Глава 3
Я сижу в машине напротив въезда на территорию судебного морга. Лобовое стекло покрыто каплями воды, как холодной испариной. Пока я ехал сюда, небо постепенно темнело, словно старое одеяло, набухающее грязной водой, и, наконец, сквозь него стал просачиваться дождь: частый, мелкий, как серый влажный туман. Окрестности здесь и в самую солнечную погоду вряд ли могли бы обрадовать чей-нибудь взгляд, а сейчас, под бесконечным моросящим дождем, тоскливой безысходностью вынули бы душу из каждого, у кого она еще есть. Екатерининский проспект — это извилистая лента асфальта, стиснутая с двух сторон железными заборами и решетчатыми оградами бесконечных парковок. Я остановился на узкой полоске мокрой земли и пожухлой травы рядом с задней металлической стеной какого-то ангара. Отсюда я вижу шлагбаум на въезде в Бюро и пузатую фигуру охранника, мыкающегося около серой будки. Впереди у поворота, среди зарослей чахлых деревьев, виднеются покосившиеся деревянные постройки.
Я приоткрываю окно и выбрасываю окурок. В пачке остается всего две сиротливо болтающиеся сигареты. В голове звенящая тишина.
Через сорок минут ожидания вчерашний алкоголь, недосыпание и душное тепло машины заставляют меня на мгновение прикрыть веки. Я вижу Марину: открываются зажмуренные глаза на покрытом багровой коркой лице, она смотрит на меня, окровавленные губы растягиваются в улыбке. «Проводишь меня?» Я вздрагиваю и несколько секунд таращусь на капли дождя на стекле. Пытаюсь прогнать кошмарное видение, но воспоминания заставляют сердце болезненно заныть: Марина за стойкой, и желтый мягкий свет, и ее взгляд, и улыбка… «Проводишь меня?»
Свободен — это не только особое состояние души. Свободен — это слово, выкрикнутое в лицо жизнью, отправляющей тебя на обочину. Я сам это выбрал: у меня нет друзей, как нет постоянной работы, которая бы к чему-то меня обязывала, нет родных, жены, детей, долгов. Мой телефон оживает только для того, чтобы малознакомые голоса сообщили мне об очередной смерти. Сделав свою работу, я навсегда исчезаю из жизни тех, кому помогал: с похоронными агентами не дружат, их не зовут на семейные праздники, когда дело закончено. Поздравления с днем рождения приходят мне только от сотовых операторов и почтовых серверов. В пятницу, в этот Юрьев день офисных крепостных, никто не зовет меня присоединиться к веселой попойке: я сам прихожу в бар, когда захочу, и вполне удовлетворяю свою потребность в социализации созерцанием чужого пьяного веселья. У меня есть мои покой и воля. А еще до недавнего времени у меня была Марина. Так у старика, запертого в четырех стенах богадельни, есть цветок на окне или маленькое деревце во дворе, и он ждет, когда раскроется бутон или появятся первые листья. Так у забитого нелюбимого ребенка есть старая потертая кукла, которой он может рассказывать по ночам свои простые детские тайны. У каждого есть то последнее, что согревает душу и хранит ее тепло, очень личное и очень свое. Теперь этого у меня нет. Но вот только я не старик из богадельни и не обиженный ребенок, и тот, кто это сделал, даже не представляет себе, насколько злобную спящую собаку он разбудил.
То, что Марина была убита, не вызывает у меня никаких сомнений, как не вызвало бы сомнений ни у кого, кто потрудился бы внимательно посмотреть на место происшествия. Я знаю, что молодая женщина-эксперт тоже заметила это. Но, кроме того, она увидела еще что-то, поразившее настолько, что она свернула осмотр и полетела сюда с такой скоростью, словно спешила спасать жизнь, а не разбираться в причинах смерти. Вряд ли ее так поразили раны, разорвавшие тело Марины: всего за год практики любой судмедэксперт насмотрится такого, что навсегда отучит пугаться и удивляться. Нет, здесь нечто другое, куда более важное, и я должен узнать, что именно.
За время ожидания я сделал пару звонков, и теперь рядом со мной на сиденье лежит раскрытая записная книжка с номером мобильного телефона: Назарова Алина Сергеевна, старший судмедэксперт, та самая молодая женщина, которую я встретил сегодня утром. И нам придется познакомиться, хочет она того или нет.
Я смотрю в сторону морга. Если Алина выедет с территории, я сразу замечу ее. А интуиция мне подсказывает, что это случится скорее рано, чем поздно: чрезвычайные события рождают чрезвычайные последствия, и я более чем уверен, что спокойного рабочего дня у Алины Сергеевны Назаровой сегодня не будет.
Я как раз собираюсь закурить одну из двух оставшихся сигарет, когда вижу, как красный «Peugeot» резко тормозит у шлагбаума. Он коротко сигналит, а потом пулей срывается с места и вылетает на проспект в сторону центра города, чуть ли не скрипя покрышками на повороте. Я разворачиваюсь и пристраиваюсь следом. Настало время пообщаться. Надеюсь, Алина не относится к тем людям, которые не отвечают на звонки от неизвестных абонентов: иначе придется ее таранить, а это вряд ли можно назвать хорошим началом дружбы.
* * *
Алина покосилась на настойчиво звонящий телефон. Номер показался ей смутно знакомым, но не был занесен в записную книжку. Она свернула на набережную, перестроилась вправо и взяла трубку.
— Я слушаю.
— Здравствуйте, Алина, — приятный мужской голос, тоже кажущийся знакомым. — Это Родион Гронский, мы уже встречались сегодня утром. У вас найдется для меня несколько минут?
Ах, вот оно что. Тот самый похоронный агент. Какого черта!
— Откуда у вас мой номер телефона?
— Это не имеет значения. Гораздо важнее то, что нам нужно поговорить. Так я могу рассчитывать на ваше внимание?
Алина разозлилась. День и так с каждой минутой все больше сползал в сторону хаоса и безумия: потемневшее небо, мелкий дождь, машины, пролетающие мимо в облаках водяной пыли, — и тут еще этот бесцеремонный гробовщик. Впрочем, что от него ожидать: эта публика не отличается особой тактичностью.
— Послушайте, я уже все вам сказала: я не имею никакого отношения к вашим похоронным делам! Я спешу, мне неудобно говорить, так что прекратите меня преследовать и займитесь уже чем-нибудь более полезным!
— Но я и не собирался говорить с вами о похоронных делах, — мягко возразил Гронский, словно не замечая раздраженного тона Алины. — Я хочу поговорить об убийстве.
Алина вильнула рулем. Черный «Mercedes», яростно сигналя, пролетел слева всего в нескольких сантиметрах от ее машины. Алина чертыхнулась, выровняла автомобиль и включила сигнал поворота, готовясь въехать на Литейный мост.
— О каком убийстве?
— Об убийстве девушки, рядом с телом которой мы сегодня встретились.
— С чего вы взяли, что это убийство?
— Скажите мне, если я неправ.
Алина помолчала.
— Хорошо, — ответила она. — Но с какой стати я должна обсуждать это с вами?
— Потому что мне кажется, что в этом деле у вас найдется немного союзников, — ответил Гронский. — И ваш визит в прокуратуру мало что изменит в этой ситуации.
Алина вздрогнула. Похоже, все же стоило поговорить с этим типом — по крайней мере для того, чтобы выяснить истоки его странной осведомленности об убийстве и о том, куда она сейчас едет… Но лучше сделать это уже после того, как она пообщается с прокурором и напишет заявление о том, что произошло сегодня в Бюро.
— Давайте во второй половине дня, — предложила она. — Я сейчас действительно спешу.
— Лучше прямо сейчас, — не согласился настырный агент. — Я глубоко убежден, Алина, что вам не нужно обращаться в прокуратуру. Вряд ли это поможет делу.
