил свою милость, – с трудом выговорил Джамалутдин.

Саббах хмыкнул.

– Вряд ли ты заслужил милость Аллаха! Просто не хватило силы тока, чтоб продавить сопротивление провода. Нужно было ставить конденсатор большей емкости, или уменьшить длину провода…

Джамалутдин постепенно приходил в себя, но смысл сказанного Саббахом воспринимался им не сразу.

– Ты выполнил мой приказ даже под угрозой смерти, – смягчил тон Саббах. – Преданность и бесстрашие – были главными свойствами ассасинов, и остаются главными для моджахедов! Всему остальному можно научить, а ошибки исправить… Поэтому я оставлю тебя в живых, пусть Аллах решит, достоин ли ты жизни, или смерти. А сейчас иди и вымойся!

Только теперь Джамалутдин понял: амир знал, что фугас не сработает. Может, даже, он нарочно дал ему не тот конденсатор… Кроме стыда в душе зарождалось еще одно чувство: чувство обиды. Низко склонив голову, он побежал прочь.

– Быстрее, Ссыкун, быстрее! – крикнул ему вслед Абдаллах и расхохотался.

Опираясь на тросточку, чтобы облегчить нагрузку на раненую ногу, Саббах подошел к Абреку, привязанному к дереву за поворотом дороги, отстранил руку охранника, караулившего коня, и без посторонней помощи довольно ловко вскочил в седло. Он с удовольствием проскакал около километра, отмечая, что оба охранника бегут так быстро, что почти не отстают, хотя увешаны оружием и снаряжением. Да, эти парни настоящие ассасины! Если бы таких было много, то они бы давно создали свое государство, как это сделал тот, чье имя он выбрал своим псевдонимом… Вздохнув, Саббах свернул с дороги.

Арабский вороной жеребец осторожно шел вверх по узкой тропинке. Осеннее солнце припекало, пахло разнотравьем, гудели поздние горные пчелы, самоотверженно запасающие мед перед долгой зимой. Умный конь старательно выбирал место, куда поставить копыто – он держался между флажками, обозначающими проход в минном поле, перешагивал через куски бетона, обходил груды разбитого итальянского кирпича, разбросанного в жухлой траве – остатки некогда богатого двухэтажного дома на краю села. Они поднимались все выше – туда, откуда доносились запахи бетона, ржавого железа и оружейной смазки, безошибочно распознаваемые по-звериному острым обонянием Саббаха. А аромат жарящегося на углях мяса мог услышать любой, и Абдаллах с Хуссейном, которые привычно выстроили боевое охранение: один шел впереди, другой – сзади, – громко сглатывали.

На пригорке располагались несколько пулеметных гнезд, сложенных из перевезенных сюда железобетонных перекрытий разрушенных домов, и обложенных мешками с землей. Саббах проехал мимо, чувствуя на себе любопытные взгляды засевших там бойцов.

Наконец, они подошли к забору из трех рядов колючей проволоки. Старая, проржавевшая «колючка» соседствовала с новой, матово блестящей, а третий ряд заграждений был и вовсе выстроен из спиральной «егозы», которой не было во времена ракетной части. В КПП, выстроенном из железобетонных плит и того самого итальянского кирпича, несли службу трое часовых. Один сидел у крупнокалиберного пулемета, торчащего из бойницы, второй поспешно выбежал и поднял шлагбаум. Это был молодой чеченец среднего роста в камуфляже и черной кожаной тюбетейке, с автоматом на ремне, висящим на правом плече с таким расчетом, что его можно было вскинуть одной рукой и сразу открыть огонь. Третий выглянул из дверного проема и восторженно рассматривал амира, но Хуссейн махнул рукой, и тот мгновенно скрылся.

Дальше начинался лес, всадник и его охранники скрылись в сыром и прохладном зеленоватом сумраке. «Зеленка» надежно укрыла их не только от вертолета-разведчика, но и от аэрофотосъемки с высоты шести тысяч метров. И даже от спутниковой съемки, если только та не ведется в тепловом диапазоне…

Вскоре они оказались на территории бывшей ракетной части: растрескавшаяся бетонированная площадка, сквозь которую пробивается трава и деревья, остатки асфальтовых дорожек, ведущих к бетонным жерлам туннелей, закрытых бронированными дверями, недавно восстановленная казарма… Все заросло деревьями, а проплешины накрыты маскировочной сетью, чтобы не засекли с воздуха.

Обед был уже готов. Как только амир совершил омовение и сел в новую, еще пахнущую свежим деревом беседку, на свой коврик, молодой парнишка в белой куртке не первой свежести принес снятую с огня свежую баранину на шампурах, лепешки, мацони и овощи. Расставив еду на низком столике, он поклонился и ушел.

