Легендарный наш поход на собаках и оленях – с юга Камчатки до севера Чукотки – длился сто семнадцать суток. Тогда нас в походе застали такие морозы, что… мы хлеб рубили топором. Малейшие признаки дороги пропали совсем, вокруг – снега по пояс.

В новогодние дни мы остановились в деревне Верхний Парень. Проживающие там коряки пили просто чудовищно, и мы из-за этого долго не могли продолжить наше путешествие.

А надо сказать, что там под Новый год выдают на всех жителей деревень, то есть буквально на всех – включая грудных детей, женщин и стариков, по бутылке водки, бутылке пива, далее следуют бутылки вина белого и вина красного, коньяк и шампанское. Каждому! Поэтому являются они к раздаче всей семьей, и грудничков несут (им тоже полагается).

Приходят и такие люди, которые там же, возле раздачи, – сделав глоток, валятся в сугроб. (Они же алкоголь не держат.)

По этой причине неделю после Нового года мы просто не могли двинуться дальше. Все до единого каюры были пьяные. Все время. Да что каюры – вся деревня, дети и старухи! Все!

Наконец, потеряв терпение, мы просто отняли у них алкоголь. И только тогда двинулись в путь…

Я шел последним с моим каюром…

Вообще, должен заранее поведать о некоторых суровых непреложных правилах, практически законах тундры. Во время зимних переходов никогда и никого не ждут. Причины просты: нарты мигом примерзают к насту. А собаки, остановившись, замерзнут, уснут – их уже не поднять. Они должны бежать и бежать…

Причем и у самих собак есть свои правила. Если собака на…ет под полозья, ее загрызут насмерть свои же. Потому что экскременты сразу замерзают под полозьями. Если собака захотела по нужде, она просто ослабляет свой постромок, ее соседки чувствуют и видят, что она не тянет, и останавливаются. Она отходит в сторонку, справляет нужду – и побежали дальше.

Итак, Зорий был впереди, я замыкал колонну. Идем и идем…

И вот мой каюр, который ехал поначалу, бодро покрикивая на собак, «ввинтил» свою руку в рукав кухлянки (он сидел ко мне спиной, я этого не видел, но позже без труда восстановил картину происшедшего), вытянул припрятанную четвертинку, из горла всю ее выпил и… «умер». Просто выключился.

И все. Собаки встали, перестав слышать знакомый голос.

На моей нарте было меньше груза, но было и меньше собак. Мы потому и шли последними. Даже если бы мне удалось успешно заменить опытного каюра, догнать своих уже было сложно.

К счастью, вскоре вдали показалась двигавшаяся нам навстречу охотничья нарта. Каряк-охотник на крупной собачьей упряжке возвращался домой – в ту деревню, откуда мы выехали.

Когда он поравнялся со мной, я его остановил и попросил дать мне несколько своих собак.

Камчадалы возле нарт. 1970-е гг.

Он отвечает: «Не дам!» Я говорю: «Забери с собой вот этого своего односельчанина и дай хоть одну собаку! Мне надо догнать своих!» Он говорит: «Не дам».

У меня с собой был карабин «СКС» – давно замерзший так, что годился разве что на то, чтобы колоть оледеневшие буханки.

Но я навел на охотника это оружие (он же не знал, что это ничем ему не угрожает). Он очень недобро глянул на меня и говорит: «Бери».

А я-то не знаю, как собак привязывать! Я ему говорю: «Привяжи!» Указываю карабином.

Он привязал к моей нарте трех своих собак. Перевалил на свои сани «умершего» моего каюра…

Но едва он уселся на свое прежнее место, покопавшись под пологом, я ясно увидел его карабин, наведенный на меня…

Теперь началось самое главное. Собаки-то меня не знают, все они уже легли. Я начал их подымать – не тут-то было. Я просто умолял их подняться!.. Начал войтовать (видел уже, как это делается, когда переворачивается нарта, и полозья освобождаются от намерзшего снега). Короче говоря, часа полтора я постигал курс молодого каюра… Наконец мне удалось поднять собак.

Мы побежали. Еще одна важная деталь: во время езды на собачьей упряжке ты бежишь, потом садишься на нарту, снова бежишь, снова садишься, – чтоб собаки не уставали. Когда бежишь рядом, держишься за вертикальный так называемый баран. Опять сел, опять побежал…

Вот так мы с собаками бежали, бежали, а потом я выдохся, сел и… уснул.

Мне приснилось песочное пирожное, «корзиночка»… Потом обертка от конфеты «Каракум» – теплый ветерок тащил ее по теплым доскам перрона станции Перхушково, на которой мы всегда сходили, когда добирались на электричке на дачу.

И здесь каким-то уже отдаленным сознанием, словно находящимся уже вне меня, я вспомнил, что именно сладкое видится в снах замерзающим людям. Неимоверным усилием воли я заставил себя проснуться.

