ГЛАВА 46

Я все плыла и плыла. Плыть со снаряжением без ласт утомительно, и мне пришлось выпустить часть воздуха из жилета, чтобы было легче двигать руками. В какой-то момент мне 3 показалось, что я вижу Ориоля, поднятого волной в нескольких метрах впереди. Он должен был находиться прямо перед рифом. Больше я не видела его. По мере приближения к берегу я изучала ритм прибоя, более сильного, чем в предыдущую ночь. Следовало воспользоваться напором волны и погрузиться до того, как течение потянет меня обратно. Глубина была небольшая, она значительно уменьшилась из-за сильного волнения, и мне, возможно, удалось бы успешно выплыть к туннелю. Я спустила из жилета весь воздух, выбросила трубку, взяла регулятор в рот и вдохнула успокоительный глоток «консервированного» воздуха. Получилось! Нырнув под самую высокую волну, я приложила все силы, чтобы спуститься вниз. Внизу царил хаос. На каменистом дне обрывки погибших водорослей и сотни иных взвешенных частиц смешивались с пеной и пузырьками воздуха, которые я выпускала. Меня подхватило обратное течение и стало уносить в море. Я двигалась то вперед, то назад, почти ничего не видя. Подумала об Ориоле. У него не было ни воздуха, ни возможности рассмотреть что-либо. Он, наверное, не прошел!

Охваченная отчаянием, я поплыла вниз и вперед, гребя одной рукой и выставив вперед вторую, чтобы не удариться обо что-нибудь. Рука моя коснулась лежащих на дне камней. Продолжая плыть брассом, я увидела очертания входа в пещеру. Странно: только тогда, впервые в тот день, я испытала настоящий страх. А что, если Ориоль не проник в грот? Или, что еще хуже, я столкнусь с его трупом внутри грота? На миг я представила себе, как его тело закрывает проход, держась на плаву под потолком туннеля. Я содрогнулась. Но возвращаться не стала и увидела, что впереди тьма. Черт побери! Ведь я забыла взять фонарь! Но это не задержало меня. Вскоре я заметила течение внутри тоннеля: оно то относило меня назад, то увлекало вперед. Тем не менее я, хотя и с трудом, продвигалась вперед. Обратное движение воды свидетельствовало о том, что где-то есть воздушный карман.

Менее чем через полметра я за что-то зацепилась. Плыть дальше я не могла. Я толкала себя назад, упершись руками в дно, но и это ничего не давало. Меня охватил панический страх. Я прилагала все силы, но тщетно. Вам никогда не приходилось испытывать клаустрофобию? Это ужасно. Я отдала бы все, чтобы выбраться из этой темной, холодной и сырой могилы. Я попала в ловушку, двигаться не могла, а руки мои упирались в стены. Ну и положение! Я снова сделала усилие в надежде продвинуться вперед. Пустое дело! То же самое при попытке поплыть назад. Я задыхалась, хотя воздух у меня еще был. После очередного истеричного и безуспешного движения я начала молиться. Вспомнила совет подводным пловцам: никогда не заплывать под водой в закрытое место без специальной тренировки. А у меня такой тренировки не было.

У меня был только обет, данный несколько минут назад, — умереть, но не покидать человека. Я была готова исполнить его. Даже приступила к его исполнению. Я умерла бы одной из самых страшных смертей, находясь в западне и ожидая скорой смерти. Эта мысль подвигнула меня на очередную отчаянную попытку вырваться. Попытка закончилась тем, что я стала задыхаться еще сильнее, не продвинувшись ни на один сантиметр в этой мрачной гробнице и выпуская многочисленные пузырьки. Выходя, они отнимали у меня последние секунды жизни.

Сколько мне еще оставалось? Воздуха, возможно, на полчаса. Я уже начала умирать. Скоро воздух закончится.

И я решила, когда это случится, не бороться за жизнь, а просто выпустить изо рта патрубок и сделать глубокий вдох…