— Можно я сама буду решать, что поможет делу, а что нет? — огрызнулась Алина. В этот момент слева пронесся тяжелый автофургон, обдав «Peugeot» потоком грязной воды. Густые коричневые потеки поползли по боковому стеклу. — Да чтоб тебя!.. — в сердцах воскликнула Алина и тут же добавила в трубку: — Извините, это не вам…
— Послушайте, Алина, — все так же мягко сказал Гронский, — я прошу всего десять минут вашего времени. Если сочтете, что потратили их зря, будьте уверены, я больше вас не побеспокою, и вы спокойно продолжите заниматься тем, что считаете нужным. Всего десять минут.
— Ладно, — сдалась Алина. Слева уже промелькнуло холодное здание Адмиралтейства, грязно-золотистый шпиль наполовину скрывался в клубящемся сером тумане. До прокуратуры оставались считаные минуты. — Когда?
— Прямо сейчас, — отозвался Гронский. — Я еду за вами. Мы можем встать в переулке и поговорить.
Алина посмотрела в зеркало заднего вида. Действительно, из-за идущей за ней «Mazda» высовывался черный «Wrangler». Дважды мигнули фары.
«О, господи, — мысленно вздохнула Алина, — он еще и следит за мной».
— Договорились, — сказала она. — Встанем в начале Почтамтского переулка. Не отставайте.
Она положила трубку, резко перестроилась влево и нажала на газ.
Узкий переулок, стиснутый невысокими радами домов, был пуст. Ветер рывками гонял мелкий мусор и мокрый газетный лист, словно кто-то невидимый поддавал по нему ногой. Газета тяжело подскакивала вверх как раненая птица, безуспешно пытающаяся взлететь, и снова оседала в грязные лужи. Из подворотни вышла старуха то ли в пальто, то ли в лохматом толстом халате, с бесформенным пакетом в руках, уныло прошествовала поперек переулка и скрылась в подворотне напротив.
Гронский подъехал через две минуты после Алины, остановил машину в нескольких десятках метров и вышел. Сквозь покрытое каплями воды лобовое стекло Алина видела, как он идет к ней: высокий, худой, полы черного пальто хлопали на ветру. Он подошел и встал у передней дверцы машины. Алина посмотрела на него в боковое окно и помедлила пару секунд. Гронский терпеливо ждал, стоя под моросящим дождем. Алина нажала на кнопку, щелкнул замок, Гронский открыл дверцу и сел в машину. Вместе с ним в салон ворвался мгновенный порыв влажного холодного ветра.
— И снова здравствуйте, — сказал он.
Алина покосилась на Гронского, держа руки на руле. Вблизи его узкое лицо казалось еще более бледным, белая рубашка еще более несвежей, а взгляд серых глаз еще более холодным и твердым. Салон наполнился отчетливым запахом вчерашнего алкоголя.
«Прекрасно, — подумала Алина. — Вдобавок ко всему он пьяница».
— Итак, — сказала она. — Для начала объясните мне, почему вы решили, что это убийство?
Гронский пожал плечами.
— Вы же сами все видели. Тело было растерзано, волосы запеклись в колтун, а на асфальте вокруг нет практически ни капли крови, хотя при таких ранах там все должно быть ею залито. Вывод очевиден, мне кажется.
Алина кивнула:
— Убили в другом месте.
— Вряд ли. Зачем тогда возвращать тело туда, где было совершено нападение?
Об этом Алина подумать не успела. Она бросила быстрый взгляд на Гронского. Тот смотрел на нее спокойно и уверенно.
— Вы правы, — ответила она. — На теле действительно множество ран, причиненных зубами животных — скорее всего собак, и скорее всего, не одной. Но кроме этого есть и другие повреждения, и именно они были смертельными.
Алина замолчала. Гронский ждал.
— Какие? — наконец спросил он.
— Длинная рубленая или резаная рана по центру грудинной кости. И на горле явные следы разреза, по краям от того места, которое потом, уже после смерти, выхватили псы. Это не считая гематомы на лице: ее, скорее всего, оглушили, прежде чем…
— Все понятно, — сказал Гронский.
Лицо его, и без того не очень подвижное, словно окаменело. Черты заострились.
— А откуда вы знали, что я еду в прокуратуру? — спросила она.
— Догадался.
— Слишком хорошо для догадки.
Гронский снова пожал плечами.
— Вы спешно сворачиваете осмотр на месте и распоряжаетесь срочно везти тело в морг. Значит, для вас принципиально важно начать исследование немедленно, к чему вы, я уверен, и приступили. Я, конечно, не специалист, но примерное время, нужное для вскрытия и составления заключения, — часа три, не меньше. А вы уже через час выскочили из лаборатории так, словно за вами гнались черти. Никто не сорвет эксперта на новое происшествие, если он занят работой. Вывод: вам кто-то помешал, причем помешал так, что вы бросились вон из морга. Вряд ли это было сделано законными средствами. А куда может поехать судебно-медицинский эксперт, если столкнулся с грубым нарушением закона и попыткой помешать своей работе? В прокуратуру. Вот и все.
Алина молчала.
— Думаю, у вас состоялся какой-то малоприятный разговор с Даниилом Ильичом Коботом.
— Вы его знаете? — быстро спросила Алина.
— Нет, лично не знаком, — покачал головой Гронский. — Но много о нем слышал.
Повисла пауза. Капли дождя тихо стучали по крыше машины.
— Хорошо, вы правы, — вздохнула Алина. — Кобот действительно пытался уговорить меня дать фальшивое заключение. Нападение собак. Дело закрывается как несчастный случай.
— Предлагал деньги, я полагаю?
— Косвенно. Предложил работу в его медицинском центре «Данко» с зарплатой, на которую можно год содержать сельскую поликлинику.
Гронский кивнул.
— Я думаю, что вам нужно согласиться, — сказал он.
Алина вскинула брови и удивленно воззрилась на Гронского.
— Это еще с какой стати?
— Потому что это в настоящий момент единственный способ закончить то, что вы начали. Я могу ошибаться, но это дело очень важно для вас: не знаю, почему, но уверен, что это так. И лучший способ довести его до конца — согласиться на предложение милейшего доктора Кобота.
Алина помотала головой.
— Ерунда какая-то. Если я соглашусь, то соглашусь и подписать фальшивое заключение. И потом, с чего вы решили, что это единственный способ?..
— Алина, подумайте сами. — Гронский чуть повернулся к ней и теперь смотрел Алине прямо в глаза. — Сегодня утром начальник Бюро судебно-медицинской экспертизы предлагает вам сфабриковать фальшивое заключение по еще не открытому уголовному делу. Пытается вас подкупить. Ведь вы понимаете масштаб события? Это не эксперт, сговорившийся со следователем и немного подтасовавший результаты вскрытия, чтобы тому было удобнее посадить подозреваемого. Это руководитель городской службы, который имеет настолько веские основания скрывать правду, что идет на прямой подкуп своего эксперта. Вряд ли он действует исключительно по своей инициативе, и вряд ли у него нет способов замять это дело иначе. Вы, конечно, можете сейчас подать заявление, только я уверен, что это в итоге ничего не даст. И уж точно не раскроет мотивы такого поведения нашего общего знакомого Кобота. Это не говоря уже о том, чтобы найти убийцу.
Алина молчала, глядя перед собой, и легко барабанила пальцами по рулю.
— По каким-то причинам смерть этой девушки является событием настолько неординарным, что заставляет действовать очень серьезные силы, — продолжал Гронский. — Сомневаюсь, что лобовая атака через заявление в прокуратуру будет эффективной. Гораздо лучше, если Кобот будет думать, что обо всем с вами договорился. Да и посмотреть изнутри на его медицинский центр тоже будет полезным.
