Война
Ночь с 21 на 22 июня 1941 года была очень короткой…
Чуть забрезжил утренний рассвет, когда Карбышева разбудили частые и сильные взрывы авиабомб. Скоро взрывы слились в сплошной гул. Его усиливал доносившийся издалека раскатистый грохот немецкой артиллерии.
Карбышев быстро оделся и, не теряя ни минуты, направился было в штаб 3-й армии, но в вестибюле гостиницы встретился с П. М. Васильевым. Поздоровавшись на ходу, они вдвоем перебежали улицу — штаб армии находился тут же, через дорогу.
На темном предрассветном небе расползалось огромное багрово-красное зарево. Это пылал Гродно. Густой, едкий дым стелился низко, как туман.
В штабе уже была объявлена боевая тревога. Штабные офицеры, получив пистолеты и противогазы, разместились в убежище, устроенном в подвале дома.
Вражеские самолеты волнами налетали на город. Сильные взрывы следовали один за другим. После одного из них, особенно сильного, вышла из строя городская электростанция, всюду погас свет. Перестала действовать и телефонная станция, нарушилась проводная связь, и штаб 3-й армии с трудом связывался со своими частями по радио и посыльными.
…А в те же часы пограничники заставы Юзефатово (ныне Усово), занимавшие первый оборонительный рубеж в районе Августовского леса и канала, подверглись особенно ожесточенному артиллерийскому обстрелу и атаке пикирующих бомбардировщиков. На рубеж двинулась немецкая пехота, пытаясь прорваться через нашу заставу.
Но бойцы под командованием лейтенанта Виктора Усова не дрогнули и встретили врага ответным огнем.
В течение 10 часов — с 4 часов утра до 2 часов дня — пограничники вели ожесточенный бой с захватчиками.
Но силы были слишком неравные. 36 героев-пограничников, вся погранзастава, пали смертью храбрых.
Гитлеровцы разрушили наши проволочные заграждения и на участке Сопоцкино — Августово прорвались на советскую землю. Колонны танковых и мотопехотных войск врага ринулись по шоссе, ведущему на Гродно — Барановичи — Минск.
Командир взвода полковой школы 23-го инженерного полка лейтенант Г. Н. Митропольский получил приказ подготовить к взрыву мосты через Неман.
Под сильным обстрелом с воздуха взвод выполнил приказ, и Митропольский вернулся в штаб армии доложить об этом начальнику инженерного отдела армии полковнику С. И. Иванчихину. Митропольскому, который раньше был прикомандирован к Карбышеву, хотелось повидаться с генералом, узнать, не будет ли от него каких-либо поручений, но в штабе Дмитрия Михайловича уже не было. Дежурный сказал лейтенанту, что во время воздушного налета вблизи штаба взорвалась бомба крупного калибра, и Карбышев ушел осмотреть воронку.
Митропольский застал генерала на дне воронки. Не обращая никакого внимания на продолжавшиеся взрывы и стрельбу, Карбышев что-то измерял рулеткой, записывал данные в блокнот. У воронки стоял генерал Васильев и уговаривал Дмитрия Михайловича вернуться в убежище.
Наконец Карбышев вылез из воронки, заметил встревоженного Митропольского и сказал:
— Ну вот, орелик, и началась война. Какова она будет — пока нельзя сказать! Но будет трудной…
Между тем вражеская бомбардировка все нарастала. То здесь, то там вспыхивало пламя пожаров. Взрывы сотрясали землю, дым становился все гуще и чернее.
Именно в те первые часы жена лейтенанта Сергея Ивановича Захаренко, Кристина Григорьевна, столкнулась в вестибюле штаба с генералом Карбышевым. Рассказала она об этой встрече дочери Дмитрия Михайловича Елене Дмитриевне и автору этой книги 23 года спустя — 16 июля 1964 года, в день открытия мемориальной доски в память Д. М. Карбышева на здании, где в начале Отечественной войны находился штаб 3-й армии.
…Это случилось в первый день войны в Гродно.
На улице Ленина, недалеко от штаба 3-й армии, жила семья коммуниста Сергея Ивановича Захаренко, лейтенанта 239-го стрелкового полка — жена и трехлетний сын Юра. Незадолго до начала войны Сергей Иванович заболел, и его положили в госпиталь.
22 июня 1941 года часа в три ночи Кристина Григорьевна проснулась — началась бомбежка, артиллерийский обстрел города… Схватив на руки плачущего сына, женщина подошла к окну и увидела огромное зарево, бегущих по улице людей…
Фашисты бомбили и госпиталь, в котором лежал лейтенант Захаренко. Одна часть здания рухнула, а другая загорелась. Больные стали спасаться от гибели. Многие так и остались в огне пожара, под обломками рухнувшего здания.
Сергей Захаренко сумел выбраться из горящей госпитальной палаты и бросился искать свою часть, но уже не застал ее на прежнем месте.
Обеспокоенный судьбой семьи, он забежал домой, жадно выпил кружку молока и направился к коменданту города, велев жене немедленно уезжать в тыл. Больше Кристина Григорьевна его не видела. Лишь после войны она узнала, что он погиб в боях за Белоруссию.
Когда муж ушел, она собрала в узелок кое-какие вещи, взяла Юрку на руки, заперла квартиру и вышла на улицу с намерением тоже пойти к коменданту города. Но после короткого затишья снова начался очередной налет фашистской авиации. Взрывной волной мальчика тяжело контузило. Обезумев от страха, не обращая внимания на продолжавшиеся взрывы, Захаренко с ребенком вбежала в открытую парадную дверь штаба 3-й армии. Часовой пропустил их.
В вестибюле штаба Кристина Григорьевна увидела спускавшегося по лестнице генерала в походной форме. Через плечо на ремне висела кожаная сумка с планшетом, из которого виднелась карта.