Саббах сделал знак охранникам – он всегда разделял с ними трапезу. Абдаллах и Хуссейн присели напротив, но так, что было видно – они в любую минуту готовы мгновенно вскочить на ноги. Абдаллах пробовал обед первым – сегодня была его очередь. Если еда отравлена, он спасет амира ценой своей жизни. Но его это не пугало и аппетит не портило. Он жадно стал рвать белыми зубами горячее, хорошо прожаренное мясо.

– Машину осмотрели? – спросил амир на арабском.

– Конечно, – кивнул Хуссейн, возглавляющий контрразведку Саббаха. – Она цела. В смысле – следов пуль или подрыва нет. А так – как цела: в лепешку! Ну, и обгорела вся… Видно, Али в темноте на дороге не удержался – там очень узко…

– Машины не падают в пропасть сами по себе, – сказал амир. – Особенно, если в ней должен был ехать я… Даже молодой Али не допустил бы такой ошибки. Кстати, его нашли?

– Одни кости остались. Место неудобное, машина сплющена, не смогли достать…

– Передайте деньги родителям, – безразличным тоном распорядился амир. И тут же деловито спросил:

– А что по колонне? Разобрались?

– Нет. Неизвестно, кто там был. Но сработали конкретно: много убитых, много раненых, пожгли много транспорта, только одна машина ушла…

Абдаллах насытился, отодвинулся от стола и принял участие в разговоре.

– Вообще-то это непорядок. Если каждый делает что хочет, а других не предупреждает, то плохо кончится. Друг друга перестреляют.

– Борз так и хочет – чтобы каждый был сам по себе, – зло сказал Саббах. – И вообще, он слишком много стал о себе думать… А другие смотрят и берут с него пример!

– Так может, пора его убить?

– Рано пока. У него самый сильный отряд и вообще… Нужен он мне. Хочу с ним встретиться и поговорить глаза в глаза. А там Аллах подскажет, что делать!

– Двадцать минут прошло! – объявил молодой повар, ставя на стол свежую порцию шашлыка.

Большинство пищевых ядов проявляют себя за это время, но Абдаллах чувствовал себя прекрасно. Саббах и Хуссейн принялись за еду.

– Амир, а ты не узнал, кто под Тиходонском плотину минировал? – спросил Абдаллах.

Саббах только покачал головой.

– У нас много друзей и братьев, – только и сказал он. – И если они начали дело, они его закончат. А мы скоро подадим им хороший пример!

Дальнейшая трапеза проходила в молчании. Насытившись, суровые мужчины некоторое время сидели, отдыхая. В это время прозвонил спутниковый телефон. Это был телефон Саббаха, но носил его Абдаллах. Сейчас он вынул аппарат, подключил его к экранированному проводу, который уходил вверх по склону горы, и только после этого ответил. Выслушав пароль, он передал трубку Саббаху.

Звонили из Парижа. Руководитель французского филиала доложил, что они заподозрили в своих рядах шпиона: он не вызывал никаких подозрений, но кто-то поклялся, что видел его в загородном кафе с оперативником контрразведки…

– Вы его допросили? – спросил Саббах.

– Конечно! Послушай…

На том конце связи послышались шаги, потом раздались стоны, всхлипывания, и неразборчивая арабская речь:

– Ко… вы по. ри… Он дав… м… нен. ви…

– Не признается! – пояснил собеседник. – Он хорошо работал и принес много пользы. Так что с ним делать?

– Если в дом заползла змея, разве надо ждать, пока она кого-нибудь укусит? – вопросом на вопрос ответил Саббах.

– Я понял тебя, брат!

В трубке отчетливо прозвучал звук выстрела.

– Что еще у вас? – спросил Саббах. – Как «Белый путь»?

– Готовим, брат, готовим. Но есть сложности… Иншалла… Пора заканчивать, нас могут запеленговать… Аллаху акбар!

– Аллаху акбар! – ответил Саббах и, отключившись, неспешно передал трубку телохранителю. Пеленга и ракетного удара он не боялся: сейчас сигнал уходил на спутник не с телефона, а с антенны, расположенной в километре отсюда, на противоположном склоне горы.

Он со вкусом допил мацони, озабоченно вздохнул. Надо заново готовить акцию в Москве, надо пролить дождик здесь, а далеко не все идет гладко…

Телефон прозвонил снова. На этот раз Абдаллах, услышав голос, встал и поклонился, потом, подкатив глаза и указав пальцем свободной руки в небо, передал трубку амиру. По таким необычным для сдержанного телохранителя жестам Саббах понял, кто хочет поговорить с ним на этот раз. И точно: на связи был Калиф, руководитель «Всемирного джихада», друг студенческой юности. Давнее знакомство сказывалось: Калиф был с ним мягче, чем с другими.

– Салям алейкум, Тимур!

– Салям, Джарах! Я слышал, дела у тебя идут плохо, – не спросил, а утвердительно сказал Калиф. Голос у него был обычный – спокойный и бесстрастный. Но это ничего не значило: так же спокойно и бесстрастно он резал глотки кафирам и предателям, Саббах знал это лучше других.