Алина вспомнила короткий разговор с Эдипом перед тем, как она покинула территорию морга. «На эти дела я обычно сам езжу». Она уже понимала, что за стремлением Кобота вынудить ее подписать нужное ему заключение стоит нечто большее, чем желание скрыть именно это конкретное убийство. Скорее, речь идет о нескольких подобных случаях. А это уже серия. И чтобы скрывать серию, нужны действительно очень серьезные основания. И серьезный административный ресурс за пределами Бюро.
— Что вы предлагаете? — спросила Алина и посмотрела на Гронского.
— Позвонить Коботу и сказать, что согласны обсудить его условия. Вернуться на работу и оговорить следующее: вы подпишете его акт экспертизы, но только в обмен на возможность провести самостоятельное исследование всех обстоятельств этого убийства и использовать все имеющиеся в распоряжении Бюро возможности.
— С чего вы взяли, что он согласится?
Гронский чуть улыбнулся. Эта улыбка не была ни веселой, ни дружелюбной и что-то неуловимо изменила в его лице так, что Алине стало не по себе.
— Просто поверьте мне, Алина. Я думаю, он согласится с радостью. Ну а если я ошибаюсь… Вы просто не будете больше иметь со мной дела. В конце концов, вы ничего не теряете.
Алина задумалась. Некоторое время они сидели молча.
— Ладно, — наконец сказала она. — Попробуем сделать так.
— Договорились, — кивнул Гронский.
— Но, — поспешно добавила Алина, — если Кобот не пойдет на мои условия, я возвращаюсь к своему первоначальному плану. В конце концов, есть система, есть порядок и есть закон.
— Несомненно. Можете набрать Кобота прямо сейчас. Скажете ему, что у вас есть дополнительные условия — послушаем, что он ответит.
Алина покосилась на Гронского, достала из сумочки телефон и набрала номер. Кобот снял трубку почти сразу же.
— Даниил Ильич, это Алина Назарова… да… Даниил Ильич, и подумала над вашим предложением… наверное, я приму его… да, но… нет, просто у меня есть дополнительные условия…
Гронский сидел с отсутствующим видом и смотрел прямо перед собой, но Алина была уверена, что он внимательно прислушивается к разговору.
— Хорошо… хорошо… да, я сейчас приеду и все вам скажу. До встречи.
Алина опустила телефон и посмотрела на Гронского. На щеках ее проступил румянец.
— Ну и как?
— Обрадовался, — сказала Алина несколько смущенно. Кобот действительно разговаривал с ней с таким воодушевлением, словно обрел давно пропавшую блудную дочь. — Сказал, что готов обсуждать любые условия.
«Ради тебя все что угодно!» — если быть точной, сформулировано это было именно так, причем нетрезвый голос Кобота явно выдавал причину такого воодушевления.
— Ну вот и отлично. И еще один дружеский совет, если позволите. Попросите у него все материалы по аналогичным делам. Скажите, что это нужно вам для более полного исследования. Я уверен, что мы имеем дело не с единичным случаем.
— Почему?
— В самом начале сентября я хоронил девушку. На месте происшествия быть не довелось, но тело я видел. Это было очень похоже на то, что пришлось увидеть сегодня утром: такие же раны, так же разорвана грудь. Отсутствовали некоторые внутренние органы: сердце и, кажется, еще селезенка. Думаю, что вы уже увидели нечто похожее сегодня, когда исследовали тело. Родные сказали, что на девушку напали собаки, когда она возвращалась домой из ночного клуба.
Снова пауза и легкий шелест дождя по крыше.
— Мне сейчас нужно будет ехать по своим делам. Я очень прошу вас, когда закончите со вскрытием и архивом, дайте мне знать. Буду признателен, если у вас найдется время, чтобы еще раз встретиться вечером.
Гронский кивнул и взялся за ручку двери.
— Скажите, — спросила Алина, — а вам-то зачем это все нужно? Откуда такой интерес?
— Считайте, что это личное дело.
Гронский еще раз кивнул, открыл дверцу и вышел из машины. Потом обернулся и нагнулся обратно в салон:
— Хотел уточнить и забыл. Что вы увидели на месте преступления?
Алина напряглась.
— В смысле?
Гронский стоял, согнувшись, и смотрел прямо на нее. Холодный ветер ворошил его и без того растрепанные черные волосы.
— Во время осмотра тела что-то вас сильно потрясло. Я это очень хорошо заметил. Так что же?
Алина молчала.
— Считайте, что это личное дело, — наконец ответила она. — И закройте уже дверь. Дует.
Гронский снова слегка улыбнулся, чуть поклонился, захлопнул дверцу и пошел к машине.
* * *
Восемь часов вечера. Серый день сгустился в сизые сумерки. Желтые пятна фонарей преломляются, размываясь, в каплях воды на оконном стекле. Я сижу в полутемном зале паба, за столиком в самом дальнем углу, и жду Алину, которая должна появиться с минуты на минуту.
После встречи с ней я сделал еще пару звонков и поехал домой к Марине, вернее, в тот дом, где она жила когда-то — теперь казалось, очень и очень давно. Теперь я наконец узнал ее адрес. Теперь я познакомился с ее мамой и бабушкой. Я увидел ее комнату. Когда потеря по-настоящему огромна, а шок действительно силен, самое страшное — это детали. Именно они каким-то образом помогают понять истинный масштаб трагедии. Такой деталью для меня стала книга: я увидел ее на столике рядом с кроватью Марины. Чарльз Буковски, «Макулатура». Книжка лежала рядом с несколькими металлическими монетками, какими-то чеками, и в ней была закладка: Марина заложила сложенным листочком бумаги то место, на котором закончила читать, чтобы потом, придя домой, открыть книжку и продолжить чтение. Наверное, потом она легла бы в кровать, зажгла вот эту лампу в изголовье… Но она не придет, а книжка так и останется непрочитанной, и закладка останется в ней, пока кто-то не вытащит ее, перед тем как вернуть книгу обратно на полку. «Умирать обидно: как будто выходишь из кинотеатра, а фильм продолжается без тебя». Ничего, Мариша. Я сделаю все для того, чтобы ты была довольна концовкой этого фильма.
Каким-то образом мне удалось донести до ее мамы, которая была почти без сознания, и бабушки, державшейся на удивление мужественно, кто я и чем собираюсь им помочь. Я получил в ответ только утвердительный кивок — большего мне и не было нужно. Я не стал говорить, что в данном случае мои услуги не будут стоить им ни копейки, это было само собой разумеющимся.
Между суетой похоронных забот я успел заскочить ненадолго домой. На экране ноутбука по-прежнему была открыта страница почтового ящика, и слово «МАРИНА», набранное крупным шрифтом в теле письма, приветствовало меня с порога.
Алине я сказал правду о том, что уже имел дело со смертью, которую связывали с нападением собак. Это было 30 августа, как раз через два дня после дня моего рождения, который я отметил посиделками в «Винчестере» и на который получил единственный подарок, разумеется от Марины: подсвечник в виде странной африканской маски, глаза которой светились в темноте огненными всполохами горящей за маской свечи. Но было еще одно обстоятельство: информация о той девушке, растерзанной в Юсуповском саду по дороге домой из ночного клуба, пришла мне с того же адреса электронной почты, что и нынешнее письмо.
[email protected]. Ничего не говорящее имя. Безликий ящик. Никакой подписи. Первый раз от этого адресата я получил сообщение весной — это был очень хороший заказ, насколько вообще слово «хороший» уместно в подобных случаях. Глубокая ночь, автомобильная авария, изуродованный до неузнаваемости «Aston Martin» — вылетевший с Приморского шоссе и подобно снаряду протаранивший рекламный щит. Тогда я был на месте минут через десять после прибытия нарядов дорожной полиции и за восемь минут до карет «скорой помощи». Помню, как подумал о том, что мой анонимный информатор, скорее всего, принадлежит к правоохранительным органам, а не к медицинским службам. Я не стал ломать над этим голову и просто спокойно послал причитающуюся в таких случаях долю моего гонорара на указанный электронный кошелек. Вторым сообщением была информация о несчастной девушке, погибшей августовской ночью. На этот раз письмо пришло позже, и я приехал домой по указанному адресу, в самое сосредоточие скорби и горя. В обоих случаях неизвестный адресат четко указывал всю необходимую информацию: место, адреса, контактную информацию. И только сейчас ограничился просто именем.