Генерал подошел к женщине с плачущим ребенком и спокойным, ласковым голосом, слегка картавя, спросил:
— Что случилось? Не заболел ли ребенок?
Кристина Григорьевна рассказала о постигшем ее несчастье. Генерал стал успокаивать женщину, погладил ребенка по голове, спросил, в какой части служил муж, захватила ли она с собой самое необходимое для себя и ребенка. Выяснилось, что впопыхах о самом насущном она забыла.
— Без нужных вещей и продуктов, конечно, плохо, — сказал генерал, — но духом падать не следует. Возвращаться вам за вещами домой сейчас ни в коем случае нельзя. В городе неспокойно, бомбежка, рисковать из-за вещей жизнью вы не должны. Но не огорчайтесь, я вас и ребенка не оставлю в беде.
Он повел их в подвальное помещение, остановился у двери, на которой висела табличка «Котельная», а над ней плакат «Бомбоубежище штаба», открыл дверь и пропустил их вперед.
В помещении было очень людно. На скамейках, табуретках, чемоданах, узлах и на полу сидели старики, женщины, дети — члены семей военнослужащих штаба 3-й армии.
Генерал усадил Кристину Григорьевну с мальчиком и сказал:
— Побудьте здесь некоторое время и никуда не уходите, пока я не вернусь. Успокойтесь, отдохните, я прикажу вас накормить и к ребенку пришлю штабного врача.
И Дмитрий Михайлович ушел.
Минут через двадцать пришел врач, осмотрел мальчика, оставил лекарства. Красноармеец хозяйственной команды штаба принес сверток с продуктами и котелок чая.
Вскоре Кристину Григорьевну с сыном эвакуировали.
Сейчас, когда прошло уже, более 40 лет, картина вероломного нападения гитлеровской Германии на нашу Родину выяснена с достаточной полнотой. Удары фашистской авиации обрушились на многие пограничные города — Брест, Гродно, Белосток, Волковыск, Барановичи, Слоним, Бобруйск, Минск, на военные аэродромы, танкодромы.
Внезапность нападения дала фашистам возможность занять господствующее положение в воздухе, нанёсти значительные потери нашей авиации на аэродромах.
К началу войны на Западном фронте были сосредоточены 3, 4, 10 и 13-я советские армии. Они должны, были прикрыть западные границы страны, обеспечить проведение мобилизации.
Основные силы этих армий располагались на линии Белосток — Ломжа, на так называемом Белостокском вы ступе. Его тупой клин глубоко вдавался на запад и имел важное стратегическое значение. По своему географическому положению выступ лишал противника возможности установить связь со своими группировками, действовавшими в Прибалтике и на Украине.
Однако приостановить стремительное наступление врага не удалось. Наши войска, не успев развернуться, с ходу и по частям вступали в бой.
Положение осложнилось еще и тем, что в момент нападения западную границу фактически прикрывали только небольшие отряды пограничников. Лишь в 3–5 километрах от пограничных застав располагались отдельные роты и батальоны полевых войск, занимавшие некоторые узлы обороны укрепрайонов.
На небольшом удалении от границы наши части поднялись по боевой тревоге из казарм и тут же вступили в бой с гитлеровцами.
Бойцы сумели задержать, замедлить продвижение противника и нанесли ему чувствительные удары. Враг понес большие потери.
В особенно тяжелом положении оказалась 3-я армия под командованием генерал-лейтенанта В. И. Кузнецова, действовавшая на правом фланге Западного фронта.
В первые же дни войны часть этой армии была окружена войсками 3-й танковой группы противника, которой удалось переправиться через Неман в 60 километрах южнее Каунаса. В связи с этим 56-я дивизия 3-й армии, оборонявшаяся на фронте протяженностью 40 километров против трех немецких дивизий, вынуждена была уже на второй день войны, 23 июня, оставить Гродно и отойти на юго-восток.
Отступили и соседние с ней дивизии — 87-я и 27-я, которые создали оборонительные рубежи южнее и юго-западнее Гродно. Между смежными флангами Северо-Западного и Западного фронтов образовался разрыв более чем в сто километров. В него и врезались немецкие танки.
Положение на левом крыле Западного фронта, где находились войска 4-й армии под командованием генерал-майора А. А. Коробкова (ее штаб дислоцировался в Кобрине), было тоже чрезвычайно трудным. Против этой армии действовала 2-я танковая группа Гудериана и один из армейских корпусов гитлеровских войск.
Две наши стрелковые дивизии — 3-я и 4-я — находились в районе Бреста и из-за ударов авиации и артиллерии противника не могли занять предназначенные им по плану полосы обороны. Под напором десяти немецких дивизий войска нашей 4-й армии оставили Кобрин и отступили к реке Ясельда.
Командующий армией генерал-майор Коробков отдал приказ командиру 11-го механизированного корпуса генерал-майору Оборину нанести контрудар противнику из района Пружаны — Кобрин. Но контрудар успеха не имел. Дивизии корпуса отстояли далеко друг от друга и объединить их усилия не удалось.
Отдельные части 6-й и 42-й стрелковых дивизий 4-й армии, оставшиеся в Брестской крепости, и некоторые подразделения Брестского пограничного отряда упорно сопротивлялись. Значительное превосходство фашистов, массированный артиллерийский обстрел, удары авиации — ничто не могло сломить защитников крепости.
Оказавшись во вражеском окружении, бойцы проявили подлинную отвагу, в течение месяца отбивали все штурмы врага, хотя Брест уже давно находился в глубоком тылу противника.
Защитники Брестской крепости вели неравный, героический поединок с превосходящими во много раз по численности немецкими войсками, и это полностью подтвердило не раз высказанную генералом Карбышевым мысль о роли крепостей в войне:
«Обороняются не стены, а люди, стены только помогают людям обороняться, и поэтому советскую крепость можно разрушить, но взять ее нельзя».