Странно! Мысль о том, что я встречу смерть достойно, приму предначертание судьбы, успокоила меня. Дыхание! Чем меньше я двигаюсь, тем меньше потребляю воздуха. Мало-помалу я начинала контролировать ситуацию. Я в ловушке. Точнее говоря, зацепилась за что-то своим снаряжением. Без него я наверняка продвинулась бы вперед. Можно сбросить ремни, набрать в легкие хорошую порцию воздуха и поплыть. Выход на другом конце сифона безусловно недалеко. Если это не так, то попасть туда никому не удалось бы, тем более без снаряжения. В тринадцатом веке сюда попадали, пользуясь только легкими. Тут я вспомнила, что прошлым вечером мы работали дотемна. Пользовались фонарями. Куда я дела свой, перед тем, как вернуться на судно? Может, он все-таки у меня был… В кармане жакета! Я похлопала по нему, и с правой стороны рука натолкнулась на что-то твердое. Свет! Первое, на что я посмотрела, был индикатор давления. Семьдесят атмосфер! На жизнь у меня еще кое-что оставалось! Далее следовало уточнить, что со мной случилось. Здесь, в окружении камней, видимость была лучше, чем снаружи, и я обнаружила, что всего в нескольких сантиметрах от меня потолок туннеля поднимался. Мне даже показалось, что на другой стороне что-то светится. Проблема состояла в том, что мы, видимо, не убрали с прохода все камни и мой баллон с воздухом зацепился за выемку в потолке. Мое снаряжение не позволяло мне опуститься на несколько сантиметров, чтобы продолжить движение Я выработала план. Повторила его про себя несколько раз, рассматривая возникновение возможных помех, и наконец решила действовать. Расстегнула все пряжки жилета, сунула светящийся фонарь в трусы, сделала глубокий вдох и, бросив патрубок, поплыла вперед и вниз. Жилет я сняла относительно легко. Через каких-нибудь пару метров стала видна поверхность на другой стороне.

Мне не хотелось бросать снаряжения. Оно все еще могло сохранить мне жизнь. Поэтому, обретя пространство для маневра, я развернулась, проникла в проход и высвободила жилет, потянув его вниз. Казалось, на это ушло бесконечно много времени, но наконец я нашла трубку, чтобы надуть жилет. Держа одну руку вытянутой вверх, чтобы не удариться головой о потолок, я выплыла на поверхность, которая оказалась на удивление близко. Спасена! Временно.

Место было очень своеобразное. Я находилась в пещере с относительно высоким потолком. Он словно поднимался и опускался соразмерно движению воды, тоже поднимавшейся и опускавшейся под воздействием течения в тоннеле. Это течение было следствием эффекта сифона, который передавал колебание уровня воды на море. Откуда-то сверху сюда проникал скудный лучик солнечного света, вызвавший у меня неизъяснимую радость. В одной стороне этого потайного озерка я разглядела твердую, постепенно поднимающуюся породу. Вскарабкавшись на нее, я сняла жилет.

Тут же я увидела его. Он лежал вне досягаемости воды. Рот у него был открыт. Я ликовала. Ориоль жив, хотя и неподвижен! Но раз уж ему удалось добраться до этого места, значит, он жив. Я посветила на него фонарем, но Ориоль не отреагировал. Это огорчило меня. Рядом с его кровоточащей нижней губой виднелись многочисленные синяки. Удивительно, как ему удалось добраться сюда! На нем почти не было одежды: одна из штанин кальсон порвана. Я опустилась рядом с ним на колени и погладила его по лбу.

— Ориоль, — тихо сказала я.

Никакой реакции. Я с ужасом подумала, что он не дышит.

— Ориоль! — позвала я громче.

Не знаю, от холода или от страха, но я задрожала как осиновый лист. Ориоль не реагировал. Уж не умер ли он от перенапряжения? Я попыталась прощупать пульс на сонной артерии, но не нашла его.

— Ориоль! — закричала я.

И снова меня охватила паника. Начав делать ему искусственное дыхание, я опять ощутила вкус моря на его губах. Как в тот штормовой день, только теперь они еще пахли кровью.

Но Ориоль дышал. Дышал! Какая радость! Возблагодарив Бога, я обняла Ориоля и легла рядом с ним, чтобы согреть его и согреться самой.

И снова ощутила вкус его губ.

Может быть, мои ласки вернули ему силы, но через некоторое время Ориоль открыл глаза, которые мне так нравились и которые в полутьме я скорее угадывала, чем видела. Я молчала и ждала, прижавшись к нему.

— Кристина! — воскликнул он наконец.

— Да, это я.

Ориоль огляделся и, словно сразу же оценив обстановку, спросил:

— Но что ты здесь делаешь?

— Нахожусь с тобой.

— Но как ты проникла сюда?

— Через туннель, как и ты. — Откинув со лба его волосы, я снова погладила Ориоля.

— Ты с ума сошла?

— А ты не сошел?

— Я поклялся, что именно я, а не этот Артур, найду сокровище моего отца.

— Ну, а я дала обет, как молодые фиванские воины из священного легиона, как рыцари Храма, не покидать своего товарища.