Потому что был уверен, что я пойму.
Именно эта лаконичность не давала мне покоя. Кто бы ни писал эти письма, он меня знал, причем знал слишком хорошо.
Я попробовал было проверить IP-адрес, который ожидаемо оказался австралийским. Мои способности к добыванию информации в интернете более чем скромны, поэтому я сделал еще один звонок и попросил максимально точно установить, откуда выходил в Сеть неизвестный мне адресат. Примерно полчаса назад мне ответили. Среди тьмы непонятных терминов и неизвестных слов, которые я выслушивал в течение добрых пятнадцати минут, мне удалось уловить следующее: анонимный информатор приложил немало усилий, чтобы оставаться таковым и впредь, а его IP постоянно менялся, уводя то в Новый Свет, то в старую Европу. Впрочем, на настоящий момент я мог позволить себе на время перестать думать над этой загадкой. Убийцей мой неизвестный доброжелатель точно не был. А мне нужны были убийцы: и тот, кто рубил и кромсал тело Марины, и те, кто направлял его руку. И для этого мне нужна помощь Алины и та информация, которую ей удалось раздобыть за этот день.
Конечно, можно было поступить гораздо проще, и возможно, даже эффективнее. Искушение наведаться к Коботу и выбить из него все дерьмо вместе с ответами на вопросы посещало меня сегодня не раз. Сделать это было бы не так уж и трудно. Но я был почти уверен, что Кобот является не первым и не последним звеном в кровавой цепи минимум из двух смертей. Силовой вариант решения вопросов, конечно, имеет право на существование, но, если пытаешься дойти до конца цепи, последовательно разрывая все звенья, рано или поздно попадется такое, разорвать которое ты будешь не в силах. А скорее всего, цепь в конце концов перегнется и больно ударит по голове. Это я уже проходил и знал на собственном весьма горьком опыте. Поэтому лучше немного подождать и найти сразу последнее, главное звено, на котором и держится вся конструкция заговора.
Для встречи с Алиной я выбрал «Френсис Дрейк», английский паб на Каменноостровском проспекте, выдержанный в старом и добром традиционном стиле: темное дерево массивной стойки, блестящая латунь поручней, потертая и потрескавшаяся кожа на широких и низких диванах — место респектабельное и в то же время уютное. Ехать сегодня в «Винчестер» было выше моих сил. Тем более что в «Дрейке» меня тоже знали.
Я прошел во второй зал, в котором в этот час не было ни одной живой души, и сел за столик в дальнем углу у окна. Попробовал поесть, но когда мне принесли клубный сэндвич, аппетит мгновенно пропал, и я только растерзал ножом верхнюю часть хлеба, расковырял бифштекс и разбросал по тарелке зелень и картошку. То, что напоминало вначале натюрморт, стало походить на худшие образцы судебной фотографии, и я спешно попросил унести останки сэндвича обратно. Гораздо больше, чем есть, мне хотелось выпить, но я решил не искушать судьбу и не повторять похмельный заезд сегодняшнего утра, поэтому взял большой бокал безалкогольного пива и медленно потягивал его, глядя на дождь и фонари за окном.
Алина входит в полутемный зал, отряхивая капли воды с большого ярко-розового зонта на длинной трости. Оглядывается, отыскивая меня взглядом. Золотистые волосы, светлое пальто, энергичные движения, бодрая, как будто и не было сегодняшнего непростого дня. Я машу ей рукой, она кивает, пробирается в мой угол и садится напротив. Только теперь я вижу тени вокруг усталых и печальных глаз.
Алина неодобрительно косится на стоящий рядом со мной бокал с пивом.
— Безалкогольное, — говорю я.
Она машет рукой:
— Дело ваше. Хоть упейтесь.
Алина шумно устраивается: большую сумку на стул рядом с собой, туда же портфель, который не помещается на узком сиденье и норовит соскользнуть на пол, зонтик рукояткой за спинку стула. Потом поднимается снова, чтобы снять пропитанное влагой пальто. Я встаю, чтобы помочь.
— Спасибо, не нужно — отмахивается она и наконец усаживается, шумно вздохнув и откинув назад золотистые волосы, в которых дрожат мельчайшие капельки воды.
Алина заказывает кофе — большой, крепкий — и лосось на гриле. Я понимаю, что ей тоже вряд ли удалось сегодня поесть, но, в отличие от меня, она сохранила каким-то образом аппетит. Кофе приносят сразу, и некоторое время мы сидим молча, каждый со своим напитком, и смотрим в окно.
— Как прошел день? — спрашиваю я.
* * *
К восьми часам вечера Алина чувствовала себя совершенно измученной от переживаний и огромного количества информации, свалившихся на нее сегодня. Но она была вынуждена признать, что странный бледный субъект в черном пальто, с карточкой похоронного агента и запахом застарелого алкоголя, удивительным образом почти во всем оказался прав.
Кобот встретил ее как родную. О своем новом статусе человека, наделенного особыми правами и полномочиями, Алина догадалась как только зашла в приемную: обычно надменная секретарша Лена, ревностно относящаяся к роли стража покоя своего босса, даже не посмотрела на нее, а только опустила нос к бумажкам на столе, низко нагнув пегую, стриженную под нелепый «горшок» голову, словно признавая право Алины входить без предупреждения и стука. В кабинете начальника Бюро было все так же сумрачно, только еще больше сгустилась атмосфера тревоги, изрядно сдобренная алкогольными парами. Говорила теперь по большей части Алина, а Кобот только с энтузиазмом кивал и соглашался.
— С сегодняшнего дня я занимаюсь только этим делом, — заявила Алина. — Если мне понадобится провести микроскопический или гистологический анализ, то мои заявки будут выполняться в первую очередь. Я буду использовать других сотрудников своего отдела по собственному усмотрению для помощи и ассистирования. Мне нужны все материалы исследований других таких же дел для сравнительного анализа и изучения.
На этих словах Кобот вздрогнул и посмотрел на Алину.
— Кто тебе сказал про другие дела?
— Эдик, — мстительно сказала Алина и добавила с улыбкой: — Он вообще очень разговорчивый, Даниил Ильич. И кстати, его и не хочу в ближайшее время ни слышать, ни видеть.
Кобот снова кивнул.
— А еще мне нужно разрешение на эксгумацию тел минимум двух жертв. Если вы, конечно, хотите от меня полных и исчерпывающих результатов.
Кобот покачал головой, но слабо махнул рукой в знак согласия.
Они договорились, что к работе в «Данко» Алина приступит с понедельника, а оставшиеся четыре дня будет полностью заниматься «собачьими» убийствами. С тем, что это именно убийства, никто уже не спорил.
— Ты пойми, на меня давили, — говорил Кобот, жарко дыша Алине в лицо коньяком. — Но ты меня вдохновила. Черт с ними со всеми! Давай раскрутим это дело. Только у нас на руках должны быть все исчерпывающие материалы, полное исследование, и самое главное — нужно определить, совершено сегодняшнее убийство тем же… теми же… в общем, насколько тут все совпадает. И я обещаю тебе: как только все будет готово, я сам дам делу официальный ход!
Алина кивала и не верила ни единому слову своего шефа.
— Только я прошу, — сказал Кобот напоследок, — обо всех результатах докладывать мне лично. Это очень, очень важно. И пожалуйста, никому больше ни слова о том, чем именно ты занимаешься.
