Как и было оговорено, они встретились у лошадей. Люди из других групп сообщили, что никаких находок и происшествий не было.

— Все покинуто и нетронуто, — подытожил Камецкий свой рапорт.

— Мы тоже ничего не нашли, — сказал ди Тасси. — Теперь нам придется заняться главными строениями. Но сегодня уже поздно. Едем назад.

Николай удивленно посмотрел на него, но советник ответил ему многозначительным взглядом, который не допускал никакой двусмысленности. Их находку следовало хранить в строжайшей тайне. Николай попытался скрыть свое изумление по этому поводу, но когда взглянул на Магдалену, то увидел, что девушка изучает его с большим вниманием. Заметила ли она обмен взглядами между ним и ди Тасси?

Как только они вернулись на квартиру, ди Тасси уединился в одной из комнат и не показывался весь вечер. Трое его сотрудников и оба курьера коротали время за картами. Николай сел к огню и протянул к нему озябшие ноги. Магдалена тотчас поднялась на сеновал и вознамерилась спать. Она была совершенно измотана и желала одного — немного отдохнуть. Ди Тасси сказал ей, что завтра не возьмет ее с собой, потому что вряд ли она встретит в Санпарейле кого-либо из разыскиваемых. Но если это даже произойдет, то она сможет опознать их здесь, на месте.

Что-то внезапно и резко изменилось. Как понимать то, что советник юстиции решил скрыть от сотрудников свою находку? Эта алхимическая аппаратура, которую они обнаружили под соломенной крышей, была неплохим доказательством того, что те, кто скрывался за всеми этими таинственными деяниями, были не опасными смутьянами, а скорее сумасшедшими безумцами. По всей стране бродят полчища шарлатанов, раздраженно думал Николай. Повсюду процветали месмеризм, гипноз, магнетизм, алхимические поиски золота и ясновидение. Не было такого, пусть даже самого причудливого представления, какое тотчас не нашло бы последователей, а если это касалось способов лечения, то безумие находило небывалый сбыт. Барон фон Гиршен уже много лет с поразительным успехом торгует водой с атмосферными солями. И это притом, что один аптекарь неопровержимо доказал, что речь идет всего-навсего о слабом растворе накипи и медного купороса. Но это не интересовало публику. Также никакими средствами нельзя было отвратить население южной Германии от потребления внутрь новых философских солей золота, коим приписывали чудесные целебные свойства. Чудесным же во всем этом было лишь то, что люди с восторгом принимали внутрь обладавшую золотистым блеском смесь мочевины и сернокислой магнезии.

Здесь же кто-то всерьез пытался улавливать из воздуха метеоритную пыль. Ди Тасси было, очевидно, трудно истолковать все это. Или он все же обнаружил что-то новое? Пропала масса денег. Произошло несколько преступлений. Советник юстиции был просто обязан найти этому объяснение. Но что они здесь нашли? Колдовское гнездо и алхимическую бутафорию. Маркграф фон Ансбах унд Байрейт либо сам занимался черной магией, либо предоставлял чернокнижникам убежище в своем имении. Ну ладно, это не внушает особой тревоги. Почти в каждом княжеском имении существовали кабинеты чудес, где сомнамбулы и ясновидящие занимались своими кабинетными штучками — беседовали с умершими или демонстрировали химические и электрические опыты, чтобы слегка пощекотать нервы скучавшим придворным дамам. Тех, кто всерьез воспринимал эти кунштюки, нельзя было самих воспринимать всерьез.

Но для ди Тасси эта находка, очевидно, имела большое значение. И так как ди Тасси был, вне всякого сомнения, умным человеком, то для него этот смехотворный аппарат представлял доказательство чего-то, что никак нельзя было считать смехотворным. Николай мог рассуждать на эту тему сколько ему было угодно, но он так и не смог объяснить себе, что могла означать эта находка.

В этот вечер советник только один раз вышел из своей комнаты и перекинулся парой слов с Хагельганцем. При этом Николай сумел заглянуть в комнату ди Тасси. Стол, как и обычно, был завален документами. На деревянной стене висела карта окрестностей. Николай не смог точно сосчитать, сколько крестиков было на нее нанесено. Но их стало больше, это было видно и без счета. Очевидно, сегодня поступили депеши с новыми сведениями.