Однако вернемся к 22 июня…
Весь этот день Карбышев находился то в штабе, то на линии огня, помогая наладить в инженерном отношении оборону Гродно. В 19 часов командующий 3-й армией генерал-лейтенант В. И. Кузнецов, Д. М. Карбышев и П. М. Васильев вместе с офицерами штаба переехали на командный пункт армии в местечко Мосты, в 50 километрах от Гродно.
На следующий день на КП армии для доклада об обстановке на фронте к командующему 3-й армией прибыл начальник оперативного отдела штаба 3-го стрелкового корпуса майор П. Д. Морозов. Он знал Карбышева по совместной работе в комиссии, которая занималась восстановлением старой Гродненской крепости.
Возле штабной землянки Морозов заметил сидевшего под деревом генерала Карбышева. Он подошел к нему и спросил:
— Почему вы, Дмитрий Михайлович, До сих пор не уехали в Москву?
Карбышев пожал плечами и ответил:
— Не считаю это удобным для себя.
Морозов стал убеждать генерала: пока не поздно, ему следовало бы уехать. Но Дмитрий Михайлович в категорической форме ответил:
— Оставьте эти бесполезные разговоры, все только об этом и говорят.
Вечером П. М. Васильев предложил Карбышеву уехать вместе с ним в Минск, а оттуда в Москву. Но Карбышев снова наотрез отказался.
— Я солдат, а солдат в такой момент не уезжает и не бросает фронт.
Ужинали Кузнецов, Васильев и Карбышев на командном пункте. Снова зашел разговор об отъезде. Васильев сказал, что Карбышева задерживать нельзя, но Кузнецов попросил генерала не уезжать, а остаться в армии и помочь ей в инженерном обеспечении войск.
Васильев уехал из 3-й армии в Минск поздно вечером в сопровождении охраны курсантов.
Утром 24 июня на командный пункт штаба 10-й армии привезли раненного в ногу начальника штаба 3-й армии генерал-майора А. К. Кондратьева. Он рассказал, что Карбышев находится на командном пункте 3-й армий в Мостах. А в полдень и сам Дмитрий Михайлович в сопровождении охраны из штабного батальона 3-й армий приехал в полуторке на командный пункт 10-й армии на станцию Валилы. Здесь он встретил начальника оперативного отдела штаба армии подполковника С. А. Маркушевича, Которого знал еще по Военной академии имени М. В. Фрунзе. Дмитрий Михайлович спросил:
— Ну что, подполковник, будем воевать? — и добавил: — Имейте в виду, немцев надо бить и их можно бить. Только надо как можно скорее сбить с них спесь.
Генерал Голубев, зная, что есть еще возможность проскочить через Барановичи, решительно предложил Карбышеву ехать в Москву.
— Выделяю вам для сопровождения взвод из батальона охраны штаба армии.
Дмитрий Михайлович и на сей раз наотрез отказался уехать.
Вечером 24 июня, как только стало известно о неудачном исходе контрудара группы Западного фронта южнее Гродно, командарм Голубев собрал начальников отделов штаба для обсуждения вопроса об отводе войск. Карбышев тоже участвовал в совещании и предложил отвести 10-ю армию на более выгодные промежуточные рубежи рек Бобжу и Нарев. Карбышев полагал, что если бы 10-й армии удалось отойти к реке Шаре, то там можно организовать настолько прочную оборону, что немцам навряд ли удастся преодолеть этот водный рубеж с ходу. Дмитрий Михайлович указал на карте наиболее важные, по его мнению, участки, которые следовало занять.
Ставка Главного командования, узнав о неудаче ударной группы Западного фронта, 25 июня отдала приказ командующему фронтом вывести войска из Белостокского выступа на линию Лида — Слоним — Пинск. В тот же день приказ передали во все армии, но было уже поздно…
Для отступления 3-й и 10-й армий к Минску оставался узкий коридор в 60 километров между городами Скидель и Волковыск. Из-за недостатка автомашин нашим армиям не удалось оторваться от наседавших с фронта и флангов вражеских войск. Отступление велось с тяжелыми арьергардными боями, атаки гитлеровцев приходилось отражать и на флангах.
О том, что произошло дальше, мы узнали от С. А. Маркушевича и других очевидцев событий тех дней.
В ночь на 25 июня штаб 10-й армии сменил командный пункт и к рассвету расположился южнее станции Валилы, в 35 километрах от Белостока. А утром недалеко от штаба армии немецкая авиация произвела сильный налет на 36-ю кавалерийскую дивизию, совершавшую марш из Волковыска в сторону Белостока.
По приказанию командующего армией подполковник Маркушевич выехал в дивизию. Д. М. Карбышев собрался ехать с ним.
— Вам, Дмитрий Михайлович, не надо бы ехать туда, — сказал генерал Голубев, — противник может повторить налет.
Карбышев отмахнулся и сел в машину.
— Напуган — побит;— произнес он, повторяя известный суворовский афоризм.
На опушке небольшого перелеска они встретили командира 36-й кавалерийской дивизии генерала Зыбина с группой офицеров. Вид у некоторых из них был довольно растерянный. Д. М. Карбышев спокойным тоном стал объяснять офицерам, какое большое значение при налете авиации имеет своевременное расчленение походных колонн, и внушать, что не следует поддаваться панике, так как враг только на это и рассчитывает.
— Передав приказание командующего армией, я пригласил Дмитрия Михайловича вернуться на командный пункт, но он попросил меня проехать еще по полевым дорогам и перелескам, чтобы встретиться с солдатами и офицерами дивизии, которые во время налета авиации противника рассеялись группами по всему полю. Своим поведением Карбышев дал мне наглядный урок, каким должен быть командир в сложной обстановке, — говорит Маркушевич, вспоминая этот эпизод.