Алина вышла из его кабинета в полной уверенности, что сильный, властный, харизматичный Даниил Ильич напуган и взволнован не меньше, чем была взволнована она, когда склонилась над растерзанным телом несчастной Марины сегодня утром.
Остаток дня пролетел как одна минута. Алина полностью закончила исследование, которое вынуждена была прервать утром, написала подробный акт, нимало уже не заботясь о том, будет ли запрос на экспертизу от органов следствия, и какие вопросы будут в нем сформулированы. И когда она оторвалась наконец от изучения архивных материалов, то увидела, что до назначенной встречи с Гронским остается всего полчаса. Алина вздохнула и начала собираться.
Особого смысла она в этом не видела. Конечно, Гронский странным образом предугадал все: и поведение Кобота, и наличие в архивах не одного и не двух подобных дел, однако все это совершенно не было поводом посвящать его в детали исследования и делиться информацией. Но было данное обещание, а еще какое-то неуловимое, подсознательное ощущение необходимости предстоящего разговора. В конце концов Алина решила, что ничего не теряет. Встречу Гронский назначил в каком-то пабе на Каменноостровском, а это значит, что ей придется сделать всего лишь небольшой крюк по дороге домой. Будем считать, решила она, что я просто заехала туда поужинать.
Паб «Френсис Дрейк» оказался вполне уютным заведением в классическом английском стиле. Алина прошла вдоль длинной барной стойки из темного дерева, на ходу отряхивая зонт, И оказалась во втором небольшом зале. Гронский сидел в дальнем углу у окна и, увидев Алину, махнул рукой.
Только сейчас, сняв с плеча сумку, поставив на стул тяжелый рабочий портфель, повесив на спинку стула громоздкий зонтик, она поняла, насколько устала и измоталась за сегодня. Сидящий напротив Гронский тоже выглядел еще больше осунувшимся и мрачным, чем утром. На столе перед ним стояла пепельница и наполовину пустой бокал с пивом.
«Опять пьет, — подумала Алина. — Не просыхая».
— Безалкогольное, — сказал Гронский, словно услышав ее мысли.
Алина махнула рукой:
— Дело ваше. Хоть упейтесь.
Ей действительно было сейчас все равно.
Подошла официантка с меню. Алина хотела было заказать стейк, и побольше, что-нибудь типа T-bone, но посмотрела на Гронского и вдруг передумала. Ей почему-то не захотелось, чтобы он видел, как она уплетает почти полкило жареной говядины, и Алина, внутренне вздохнув, сделала более женственный, в ее понимании, заказ: лосось с овощами и большая чашка крепкого кофе.
Некоторое время они сидели молча.
— Как прошел день? — наконец спросил Гронский.
— Их восемь, — ответила Алина после недолгой паузы.
Гронский вопросительно посмотрел на нее.
— Как вы… как мы и предполагали, подобных случаев… убийств… не одно и не два. Я нашла информацию о восьми аналогичных случаях с начала года.
Алина щелкнула замком портфеля и положила на стол стопку одинаковых синих папок.
— Здесь все результаты исследований тел, протоколы осмотра мест происшествий, фотографии, — сказала она, положив ладонь на верхнюю папку. — Так что, если вам в самом деле это интересно…
Гронский кивнул. Алина раскрыла первую папку и подала ему.
— Первый случай. Седьмое марта, пятница. Девушка, 23 года. Стриптизерша. Вышла после выступления на какой-то корпоративной вечеринке — не знаю, кому пришло в голову устраивать стриптиз в честь женского праздника. Мероприятие проходило в ресторане на Большой Морской улице, а такси, которое она вызвала, почему-то остановилось на Малой: то ли водитель перепутал адрес, то ли было не проехать из-за дорожных работ. Она не стала ждать, пока он до нее доедет, и сама пошла к машине напрямую через дворы, откуда уже не вышла. Тело обнаружили около пяти утра. Предположительное время смерти — два часа ночи.
Несколько фотографий. Грязная плитка двора, кое-где — подтаявший снег. Лежащее навзничь тело в обрывках искромсанной одежды и плоти. Голова вывернута почти на 180 градусов и держится только на уцелевших шейных позвонках и лоскуте кожи. Покрытое запекшейся кровью лицо обращено вверх. На отдельном снимке — кисть правой руки, длинные накладные ногти на трех пальцах оборваны под корень. Сами ногти яркими лепестками лежат рядом с телом.
— Готова спорить на что угодно, что под ногтями оставалась целая база данных — она их сорвала в попытках защититься. К сожалению, сейчас все возможные улики потеряны или уничтожены.
Алина взяла вторую папку, раскрыла и подала Гронскому. На фотографии — мертвая женщина в обрывках белого халата, густо испачканного грязью и кровью.
— Второе убийство. Шестое апреля, воскресенье, во дворах между Прачечным и Фонарным переулками. 26 лет, медсестра, шла домой после ночной смены в больнице на улице Декабристов, там недалеко. Сорванный плащ нашли в десятке метров от тела, вероятно, она пыталась вырваться, и верхняя одежда осталась в руках убийцы. Только вырваться не получилось.
Алина перевела дыхание.
— Смерть наступила около трех часов. Как следует из материалов, она в эту ночь отпросилась со смены пораньше. Мать-одиночка. Спешила домой к ребенку. В протоколе этого не указано, но даже на фотографиях видно, что, кроме обычных для этих случаев ран, у нее сломан нос, и, я уверена, есть еще и переломы лицевых костей. Видимо, в этот раз убийце потребовалось несколько ударов, чтобы лишить ее сознания и воли к сопротивлению.
Пятое мая, понедельник. Студентка Театральной академии, 19 лет, тело обнаружено во дворах между Моховой и Гагаринской улицами. Девушка иногородняя, снимала комнату в коммуналке недалеко от академии. Шла домой после репетиции около часа ночи. Ее нашли рядом с узкой щелью между стеной и мусорным баком, возможно, она пыталась там спрягаться. Нашел дворник в половине шестого утра.
Гронский посмотрел на фотографию. Заползти в такое узкое пространство можно было только в состоянии дикого, животного ужаса: тяжелый железный мусорный контейнер почти вплотную прилегал к грязной серой стене дома. На ногах несчастной студентки, сплошь покрытых рваными ранами от собачьих клыков, — вернее, на тех немногих частях, которые избежали укусов, — темнели широкие полосы ссадин: видимо, тот, от кого она так отчаянно стремилась спастись, вытащил ее за ноги из убежища, чтобы сделать свое кошмарное дело.
— Четвертый случай. Третье июня, вторник. Молодая женщина, 25 лет, стюардесса, направлялась домой после прибытия с ночного рейса. Жила во дворах между Разъезжей улицей и Свечным переулком, поэтому вышла из такси у арки двора и пошла пешком. Не дошла до дома метров десять. На теле есть одна нехарактерная рана — длинный порез вдоль спины, вероятно, убийца нанес удар, когда она пыталась бежать. Кроме обычной женской мелочи, раскатившейся из сумочки, рядом с телом найден электрошокер, раздавленный в пластмассовую труху. Девушка явно боролась за свою жизнь и, судя по ярости, с которой убийца растоптал ее оружие, доставила ему несколько неприятных мгновений. Труп в половине третьего ночи обнаружил муж жертвы: он забеспокоился, позвонил жене на мобильный, а когда она не ответила, пошел искать. Скорее всего, он нашел ее не больше, чем через полчаса после смерти: кровь даже не успела еще толком свернуться и засохнуть. В протоколе говорится, что кто-то из жителей домов слышал крики. Но они быстро прекратились, поэтому никто даже в окно не посмотрел.
— А это что такое? — Гронский смотрел на россыпь мелких вещей на асфальте. — Вот тут… яркое что-то.
Алина взглянула.