– До «плохо» пока не дошло, – ответил он. – Но и хорошими их не назовешь.

– Вижу, ты не забыл лингвистические тонкости русского языка, – усмехнулся Калиф. – Акция в Москве сорвалась, «Серебряный поток» завис, кафиры загнали моджахедов в горы, отношения с амирами ухудшились… И ты считаешь, что это не «плохо», а «нехорошо». А в чем же разница?

– В Москве произошел самоподрыв, такие случаи не предусмотришь, – так же спокойно ответил Саббах. Он тоже умел невозмутимо отрезать головы. – «Поток» действительно откладывается: есть проблемы с людьми, знающими местность, где предстоит работать… И с хорошими взрывниками сложно, тем более, что в Москве погиб специалист, которому я думал поручить это дело…

– Неужели это проблемы? – безэмоционально удивился Калиф.

– Нет. Подходящие люди есть у Борза, а его брат – классный минер. Но Борз, как раз и есть проблема – это он мутит воду среди амиров!

– Причина? Из-за денег?

– Деньги – только повод. Главное, в другом: он хочет выйти из подчинения Центра! И говорит, что я и другие иностранцы не можем полноценно участвовать в местном джихаде. Мол, это не наш джихад, а их, и мы его не понимаем…

Собеседник на другой половине земного шара помолчал.

– Да, такие вопросы периодически возникают в разных странах, – наконец, сказал он. – Местные патриоты противопоставляют себя пришлым наемникам. Но я пришлю тебе группу чеченских патриотов – это снимет подобные спекуляции. Правда, не следует копаться в их прошлом: все они большую часть жизни провели в Иордании или Сирии. А некоторые здесь и родились. Если это выяснится, сама идея чистого патриотизма лопнет.

– Я понял тебя, Тимур!

– Очень хорошо. Но ситуацию надо выправлять!

– Я ее выправлю. В самое ближайшее время.

Отключившись, Саббах долго сидел в задумчивости, глядя перед собой невидящими глазами.

– Пошли кого-нибудь к Борзу, Хуссейн, – наконец сказал он. – Пусть приедет ко мне для конкретного разговора.

– Сделаю, амир! – кивнул телохранитель.

– И еще… Кого мы можем послать вместо Зары?

Абдаллах почесал бороду. Он курировал диверсионную подготовку.

– С уверенностью не скажу, хозяин. Материал не очень качественный. И психологическую подготовку до конца не прошли.

Он замолчал, но под требовательным взглядом командира сказал:

– Может, Зухра… Она лучше других. Но лично я не уверен и в ней…

– А сопровождающим кого?

– Молодого моджахеда, который сегодня сдал тебе экзамен. Этого… Ссыкуна…

Саббах поморщился.

– Не надо оскорблять парня! Он шел на смерть, но нажал кнопку! Я подумаю насчет него…

Саббах вновь застыл в мрачной задумчивости. Медленно текли минуты.

– Хозяин, а почему ты ездишь на Абреке, а не на японском вездеходе? – спросил вдруг Хуссейн, чтобы как-то развеять сгустившуюся атмосферу.

– Абрек живой и пройдет по любой тропинке, – медленно, будто обдумывая ответ, произнес амир. – И потом, ты слышал когда-нибудь, чтобы заминировали и взорвали лошадь? Или она вдруг упала в пропасть?

Он помолчал.

– И вообще, старинная арабская поговорка гласит: «В жизни есть только три удовольствия: есть мясо, ездить на мясе и вонзать мясо в мясо…»

Саббах, опираясь на свою трость, встал.

– Вызовите ко мне Мадину! – распорядился он и, прихрамывая, отправился в свою резиденцию.

Это был бетонный бункер в горе, из которого в глубину скального массива уходил длинный туннель с несколькими ответвлениями и переходами на другие уровни. Несколько толстых бронированных дверей позволяли надежно отгородиться от всего мира, запасы продовольствия были рассчитаны на месяц, разбомбить его убежище невозможно, а в случае необходимости он мог выбраться через два запасных выхода, расположенных в разных местах.

Бункер амиру хотели обустроить, как комфортабельную городскую квартиру, но он отказался. Поставил кровать, стол с двумя стульями, на бетонную стену над кроватью повесил ковер, второй бросил на пол, чтобы защитить израненное тело от сырости. Восстановил электричество, устроил арсенал – оружие, патроны, взрывчатка… Запасся противогазом, медикаментами, керосиновой лампой. Сделал запас консервов и галет. Вот и все, этого вполне достаточно. Недаром основатель государства ассасинов Хасан ибн Саббах исповедовал скромность и аскетизм, а за богатство сурово карал. На этом и держалась дисциплина в Аламуте, да и во всем исмаилитском государстве… А после смерти ибн Саббаха его заветы разрушились, Аламут пал, а ассасины разбрелись по всему миру…

Он опустился на жесткую солдатскую кровать, прикрыл глаза и тут же провалился в приятную дрему…