…На рассвете 26 июня во время переезда на новый командный пункт переодетые в нашу форму диверсанты напали на укрытие, в котором находился командующий армией с офицерами оперативного отдела. Генерал-лейтенант Карбышев был в соседнем укрытии — в инженерном отделе. Он в этот момент сохранял полное спокойствие. А когда опасность миновала, предложил организовать проверку всех прибывающих в район командного пункта групп, и особенно одиночек.
В то же утро штаб армии переехал в лес северо-восточнее Волковыска. Фашисты произвели сильный авиационный налет на юго-западную опушку этого леса, в том числе и на район расположения штаба. Д. М. Карбышев был с Маркушевичем и полковником Сухаревичем в одной щели. Метрах в двухстах от нее взорвалась авиационная бомба, и всех обдало землей. Выйдя из укрытия, Дмитрий Михайлович как ни в чем не бывало начал измерять шагами образовавшуюся воронку, затем другую и определил, что немцы применили 250- и 500-килограммовые авиабомбы. Своим спокойствием и невозмутимостью он отрезвляющим образом действовал на всех окружающих. Рассказывая об этом, Маркушевич опять подчеркивает: «За все время я ни разу не видел на его лице ни испуга, ни даже тени растерянности».
Днем 26 июня гитлеровцы значительными силами пехоты при поддержке танков атаковали штаб армии. Несмотря на превосходство противника, его атаку удалось отразить и занять оборону у Волковысского кирпичного завода возле Шведской горы.
Другие наши части вели в то же время тяжелые сдерживающие бои вдоль магистрали Белосток — Волковыск.
К вечеру завязался бой на западной окраине Волковыска. Мы почти не имели боеприпасов. В Замковом лесу, где расположился штаб армии, скопилось несколько сот раненых и большое количество различных машин без горючего. Фашисты, обнаружив это, непрерывно бомбили лес и обстреливали его с самолетов пулеметным огнем; в тылу армии действовали диверсионные группы врага. Передовые части танковой группы противника еще сутки назад прошли через Барановичи на восток. Генерал Карбышев, не теряя присутствия духа, обходил район расположения штаба в лесу, беседовал с людьми, ободрял их, выезжал на бронеавтомобиле для установления связи со штабом 3-й армии, вместе с полковником Сухаревичем был в горящем Волковыске и на его западной окраине, где наши части отражали ожесточенные атаки врага. На командный пункт Карбышев вернулся поздно ночью, очень усталый, весь в грязи. Но утром все, кто видели Дмитрия Михайловича, обращали внимание на то, что он тщательно выбрит и, как всегда, подтянут.
27 июня штаб армии оказался в окружении. Бои шли уже в городе Волковыске. Офицеры штаба формировали отдельные боевые отряды и группы из скопившихся в лесу людей и тут же отправлялись с ними в бой. Д. М. Карбышев руководил устройством заграждений на подступах к Замковому лесу.
После полудня на командный пункт опять напала группа диверсантов. В лесу началась беспорядочная стрельба. Нашим командирам с трудом удалось восстановить порядок. Д. М. Карбышев и здесь проявил исключительную смелость и распорядительность. «Глядя на пожилого человека в форме генерал-лейтенанта, офицеры и солдаты чувствовали себя бодрее, заражались его примером», — утверждает Маркушевич. Это подтверждают и многие другие очевидцы.
К вечеру 27 июня стало известно, что немецко-фашистские войска находятся на подступах к Минску, и кольцо вокруг штаба 10-й армии сомкнулось. Голубев принял решение об отходе на восток, но все пути оказались отрезанными и блокированными противником.
Карбышев участвовал в выборе маршрута для отступления и посоветовал отходить к старой советско-польской границе, где, по его предположениям, можно было в укрепленных районах рассчитывать на организованную оборону наших войск.
Генерал Голубев согласился.
В сумерки колонна штаба двинулась по полевой дороге в направлении на местечко Деречин. Всю ночь до самого утра вражеские самолеты-разведчики сбрасывали осветительные бомбы.
28 июня наша разведка установила, что все переправы через Шару уже заняты противником.
Где же пробиться?
Начальник инженерного отдела армии полковник Сухаревич доложил, что в устье Шары есть заброшенный мост, который не обозначен на карте, но нужно проверить, уцелел ли он.
Посланные в разведку бойцы долго не возвращались. Тогда Карбышев, как хорошо помнит Маркушевич, предложил немедленно отправиться к предполагаемому мосту; раз на картах эта переправа не обозначена, значит, и противника там может не быть, а если даже моста там нет, можно переправиться на подручных средствах.
С наступлением сумерек штаб армии подошел к устью Шары.
Оказалось, что в этом месте действительно есть старый, полусгнивший деревянный мост, по которому уже в течение нескольких дней проходили: части 10-й и 3-й армий, и он был почти совсем разрушен.
Неподалеку от реки обнаружили два сарая, разобрали их и приступили к ремонту моста. К этому времени в районе переправы сосредоточились войска, несколько сот машин.
В течение всей ночи Дмитрия Михайловича Карбышева видели у реки. Вместе с командующим и начальником штаба 10-й армии он следил за переправой людей и машин на восточный берег Шары. Настроение у Карбышева было отличное: случай помог ветерану инженерного дела показать большую живучесть старой переправы.
К восходу солнца движение по мосту прекратилось, а вечером 29 июня штаб армии направился к станции Выгода. Маршрут пролегал между крупными населенными пунктами.
Карбышев ехал со штабом на одной из двух уцелевших легковых машин.
Перед рассветом 30 июня штабная колонна вышла из леса у деревни Соловичи. Предстояло пересечь рокадную дорогу Столбцы — Несвиж. Но навстречу показался немецкий отряд. Крытые брезентом автомашины с зажженными фарами ехали по шоссейной дороге. Их сопровождали танки и броневики.