От тепла печи Николая начало клонить в сон. Должно быть, он незаметно заснул, потому что, когда он внезапно пробудился от дремоты, в доме было совершенно тихо. Люди исчезли. Свечи на столе были потушены. В комнату проникала только узкая полоска света из-под двери комнаты ди Тасси, который, очевидно, до сих пор продолжал работать. Но в этот момент Николай понял, от чего он проснулся. Рядом с ним, на ступеньках лестницы, ведущей наверх, на сеновал, сидела Магдалена и внимательно его рассматривала. Николай выпрямился и потер затекшую шею.

— Привет, — тихо произнесла она. — Ты не спишь?

Она приложила пальцы к губам. Потом встала, беззвучно подошла к нему и села рядом.

— Говори тихо, — прошептала она ему в ухо. — Он все слышит.

Сердце его бешено забилось. Что она хочет этим сказать? Некоторое время был слышен лишь шелест бумаг за дверью. Магдалена придвинулась еще ближе.

— Что вы там нашли?

Лицо ее было близко, как образ во сне. Неужели она здесь, наедине с ним? Он был не в силах отвести от нее взгляд. Но одновременно он снова ощутил угрызения совести. Что он делал тогда, когда она, оглушенная и беззащитная, целиком и полностью находилась в его руках? Сможет ли он когда-нибудь простить себе это? Теперь, когда она присела рядом с ним, Николай вновь ощутил то же притяжение, то же непомерное желание прикоснуться к ней, целовать ее, гладить по волосам, обладать ее телом. Не отдавая отчета в том, что делает, он сжал ладонями ее голову. Он ощутил ее щеки, притянул к себе ее лицо и, найдя губами ее губы, впился в них поцелуем. Какое-то время он ощущал сопротивление. Или это было от неожиданности? Он оторвался от ее лица и посмотрел на девушку. Глаза ее изумленно и недоверчиво смотрели на него. Рот ее был полуоткрыт. Он наклонился и снова поцеловал ее. Она не ответила на поцелуй, но и не оттолкнула его. Он погладил ее по волосам, скользнул ладонью по ее шее и провел языком по ее сжатым губам. Она слегка приоткрыла рот. Нежное прикосновение языка, которым она нерешительно дотронулась до его губ, причинило ему настоящее потрясение. Он обнял ее за талию и привлек к себе. Но при этом ее рот оторвался от его губ.

— Довольно, — прошептала она.

— Мне… мне надо тебе что-то сказать, — едва слышно ответил он.

Она отвела в сторону его руки.

— Что вы нашли в саду? — твердо спросила она.

— Нет, я должен сказать тебе нечто совсем другое. Магдалена, тогда, когда мы нашли тебя в лесу…

Она закрыла ему рот ладонью.

— То, что было тогда, уже не имеет никакого значения. Почему он так изменился? Что произошло сегодня? Почему завтра он не хочет брать меня с собой?

Николай на мгновение замолчал. Он ее поцеловал! И она ответила на его поцелуй! Ее рука снова принялась искать его руки, и она сжала его ладонь.

— Прошу тебя, Николай. Мне необходимо это знать.

— Зачем? Магдалена, кто ты? Могу ли я доверять тебе?

— Нет, не можешь, — тихо ответила она. — Но доверяешь ли ты ему?

Он отрицательно покачал головой.

— Тогда почему ты работаешь на него?

— Я… я оказался здесь только из-за тебя.

Мгновение она помолчала. Потом улыбнулась.

— Тогда помоги мне.

— Но чем? Я даже не знаю, кто ты и что ты хочешь сделать.

Она твердо посмотрела на него. Потом она почти прижалась ртом к его уху и сказала так тихо, как смогла:

— Я должна найти людей, которых ищет ди Тасси. И я должна найти их раньше, чем он. Он не имеет ни малейшего представления о том, как он это сделает. Он никогда не найдет и не задержит их, пока не поймет, кто они. При этом он натворит еще много бед. Но я должна их найти.

— О чем ты говоришь?

— Сейчас я не могу тебе этого открыть. У них есть ужасный план. Поэтому мне нужны его сведения, его записи, следы их нападений. Прошу, помоги мне добыть эти записи и рисунки.

Николай отпрянул.

— Я не могу этого сделать, — в страхе ответил он. — Как я могу взять его документы? И потом, почему я не могу этого знать?

Она умоляюще посмотрела на него.

— Что вы нашли в саду?

