ГЛАВА 2

Башня, поврежденная огнем, с грохотом упала всей своей массой на несчастных людей, находившихся внизу. Те, кто уцелел, бросились бежать. Облако пыли и пепла оседало на улицах, покрывая все белесой пеленой.

Я повернулась в кровати. Бог мой, как все это печально! Опять мне вспомнилось то зловещее утро, когда упали самые высокие башни…

«Ничего не происходит, — сказала я сама себе, — это случилось несколько месяцев назад, а я сейчас лежу в своей кровати. Спокойно, спокойно». После того как праздновали мой день рождения, Майк остался ночевать у меня, и я чувствовала его приятное тепло; он лежал рядом и ровно дышал, удовлетворенный, отдыхающий. Погладив его широкую спину, я обняла Майка и успокоилась. Мы лежали под простыней нагие, расслабленные. Когда утих порыв страсти, Майк долго ласкал меня и говорил мне слова любви. Потом заснул глубоким сном. Да и сама я, утомленная столь бурным днем, погрузилась в сладкий сон, сменившийся этими тревожными картинами.

Я посмотрела на будильник. Было утро воскресенья, половина пятого. Есть еще время выспаться.

Успокоившись, я закрыла глаза, но тут ко мне снова явилось видение разрухи, развалин и всеобщей паники.

Сон перенесся из Нью-Йорка в другое место, и обрушивались не небоскребы-близнецы, а нечто совсем иное. Как образы, так и звуки катастрофы неотвратимо приближались ко мне, и избавиться от них никак не удавалось.

Люди кричали. На месте упавших башен образовалась брешь. В эту брешь, сквозь облако пыли, подбадривая друг друга, бросились мужчины со щитами в металлических шлемах и кольчугах, вооруженные мечами, копьями и арбалетами. Скрывшись в мутном тумане и грохоте, они больше не появлялись. Через некоторое время из тумана показалось полчище других воинов, мусульман, размахивающих окровавленными ятаганами. Хотя у меня на ремне была шпага, сражаться я не могла, потому что вместе с кровью, струящейся из моих открытых ран, теряла силы. Осознав это, я начала искать защиту, взгляд мой упал на руку, и, так и не просыпаясь, я увидела кольцо с темно-красным рубином.

Женщины, дети и старики с узлами в руках, одни с вьючными животными, другие — с козами и овцами бежали в сторону моря. Испуганные малыши плакали, и слезы оставляли на их личиках, покрытых пылью, узкие полоски. Дети постарше бежали за своими матерями, а те вели за руки или несли младших. Когда воины набросились на них с ножами, поднялась паника. Толпа кричала, люди бросали свои пожитки, кое-кто оставлял детей. Им хотелось только убежать — все равно куда. Это было ужасно. Мной овладела глубокая жалость к ним, но я не могла оказать им никакой помощи. Что произойдет с детьми, потерявшими матерей? Если им и сохранят жизнь, то обратят в рабство. За большими деревянными, обитыми железом воротами была защита, но воины с обнаженными мечами не подпускали к ним толпу, очищая путь для немногих. Обезумевшие от страха люди во весь голос взывали о помощи. Я слышала удары, плач, мольбы, оскорбления. Стражники кричали, чтобы все убирались и шли к порту. Когда же толпа попыталась пробиться, стражники у ворот начали рубить мечами тех, кто оказался поблизости. Бедные и несчастные! Как они кричали от боли и ужаса! Сквозь внезапно образовавшийся просвет я увидела почти закрытый вход. Истекая кровью, я боялась умереть среди отчаявшихся людей, потому собрала последние силы и бросилась на мечи солдат. Мне необходимо пройти сквозь эти ворота!

Я быстро приподнялась в кровати, я задыхалась, ибо меня душили слезы. Как все это печально! Даже 11 сентября я не ощутила такого горя. Едва ли вы поймете это, поскольку я сама до сих пор не поняла.

Впрочем, последний образ запечатлелся у меня в памяти. Главарь наемных убийц у ворот был в белом, а на груди у него красовался красный крест — точно такой же, как изображенный на крепостной стене. Этот крест… что-то мне напоминал.

Я повернулась к Майку, надеясь на его помощь. Он спал на спине с тем же счастливым выражением лица и с полуулыбкой на губах. Мы, несомненно, видели разные сны. Его безмятежность была непостижима для меня. А эта улыбка, не Майка, а другого человека, не давала мне покоя.

На моих пальцах поблескивали два кольца. Я не привыкла спать, не снимая колец, но, ложась на это раз, не сняла кольцо с бриллиантом, символ нашей любви, моей помолвки и новой жизни. Не знаю почему, но на моем пальце осталось и другое кольцо — из моего кошмара. Неужели странный перстень так овладел моим сознанием, что мне приснилась эта трагедия?

Чтобы разглядеть кольцо получше, я сняла его и поднесла к ночнику.

Именно тогда и случилось то, что заставило меня открыть рот от удивления.

Луч света, упав на камень, окаймленный металлом только с двух сторон, спроецировал на белые простыни красный крест.

