Михаилу Ильичу с большим трудом удалось определить своего одиннадцатилетнего сына в кадетский корпус. Здесь он был единственным «приходящим» кадетом. Выходцу из крамольной семьи запретили жить в интернате, бесплатно учиться, получать обмундирование и питаться в столовой за казенный счет.

На второй год учебы положение подростка ухудшилось. Умер отец.

Вот как об этом писал Дмитрий Михайлович в автобиографии: «В связи с арестом брата Владимира семья была под надзором полиции, я не был принят в корпус для обучения на государственный счет и, в виде исключения, учился за свой счет, хотя мать овдовела и не имела средств к жизни»!

А вот как вспоминает Елена Дмитриевна рассказы отца о его годах учебы.

«…Рассказывал отец увлекательно, образно. Слушая его, отчетливо представляла далекий заснеженный сибирский город, темные, пустынные, в снежных сугробах улицы. Защищая лицо от колючего ветра, в тонкой шинели, в ботинках бежит мальчик, за спиной у него ранец. Это папа. Несколько кварталов отделяли дом, где жила семья Карбышевых, от Сибирского кадетского корпуса, и нелегко было 11-летнему мальчику в пургу и стужу проделывать этот путь. Он был единственным кадетом, которому не предоставлялось права жить в корпусе и получать пособие. Но горячее желание получить образование помогло ему преодолеть все трудности. Он хорошо учился…».

Очень скромная оценка.

На самом деле лучшими учениками в классе, по свидетельству старшего брата Сергея, также учившегося в корпусе, были Митя Карбышев и его приятель Митя Тартышев.

Когда кто-нибудь из вызванных к доске кадетов не знал урока, то вызывали по обыкновению Карбышева.

Учитель же французского языка, большой шутник и любимец кадетов, обычно вызывал их вдвоем:

— Митя в квадрате, к ответу!

Или:

— Кар-Тар-бышев, идите к доске…

Митя считался одним из лучших учеников по рисованию, он охотно рисовал не только на уроках по этому предмету. Он мог легко и быстро набросать карандашом карикатуру, остроумный шарж на товарища, а подчас и на педагога. Изобличенного карикатуриста наказывали, даже сажали в карцер. Однако он не унимался, был в своих рисунках по-прежнему колок и дерзок. Что касается товарищей по классу, то они подогревали, подзадоривали своего художника и крепко дружили с ним.

Исключительное положение Мити в незавидном качестве «приходящего кадета» длилось несколько лет. Его в какой-то мере уравняли в правах с другими только в 1894 году, учитывая выдающиеся способности и успехи. Это было сделано на основании «высочайшего повеления» и специального «предписания» командующего Омским военным округом.

Сибирский кадетский корпус со времени своего основания прочно сохранял репутацию одного из лучших в России военных учебных заведений. В нем сочетались общепедагогические начала воспитания с подготовкой питомцев к переходу в военное училище.

Кроме строевых занятий, к которым преимущественно относились лагерные сборы, преподавались военная гимнастика, фехтование, плавание и топография.

Большое место отводилось общеобразовательным предметам: математике, физике, космографии, географии, истории, естественной истории, русскому языку и словесности, законоведению, французскому и немецкому языкам.

Обращалось также внимание на эстетическое воспитание кадетов. Их обучали музыке, пению, танцам и рисованию.

В корпусе было семь классов. Для строевых занятий они объединялись в три роты. Каждый класс имел офицера-воспитателя. Каждая рота — своего командира, как правило, подполковника или даже полковника.

Для командной практики и поддержания высокой дисциплины лучшие кадеты назначались на различные должности. При этом они несли ответственность за поведение остальных и были обязаны оказывать нравственное влияние на своих товарищей, служить примером, образцом в поведении.

По отзывам педагогов, Дмитрий Карбышев обладал превосходной памятью, разносторонними дарованиями, исключительными способностями к истории и математике. С детства он пристрастился к книгам, эта страсть не утихла и в отрочестве — он отличался от своих сверстников более широким кругозором. Писал он легко и быстро, красивым четким почерком. Прекрасно владел русским языком и умел лаконично, четко излагать свои мысли. Ясное логическое мышление единодушно отмечали педагоги при оценках его работ.

Окончил Дмитрий кадетский корпус по первому разряду. Его наградили похвальным листом и памятным подарком — красочно оформленной книгой-альбомом «Япония и японцы».