Николай внутренне заколебался. Он хотел сказать ей. Он хотел сказать ей все. Как он желал ее. Он желал ее так сильно, что не проходило ни одной минуты, когда бы он не думал о ней, не жаждал, чтобы она оказалась рядом с ним. Какая тайна может заключаться в том, что они нашли в Санпарейле какой-то алхимический аппарат? Но что-то иное удерживало его от лишней откровенности. Магдалена сама не была до конца откровенной. Как мог он влюбиться в девушку, столь ему чуждую? Может быть, он просто подпал под чары ее прелестей?

— Кто ты? — снова спросил он. Она провела рукой по его лбу.

— Кто ты? — спросила она в ответ.

Он изумленно взглянул на нее. Что все это должно означать? Но прежде чем он заговорил, она сама нашла ответ.

— Ты уже много дней смотришь на меня с бесконечным вожделением, — сказала она. — Ты сгораешь от страсти ко мне. Я вижу твои глаза и точно знаю, какой огонь пожирает тебя изнутри. Ты слаб. Мне хорошо знакомо твое стремление. Мир полон такого вожделения. Но не ты обладаешь этим вожделением. Это вожделение, которое многократно сильнее тебя, обладает тобой, не так ли? Оно грызет тебя, сжигает тебя изнутри… как яд. И ты ничего не можешь поделать с этим ядом. Не сам ли ты принял его в неведомое тебе мгновение? Не проник ли он в тебя, как миазм? Где был спрятан яд до тех пор, когда ты принял его, когда он проник в тебя? Этого ты не знаешь. Ты верил, что хорошо знал себя, а теперь должен признать, что есть нечто сильнее тебя, нечто, чему всецело подчинен в своих мыслях и поступках.

Николай в раздражении отодвинулся от нее. Что она говорит? Но она продолжала:

— Но насколько же безвреден яд вожделения плоти в сравнении с ядом, который подстерегает нас в мире! Каждый может сам в этом удостовериться. Никто не может противиться ему. И никто не может исцелиться. Я должна его найти. По воле моего покойного брата. Видишь, я доверяю тебе свою тайну. Мое имя — Магдалена Ланер. Мой брат — Филипп Ланер, тот самый, кто убил Максимилиана Альдорфа и был за это повешен в Лейпциге. Его поступок мне отвратителен. Но он был моим братом. Фальк совратил его. В том не было его вины.

— Фальк? Кто такой Фальк?

— Светоносец.

— Кто?

— Вы называете их просветленными, иллюминатами. Но вы ничего не понимаете. Я не могу сейчас тебе все это объяснить. Альдорф привел в действие свой план. Я должна его расстроить. Именно поэтому я здесь.

Шорох в соседней комнате заставил их насторожиться и затаить дыхание. Они услышали, как ди Тасси встал из-за стола и прошелся по комнате.

— Что это за план? — прошептал Николай.

— Потом, — прошептала она в ответ. — Берегись его. Он — чудовище.

С этими словами она встала и растворилась в темноте. Дверь отворилась, и на пороге появился ди Тасси, силуэт которого четко вырисовывался в проеме. Николай не мог видеть его лица, так как советник стоял спиной к свету.

— Вы еще не спите, лиценциат?

— Нет, то есть, пожалуй, да. Я немного задремал.

— Что же вас разбудило?

— Думаю, что холод. Он пробрал меня до костей.

Ди Тасси внимательно посмотрел на него. Но Николай не видел лица и поэтому перевел взгляд на стол. На столе лежало множество аккуратно связанных и прошнурованных писем. Со стен исчезли карты. К ножкам стола были прислонены длинные кожаные футляры. На столе стояла походная конторка. Рядом лежали перья.

— Мы выезжаем завтра в семь часов. Вам надо выспаться и отдохнуть.

***

Они выехали вшестером. Магдалена и один из курьеров остались на месте. Они уже знали дорогу и ехали поэтому быстрее. Не было еще и десяти часов, когда они прибыли на место. Лошадей оставили у дороги одних, так как ди Тасси, учитывая уединенность места, не видел в этом никакого риска. О плане действий договорились быстро. Так же, как вчера, они разбились на три группы по двое, чтобы осмотреть три главных здания. У Николая появилось неприятное чувство. Вчерашний обыск и без того был весьма противен. А сегодня им предстоит взломать дом самого маркграфа. Площадь, вокруг которой стояли дома, находилась возле южных ворот. До жилых построек им придется идти пешком, при этом их будет очень хорошо видно из окон. От зданий их сейчас отделял только редкий перелесок. Как легко могли их сейчас обнаружить.