Впереди колонны штаба 10-й армии на расстоянии в несколько километров двигалась разведка: начальник штаба генерал-майор П. И. Ляпин, начальник оперативного отдела подполковник Маркушевич и еще несколько офицеров. За разведкой следовала группа около 45 человек — в их числе генерал Голубев, офицеры штаба. Остальная часть колонны, в которой находились генералы Д. М. Карбышев, М. М. Барсуков, полковник П. Ф. Сухаревич, медсанбат с больными и ранеными воинами, хозкоманда и другие, растянувшись на автомашинах по лесной дороге, отстала от группы Голубева на полтора-два километра.
Некоторые подробности о том этапе пути восстановлены полковником Г. А. Валюшкиным и старшим лейтенантом А. А. Сомовым.
…Фашисты заметили передовой отряд колонны и остановились. Генерал Голубев скомандовал: «К бою», командиры открыли огонь по немцам из ППШ.
Грянул ответный залп из орудий, минометов и пулеметов.
Видя превосходство врага, группа командиров из головной части колонны, в которой находился и Голубев, рванулась на автомашинах вперед через рокадную дорогу и, сумев уйти от немецкого отряда, скрылась в соседнем лесу.
Гитлеровцы не стали преследовать передовую группу, а повернули свои машины к другой части колонны, находившейся в лесу, и начали ее обстреливать губительным огнем из орудий, пулеметов и минометов.
В небе появились фашистские самолеты. Началась бомбежка. Загорелись машины, запылал лес.
Бой длился несколько часов. Людей и боеприпасов в штабной колонне становилось все меньше и меньше. Оставаться в окутанном едким дымом горящем лесу становилось опасно.
Генерал Барсуков, на которого Голубев возложил охрану и оборону штабной колонны, поручил Карбышеву вывести группу из горящего леса.
Д. М. Карбышев и П. Ф. Сухаревич после короткой разведки нашли в лесу обходную дорогу и повели за собой отряд.
М. М. Барсуков с небольшой группой прикрывал отход и благополучно отошел к деревне Крутой Берег, где встретился с генералом Голубевым и офицерами штаба.
Отряд, который повел Карбышев, выбирался из леса уже ночью. Когда гитлеровцы прекратили преследование, Карбышев и Сухаревич решили воспользоваться темнотой и затишьем, прорваться где-то в другом месте через рокадную дорогу Столбцы — Несвиж и догнать группу Голубева.
К рокадной дороге приблизились до рассвета. Разведка ничего подозрительного на дороге и в ее окрестностях не обнаружила. По одну сторону дороги простиралось широкое поле, на котором колосилась высокая, почти в рост человека, густая рожь. Карбышев распорядился переходить дорогу по два-три человека и в одиночку, и сразу же уходить в густую рожь, чтобы под ее прикрытием двигаться дальше на восток, где, по его предположениям, удастся встретиться с группой генерала Голубева.
Отряд подошел вплотную к рокадной дороге — прямо на засевших во ржи гитлеровцев. Вновь завязался бой, длившийся несколько часов. Снова много убитых и раненых.
Но все же значительной части отряда Карбышева удалось поодиночке пересечь дорогу и прорваться сквозь цепи фашистов.
Карбышев и Сухаревич прикрывали движение всего отряда и последними ушли в рожь, продолжая свой путь на восток.
В это же предрассветное утро группа Голубева и присоединившийся к ней отряд Барсукова расположились в лесу у деревни Крутой Берег и стали ожидать подхода отставшей части колонны.
«Вдруг далеко позади раздались выстрелы, — дополняет С. А. Маркушевич сведения, полученные от Валюшкина и Сомова, — к ружейным выстрелам присоединились звуки пулеметных очередей, а затем разрывы орудийных снарядов. Наш отряд остановился. Полагая, что обстреляна колонна штаба, генерал Ляпин послал туда на мотоцикле старшину-пограничника. Перестрелка, продолжавшаяся не больше 10–15 минут, прекратилась. Не дождавшись возвращения старшины, встревоженный начальник штаба послал туда же на мотоцикле офицера. Тот вскоре вернулся и доложил, что на месте боя обнаружил разбитую грузовую машину и подбитый немецкий танк, из наших же людей никого там не оказалось.
Когда совсем рассвело, к нам присоединилось несколько машин из колонны штаба. На одной из них был временно исполнявший должность члена Военного совета армии бригадный комиссар А. С. Иванов, инструктор политотдела подполковник Ухарев и капитан Трофимчук. Иванов передал приказание командующему армией — следовать по намеченному ранее направлению, а в случае необходимости избирать маршрут самостоятельно. Позже к нам присоединилось еще несколько офицеров штаба армии. Дмитрия Михайловича Карбышева мы больше не видели».
Что же произошло с Карбышевым и Сухаревичем? Какова их судьба?
Это было выяснено и восстановлено позже, по крупицам собранных воспоминаний, документам, письмам. Истина возрождалась постепенно…
Иван Иванович Сташинский, секретарь партийной организации совхоза Городищенский Барановичского района Брестской области, прошел с боями до Берлина, многое пережил, но в памяти своей сохранил встречу с героем-генералом.
…В начале Отечественной войны Иван Сташинский вместе со своим родственником, тоже комсомольцем, решил прятаться во ржи от гитлеровцев. Война казалась тогда недолгой. Они решили переждать, пока прогонят немцев с нашей земли, и вернуться в свою хату. Примерно 28–29 июня 1941 года ребята заметили двух советских командиров. В то время немцы частенько сбрасывали парашютистов, переодетых в красноармейскую форму, и в первый миг мальчишки подумали, что это немцы, и бросились бежать. Тогда командиры окликнули их:
— Ребята, не убегайте! Мы свои.