Влияние семьи, учеба в корпусе помогли развить в характере юноши мужество, стойкость, волю и трудолюбие. Все это в нем сочеталось с беззаветной любовью к Родине.

Но одаренного восемнадцатилетнего юношу мало прельщала военная карьера. Мечтая с детских лет о том, чтобы созидать и строить, обладая недюжинными данными к «графическому мышлению» — рисованию и черчению, Дмитрий хотел поступить в Академию художеств или в Институт гражданских инженеров, или, в крайнем случае, на физико-математический факультет университет.

Желание было, да не было средств. Скудной вдовьей пенсии, получаемой матерью, едва хватало на расходы по дому. Вот почему семейный совет решил, что Дмитрий пойдет по стопам родителя, не нарушит традиции исконных сибирских казаков-воинов. А вот какую избрать профессию? Тут все были единодушны — инженерную.

В июле 1898 года, еще за месяц до окончания корпуса Дмитрием, его мать, Александра Ефимовна, явилась на прием к директору генерал-майору Кичееву и подала ему прошение:

«…Изъявляю свое согласие на направление сына моего в Николаевское инженерное училище, за неимением же вакансии — в Михайловское артиллерийское».

Осень 1898 года. С тревожным чувством покидал Дмитрий Михайлович родной город, дом на Полковой улице в Казачьем форштадте, где прошли его детство и юность. Жаль было расставаться с матерью, братьями и сестрами. Тяжела была разлука и с товарищами по кадетскому корпусу, с которыми крепко подружился.

Он понимал, что в значительной мере предоставлен самому себе, что теперь не может рассчитывать на чью-либо материальную помощь и сам должен пробиваться и люди.

Старший брат, прощаясь, сказал ему:

— Ну, Митя, завидую тебе! Будешь в Петербурге, куда покойный отец так мечтал попасть… Будешь учиться в Михайловском замке, где учился Достоевский. Наши омские старожилы и тюрьма наша запомнили его в кандалах. А он считал для себя моральными кандалами, своего рода острогом ничуть не лучше и не хуже омского, — учение в инженерном училище. Почему? Имел иное призвание… Думается мне, что с тобой не так — ты должен именно там найти свою стезю…

И вот окончено долгое, утомительное путешествие. Дмитрий в Петербурге.

После грязного, захолустного, пыльного Омска — пышная, нарядная, шумная столица с ее Невским проспектом, с закованной в гранит красавицей Невой, стройными и величественными дворцами и парками. Поразительные контрасты ошеломили молодого провинциала.

Он не успел прийти в себя от восхищения столицей, не смог как следует осмотреться, — а уже началась учебная страда в Николаевском инженерном училище. И все остальное отошло на задний план.

Всего два года занял у Дмитрия полный курс инженерного училища. Время пролетело незаметно… Режим жесткий, программа напряженная. Кроме теоретических и общеобразовательных предметов было много специальных — фортификация, подрывное и минное дело, военные сообщения (дороги, железнодорожное дело, мосты, переправы), телеграфия и другие средства связи. Много внимания отводилось практическим занятиям и строевой подготовке, Да что там толковать о Петербурге, если юнкер едва выкраивал время на осмотр бывшего дворца Павла I, т. е. собственного училища. А дворец этот вдохновил юного Пушкина на оду «Вольность». Красота сооружения, воздвигнутого по проекту знаменитого русского зодчего В. И. Баженова французским архитектором Бренна, не могла остаться незамеченной Дмитрием.

Много лет спустя Дмитрий Михайлович, провожая свою дочь на учебу в Ленинград, с восторгом вспоминал Михайловский замок, его гармоничные формы, его красоту, оставшуюся на века явлением в истории искусства.

И даже не упомянул о глухой мартовской ночи, когда в этом же замке с согласия сына — наследник престола — был задушен его венценосный отец. Цареубийство, дворцовый переворот — не этим было примечательно для Карбышева величественное здание, украшающее город на Неве.

Дмитрий Карбышев нашел свое призвание именно в инженерном училище. Поэтому его не утомляли, а радовали инженерные дисциплины. Топография и фортификация были для него весьма интересны. Теория сооружения кронверков и батарей раскрывалась перед ним, как ровная степь перед всадником, где ничто не заслоняет горизонта.

Он попал в свою стихию.