Дорога через парк могла занять, по-видимому, не более пятнадцати минут. Из предосторожности они добирались до площади с трех разных направлений. Как и вчера, все было тихо. Между серых скал неподвижно застыл холодный зимний воздух. Стволы оголенных буков блестели, как отлитые из свинца трубы. Единственным звуком был стук их сапог по мерзлой, окаменевшей земле.

Они договорились пока не выходить на площадь. Ди Тасси приказал оставаться в укрытии до тех пор, пока они не соберутся вместе и не выработают план последовательности осмотра домов. Но ничего этого не случилось. Как только Николай и ди Тасси дошли до вершины Вулканического грота, тишину прорезал выстрел. Николай от неожиданности застыл на месте. Напротив, ди Тасси, не теряя времени, выхватил из-под плаща пистолет и побежал. В тот же миг Николай увидел, что справа через подлесок к нему бегут Хагельганц и один из курьеров. У Хагельганца в руке тоже было оружие. Ди Тасси довольно сильно опередил всех. Третья группа — Камецкий и Фойсткинг, — видимо, была застигнута врасплох. Но кто мог произвести этот выстрел?

Хагельганц заметно приблизился.

— Что вы стоите здесь? Бегите за ним!

Но Николай не двинулся с места. Нет. Это не его дело. У него нет оружия, да он и не умеет с ним обращаться. Он врач, а не солдат. Кроме того, они находятся в чужих владениях. Их всех повесят.

Хагельганц пробежал мимо, но курьер, бежавший за ним, остановился.

— Чего вы ждете? — закричал он. — Вперед!

С этими словами он сунул Николаю в руку пистолет и толкнул его вперед. Николай, спотыкаясь, сделал пару шагов, остановился и в бешенстве швырнул пистолет на землю. Курьер уставился на него ошарашенным взглядом.

— Вы в своем уме?

Он наклонился, подобрал оружие, презрительно фыркнул и побежал дальше. Несколько мгновений Николай простоял, совершенно не способный к каким-то осмысленным действиям. Что ему теперь делать? Выстрелов больше не было слышно. Неужели происходит то же, что и неделю назад? Не снес ли еще один сумасшедший себе голову на глазах у преследователей? Против воли он сделал несколько шагов в том направлении, где исчезли ди Тасси и другие. С него хватит этих предприятий. Он вернется в Нюрнберг. Никто не может заставить его и дальше участвовать в этих темных делах.

Внезапно до его слуха донесся топот копыт. Николай оглянулся. К нему галопом летели какие-то всадники. Николай бросился бежать. Но куда он мог скрыться? Где находились остальные? Топот копыт приближался. У него не было никаких шансов. Он не сможет уйти от них. Но он все равно бежал. Земля дрожала под его ногами. Справа он заметил какое-то движение. Великий Боже! Оттуда тоже скакали всадники. Они летели на него отовсюду. Он снова обернулся, взглянул на преследователей и беспомощно замахал руками. Но они и не думали снижать темп. В ужасе он закричал:

— Стойте, стойте!

Но они полным галопом продолжали мчаться на него. Он вдруг заметил, что на всадниках надета форма. Солдаты? — мелькнуло у него в голове. Как попали они в этот сад? Они же раздавят его. Но он не мог ничего поделать. Дрожа от страха, он упал на колени и прикрыл голову руками. Земля задрожала еще сильнее. Потом он почувствовал, как чьи-то сильные руки оторвали его от земли. Двое солдат крепко держали его, а третий встал перед ним и без всякого предупреждения дважды, трижды ударил его по лицу. Колени Николая подогнулись, и он сложился пополам. Но те двое солдат продолжали держать его железной хваткой. Они сдавили его так сильно, что он вскрикнул от боли. Потом они вдруг бросили его на землю, заломили назад руки. Жгучая боль пронзила суставы кистей. Он снова закричал, но в ответ получил новый удар в лицо, а потом в затылок. Удары были так сильны, что на несколько секунд он потерял способность дышать. Ему стало плохо. К горлу подступила тошнота. Во рту появился горький привкус. Но все это было ничто по сравнению с нестерпимой болью, вступившей в голову. Он почувствовал, что по лбу побежало что-то теплое и мокрое. Потом что-то залило ему глаза. Он облизнул губы и узнал ни с чем не сравнимый вкус крови. Потом его снова оторвали от земли и немилосердно толкнули вперед. Он упал. Он ничего не видел. Кровь заливала ему лицо. Его опять схватили и снова ударами заставили идти вперед. Но, сделав несколько шагов, он опять упал. И его опять грубо оторвали от земли.

