Великая радость
Стоял тёплый, но хмурый день начала мая.
В деревне люди давно проснулись, каждый занимался привычным своим делом.
И тут произошло неожиданное.
Что-то случилось с почтальоном Павлушей.
Войдя в Чурова со стороны села Троицкого, почтальон поставил потёртую сумку посреди дороги, а сам, подняв руки вверх, вращая ладонями, вприпляску начал кругами ходить вокруг сумки, будто совершал какой-то обряд. Он бормотал что-то, как бы разговаривал сам с собою.
И это было удивительно для Павлуши, всегда слегка замкнутого в себе и как бы отстранённого.
В то время бригадир Афанасьев шёл на конюшню.
Он увидел пляшущего Павлушу и остановился.
— Уж не вышел ли он из ума? — вслух проронил Афоня, изумлённый непривычным поведением почтальона.
И вместо конюшни пошёл к нему.
Заметив бригадира, почтальон остановился, а после ещё резвее запрыгал вокруг сумки. Подойдя, Афанасьев стал разглядывать Павлушу, будто век не видел.
— Великая радость, Иван Данилович! — закричал почтальон.
— Да что такое? — не понял бригадир.
— Война закончилась! Мы победили!
И почтальон заплясал на месте.
— Неужели? — усомнился бригадир. — Не врёшь?
— Правда! Несу новость с самой почты!
Тогда и Иван Данилович заорал во всю глотку какие-то слова, обнял Павлушу, и они вместе отплясали вокруг сумки.
Новость вихрем облетела дома в Чурове.
Люди выбегали, обнимались, плакали, смеялись, кричали.
Кто-то принёс большой молоток и начал сильно бить по металлической пластине, висевшей для оповещения о пожаре — звон поплыл над деревней.
Клава, не помня себя от счастья, упала на колени перед иконой в избе, сквозь слёзы молилась:
— Слава тебе, Господи, слава Тебе!
Весь деревенский мир, исполненный неповторимости, пришёл в движение. Всякий хотел что-то сделать, что-то сказать, куда-то пойти.
В души людей пришла Великая Радость!
По русскому обычаю чуровцы стихийно устроили общие посиделки.
Из двух-трёх изб вынесли столы и поставили на улице, а все остальные несли на столы кто что мог — горбушку хлеба, кусок сала, кринку кваса, соленые огурцы, вареную картошку. Собранное это нехитрое застолье было таким чистосердечным, что многие плакали от счастья.
Ни в одной избе в Чурове 9 мая 1945 года не нашлось бутылки вина.
Так жили — война!
У людей одна была цель: «Всё — для фронта, всё — для Победы»!
По стаканам и кружкам разлили домашний хлебный квас.
— Мы и без вина пьяные от такого события, — сказал бригадир Афанасьев и произнес тост в честь Победы.
Все закричали «Ура»!
Ликование от долгожданной Победы всё равно не заглушало неизбывную горечь — потери не обошли всякий дом в Чурове. Сколько молодых, красивых умных парней из деревни полегли на просторах Советского Союза и за его пределами. О многих близкие не знали даже, где их могилы, некуда было придти и поклониться праху родного человека.
Мало кто из сверстников Клавы Осокиной, ушедших на фронт, вернулся домой, их были единицы. А девок-то к концу войны — полная деревня, невесты на выбор, да выбирать некому.
Не знала Клава толком и о судьбе того, за кого молилась каждый вечер.
Алексей Окунев в день Победы лежал в госпитале в Москве. Незадолго до этого, в бою при штурме Кёнигсберга в Восточной Пруссии, его тяжело ранило в ногу, опять, как и при первом ранении, потерял много крови. Смерть, однако, не взяла его в свой плен. Исхудавший, бледный, старший сержант отдыхал на койке, сквозь дремоту слышал звонкий чистый голосок: «Я — Роза!».
В Чурово Алексей приехал ближе к осени. Любовь к жизни была в нём столь велика, что он преодолел последствия ранений, и через какое-то время уже чувствовал себя молодым и сильным.
Он предложил руку и сердце Клаве, и она не отказала ему.
Алексей привёл молодую жену в свой родительский дом, который к тому сроку был без хозяйки — Прасковья Ивановна отошла в мир иной.
Окуневы жили дружно, добра наживали, у них родилось пятеро детей.
Иногда кто-то из чуровцев удивлённо спрашивал Клавдию:
— Иные, посмотришь, и напьются, и подерутся, и шумят на всю деревню, а у вас всё тихо, спокойно, как в монастыре.
На что Клавдия кратко отвечала:
— У меня — суженый! Мне его Бог послал!
2015 г.