— Я тоже сначала не поняла. Это магнитик на холодильник. Она прилетела из Эмиратов, вот и привезла домой сувенир. Чтобы на холодильник повесить. На память.
Официантка принесла Алине ее заказ, бросила взгляд на раскрытые папки и разложенные фотографии, освещенные тусклым светом небольшой настенной лампы, побледнела и быстро ушла.
— Пятое убийство. Третье июля, четверг. Тело женщины обнаружено в подъезде собственного дома, во дворе между Английским проспектом и Дровяным переулком. Домохозяйка, 28 лет. Судя по всему, убийца напал на нее, когда она открыла дверь на улицу. Она ждала мужа из командировки, он должен был прилететь рано утром, и, видимо, вышла в ночной магазин купить что-то недостающее дома. Не знаю, может быть, хлеб. Ее нашли внутри, на ступенях лестницы, у входной двери. Все повреждения характерны для серии аналогичных случаев, включая следы ран от собачьих клыков. Никого, впрочем, не смутил тот факт, что, если верить заключению экспертизы, бродячие псы рвали женщину прямо на ступенях парадного. Криков, кстати, никто из соседей не слышал, хотя они должны были быть ужасающими. Лично я считаю, что это или странная эпидемия глухоты, или убийца оглушил жертву первым же ударом в лицо.
Первое августа, пятница, Басков переулок, дворы на участке между улицами Маяковского и Восстания. Молодая женщина-телохранитель, 27 лет. Отвезла своего шефа домой после посиделок в ночном клубе — он живет на Крестовском острове — и возвращалась домой самостоятельно. Рядом с телом найден служебный пистолет «ИЖ», в обойме оставалось всего три патрона. Пять стреляных гильз обнаружено на дистанции почти в пятьдесят метров: судя по всему, она отступала и отстреливалась от того, что ее преследовало. В итоге была убита в нескольких метрах от арки, ведущей на улицу Маяковского. Сильная девушка. Среди прочих повреждений на теле отмечены переломы обеих рук. Их неумело пытались квалифицировать как раздробление челюстями животных, но по характеру описания я уверена, что они получены в ходе рукопашной схватки. Как и в случае со стюардессой, убийца едва не был застигнут на месте преступления: кто-то из жильцов услышал выстрелы и все-таки — о, чудо! — вызвал наряд полиции. Тело было еще теплым, когда его нашли. Что характерно: ни трупов собак, ни следов чужой крови на месте преступления и по ходу возможного движения жертвы найдено не было. Получается, что опытный телохранитель, бывшая сотрудница полиции, выстрелила пять раз из пистолета и промахнулась.
— Слабо верится, — заметил Гронский.
— Мне тоже. Но есть один факт: преступник, даже если он был ранен, все же догнал и убил свою жертву. И я не очень представляю себе, как бы он это сделал с несколькими пулями в теле.
Алина открыла следующую папку.
— Тридцатое августа, суббота. Девушка, 20 лет, возвращалась домой после вечеринки в клубе.
Гронский кивнул.
— Это тот случай, о котором я говорил.
— Найдена в Юсуповском саду, недалеко от местного водоема. Самое поврежденное тело из всех: массированное отсутствие мягких тканей бедер, стенок брюшины, сорвана грудь. Видимо, глухой ночью в парке у преступника и его собак было больше времени, и те обглодали жертву почти до скелета. Кроме того, в этом случае отмечена полная декапитация… то есть голова отрублена полностью и найдена в двух метрах от трупа.
Алина посмотрела на Гронского.
— Даже не представляю себе, как вы готовили тело к погребению.
— Было нелегко, — сказал Гронский.
— И последнее. Двадцать девятое сентября, понедельник. Коломенская улица, дворы между Коломенской и Марата. Девушка, 21 год, иногородняя — приехала в Петербург из Южно-Сахалинска, трудно представить себе это даже… То ли художник, то ли дизайнер. Видимо, решила приобщиться к культурной жизни северной столицы. Судя по всему, искала хостел, он там недалеко, в полукилометре от того места, где нашли тело. Но заблудилась и нашла совсем другое… Кстати, тело до сих пор находится в морге: какие-то трудности с транспортировкой на Сахалин, да и родители не проявляют активности. Похоже, она часто уезжала из дома, путешествовала, и не очень была нужна своим родным. Тут отмечено, что кроме нее в семье еще трое детей, младших… Может быть, это как-то помогает пережить потерю старшей дочери, хотя я что-то сомневаюсь.
Гронский склонился над раскрытыми папками и разложенными фотографиями. Бледное худое лицо в желтоватом тусклом свете приобрело какой-то нездоровый оттенок. На отодвинутой в сторону тарелке остывал лосось, в своей аппетитности выглядящий странно и неуместно среди этого паноптикума жутких смертей. Алина почувствовала, что уже не хочет есть.
Она никогда не считала себя впечатлительной или особенно ранимой. Еще во время учебы в медицинской академии Алина спокойно переносила такие зрелища, от которых ее менее сильные духом сокурсницы падали в обморок. Годы работы в отделе экспертизы трупов только укрепили ее устойчивость к кошмарным картинам насильственной смерти. Но тут было что-то другое.
Первое, чему на практике учится любой судебно-медицинский эксперт, — отстраняться от осознания жертвы как человека, который жил, думал, чувствовал. Есть только тело как объект исследования, поврежденная оболочка, которую навсегда покинула жившая там личность. Но именно сейчас отстраненный взгляд Алине не удавался. Она полдня провела за изучением медицинских заключений, чтением протоколов осмотра мест происшествия, и краткие комментарии по каждому эпизоду, которые она давала Гронскому, не отражали и десятой части того, что она видела, как профессионал, за написанными канцелярским языком строками отчетов.
Молодая танцовщица идет через дворы. На плече сумка со сценическим костюмом, она торопится, мысли ее уже впереди — там, в другом клубе, где ее ждут на еще одном выступлении. Она не слышит, не замечает приближающейся смерти, и через несколько минут ее залитое кровью лицо уже обращено к темно-серому угрюмому небу, а пальцы с оборванными ногтями скрючены в последней попытке защититься. Вот медсестра спешит привычной дорогой домой, радуясь, что удалось пораньше уйти со смены, и входит в темные проходные дворы, торопясь к своему спящему ребенку. Вот совсем юная девушка, рыдая от ужаса, забивается в грязный угол за мусорным баком, но смерть настигает ее и там, и жесткие сильные руки убийцы рывком тащат ее наружу, и она обдирает кожу с ладоней, пытаясь схватиться за шершавые стены. Трещит разряд электрошокера, и глаза жертвы распахиваются в смертельном страхе, когда она понимает, что оружие не помогло ей спастись от смерти. Девушка с правильным, строгим лицом, гладко зачесанными и забранными в тугой хвост волосами поднимает оружие, целится, и грохот выстрелов разрывает глухую тишину дворов. Один, другой, третий, она отступает, продолжая отстреливаться от неведомой, неизъяснимой опасности, надвигающейся на нее из темноты, но погибает всего в нескольких метрах от спасительного выхода на улицу. Юная художница, полная творческих надежд, мыслей и планов, вдыхает влажный воздух ночного города, радуясь его жутковатому колориту, а через час ее тело уже разорванной грязной тряпкой брошено на выщербленную плитку.
Восемь жизней, прервавшихся в лабиринте тесных темных дворов. Восемь жизней, которые отняла неведомая сила, гнездящаяся среди старых отсыревших стен, караулящая любое теплое дыхание, притаившаяся в подвалах, за углами мрачных домов, среди обвалившихся лестниц и покосившихся дверей. Словно сам город забрал живых, чтобы поддержать свое распадающееся, гниющее тело, и даже кровь их впиталась без остатка в потрескавшийся влажный асфальт.
— …общие признаки, — сказал Гронский.