Теперь он зарыдал. Он хотел что-нибудь сказать, как-то защититься от них, но не мог. Вместо слов из его горла рвались нескончаемые всхлипывания. Он услышал смех. Его неожиданно ударили кулаком в живот. Он упал как подкошенный. Теперь дело не кончится краткой тошнотой. Он умрет. Здесь и сейчас. Он не сможет выдержать это избиение. Он понял, что сознание его начинает мутиться. Он ничего не видел. Он слышал только толчки боли в голове и крики и смех солдат, неясный шум, из которого на него продолжали сыпаться удары и пинки. Внезапно он услышал отдаленные звуки. Это был голос ди Тасси. Он доносился до него словно из неимоверного далека. Но что он кричит? Должно быть, это разыгралось его воображение. Его, наверное, давно уже схватили. Они попали в руки солдат маркграфа. Их план провалился.

— Прекратите! — услышал он снова далекий крик. — Прекратите, приказываю вам!

Больше он ничего не услышал. Он упал на колени на мягкую лесную землю. Он кашлял, его рвало, и каждый миг он ожидал, что его вот-вот ударят либо кулаком, либо прикладом. Он изо всех сил старался приготовиться к звуку трескучего удара, к жгучей, проникающей во все тело боли. Но удара не последовало. До его слуха донеслись обрывки фразы:

— Прекратите, именем императора. Потом он услышал голос Хагельганца:

— Боже мой, они его убили!

Потом он потерял сознание.

Когда он пришел в себя, то понял, что лежит на нарах в какой-то темной комнате. Он слегка поднял голову, и это движение причинило ему невыносимую боль. Он по-прежнему ничего не видел. Он несколько раз моргнул, широко, насколько мог, раскрыл глаза и уставился в темноту. Нет, он не ослеп. Просто в комнате стояла полная темнота. Он попытался шевельнуть рукой. Руки были не связаны. Потом до его слуха донеслись голоса. Он постарался сесть, но стоило ему сделать это ценой невероятных усилий и превозмогая боль, как к горлу снова подступила тошнота, ему стало так плохо, что он был вынужден опять лечь. Выждав некоторое время, он снова повторил попытку. На этот раз он почувствовал себя немного лучше. Ему даже удалось разглядеть контуры двери. За его спиной было занавешенное окно. Он отодвинул занавеску в сторону. За окном он увидел большую лужайку. На ней стояло около двадцати лошадей. Это были армейские лошади. Он встал. Казалось, голова вот-вот лопнет от боли. Он пощупал голову и ощутил шишку, покрытую струпом. Прикосновение к шишке причинило ему дьявольскую боль. Стиснув зубы, он заковылял к двери. Когда он открыл ее, разговор стих.

На него смотрели Хагельганц, Камецкий, Фойсткинг и оба курьера. Они сидели за столом, пили вино и, очевидно, находились в прекрасном расположении духа.

К нему подошел Фойсткинг.

— Бедняга, — сказал он и хотел поддержать Николая под руку. — Идите сюда, садитесь к нам.

Но Николай оттолкнул его руку. Что здесь происходит?

— Где мы? Что случилось?

Теперь навстречу ему поднялся Хагельганц.

— Прошу вас, лиценциат, это было простое недоразумение. Выпейте глоток, это поможет вам.

Он протянул ему бокал. Николай взглянул на бокал, взял его в руку, поднес к губам и выпил. Этот человек был прав. Это было как раз то, что ему сейчас было нужно. Он медленно подошел к столу и сел. При этом он посмотрел в зеркало и взглянул на свое лицо. Боже! Верхняя губа распухла и безобразно выступала вперед. Запекшаяся кровь покрывала большую часть лица. Он выглядел как мертвец.

— Что случилось? — снова спросил он.

— Вы попали в руки ансбахских егерей, — ответил Фойсткинг. — Вот и все.

— И?.. — Николай по-прежнему ничего не понимал. Почему именно с ним обошлись так жестоко, в то время, как все присутствовавшие в комнате, очевидно, вообще не пострадали? Камецкий сел напротив него и налил еще вина.

— Кто-то выследил нас вчера и донес кастеляну. А тот уже поднял тревогу и вызвал егерский корпус.

Николай попытался привести в порядок свои мысли. Неужели их взяли в плен?

— Где советник юстиции?

