Когда Логинов наконец добрался до дома, как зеницу ока оберегая драгоценный пластмассовый мешочек со своей добычей, во дворе в очередной раз был встречен насмешками дяди Гриши.

– Ты что, Слава, опять в свои бирюльки играл? Даже разбогател, как вижу. На сколько миллионов – а то и не наших «деревянных», а зелененьких – клад тянет? Удивил бы ты, что ли, старика. Или похвастаться снова нечем? – издевался дед, вольготно раскинувшись на дворцовом ларьке.

Друзей старика по домино жены уже давним давно согнали к домашнему очагу.

Гнать Григория Степановича было некому…

– Отвали дед, а? – по пьяному усмехаясь, в ответ незлобно проворчал Слава и нетвердым шагом заковылял к своему подъезду.

– Шалопай! Когда ты наконец остепенишься, по разуму и совести жить начнешь? Память своих родителей позоришь! – за такое пренебрежение к себе не на шутку разошелся Григорий Степанович.

Но слушать его уже было некому. Последние выпущенные вслед Славе возмущенные слова деда совпали с громко хлопнувшей дверью подъезда…

Подобные стычки со стариком у Логинова происходили чуть не каждый день, все во дворе привыкли как к должному, давним давно считали чуть ли не своеобразным ритуалом, и не обращали никакого внимания. Слава прекрасно понимал, почему так на его сердится дядя Гриша и терпеливо, молча переносил все выпады и даже оскорбления в свой адрес.

Григорий Степанович винил Славу в гибели своего единственного сына. Хотя и был не прав, убеждать в обратном Логинов не стал. На это у него имелись собственные причины, о которых он предпочитал молчать…

… С женой Григория Степановича Алевтиной Ивановной Славина мать была подругой, о которой в народе говорят – «не разлей вода». Она и попросила, чтоб их Юра приблизил к себе Славку.

– Совсем мальчуган от рук отбился. Вернется со школы – бросает на кровать портфель – и поминай как звали. Шляется до полуночи с какой то шпаной. Чувствую – рано или поздно, но приведет это шатания по подворотням к большой беде!

– Ну ты то ладно. А отец куда смотрят?

– А что отец? Дальнобойщик он и есть дальнобойщик! Приедет, поставят свой трал в гараж, отсыпается пару дней дома – и снова поминай как звали…

– Так и быть, поговорю с Юрой. Он у меня парень добрый, смышленый…

Хоть и нехотя, Юра не стал противоречить матери и, к удивлению всех, а прежде всего наверно самого себя – но – хоть и не сразу – но тем не менее сумел приблизить к себе мальчугана. Все таки – их разделяло несколько лет, что, несомненно, в таком возрасте играло существенную роль. У Юры была своя причина завести дружбу с Славиком, о которой он предпочитал молчать, и роль доброжелателя тут подходила как нельзя кстати.

Юру все знали как успешного студента местного университета и почти никто не догадывался о всепоглощающей его страсти. В свободное от лекций время, солгав матери, что идет заниматься в университетской или публичной библиотеках, он отправлялся в подземелья города. Юркий и бесшабашный помощник Юре подвернулся как нельзя кстати…

Огромные, часть которых еще в средневековья построенные форты и мало кому известные подземные бункеры; убежища для жителей города, построенные по знаменитой программе «Егерь», соединенные неимоверно засекреченной сетью подземных коллекторов – стали приманкой, перед которой не смогли – да и хотели ли – устоять десятки любителей острых ощущений и легкой наживы. Нередко по самим известным тропам в неделю проходили по две – три небольшие группы искателей. Более умные и уже набравшие опыт такой ерундой, конечно, не занимались, справедливо читая это озорством. достойным лишь мальчуган. Иногда кто то из них действительно находил что то ценное и оно тот же день за бесценок переходило в руки ловких перекупщиков, а месяца через два уже красовались в антикварных магазинах Москвы, Ленинграда. Нередко такие походы кончались и страшной смертью – в подземельях можно было наткнуться на что угодно – саперам до подземных лабиринтов не доходили руки, и часто место сказочных богатств кладоискатели находили страшно изуродованные и разложившийся трупы своих менее удачных предшественников. А по Калининграду в очередной раз ползали слухи о немецких диверсантах, не успевших уйти с осажденного города или даже призраками, жестоко расплачивающимся с своими победителями.

Юра лишь криво усмехался и однажды, будучи в хорошем расположении духа, разоткровенничался:

– И слухи эти, и поиски спрятанных бюргерских кладов – все это черное невежество. Искать, Славик, нужно не спрятанные драгоценности немецких фрау и фарфоровые тарелки с фамильными гербами. Тут гораздо поважнее спрятано. Кто это первым найдет – тому, считай, рай земной до конца жизни обеспечен.

– Юра, ты в сказку о Али – бабе и сорока разбойниках еще веришь? Мне ее мать перед сном маленькому тоже рассказывала, – рассмеялся Славик.

– Не сказка это, Славик. Говорят, что в конце войны в этих подземельях спрятали всякие музейные ценности со всей Европы. Картины там всякие. В нашем университете огромная коллекция янтаря была. Там сокровище с Юодкранте – есть такой литовский рыбацкий поселок на Курской косе – хранилось. В университете ходят слухи – мол, всю коллекцию янтаря немцы в подземельях спрятали. И твой отец об этом, будучи у нас в гостях, тоже упоминал – он ведь во время войны тут был. Вот кое о чем интересном и проговорился. Хотя вряд ли понимает важность всего этого, – усмехнулся Юрий и, спохватившись, что сболтнул слишком много лишнего, вдруг состряпал страшную рожу:

– А ты лучше скажи – сам ты признаков не боишься?

– Но ведь только что сам сказал, что брехня это…

– Правильно, брехня и предрассудки прошлого.

И вдруг, посерьезнев, добавил:

– А вот того, что тут немцы припрятали – мин, ловушек разных – еще как…

Славик тогда не мог предположить, как страшно близок к правде был Юра!