Теперь он твердо знал, чему себя посвятить.

Однако не следует полагать, что занятия поглотили его целиком и для него вовсе не существовало никаких других увлечений. С детства его манил таинственный сонм звезд в безбрежном небесном океане. Он задумывался над великой тайной мироздания. А когда в Петербурге ему впервые удалось попасть вместе со своим однокурсником Григорием Вискуновым в Пулковскую обсерваторию — там, заглянув в телескоп, он поразился увиденным. И долго не мог оторвать очарованного взгляда от Луны, от Венеры, от обоих ковшей — Большой и Малой Медведиц!.

Вискунов мечтал стать воздухоплавателем. Он грезил о межпланетных путешествиях и зачитывался Жюль Верном. Его дружок Дмитрий Карбышев раз и навсегда решил остаться верным военно-инженерному делу. И все-таки на досуге брался за астрономию, зачитывался книгами о звездных мирах.

— Зачем тебе, — удивлялся Григорий, — заглядываться на небо, если не стремишься летать?

— Хочу найти свою звезду, — полушутя-полусерьезно отвечал Дмитрий. — У каждого человека должна быть своя путеводная звезда!

Осенью 1900 года Дмитрий с отличными оценками по всем предметам закончил по первому разряду Николаевское инженерное училище и получил звание подпоручика.

Вскоре его назначили в 1-й Восточно-Сибирский саперный батальон.

С батальоном он находился в Мукдене. Оттуда был командирован на выполнение специального инженерного задания в Ляоян и Фын-Хуачен.

Задание выполнено точно в срок. Дмитрию Михайловичу доверяют заведование подрывным классом батальона, а вслед за этим и телеграфном.

В июне 1903 года Дмитрия Михайловича производят в поручики.

Жизнь в армии была заполнена ратным трудом.

Воинское соединение, в которое входил 1-й Восточно-Сибирский саперный батальон, совершило сложный и тяжелый переход в Маньчжурию. Солдаты еще были в пути, когда вспыхнула русско-японская война.

Как вступил в нее молодой поручик со своей ротой?

1-й Восточно-Сибирский саперный батальон укреплял позиции, устанавливал войсковую связь, наводил переправы и строил мосты, участвовал в разведке боем под городами Фучжоу, Кайджоу, Дачапу, Тишичао, Янтаем, Сандепу, обеспечивал действия пехоты, конницы и артиллерии в преодолении с боями Сандалинского и Гаутулинского перевалов, а в составе Восточно-Сибирского корпуса участвовал в боях под Шахэ и Мукденом. Отважный офицер вел своих солдат на выполнение заданий командования, успешно обеспечивал в инженерном отношении боевые действия корпуса.

29 марта 1905 года ему пришлось производить рекогносцировку маршрута от Хайуена и пунктов переправ через реки Ляохэ и Маятадазыхе, северо-западнее Инкоу. При этом Дмитрий Михайлович всюду делал съемки местности, промеры рек…

Май и июнь были для батальона особенно тяжелыми. Пришлось отходить с боями от Вафангау. Поручик Карбышев командовал гелиографистами — их отряд шел во главе войсковых колонн и поддерживал связь между ними. Не раз, идя впереди, солдаты Карбышева вступали в перестрелку с японскими заставами. Но это были уже привычные для Карбышева стычки с врагом. Примерно за полгода до этого Дмитрий Михайлович, командированный в Порт-Артур, попал в пути в засаду японцев. Собрав казачьи посты, он сумел их вывести из окружения и присоединиться к батальону.

Отважный офицер вел своих солдат на выполнение заданий командования; отражал натиск яростно атакующего врага. И в памяти Дмитрия часто воскресали рассказы отца о казачьих походах и перепалках, о доблести всего их казачьего рода.

Нет, он не осрамил фамильной чести Карбышевых, хоть война царской России с Японией и была проиграна.

Потеря Порт-Артура, как отмечал В. И. Ленин, обнаружила внутреннюю гнилость царизма. Не русский народ, а самодержавие пришло к позорному поражению. Капитуляцию Порт-Артура Ленин считал прологом капитуляции царизма.

Дмитрий Карбышев прошел сквозь огонь, прокалился в самом пекле войны. Он оставался на полях сражений с первого до последнего выстрела. И выстоял.

