Глава 10
Мигель Каррильо нервничал. Можно даже сказать, что он был на грани нервного стресса. День оказался для него далеко не самым удачным. Все, что утром так хорошо начиналось (когда он, наткнувшись на четырех монахинь, убедил их в том, что и сам был монахом), кончилось тем, что он оказался без сознания, связанный по рукам и ногам, на полу в магазине одежды.
Первой, кто его обнаружил, была жена владельца магазина. Ею оказалась грузная пожилая усатая женщина со скверным нравом. Посмотрев на него, лежавшего связанным на полу, она воскликнула:
– Матерь Божья! Кто ты такой? Что ты здесь делаешь?
Каррильо призвал на помощь все свое обаяние.
– Слава Богу, что вы пришли, сеньорита. – Хотя сразу было видно, что перед ним замужняя женщина. – Я пытался высвободиться из этих пут, чтобы добраться до телефона и позвонить в полицию.
– Ты не ответил на мой вопрос.
Он постарался занять более удобное положение.
– Все очень просто, сеньорита. Я – брат Гонсалес из монастыря недалеко от Мадрида. Проходя мимо вашего замечательного магазина, я увидел, что двое молодых людей пытаются ворваться в него. Как слуга Господа, я счел своим долгом остановить их. Я прошел за ними внутрь в надежде уберечь их от ошибок на их пути, однако они повалили и связали меня. Не будете ли вы теперь так любезны развязать...
– Дерьмо!
– Простите? – Он уставился на нее.
– Кто ты такой?
– Я же сказал вам, что я...
– Знаешь, что я тебе скажу, ты – самый ничтожный лгун из всех, кого я видела. – Она подошла к брошенным монахинями одеждам: – А что это такое?
– Ах это? Те двое молодых людей маскировались – понимаете? И...
– Так их, судя по одежде, было четверо, а ты говорил – двое.
– Верно. Потом пришли еще двое и...
Она подошла к телефону.
– Что вы делаете?
– Звоню в полицию.
– Уверяю вас, в этом нет необходимости. Как только вы поможете мне освободиться, я сам тут же пойду в полицию и обо всем сообщу.
Женщина посмотрела на него сверху вниз.
– Запахни свою сутану, монах.
* * *
Полиция проявила к нему еще меньше сочувствия, чем хозяйка. Каррильо допрашивали четыре жандарма гражданской гвардии. Один их вид в зеленой форме и черных блестящих кожаных шляпах XVIII века внушал страх всей Испании, и они, естественно, показали Каррильо свое искусство.
– Вы знаете, что в точности соответствуете описанию человека, убившего священника неподалеку отсюда?
Каррильо вздохнул:
– Неудивительно. У меня есть брат-близнец, да накажет его Господь. Из-за него я постригся в монахи. Наша бедная мать...
– Хватит.
В комнату вошел великан со шрамом на лице.
– Добрый день, полковник Акока.
– Это он?
– Да, полковник. В связи с тем, что, кроме него, мы нашли в том же магазине и одежду монахинь, мы подумали, что вы захотите лично допросить его.
Рамон Акока подошел к бедолаге Каррильо:
– Да. С удовольствием.
Каррильо подарил полковнику свою самую обворожительную улыбку.
– Я рад, что вы пришли, полковник. Я выполняю поручение своей церкви, и мне крайне важно попасть в Барселону как можно быстрее. Я уже пытался объяснить этим любезным джентльменам: я стал жертвой обстоятельств лишь потому, что старался быть добрым самаритянином.
Полковник Акока вежливо кивнул.
– Поскольку ты торопишься, я попробую избавить тебя от излишней траты времени.
– Благодарю вас, полковник. – Каррильо расплылся в улыбке.
– Я задам тебе несколько простых вопросов. Если ты честно ответишь, все будет замечательно. А если ты соврешь, тебе будет очень больно.
Что-то мелькнуло в его руке.
– Слуги Господа не лгут, – гордо ответил Каррильо.
– Мне очень приятно это слышать. Расскажи-ка мне про тех четырех монахинь.
– Я ничего не знаю о четырех монахи...
Удар кулака с надетым на него медным кастетом пришелся ему по губам, и по комнате разлетелись брызги крови.
– Боже мой! Что же вы делаете? – задыхаясь, вскричал Каррильо.
– Расскажи мне про четырех монахинь, – повторил полковник Акока.
Очередной удар кулака сломал Каррильо зубы.
– Не надо. Я... – Каррильо чуть не захлебывался кровью.
– Расскажи мне о четырех монахинях. – Акока говорил спокойным и рассудительным тоном.
– Я... – Тут Каррильо увидел занесенный кулак. – Да! Я... я... – Слова точно посыпались из него: – Они были в Вильякастине, убежали из своего монастыря. Пожалуйста, не бейте меня больше.
– Продолжай.
– Я... я сказал, что помогу им. Им надо было переодеться.
– И ты забрался в магазин...
– Нет. Я... да. Я... Они украли какую-то одежду, потом оглушили меня и исчезли.
– Они говорили, куда направляются?
И тут Каррильо вдруг овладело какое-то своеобразное чувство собственного достоинства.
– Нет.
Он не упомянул про Мендавию вовсе не из-за того, что хотел спасти монахинь. На них Каррильо было абсолютно наплевать, но полковник изуродовал ему лицо. И после выхода из тюрьмы ему будет стоить больших трудов зарабатывать себе на жизнь.
Полковник Акока повернулся к жандармам гражданской гвардии:
– Видите, чего можно добиться в результате небольшой дружеской беседы? Отправьте его в Мадрид – он обвиняется в убийстве.
* * *
Лючия, сестра Тереза, Рубио Арсано и Томас Санхуро держали путь на северо-запад в сторону Ольмедо. Стараясь избегать оживленных дорог, они шли через пшеничные поля, пастбища, где паслись козы и овцы, и пасторальная невинность сельских пейзажей казалась какой-то иронией на фоне той страшной опасности, которой они все подвергались. Они шли всю ночь, а на рассвете поднялись в горы, чтобы найти какое-нибудь глухое местечко.
– Ольмедо прямо перед нами, – сказал Рубио Арсано. – Мы переждем здесь до темноты. Похоже, вам обеим не мешало бы поспать.
Сестра Тереза была физически измотана. Кроме того, с ее нервами тоже творилось что-то неладное, и это вызывало еще большую тревогу. Она чувствовала, что теряет ощущение реальности. Это началось с пропажи ее драгоценных четок. Неужели она их потеряла, может, кто-нибудь их украл? Она не знала. На протяжении долгих лет они были ее утешением, стали ее частью, ее спасением, и вот теперь их нет.
Может быть, она их потеряла в монастыре во время нападения? А было ли вообще нападение? Все теперь казалось таким нереальным. Она уже больше не была уверена в том, что в действительности было и чего не было. Она видела ребенка. Был ли это ребенок Моник или Господь подшучивает над ней? Все так смешалось. Когда она была молодой, все было так просто. Когда она была молодой...