Один из командиров был среднего роста, худой, небритый генерал-лейтенант с эмблемой инженерных войск в петлице, второй — высокий, плотный человек лет под сорок, полковник. Генерал был в кителе, с пистолетом, полковник — в гимнастерке, с автоматом ППШ. Прежде всего они попросили принести им воды. Генерал сказал, что его фамилия Карбышев и шутя добавил, что происходит она от слова «карабыш», то есть суслик. И он тоже землю роет, такая у него специальность. Паренек хорошо запомнил эту фамилию.
Иван сбегал домой, сказал матери, что во ржи находятся наши генерал и полковник. Мать дала крынку квашеного молока и буханку хлеба. Командиры поблагодарили ребят, и те посмелели, признались, что они комсомольцы, прячутся от немцев, и стали просить генерала взять их с собой. Генерал сказал, что обстановка очень тяжелая, связи с войсками нет, кругом шныряют немецкие парашютисты и посоветовал остаться в своем селе, но обязательно прятаться, так как немцы могут расстрелять. Полковник достал из планшета полевую карту, стал объяснять, в каких условиях находятся наши войска. Генерал сказал, что немцы взяли Минск, а наши части оказались в окружении. Он показал на карте, где находится их село, где Минск, и заметив, что ребята хорошо понимают карту, попросил показать, как лучше обойти железнодорожную станцию Городея — в ней уже были немцы — и пройти между нею и городом Несвиж. Мальчики подсказали, как обойти населенные пункты.
Командиры пробыли во ржи часа три-четыре: немцы все время летали на бреющем полете, били из пулеметов по одиночкам.
Все это время генерал был очень спокоен, бодр и чувствовал себя уверенно. Ребят удивило такое спокойствие в столь страшное время.
Генерал рассказывал о борьбе немецкого рабочего класса, о его славной коммунистической партии и ее вожде Эрнсте Тельмане. Затем он сказал, что отступление наших войск — временная неудача. Победа в конечном итоге за нами: социалистический строй непобедим. А германский фашизм будет стерт с лица земли, и советские войска войдут в Берлин.
На прощание ребята еще раз попросили генерала взять их с собой. Иван Сташинский чуть не плакал — ему было тогда 17 лет. Генерал по очереди обнял их, поцеловал и сказал:
— Не горюйте, сынки. Крепитесь. Сейчас вся земля плачет. Еще будут жертвы, но мы выстоим, обязательно встретимся и непременно победим.
Не знали они тогда, что это их последняя встреча. Не дожил генерал до того дня, когда Сташинский, памятуя наказ генерала, штурмовал Берлин…
А фамилию полковника Иван Сташинский не запомнил.
Карбышев пробирался к линии фронта вместе с Сухаревичем. Постоянная опасность подстерегала их. Уже рыскали окрест вспомогательные отряды гитлеровских полицаев. На восток, к Днепру, приходилось идти лесами и болотами, по тылам противника.
…В одном из фашистских лагерей в Регенсбурге вместе с П. Ф. Сухаревичем находился и полковник А. С. Самойлов. Он многое слышал от Петра Филипповича об их скитаниях с Д. М. Карбышевым. Однажды, когда генерал с Сухаревичем выходили из окружения, Дмитрий Михайлович почувствовал себя очень плохо. Петр Филиппович предложил ему зайти в деревню, остаться на некоторое время у крестьян. Карбышеву в те дни смело можно было дать 70–80 лет, так что он не мог вызвать подозрения у гитлеровцев. Но Дмитрий Михайлович ответил Сухаревичу:
— Пока я не потерял сознания, не соглашусь.
И еще запомнился Самойлову рассказ Сухаревича о том, как больной Карбышев переправлялся через реку. Он скрутил из своей одежды жгут, привязал себя одним концом за руку, а второй дал Сухаревичу. И Сухаревич помог Карбышеву преодолеть реку.
Потом они обезоружили в лесу немецкого повозочного и какое-то время пробирались на восток на паре лошадей, запряженных в двуколку…
Под вечер 30 июня 1941 года Карбышев и Сухаревич подошли к деревне Низок, расположенной на берегу реки Уссы, в семи километрах от районного центра Узда Минской области.
Дмитрий Михайлович и Петр Филиппович добрались до школы, стоявшей на самом краю деревни у кладбища. Они постучали и попросили разрешения переночевать. Оба были босы, сапоги держали в руках; кожа на ногах была натерта до крови. Жена учителя П. М. Лычковского проводила их в класс, рядом с квартирой.
Через некоторое время пришел домой сам учитель. Карбышев и Сухаревич стали расспрашивать его, что известно о немцах, как относится местное население к их приходу и к тому, что бойцы Красной Армии вынуждены отойти.
— Война есть война, — отвечал учитель.
Утром Лычковский поднялся раньше обычного, чтобы узнать, нет ли в деревне немцев или полицаев. В селе было спокойно. О том, что в школе ночуют посторонние люди, никто не знал.
Вернувшись, учитель застал гостей одетыми: одного — в форме генерала, а другого — в форме полковника, оба были с оружием, но без сапог.
Когда Дмитрий Михайлович побрился хозяйской «опасной» бритвой, Сухаревич шутливо сказал ему:
— Теперь, Дмитрий Михайлович, можете идти в академию читать лекцию.
Карбышев тоже ответил шуткой, а потом добавил серьезно:
— Думаю, что еще буду читать не одну лекцию.
Лычковский предложил им позавтракать. Во время завтрака Карбышев и Сухаревич назвали себя. В беседе с учителем Карбышев интересовался, как работает районная партийная организация, кто из местного колхоза успел эвакуироваться, кто остался на месте и чем занимаются оставшиеся. Интересовался он также тем, не появляются ли в окрестностях партизаны. Но партизан в то время в этом районе Белоруссии еще не было.
Карбышев говорил, что он абсолютно не сомневается в победе Советского Союза над Германией, и только такой недальновидный политик, как Гитлер, может думать о господстве в России.
После завтрака Карбышев и Сухаревич собрались уходить.