Это было красиво, но внушало смутное беспокойство: необычный крест имел четыре одинаковых конца, но они расщеплялись, образуя два небольших расширяющихся изгиба.

И вдруг до меня дошло, что этот же крест я видела во сне! Он был изображен на форменной одежде солдат, напавших на толпу, и на крепостной стене.

Закрыв глаза, я с трудом перевела дыхание. Этого не может быть! Неужели я все еще сплю? Мне хотелось успокоиться, и я, выключив свет, попыталась найти покой рядом с Майком. Во сне он повернулся ко мне спиной. Я обняла его. Это несколько успокоило меня, но мысли теснились в голове, обгоняя одна другую.

Все связанное с этим кольцом было таинственным — и то, как оно попало ко мне, и то, что оно являлось мне во сне, и то, что я видела этот крест прежде, чем обнаружила его в перстне…

И решила, что эта драгоценность должна поведать мне какую-то историю. Это не простой подарок — за ним что-то скрывается…

Мое любопытство усилилось. Возрос и страх. Что-то говорило мне, что этот нежданный подарок сделан не случайно; это вызов, брошенный мне судьбой, жизнью, параллельной той, которой я жила. Он как потайная дверь, внезапно открывшаяся на моем пути, чтобы я перешагнула через порог во тьму…

Интуитивно я понимала, что это кольцо перевернет все в моем запланированном комфортабельном существовании, сполна сулившем счастье, которое я уже начинала испытывать. Этот дар таит в себе угрозу и соблазн. Проклятое кольцо! Оно не дает мне заснуть, хотя я полагала, что именно эта ночь будет совершенно безоблачной.

Потом я снова включила свет и сосредоточила внимание на красном камне. Изнутри камня шло странное сияние, формируя звезду из шести лучей. И она двигалась по мере того, как я поворачивала кольцо, так что блеск ее постоянно оказывался перед моим взором.

Я осмотрела внутреннюю поверхность камня, инкрустированную слоновой костью. Узор был сделан так, чтобы на внешней поверхности рубина образовался полый рисунок. От этого свет, проникая сквозь кристалл, проецировал на внешней стороне этот удивительный кроваво-красный крест.

Итак, я разобралась с тем, как функционировало это маленькое чудо в смысле физическом, однако желание узнать, откуда оно появилось, почему его прислали именно мне, нарастало с каждой минутой.

Едва эта мысль зародилась в моем мозгу, глаза у меня расширились.

Кольцо, кольцо с красным рубином! Ведь я видела его где-то раньше!

Это пришло, как в тумане, из воспоминаний о детстве. Я была уверена, абсолютно убеждена в том, что видела его прежде у кого-то на пальце.

Я снова беспокойно перевернулась. Это случилось, когда я была маленькой девочкой. В этом я не сомневалась. Но кто носил его?

Я старалась вспомнить, но мне не удавалось.

Кольцо было явно из моего детства, а возможно, из очень далекого прошлого. Но кто прислал его мне? Почему? Если хотят преподнести кому-то подарок по случаю дня рождения, это не окутывают покровом тайны. Не так ли?

И тогда у меня снова возник вопрос, который я всегда желала задать матери, но никак не могла произнести его вслух. Эта маленькая загадка была одной из тех, которым не придаешь значения, но они оседают на дне сознания и в один прекрасный день превращаются в великую тайну.

Почему мы так и не вернулись в город, где я родилась?

Мы переехали из Барселоны в Нью-Йорк, когда мне было тринадцать лет. Мой отец, родом из Мичигана, долгое время руководил испанским филиалом одной американской компании. Мать — единственный ребенок в «хорошей» буржуазной каталонской семье. Мои дед и бабка со стороны матери уже умерли. А все остальные родственники в Испании — дальние, и мы с ними не общаемся.

Мои родители познакомились в Барселоне, влюбились друг в друга, вступили в брак, и на свет появилась я.

Отец всю жизнь говорил со мной по-английски, и я зову его«дэдди», что означает «папа», а он зовет Марию дель Map, мою мать, «Мэри». Так вот, я всегда хотела узнать у Мэри, почему мы не вернулись, но она лишь отмалчивалась. Может, есть какая-то причина, думала я.

Дэдди быстро сошелся с друзьями матери. Испания восхищала его, и похоже, именно мать настояла на том, чтобы они перебрались на жительство в Соединенные Штаты. И в конце концов добилась своего. Моему отцу дали должность в главном управлении союза кооператоров на Лонг-Айленд в Нью-Йорке. И мы переехали. Мария дель Map оставила свою семью, друзей, свой город и вполне довольствовалась Америкой. В Испанию мы никогда не возвращались, даже на короткое время. Как странно, правда?

Я повернулась в постели и снова посмотрела на будильник. Наступал рассвет воскресного дня, и мы в этот день планировали навестить моих родителей в их доме на Лонг-Айленд, чтобы отметить с ними мой день рождения. Да, мне с матерью будет о чем поговорить. Если она, разумеется, пожелает.