Алина вздрогнула, очнувшись от тягостных мыслей, и посмотрела на него. Он сидел, откинувшись на спинку стула, серые глаза холодно поблескивали в тусклом свете.
— Простите, что вы сказали?
— Я предлагаю выделить общее, общие признаки во всех восьми случаях — точнее, уже девяти, считая сегодняшнее убийство. Давайте начнем с ран на телах жертв.
Алина кивнула.
— Они практически идентичны, насколько можно судить по актам экспертизы и фотографиям. Конечно, заключения везде липовые — нападение бродячих животных, но сами исследования проведены очень и очень подробно. Их делали два человека: мой непосредственный начальник, Эдип Иванов, и Георгий Мампория, еще один наш эксперт, кстати очень толковый. Я помню, он просил меня весной пару раз поменяться с ним дежурствами и теперь понимаю, зачем: они оба знали, когда произойдет очередное убийство. Естественно, в их актах нет ни слова о разрубленных грудинных костях или следах разрезов на шее, но вот отсутствие внутренних органов зафиксировано абсолютно четко. Вероятно, ребята страховались на тот случай, если вся эта история все же выйдет на поверхность: не заметить следы насильственной смерти — это халатность или низкая квалификация эксперта, а вот сокрытие того, что у жертв отсутствует сердце, — уже преступление.
— Насколько я понимаю, набор отсутствующих органов у всех идентичен?
— Сердце, почки и селезенка. Во всех случаях без исключения. Кроме того, по фотографиям видно, что грудина вскрыта одним и тем же способом. И горло, конечно: оно вырвано вместе с хрящами гортани у всех жертв. Кроме того, все тела обескровлены, а лица и волосы покрыты коркой засохшей крови. Думаю, что образ действия убийцы был во всех случаях одинаков: сильный удар или удары в лицо, которые оглушали жертву или лишали ее сознания. Потом разрез на горле: я думаю, он их опускал головой в какой-то сосуд… скорее всего, даже мешок из непромокаемой ткани, и ждал, когда из артерий вытечет кровь. Отсюда и кровавая корка на лицах и волосах. Потом он укладывал жертв на спину, разрубал грудину, распарывал верхнюю часть живота и извлекал внутренние органы. И уже потом появлялись повреждения, предположительно нанесенные собаками. Скорее всего, чтобы скрыть следы преступления от тех, кто не будет внимательно осматривать тело.
— Очень хорошо, — Гронский одобрительно посмотрел на Алину. — Еще что-то общее?
Алина пожала плечами.
— Все жертвы — молодые женщины в возрасте до тридцати. Хотя возраст может быть просто совпадением: дамы более зрелых лет реже оказываются среди ночи на улице. И еще, чуть более редкая особенность: в крови жертв не обнаружено алкоголя. На момент убийства все были совершенно трезвы.
— Да, это интересно, — согласился Гронский.
Он достал из-под своего черного пальто, небрежно брошенного на соседний стул, видавшую виды кожаную сумку и извлек оттуда ноутбук и потрепанную карту города. Развернул ее на столе поверх раскрытых папок и стал делать пометки — маленькие крестики в тех местах, где были обнаружены тела.
— Ожидаете, что места преступлений сложатся в рисунок пентаграммы? — полюбопытствовала Алина.
— Неплохо бы, — пробормотал Гронский, ставя крестик в районе Баскова переулка. — Это многое бы упростило. Но я просто хочу продолжить наш список общих черт во всех этих убийствах. Например, все они совершены в центре города, причем довольно компактно.
Алина взглянула на карту.
— И не просто в центре, а только по одну сторону Невы, — добавила она. — Убийца ни разу не отметился ни на Васильевском острове, ни на Петроградской.
— До сегодняшнего дня, — уточнил Гронский. — Марину он убил недалеко отсюда.
Алина молча смотрела, как Гронский делает пометки на карте.
— Есть еще даты, — сказала Алина. — Раз в месяц. Он выходит на охоту раз в месяц, обычно в первых числах, как по часам.
— Кроме августа, — добавил Гронский. — В августе он убил дважды, в самом начале и в самом конце месяца. И в сентябре девушка тоже погибла в последних числах.
— Думаю, тут важны не числа, а просто какое-то количество дней между ними. Такое бывает при компульсивном поведении у маньяков, у них как будто биологические часы срабатывают. Предположим, каждые двадцать девять дней.
— Нет, тут что-то другое… — Гронский задумчиво посмотрел поверх головы Алины. На большом экране, висящем на стене напротив, беззвучно метались фигуры среди лихорадочных огней какого-то музыкального клипа.
— Другое, — повторил он и раскрыл ноутбук. — Можете еще раз продиктовать мне только даты?
Алина вздохнула, сгребла со стола папки и стала читать:
— Седьмое марта. Шестое апреля. Пятое мая. Третье июня. Третье июля. Первое августа.
Гронский быстро набирал что-то на клавиатуре.
— Тридцатое августа. Двадцать девятое сентября. Послушайте, это бессмыслица какая-то, говорю же, здесь просто примерно одинаковые интервалы по времени, и…
— Это новолуния.
Алина осеклась.
— Что?
— Новолуния, — повторил Гронский. — Такая фаза Луны, знаете? Все даты, которые вы назвали, это даты вступления Луны в фазу новолуния. Наш убийца, похоже, живет по лунному календарю. Точнее, жил до сегодняшнего дня: до следующего новолуния еще две недели.
Алина почувствовала, как по спине пробежал неприятный холодок, но причины этого ощущения она понять не могла.
— Алина, можете что-нибудь сказать про убийцу? Я имею в виду, вы осматривали тело, видели характер ран и повреждений — что-нибудь может помочь хотя бы примерно представить его облик или какие-то специфические черты?
— Он очень силен, — сказала Алина. — Это несомненно. Знаете, когда мы проводим аутопсию, то при Y-образном разрезе для вскрытия грудины используем такие специальные ножницы, похожие на ножницы по металлу, с длинными рукоятками. Это нелегко физически — взрезать вдоль грудинную кость. А тут грудина разрублена одним ударом, причем очень быстрым и резким, так что даже не всегда ребра ломаются, а сама кость не вдавливается в полость грудной клетки. Это почти невероятно. Так что тот вариант, что убийцей могла быть женщина, практически полностью исключается.
Гронский кивнул.
— Орудие?
— Что-то тяжелое, с изогнутым однолезвийным клинком длиной около тридцати сантиметров, широким, массивным и невероятно острым. Не топор, а скорее очень большой и увесистый кривой нож.
— А рост?..
— У меня пока было мало материалов для исследования. Точнее можно будет сказать, когда будет хотя бы еще две проведенные экспертизы: я планирую эксгумацию, и в морге есть тело этой девочки с Сахалина. Но предварительно можно сказать, что рост убийцы выше среднего, причем значительно. Угол нанесения ударов плюс физическая сила… думаю, два метра, не меньше.
— Очень хорошо, — сказал Гронский. — А теперь давайте обобщим все, что у нас есть.
Каждую ночь, когда Луна входит в фазу новолуния, во дворах центра города появляется некто. Он гигантского роста и невероятной физической силы. Ему не страшны ни пули, ни удар электрическим током. Он вооружен огромным кривым тесаком, и сопровождают его несколько псов-людоедов. В ночь своей охоты он выслеживает молодых девушек и убивает их жестоко, но методично, сливая кровь из разрезанного горла в непромокаемый мешок и вырывая им сердце, почки и селезенку. Все это он забирает с собой, а его собаки рвут на части еще теплые тела жертв. Вероятно, потом он уходит обратно, в свое убежище где-то неподалеку, и ждет следующего новолуния. Кроме того, обо всех убийствах заранее известно начальнику Бюро судебно-медицинской экспертизы, причем известно с самого первого случая. И означенный начальник прилагает все усилия, чтобы скрыть эти факты, совершая тем самым не только должностное, но и утоловное преступление. Я ничего не упустил?