— Ты поклялась в этом?

Ориоль слегка ослабил объятия, пытаясь разглядеть мои глаза.

— Я поклялась в этом, когда увидела, как ты прыгнул с судна.

— Спасибо, Кристина, — сказал Ориоль дрогнувшим голосом. — Все равно он убьет нас, так или иначе. Но умереть вот так — это прекрасно.

Я поцеловала его снова. На этот раз он ответил. И опять соль, бурное море, его губы, даже грот и холод, как в тот, первый раз. Только теперь появился еще привкус крови, предвещавший несчастье. Меня это не волновало, и я предалась воспоминаниям о том, что было. Думала я и о том, чего не было, но могло бы быть в прошлом и уже никогда не произойдет в будущем. Мои девичьи сны о том, как мы вдвоем, взявшись за руки, идем открывать мир, письма, отправленные тогда и оставшиеся без ответа. Они уже никогда не придут. Ничему не суждено осуществиться. Ориоль прав: Артур убьет нас.

И тут я вдруг вспомнила о сокровище. Сокровище! В пещеру я проникла вовсе не из-за него. Только из-за Ориоля.

Ориоль, казалось, тоже не очень торопился отыскать клад. Когда нам грозит смерть и вероятность выжить крайне мала, наша система ценностей меняется. Зачем нам с ним сокровище? Наша дружба, наши нежные чувства, оставшиеся нам минуты жизни — вот то единственное, что имело хоть какой-то смысл в этой пещере. Возможно, Ориолю все еще хотелось отыскать сокровище. Но только ради отца.

Не знаю, долго ли мы находились в этом состоянии. Мы ласкали и целовали друг друга, вкладывая в это столько эмоций, сколько вкладывает человек, знающий, что это в последний раз. Поскольку мы были на сухом месте, ласки немного согрели меня. И тут произошло неожиданное. Я ощутила знакомое давление на низ живота.

— Ориоль! — воскликнула я. Он ничего не ответил, но давление продолжало возрастать. — Ориоль? — повторила я и приподнялась над ним, чтобы видеть его глаза. В нашей ситуации, при всем ее трагизме, появилось нечто забавное.

— Силы мои начинают восстанавливаться, — ответил он.

— Не думала, что у тебя хватит на это сил. Ты уверен? — спросила я.

— В чем?

— В том, что это ради меня.

— Абсолютно.

Мы завершили наш диалог поцелуем, забыв о кровоточащей губе Ориоля, об ушибах и даже о смерти, ожидавшей нас за пределами этого приюта любви. Мы не замечали, что под нами камни. Холод? Я перестала мерзнуть, как только сняла мокрую одежду.

Мы занимались любовью со страстью. Я не помнила ничего подобного в своей жизни. Если у меня еще оставались какие-то сомнения относительно сексуальных предпочтений Ориоля, то в то утро они рассеялись, было ясно, что чрезвычайность нашей ситуации не имела к этому никакого отношения и Ориоль отнюдь не в первый раз занимается любовью с женщиной. Он был опытным любовником.

Мы занимались этим отчаянно и поспешно, ибо ждали этого четырнадцать лет. Все было словно впервые. Все было словно в последний раз. Мы не соблюдали никаких предосторожностей, понимая, что завтра для нас не наступит.

В такое неистовство я впадаю не часто. Скорее — редко. Может быть, критические ситуации доводят меня до предела? Ведь именно так это произошло у меня с Майком 11 сентября. Или это присущая нам реакция, реакция животного, которое, почуяв запах смерти, стремится продлить жизнь, обеспечить выживание своего вида? Или это была лишь попытка заглушить страх, убежав от него в любовь, в страсть?

И так мы лежали, прижавшись друг к другу и дрожа от страсти. Вспыхнувший в нас огонь мало-помалу угасал, и мы начали чувствовать, что наши тела покрыты ссадинами. Я снова искала в губах Ориоля вкус моря, вспоминала детство, сменявшееся отрочеством, первый поцелуй. Несколько мгновений я была необычайно счастлива, но потом страдание усилилось. Я коротко вздохнула, почти всхлипнула, и едва сдержала слезы. Да, умереть ужасно, но еще ужаснее сделать это, не прожив жизни. Я уже никогда не смогу насладиться этой любовью. Какая чудовищная несправедливость — осознать, что наша любовь имеет будущее в такой момент, когда у нас этого будущего уже не было. Но я поклялась себе насладиться каждым мгновением из тех, которые нам еще оставались.