Он показал себя не только храбрым, но и талантливым офицером-сапером, в совершенстве знающим свое дело. Карбышев постоянно заботился о солдатах и разделял с ними всю меру опасности и риска, все тяготы боев и походов.

Может быть, поэтому солдаты относились с особым уважением и любовью к своему командиру, хотя его назначили к ним прямо из училища и был он младше большинства своих подчиненных.

Его ратный труд был оценен по достоинству — три медали, пять боевых орденов! А последний, пятый — Святой Анны «За храбрость».

Да, он повторил и приумножил воинскую славу отца. Однако не кичился ею, вел себя так, как подобает русскому солдату. И тяжело переживал поражение, стоившее Родине многих жертв.

Конечно, он видел и то, почему все так произошло. Он был свидетелем невежества, тупости и продажности отдельных генералов и адмиралов.

Когда до Восточно-Сибирского саперного батальона, в котором служил Карбышев, дошли вести о революции 1905 года, о Кровавом воскресенье в Петербурге, о баррикадах Красной Пресни в Москве, среди солдат начались волнения: они настойчиво требовали скорейшего возвращения домой.

Но батальон, отправленный после войны из Маньчжурии в Никольск-Уссурийский, застрял там якобы потому, что перегружены Сибирская и Забайкальская дороги.

Солдаты настаивали на своем требовании. Особенно в роте, которой командовал Карбышев. Начались волнения, митинги, протесты. Дмитрию Михайловичу приказали усмирить «смутьянов». А он встал на сторону солдат, объяснил им всю подоплеку мнимых заторов на транспорте: солдат не отправляют домой не потому, что мало вагонов и паровозов, а потому, что царские власти боятся притока свежих революционных сил в центральные районы страны.

Нашелся провокатор, донес о Карбышеве командованию. Оно решило предать его военному суду. Но ни один солдат не подтвердил справедливости доноса. «Дело» о вольнодумстве командира и преступной близости его к солдатам было передано на рассмотрение офицерского «суда чести».

Предстоит отыскать это злополучное «дело». Выявить полностью то, как «верные слуги царя и отечества» пытались очернить отважного и честного офицера, любимца солдат, заслужившего в бою пять наград.

Дальневосточный краевед А. Чукарев предпринял интересный поиск материалов о том, каким был Никольск-Уссурийский как раз в то время, когда там находился Карбышев. Краевед пришел к выводу, что Дмитрий Михайлович безусловно знал о созданном в этом городе Союзе крестьян Южно-Уссурийского края.

Чукареву удалось выяснить и время офицерского «суда чести» над Карбышевым — август 1906 года.

В ответ на обвинение в том, что он позорит честь офицера русской армии, якшаясь с бунтующими нижними чинами, Дмитрий Михайлович бросил в лицо своим обвинителям:

— Не я, а те, кто заставляет войска стрелять в безоружных людей, пороть крестьян в селах, — вот кто позорит честь офицеров.

Других сведений о суде пока нет, за исключением самого приговора: общество офицеров потребовало от Дмитрия Михайловича подать в отставку, уйти в запас сроком на год. Суд проявил «великодушие», учитывая заслуги обвиняемого и полагая, что он «одумается», раскается.

В поисках пристанища и работы Карбышев переехал из Никольск-Уссурийского во Владивосток. Но и там крамольному офицеру нельзя было устроиться на гражданскую службу. Тяжелое материальное положение заставило его пробавляться случайным заработком чертежника.

Но призвание оказалось сильнее любых обстоятельств. Дмитрий Михайлович выписал из Петербурга необходимые учебники для подготовки в Инженерную академию. В 1907 году во Владивостоке формировался еще один саперный крепостной батальон. Срочно понадобились опытные офицеры. Об этом узнал Карбышев. Ради того чтобы стать инженером-фортификатором, он возвратился в царскую армию, в которой не хотел служить, и стал командиром роты Владивостокского крепостного саперного батальона.

«Работы было много, крепость реконструировалась, — вспоминает А. Чукарев. — Возводили бетонные форты вокруг Владивостока, на вершинах сопок расчищали площадки для орудий, строили укрытия для стрелков, пулеметные гнезда… Целыми днями Карбышева можно было видеть на строительных объектах, а в остальное свое время он упорно готовился в академию».

Выдержав предварительные испытания во Владивостоке, Дмитрий Михайлович опять отправился в Петербург.