Им предстояло пересечь дорогу Слуцк — Минск, по которой непрерывно двигались немецкие воинские части. Лычковский посоветовал Карбышеву и Сухаревичу несколько дней переждать у него и заодно подлечить израненные ноги. Они согласились и прожили на чердаке школы ещё три дня. Раны на их ногах несколько подсохли и затянулись. Пора было в путь.
Жена Лычковского сшила из половиков по две пары тапок, снабдила гостей на неделю продуктами. Лычковский проводил их через дорогу Слуцк — Минск.
Карбышев оставил Лычковскому свой московский адрес и попросил при первой возможности написать в Москву. Лычковский тоже предложил Карбышеву свой адрес, но Дмитрий Михайлович отказался его взять:
— Не нужно, нельзя, вы должны знать почему.
Учитель понял: Карбышев боялся этим выдать его, если попадет в лапы гитлеровцев и не успеет уничтожить взятый адрес.
По дороге из деревни Низок, между 5 и 10 июля 1941 года, в одном из хуторов, неподалеку от поселка Узда, произошла встреча Карбышева и Сухаревича с Голубевым. Подробно об этой встрече мы узнали от полковника пограничных войск Гурия Константиновича Здорного:
«Перед Великой Отечественной войной я командовал 86-м Августовским пограничным отрядом. В первый же день войны мы вели ожесточенные бои с гитлеровцами, но нам пришлось отступить, и мы слились с частями Красной Армии, продолжая сражаться на втором оборонительном рубеже.
Крупная вражеская группировка танков и мотопехоты прорывалась из Августовского леса к городу Гродно, а на левом нашем фланге — к крепости Осовец.
В ночь на 23 июня я получил по радио приказ начальника пограничных войск Белорусского округа о немедленном отходе к Волковыску.
К рассвету 26 июня мы достигли Волковыска и связались со штабом 10-й армии, расположившимся в Замковом лесу в одном-двух километрах северо-западнее города. В оперативном отделе мне вручили приказ немедленно двигаться в Барановичи на сборный пункт частей и подразделений погранвойск. Но уже в Слониме ядро нашего отряда столкнулось с гитлеровским десантом, захватившим город и все переправы через реку Шару. Прорваться через Слоним мы уже не могли, поэтому пошли в обход, и снова обнаружив три взвода немецкой пехоты, уничтожили их полностью, а ночью форсировали вброд Шару и продолжили путь к Барановичам.
Подошли мы к городу в конце июня. В нем оказались гитлеровцы. Местные жители сказали, что и Минск захвачен. Фронт проходил где-то в районе Борисова по реке Березине.
Так мы начали движение к линии фронта по территории, оккупированной врагом.
В стороне от шоссе Барановичи — Минск встречали в лесах отдельные группы солдат и офицеров из состава штаба 10-й армии. В одном хуторе, примерно в 30 километрах от местечка Мир, встретились с командующим этой армией генерал-майором Голубевым и его заместителем по авиации в звании комбрига (фамилии, к сожалению, не запомнил).
От генерала Голубева я узнал, что его армия несколько дней назад в боях за Белосток и Волковыск понесла большие потери. Генерал присоединился к нам. Я предложил ему, как старшему по званию, принять на себя командование группой, но он категорически отказался. Нас было около пятисот пограничников. Скрытно продвигаться такому большому отряду в прифронтовых условиях тяжело и рискованно. Генерал посоветовал разбить людей на три группы и двигаться по намеченному маршруту к линии фронта. Мы так и поступили, решив пройти через Тимковичи и Узду к Слуцку.
После перехода старой границы пробираться становилось все опаснее. В большинстве населенных пунктов — фашистские гарнизоны. Они вылавливали советских воинов, охраняли тылы прифронтовой полосы. На марше несколько раз приходилось отражать атаки гитлеровских карателей. Шли только лесом, и вскоре связь между нашими группами была потеряна.
Примерно между 5 и 10 июля 1941 года в одном из хуторов, неподалеку от местечка Узда, генерал Голубев неожиданно встретил генерала Карбышева и полковника Сухаревича. Я познакомился с Карбышевым и Сухаревичем — они тоже пошли с нами.
Генерал Карбышев был одет в военную форму: серый прорезиненный офицерский плащ, брюки цвета хаки без лампас и хромовые сапоги генеральского образца. На ремне через плечо висела кожаная сумка, в которой, со слов самого Карбышева, находились ордена и личные документы.
Сухаревич был в летней форме и вооружен автоматом ППШ.
Здоровье и настроение генерала Карбышева мне показались удовлетворительными. Несмотря на свой возраст, он ни разу не жаловался на усталость или недомогание. Наоборот, он отказался от предложенной нами лошади и рассказал о случае, когда ему пришлось выбираться из окружения во время русско-японской войны.
Примерно через неделю после встречи с генералом (16 или 17 июля) Карбышев в моем присутствии заявил Голубеву, что не согласен с маршрутом. По его мнению, необходимо двигаться не к Гомелю, а на Могилев. Все наши доводы о преимуществе выбранного маршрута его не убедили. Вместе с полковником Сухаревичем они самостоятельно повернули на Слуцк и далее на Могилев. Перед тем, как расстаться, я предложил Карбышеву для прикрытия и связи с нашей группой взять несколько человек, но он решительно отказался.
С тех пор о генерале Карбышеве я ничего не слышал до опубликования материалов об обстоятельствах его героической смерти.
Мы ушли своей дорогой и 19 июля вышли к Днепру в районе города Рогачева. Это совпало по времени с контрнаступлением Красной Армии. Мы оказались в 63-м стрелковом корпусе 21-й армии комдива Л. Г. Петровского.