— Все еще беседует с капитаном. Мы пока не знаем, что из всего этого выйдет, но скорее всего нас просто отпустят с миром еще сегодня.

Николай долгим взглядом уставился на Камецкого.

— Вам надо было остаться с нами, — сказал Камецкий, немного помолчав. — Тогда с вами бы ничего не случилось. Господин ди Тасси быстро все разъяснил егерям.

Разъяснил? Слово прозвучало как насмешка. Но он слишком устал, чтобы задумываться над этим.

— Кто стрелял? — спросил он немного погодя.

— Капитан. Это был предупредительный выстрел. Мы с Фойсткингом сразу попали к нему в руки. По счастью, тут появился ди Тасси и уберег нас от того обращения, какое выпало на вашу долю. Капитан принял нас за обычных воров.

Обычных воров. Еще одно сбивающее с толку выражение. Разве они пришли сюда не в поисках иллюминатов? Разве не подозревают маркграфа, приславшего сюда егерей, в поддержке этой злодейской секты? А теперь, напротив, их самих держат здесь за воров. Как вместить все это в голову?

Он откинулся на спинку стула. Вино оказало свое благотворное действие, в голове перестало стучать. Через некоторое время открылась дверь, и в комнату вошел советник юстиции. Он бросил на Николая короткий взгляд и оповестил всех, что через час они могут ехать. Это было все.

Кажется, сотрудники ди Тасси нисколько не удивились этому известию. Да, это его личная беда, что он ничего не понимает в тех событиях, которые происходят вокруг него. Почему их отпускают? Маркграф больше не находится под подозрением? Николай беспомощно сидел на стуле, опасаясь, что каждое движение может усугубить беспорядок и путаницу в его голове.

Только когда они собрались, он наконец понял, где они вообще находятся. Все это время они провели в одном из домов, которые собирались обыскивать. Площадь была заполнена солдатами, которые с любопытством поглядывали на них. Он не мог узнать среди них тех, кто так славно его отделал.

Капитан отсалютовал советнику и отправился к своим людям. Николай не верил своим глазам. Все выглядело так, словно эти двое были давно знакомы друг с другом. Что за комедию здесь разыгрывают?

— Вы в состоянии ехать верхом, лиценциат?

Это был единственный вопрос, который ему задал ди Тасси.

Николай молча кивнул. Он не мог, не имел права показать ему даже часть той ненависти, которая начинала закипать в его душе. Ди Тасси — чудовище. Магдалена была права. Он был на волосок от гибели от того, что советник юстиции ошибся в расчетах, и единственное, что его интересовало, — может ли лиценциат ехать верхом?

— Вам не кажется, что вы должны мне кое-что объяснить? — спросил Николай, когда они отошли от солдат и те не могли их услышать.

Ди Тасси обернулся к нему:

— Вам надо было оставаться со мной. Почему вы этого не сделали? Тогда с вами ничего бы не случилось. Я не могу отвечать за то, что вы не подчиняетесь приказам. За то, что с вами случилось, несете ответственность только вы сами.

Подчиняться? Нести ответственность?

— Почему нас отпустили? Что это за солдаты?

— Это люди маркграфа. Они думали, что мы воры.

— И?.. Почему воров так просто отпустили на свободу?

Ди Тасси с недовольным видом посмотрел на врача.

— Держите себя в руках, Рёшлауб. Я понимаю ваше недовольство. Я очень сожалею о том, что произошло. Но вы сами во всем виноваты. Это недоразумение, не более того. Ансбах непричастен к преступлениям. Я ошибся. Мы прекращаем расследование. Завтра вы отправитесь домой.

Николая больше оскорбил тон, каким были произнесены эти слова, нежели сами слова. Он ни о чем не должен был знать.

— Ах вот как, — произнес врач. — А нападения? Ваши иллюминаты? Что с ними случилось? А деньги Альдорфа? Яд? Все это тоже не более чем недоразумения?

— Молчите! — набросился на него ди Тасси. — Нет никакого яда. Забудьте обо всем этом деле. Сегодня я заплачу вам, и вы вернетесь в Нюрнберг. Вам все понятно?

Николай натянул поводья, и его лошадь встала как вкопанная. Он больше не интересовал ди Тасси. Остальные проехали мимо Николая с непроницаемыми, ничего не выражающими лицами. Врач подождал, когда между ним и остальными образовалось значительное расстояние, а потом последовал за ними, не сводя исполненного ненависти взгляда с фигуры человека, возглавлявшего маленькую кавалькаду.