Попытался разлепить смерзшиеся ресницы и… не смог. Наконец мне с трудом удалось это сделать.

Была звездная ночь – и собаки лежали. Все!..

Над собой я видел колоссальное, ярчайшее созвездие Большой Медведицы. Совершенно ясно я представил себе, что эта Медведица сейчас, вот именно сейчас, висит и над теми, кто в Гаграх, и над теми, кто в Ялте, и над моей Николиной Горой, только там созвездия не видно, потому что сейчас там у нас день.

Я почему-то представил себе, как забрасываю спиннинг через Большую Медведицу и, уцепившись, словно за рычаг, за эти дрожащие звезды и крутя катушку спиннинга, начинаю выматывать, вытягивать себя из полумертвого этого состояния.

Сначала и пошевелиться было невозможно. Засыпая, я был взмокшим от бега, и теперь весь застыл. Я словно находился в панцире, в ледяных латах – буквально.

Тогда я попробовал помочь себе просто дыханием, начал им по чуть-чуть подымать и опускать грудную клетку, начал двигать прессом, чтобы хоть как-то отогреть, расшевелить заскорузлое, примерзшее к телу белье.

Заледеневшая ткань сначала вообще не поддавалась моим микродвижениям, но… вот помалу стала поддаваться, я сумел пошевелить пальцами, а потом и разогнуть руки…

Я попробовал подняться – не получается! Но еще, еще попытка… – и вот я уже потихоньку подымаюсь, подымаюсь… И тут я вдруг понял, что если сейчас встану на ноги, то сразу упаду, потому что у меня не гнутся колени!

Начал двигать ногами и так постепенно – в течение, наверно, минут сорока или часа – я отогрелся и даже вспотел!

Вторая задача была – поднять собак.

А надо сказать, собаки, оставшись в открытом пространстве зимой, выкручивают под собой лунки хвостами в снегу и укладываются. Вот и мои теперь в этих лунках, мертвые уже совершенно, лежат… Надо поднять вожака. Я подымаю буквально руками его, он ложится, я подымаю, он ложится…

Собаки обычно кусаются, если подходит чужой человек. Но эти уже такие промерзшие, уставшие были, что даже не кусались. Я их уговаривал, целовал, дышал на них, объяснял им что-то. Дыханием им веки оттаивал… Они стали просыпаться потихоньку, подыматься и отряхиваться.

Я поднял нарту, стал ее войтовать – ведь за время стоянки к полозьям примерз намертво наст. Потом положил, начал подталкивать санки – с тем, чтобы собаки приняли. Они приняли. Вот мы и пошли, пошли, пошли… Сначала медленно, потом быстрее, дальше, дальше, дальше… Уже я бегу, а вот уже и сажусь… А собачки знай бегут, бегут, бегут… Вот я соскочил и бегу, и уже набирается второе дыхание, и…

И в это время над горизонтом подымается край солнца. А при такой температуре край солнца когда поднимается, явление это рождает не ветер, нет, это такое… Как будто воздух, скованный этим инопланетным морозом (–60 °C), просто чуть качнулся – потому что где-то там согрелось. И вот этой вроде бы слабой, но страшной – волной так тебя обдает, что начинает тошнить. Вот-вот, кажется, и рвотный рефлекс уже нельзя будет сдержать… Но ты бежишь.

И вот этот длинный подъем. Нескончаемо длинный. Но солнце все выше! И я – счастливый! Я понимаю, что точно уже победил!!!

Вот уже гребень. Из-за него я вижу дымки труб! И такой же длинный и пологий спуск.

И выйдя на гребень, я, счастливый, плюхаюсь на нарту… И эта нарта мигом разгоняется по склону (она же тяжелая) и начинает давить моих собак! Там только вой: раз – хлестнула кровища! Хлоп – оторвалась одна!.. Собаки даже не успевают отскакивать, за нартой катятся на постромках.

А я ничего уже не в силах изменить. За то мгновение, что мы летим вниз, я примерз к нарте от ледяного ветра и не могу соскочить! Вот как ухватился за что-то, когда на нарту там на гребне сел, таким вот замороженным кулем и ткнулся – полозьями саней – прямо в дом.

Рядом там уже стояли и другие нарты – тех моих ребят, которые пришли раньше. И кто-то, выйдя по малой нужде, и нашел меня в ледяном коконе возле этого дома. Сам я встать уже точно не мог, у меня просто не было сил.

Меня сняли с нарты, занесли в тепло, раздели и сильно растерли спиртом и медвежьим жиром. Дали мне выпить, и я тут же уснул…

Помню, разбудило меня не что иное, как до боли знакомое стрекотание старого кинопроектора. В том доме на белой одеяльной наволочке показывали фильм «Привидение в замке Шпессарт». Я спросил у ребят: «Уже вечер?» – «Да, уже вечер, – был ответ. – Только уже второго дня». Оказывается, я проспал почти двое суток.