Алина снова почувствовала, как по спине пробежал неприятный озноб. Сложенные Гронским воедино разрозненные факты образовали картину, от которой веяло холодной жутью и безумием.
— Нет, ничего не упустили, — сказала она. — Но я бы немного упростила, например так: совершена серия преступлений, предположительно маньяком-убийцей, которого по неизвестной причине покрывает руководитель судебно-медицинского бюро.
На лице Гронского отразилось искреннее разочарование, как у учителя, чья лучшая ученица вдруг ляпнула что-то, не достойное даже двойки.
— Вы считаете, что версия маньяка все объясняет?
— Я считаю, что она ничему не противоречит, и… да, черт возьми — эта версия объясняет все, кроме странного укрывательства со стороны Кобота. А вы думаете, что вот это, — Алина обвела рукой разбросанные по столу фотографии, — дело рук нормального человека?
— Я думаю, — ответил Гронский, — что это дело рук того, кто прекрасно знает, что делает. И для совершения этих действий у него есть свой очень веский мотив.
— Тот, у кого есть мотив для того, чтобы по ночам вырезать сердца и селезенки у одиноких прохожих, и есть маньяк.
— Не упрощайте, — ответил Гронский. — Он слишком методичен для сумасшедшего или одержимого. Всегда одно и то же время — ночь наступления новолуния. Всегда одни и те же органы, совершенное хладнокровие, методичный и эффективный образ действий. И никаких признаков того, что им движет страсть или иное непреодолимое побуждение — ведь следов сексуального насилия не обнаружено?
Алина покачала головой.
— В сегодняшнем случае — нет, все чисто. А вот про остальные мы вряд ли сможем что-то сказать: все тела, кроме одного, уже захоронены, и разложение уничтожит любые следы такого рода, даже если они там и были. Но я думаю, что их там не было.
Гронский кивнул:
— Я тоже в этом уверен. Во всех этих убийствах нет ни ярости, ни страсти: есть только холодная злая воля и точное понимание, зачем, как и когда нужно убивать. А значит, есть четко осознаваемый мотив, который…
— Сумасшествие — вот его основной и единственный мотив! — перебила Алина.
— Пусть так, — согласился Гронский. — Но оно имеет под собой совершенно конкретные основания, и это поможет его найти.
Алина прищурилась и посмотрела на Гронского.
— Вы серьезно полагаете, что можете найти в городе человека, имеющего веские основания потрошить девушек в новолуние?
— Совершенно серьезно. Более того, это гораздо легче, чем кажется.
Алина одарила Гронского еще одним скептическим взглядом.
— Подумайте сами, — продолжил он. — Чем экзотичнее мотив, тем легче найти преступника, ведь мотив — такой же идентифицирующий признак, как орудие убийства. Кого легче было бы отыскать: налетчика с пистолетом «Макаров» или стрелка, использующего кремневый пистоль семнадцатого века? Так же и в нашем случае: если бы мотивом серии убийств стала кража мобильного телефона и бумажника, у нас были бы серьезные основания не строить надежд на то, что удастся быстро обнаружить преступника. Но этот убийца, я еще раз повторю вам, этот убийца знает, что он делает. И найти того, кто знает, зачем нужно убивать в новолуние, забирая кровь и внутренние органы жертв, так же легко, как стрелка со старинным пистолетом.
Алина махнула рукой и стала складывать в папки фотографии и листы с материалами экспертиз.
— Вижу, я вас не убедил? — спросил Гронский.
— Посмотрим, — ответила Алина.
«Еще бы, конечно, нет», — подумала она. Впрочем, ничего страшного: она будет заниматься своими делами, экспертной работой, наблюдением за Коботом, а Гронский пусть развлекается поисками наугад маньяка, возомнившего себя новым Потрошителем. Она открыла портфель и засунула туда сложенные папки.
— Давайте собираться, — сказала Алина. — День выдался не из легких, да и завтра будет не лучше. Я хочу закончить с анализами, провести повторное исследование тела, которое хранится в морге. К тому же Кобот обещал организовать запрос на эксгумацию еще минимум одной жертвы, тут тоже много работы, и он ждет от меня результатов, просил докладывать ему лично. А в понедельник я уже должна выйти к нему в его «Данко», так что…
— Подождите, — сказал Гронский. — Есть еще один вопрос.
Алина защелкнула замок портфеля и посмотрела на него.
— Какой?
— Марина, — ответил Гронский. — Девушка из бара. Сегодняшняя жертва.
Алина продолжала вопросительно смотреть на Гронского.
— Просто сегодня отнюдь не новолуние, — пояснил он. — В этом месяце оно наступит двадцать девятого числа — только через две недели. Похоже, наш маньяк вдруг неожиданно решил сменить свой график. И забыл предупредить об этом своих друзей, из-за чего те невероятно расстроились.
«Расстроились — еще слабо сказано, — подумала Алина. — Скорее, испугались до паники».
— Возможно, это лишь доказывает, что в его действиях все же нет четкого мотива, о котором вы говорили, — заметила она.
Гронский покачал головой.
— Нет, тут что-то другое. Восемь месяцев он выходил на охоту строго в определенные дни, в определенных районах, и об этих днях прекрасно знали и Кобот, и его люди. И вдруг — другая дата, другой район, и те, кто должен прикрывать его похождения, совершенно не в курсе…
— Новолуния бывают только в начале или в конце месяца? Никогда в середине? — неожиданно спросила Алина.
— Крайне редко, — ответил Гронский. — Иногда выпадают на вторую половину десятых чисел, но, как правило, — первые и двадцатые.
Алина молчала. Да, действительно. Другая дата, другой район. Но те же раны, то же оружие, та же рука…
Порыв ветра бросил в окно тяжелые капли дождя. Алина вздрогнула, невольно посмотрела на влажную тьму, жадно липнущую к окну, и передернула плечами. Стоящие плотными рядами дома как будто поджидали, когда она выйдет на улицу. Где-то там, за их фасадами, такими разными, какими могут быть только человеческие лица, скрывались темные пустоты дворов-колодцев. За эркерами, похожими на вытянутые морды, башнями, уродливыми наростами возвышающимися над крышами, за вытянутыми или приплюснутыми окнами, каменными балконами, с которых, словно с отвисших челюстей, капала слюна дождевой воды, — за этим всем притаилась безымянная смерть.
Сегодня опасности нет, удар был нанесен, и очередная жертва уже распростерлась на грязном жертвеннике двора, напитывая своей кровью мокрый асфальт. Алина живет в новых районах, на далекой от центра Гражданке, но все же… От опасности можно укрыться дома, но страх последует за тобой всюду. Другая дата, другой район — но это не спасло несчастную Марину. И не спасло еще одного человека…
В полумраке паба «Френсис Дрейк» было тепло и спокойно. Гронский сидел напротив: строгое лицо, внимательный взгляд, черный костюм. Он пристально посмотрел на Алину, видимо заметив ее минутное внутреннее смятение, и сказал:
— Ну что ж, оставим сегодняшние несовпадения в загадках. Как и мотивы поведения милейшего доктора Кобота. Будем надеяться, что этот случай так и останется единственным, и…
— Он не единственный, — выдавила Алина.
Гронский хотел что-то добавить, но промолчал.
Алина снова посмотрела в окно и перевела взгляд на своего собеседника.
— Это не единственный случай, когда подобное убийство совершается в другом районе и в другую дату.
Капли дождя сильнее застучали по стеклу. В тишине еле слышно доносилась из другого зала хриплая приглушенная музыка. Мерцали лихорадочные всполохи на экране за спиной, заставляя вздрагивать желтый полумрак. Гронский молча ждал.
— Тринадцать лет назад точно таким же образом была убита моя мать.
