Изображение сцены, которую я видела своими глазами и о которой хотя слабую идею старалась вам передать. Длинная и низенькая комната, занавешенная кровать, гроб и необыкновенная, хотя все еще прекрасная женщина в гробу. Она не говорила мне, почему и каким образом она покинула замок. Вот что она только сказала мне о том: «Когда наступило время, я знала, что мне надо уходить оттуда. Мне не жаль было расстаться с ним, хотя он любил меня. Я не знала ни любви, ни ненависти».

Вот она и пришла в то место, где я нашла ее. Тут она прожила около сорока лет, все в гробу и все без надежды и радости, все без страха и любви, не зная ни интереса, ни занятия, ни жизни.

Де Креспиньи никогда не мог отыскать ее следов. «Не суждено было», — сказала она. Туманные истории о ее странном существовании, ее жизнь, похожая на смерть, служили предметами толков в окрестностях, но на это мало обращалось внимания; бедность и время ослабляют любопытство и сплетни. В случайных разговорах ее называли Ужасной Серою, Умирающею Смертью.

— А теперь, — сказала она, когда я закрыла книгу, — сделайте для меня то, что я скажу. Передайте эту книгу де Креспиньи; покажите ему сами страницу за страницей, картину за картиной. Он теперь в своем замке Коридак. Скажите ему, что я умерла, что вместе со мною проклятие оставило этот мир, а в будущем мире оно не коснется меня. Скажите ему, что я покинула его не по любви и не по ненависти, а потому, что так суждено быть и оно так и сбылось. Ему предстояло жить жизнью любви и счастия. Для меня ни то, ни другое не суждено в этом мире, но я иду туда, где найду и любовь, и блаженство. Теперь уходите и исполните мое поручение.

Я не смела не повиноваться ей. Украдкой еще раз осмотрела я эту фигуру, смерти подобную, эту темную, низкую комнату, дубовый сундук и гроб, и потом, схватив тяжелую книгу, повернулась к двери. Опять закутанная женщина скользила вперед, опять я следовала за нею по всем великолепным, призрачным комнатам, и солнце давно уже взошло, когда я очутилась в деревушке, откуда так странно была вызвана в самую полночь.

— Передали ли вы книгу? — спросила я с жадным любопытством, когда тетушка замолчала. — Были ли в замке Коридак? Видели ли графа де Креспиньи?

— Да, — отвечала тетушка. — Я не теряла времени и тотчас же отправилась в замок, куда направлена была так необычайно. Это величественное здание, со всеми признаками богатства и могущества его владельцев. Не было ни малейшего недостатка ни в красоте, ни в роскоши. Я отдала свою визитную карточку, с изъявлением желания видеться с графом наедине.

Когда я ожидала в великолепнейшей гостиной, богато одетая дама прошла на балкон, выходивший в сад. С нею было двое детей — мальчик и девочка. Оба были прекрасны и миловидны. Полузакрытая драпировкой, я слышала их полоса. Прежде всего, доносились до меня слова «папа и мама». Мальчик с жаром рассказывал историю какого-то ребяческого предприятия. Девочка иногда подсказывала веселое замечание. Дама слушала с улыбкой и потом приказала рассказать о том папе. Очевидно, они были дома. «Нет, — подумала я, — это не жена графа де Креспиньи. Не мог же он забыть свою призрачную жену!»

Увы! мысль женщины! И в то время, как я задумчиво следила за ними, подошел к ним еще четвертый человек. Высокий и величавый господин, по крайней-мере, семидесяти лет, переходил чрез зеленую лужайку, и дети побежали к нему с криками: «Папа! папа!»; дама тоже поспешила к нему навстречу и оперлась на его руку. Могла ли я не узнать этого лица? Даже и в таком расстоянии, сходство графа с портретом его в книге было так поразительно, что я тотчас узнала его. Поспешно я отсторонилась с невольным восклицанием удивления — так различно я воображала себе встречу с мужем Живой Смерти.

Еще минута, и он подходил ко мне с поклоном утонченной вежливости, свойственной старому французскому аристократу.

Как я сообщила ему свою историю и как добралась до конца своего рассказа, теперь это мне кажется каким-то чудом. Сначала он слушал меня с видом благовоспитанной вежливости, но вскоре лицо его покрылось мертвенною бледностью; даже губы его побелели; рука его поднялась к глазам; он видимо дрожал от сильного волнения.

Когда я вынула книгу из-под плаща и положила ее пред ним, он отшатнулся с видимым ужасом, избегая прикосновения к ней; но, преодолевая свое волнение, он внимательно следил по картинам за моим рассказом, в котором так странно смешивалась история его прежней жизни.

По окончании, я подняла глаза на его лицо, на которое прежде не смела и взглянуть. Недолго тянулось его волнение. Крепко были сжаты его губы. Глубокие морщины были на его лбу и около глаз. Казалось, многие годы прошли над ним с тех пор, как я видела его в первую минуту с женою и детьми.

Два раза он пытался говорить, и два раза голос изменял ему. Да, он любил ее, эту Живую Смерть. Сильно и верно он любил ее, и ее память все еще жила в его душе.

Еще раз он попытался говорить, и на этот раз я могла расслышать его слова. Положив руку на «Черную книгу» и низко поклонившись, он сказал прекрасным английским языком, хотя с иностранным выговором:

— Благодарю вас, миледи, за выказанное вами благородное мужество и готовность оказать великодушную услугу. Простите, что я тороплюсь проститься с вами. Никто в мире не мог бы спокойно выслушать, что я сегодня услышал. Если вы позволите, то я напишу вам. Вам, по справедливости, принадлежит право узнать всю истину.

Я встала и поспешила избавить его от своего присутствия, глубоко тронутая страданием этого благородного старика, так мужественно боровшегося под бременем своих воспоминаний и печали.

— Ну, конечно, дорогая тетушка, вы приняли его предложение? Вы не отказались получить от него объяснение всех этих чудесных приключений? — спросила я, увидев, что тетя готовится уходить.

— Напротив, душа моя, я заверяла его в своей искренней благодарности за исполнение этого обещания, — возразила тетушка, — и его письмо последовало за мною в Англию, ровно чрез месяц после нашего свидания; но так как в рукописи обозначалась просьба «сохранить тайну доверенности», то мне и приходится на этом прервать мой рассказ и предоставить на твой произвол или умирать от любопытства, или присочинить финал по твоему усмотрению. Однако, я могу объяснить тебе еще то, что второй его брак состоялся по любви только с одной стороны: жена была влюблена в него. Он же женился на ней по глубокому великодушию, свойственному его характеру; он воображал, что, против своего ведома, он подал ей причину думать, что он питал к ней то чувство, которое мог иметь только к Живой Смерти. Ну, вот теперь я сказала тебе все, что могла сказать о Серой, Сером Страшилище, Умирающей Смерти.

И с этими словами тетушка отправилась к своим больным, Макси и Пакси, оставив меня в угрюмой темноте маленькой гостиной, где обыкновенно бывало столько света и веселья. Летний дождь проливался потоками и яростно стучал в окна. Признаюсь, мне нелегко было справиться с наплывом мыслей и опираться на здравый смысл.