Вместе с нами вырвались из вражеского кольца начальник штаба 86-го погранотряда капитан И. А. Янчук, начальник политотдела батальонный комиссар И. Г. Герасименко, секретарь партийной организации И. А. Сметанин, начальники отделений штаба капитан Н. Н. Баклунд и интендант 3 ранга В. Г. Догадов, военврач 3 ранга В. Н. Винокуров, комендант пограничного участка техник-лейтенант 2 ранга Г. И. Мягков, начальник разведывательного отдела майор Г. В. Пименов, генерал К. Д. Голубев и старший лейтенант А. А. Сомов — из 10-й армии… Всего человек двенадцать.
Что заставило генерала Карбышева уйти от нас — сказать трудно, но, по-видимому, он твердо надеялся пробраться через линию фронта в составе мелкой группы. Другого повода не было».
После того как Карбышев и Сухаревич расстались с Голубевым и Здорным, они пошли по пути на Могилев. По дороге они встретились, как об этом сообщил лейтенант Павел Кириллов, с выходившим из окружения саперным батальоном, который двигался на восток. Карбышев и Сухаревич присоединились к этому батальону.
В книге Г. Новогрудского «Герой Советского Союза Д. М. Карбышев» приведено письмо Кириллова к его другу майору Л. Мартьянову с подробностями встречи с генералом:
«…Мы прорывались на восток, к Днепру, обходили шоссейные дороги, шли проселками, лесами, использовали всякую возможность, чтобы дать немцам бой, нанести им урон, опрокидывали их заслоны. Иногда приходилось пробираться через расположения врага небольшими группами. Разделившись, мы не всегда могли снова соединиться. Это обстоятельство плюс потери в боях привели к тому, что дней через десять мы шли сравнительно небольшой группой, насчитывавшей человек сто двадцать красноармейцев и около десятка командиров. С нами был и Дмитрий Михайлович Карбышев.
Никогда с такой ясностью и глубиной не познается человек, как в минуты тяжелых испытаний. В истинности этого, не очень оригинального утверждения я имел возможность убедиться во время нашего пребывания в окружении. Тем более, что счет нашим тяжелым испытаниям велся не на часы, а на многие дни. Мы шли к Днепру, подвергаясь обстрелам и бомбежкам, выдерживая стычки и бои, форсируя реки, прорываясь через заслоны, голодая, теряя товарищей, неся на себе раненых.
Самый опытный и мудрый среди нас был Карбышев. Мы все — красноармейцы и командиры, большинство из которых годились ему не только в сыновья, но и во внуки, — черпали у него бодрость, учились у него, не унывая, переносить все тяготы нашего положения, брали с него пример мужества и самообладания.
Однажды мы прорывались через очередной немецкий заслон. Просачивались группами в несколько человек. Карбышев шел с двумя красноармейцами — Дадашевым и Петровым. Когда они под огнем пересекли шоссе и углубились в лес, их накрыла мина. Дадашева тяжело ранило в живот. Петров попытался понести его, но сил у него не хватило. Тогда раненого понесли вдвоем — красноармеец и генерал. Немцы преследовали их.
— Товарищ генерал, — просил Дадашев, — оставьте меня. Мне все равно умирать, а вы из-за меня попадете к немцам.
— Ладно, потом будем рассуждать, — отвечал Карбышев, неся рослого красноармейца. — Я солдат и ты солдат. А солдаты друг друга в бою не оставляют.
Мне рассказал об этом Петров — простодушный вологодский парень, когда наш отряд собрался вместе и Дадашева положили на одну из телег.
Двухкилометровый переход по пересеченной местности с непосильной ношей на руках нелегко дался человеку, которому было за шестьдесят. Я видел, как сразу осунулся Дмитрий Михайлович, как долго не мог он восстановить дыхание, каким тяжелым был его шаг в течение следующего дня. Но бодрость духа его не покидала.
Пример солдатской солидарности, показанный Карбышевым, глубоко запал мне в душу.
Я рассказываю так подробно о Карбышеве потому, что все время находился под обаянием его личности, потому что меня, молодого советского командира, обогащало общение с этим умным, обаятельным и всесторонне образованным генералом, проведшим пятьдесят лет в строю.
…Мы вышли к Днепру Севернее Могилева в начале августа, то есть после шести недель тяжелого похода. Тишина, безлюдье, неширокая в этом месте река. Ясности в обстановке — никакой. Где немцы, кого мы встретим по правую сторону Днепра — неизвестно.
Начали вязать плоты, чтобы переправиться с оружием и ранеными. Осталась нас к тому времени горсточка — человек шестьдесят. Я с тремя бойцами пошел в разведку на правую сторону реки. Только переплыли, слышим — на левом берегу заговорил пулемет, а из леса сыпят по нашим минами и снарядами. Откуда взялись немцы, не пойму до сих пор. Я видел, как рвались снаряды и мины, как падали мои товарищи. А потом немцы высыпали из леса. Их было не меньше батальона. Наши дрались здорово, но силы были слишком неравные.
Через несколько дней после этого я и три моих товарища перешли линию фронта и очутились среди своих…».
Полковник Митрофан Алексеевич Шамшеев был вместе с П. Ф. Сухаревичем в лагерях Регенсбурге и Маутхаузене. Ему тоже стали известны многие обстоятельства скитаний Сухаревича и Карбышева, в частности, подробности того, как они попали в плен.
«Дмитрию Михайловичу с Сухаревичем все-таки удалось переправиться на другой берег Днепра, — свидетельствует Шамшеев. — Гитлеровцы встретили их минометным и пулеметным огнем. Дмитрия Михайловича контузило. Сухаревич и один из красноармейцев подняли Карбышева и отнесли на руках в колосившееся ржаное поле. Но патруль заметил их. Отряд прочесывал местность, искал отставших бойцов Красной Армии, охотился на коммунистов и комсомольцев. Полицаи обнаружили Карбышева, Сухаревича и других наших воинов, окружили и отправили в гестапо».
Так начался для Карбышева плен.
