В субботу, 14 июня 1940 года, германская армия вошла в потрясенный Париж. «Линия Мажино» не спасла Францию. Страна осталась беззащитной перед лицом Германии, обладавшей самой мощной в мире военной машиной.

Этот день начался с того, что над городом повисла непонятная серая пелена, какое-то страшное облако неизвестного происхождения. За двое суток до этого тишина Парижа была нарушена грохотом артиллерийского огня. На время он затихал, но вскоре возобновлялся с новой силой. Залпы орудий раздавались где-то за городом, но их эхо отдавалось в самом сердце Парижа. По городу поползли самые разные слухи. Их сообщали по радио, печатали в газетах и передавали друг другу. Боши высадились на французском побережье... Лондон полностью разрушен... Гитлер договорился с английским правительством... Немцы собираются уничтожить Париж новой смертоносной бомбой... Поначалу каждый новый слух принимался за чистую монету и вызывал панику. Однако постоянно возникающие кризисные ситуации измотали парижан. Они стали спокойнее относиться к возможным опасностям. Людей столько пугали всякими ужасами, что восприятие притупилось. Париж как бы впал в летаргический сон и спрятался в защитную раковину апатии. Мельница слухов перемолола все. Перестали выходить газеты. Замолчало радио. Их заменило человеческое чутье. Парижане почувствовали, что все решится сегодня. Серое облако – это вещий знак.

И немецкая саранча налетела на город.

Внезапно Париж заполонили чужестранцы в незнакомой военной форме, говорящие на непонятном гортанном языке. Одни из них ехали по широким, окаймленным деревьями улицам в больших «мерседесах», украшенных нацистскими флагами. Другие расталкивали людей на принадлежащих им с этого дня тротуарах. Это и вправду были сверхчеловеки. Им судьбой начертано завоевать весь мир и установить мировое господство.

Через две недели город нельзя было узнать. Повсюду появились немецкие надписи и вывески. Статуи национальных героев Франции были сброшены с пьедесталов, и на всех административных зданиях развевались знамена со свастикой. Стремление немцев искоренить все французское доходило до абсурда. Даже на водопроводных кранах французские слова chaud и froid заменили на heib и kalt. Нацистская солдатня взорвала памятники Лафайету, Нею и Клеберу. На могилах теперь писали: «Gefallen fur Deutschland».

Немецкие оккупанты весело проводили время. Обилие французских блюд, подаваемых под множеством соусов, приятно отличалось от военного пайка. Солдаты не знали и не хотели знать, что Париж – это город Бодлера, Дюма и Мольера. Боши воспринимали его как яркую, щедрую, размалеванную шлюху, высоко задравшую юбку, и они изнасиловали ее, каждый по-своему. Штурмовики заставляли французских девушек ложиться с ними в постель, иногда даже под угрозой смерти. Германские руководители типа Геринга и Гиммлера изнасиловали Лувр и богатые частные коллекции, которые с ненасытной жадностью конфисковывали у новоиспеченных врагов рейха.

В период этого кризиса широкие масштабы во Франции приобрели коррупция и оппортунизм. Но и героизм народа достиг небывалого размаха. Важным секретным оружием подполья стало управление пожарной охраны, которое во Франции находилось в ведении армии. Немцы конфисковали у французов десятки зданий и использовали их для нужд армии, гестапо и различных министерств. Местонахождение этих зданий, разумеется, ни для кого не было секретом. В подпольном штабе Сопротивления в Сен-Реми тщательно изучили по карте расположение каждого из них. Затем боевикам давались конкретные задания. На следующий день мимо нужного объекта проезжала машина или на вид совершенно безобидный велосипедист, и в окно немецкого учреждения бросалась самодельная бомба. Разрушения от нее оказывались небольшими. Однако вся хитрость состояла в том, что следовало дальше.

Немцы вызывали пожарную команду, чтобы погасить огонь. При пожаре во всем мире принято полностью доверяться специалистам. В этом смысле Париж не был исключением. Пожарные врывались в здание и с помощью брандспойта и топора крушили все вокруг, используя, если позволяли обстоятельства, и собственные зажигательные бомбы. Таким образом подполью удавалось уничтожать бесценные немецкие документы, хранившиеся в штабах вермахта и гестапо. Высокому германскому командованию понадобилось шесть месяцев, чтобы сообразить, в чем дело, но к этому времени немцам уже был нанесен непоправимый ущерб.

В городе не хватало всего, от еды до мыла. Не было бензина, мяса и молочных продуктов. Немцы конфисковывали любой товар. Магазины, торгующие предметами роскоши, оставались открытыми, но их посещали только солдаты, которые расплачивались оккупационными марками. Они ничем не отличались от обычных, если не считать отсутствия белой полоски по краям и подписи под обязательством о возмещении их стоимости.

– Кто же обменяет их нам? – жаловались владельцы французских магазинов.

На это немцы издевательски отвечали:

– Английский банк.

Однако страдали не все французы. Те, у кого были деньги и связи, всегда могли воспользоваться черным рынком.

В условиях оккупации жизнь Ноэль Паж мало изменилась. Она работала манекенщицей в фирме «Шанель» в старинном здании на рю Канбон. Оно было построено из серого камня и снаружи выглядело совсем обычным, но внутри было оформлено богато и красиво. На войнах наживаются многие. И в этой войне появилось немало людей, мгновенно ставших миллионерами. Так что клиентов хватало. Никогда Ноэль не получала столько предложений; только теперь ей их делали в основном на немецком. Когда Ноэль не была занята на работе, она часами просиживала в небольших открытых кафе на Елисейских полях или на левом берегу Сены недалеко от Пон-Неф. Мимо проходили сотни мужчин в немецкой форме, и десятки из них прогуливались с молодыми француженками. Попадались и французы, но в основном старые или хромые, и Ноэль полагала, что всех молодых французов отправили в лагеря или мобилизовали. Она с первого взгляда могла распознать немца, даже если он и не носил военной формы. У всех немцев были невежественные и наглые лица. Такие лица типичны для всех завоевателей начиная с античных времен. Нельзя сказать, чтобы Ноэль ненавидела немцев, но и любить их она тоже не могла. Они просто были ей безразличны.

Ноэль жила напряженной внутренней жизнью и тщательно взвешивала каждый свой шаг. Она точно знала, чего добивается, и твердо шла к своей цели. Как только у нее завелись деньги, она наняла частного детектива, занимавшегося бракоразводным делом одной из манекенщиц, вместе с которой Ноэль работала. Детектива звали Кристиан Барбе, и он обычно сидел в крохотной, обветшалой конторе на рю Сен-Лазар. На двери конторы висела табличка: «ЧАСТНЫЕ РАССЛЕДОВАНИЯ И РАССЛЕДОВАНИЯ В ОБЛАСТИ КОММЕРЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ. РОЗЫСК. СВЕДЕНИЯ КОНФИДЕНЦИАЛЬНОГО ХАРАКТЕРА. СЛЕЖКА. УЛИКИ».

Табличка была едва ли не больше двери. Барбе оказался лысым коротышкой с узкими косыми глазами и изъеденными никотином пальцами.

– Что я могу для вас сделать? – спросил он Ноэль.

– Мне нужна информация об одном человеке, находящемся в Англии.

Барбе подозрительно прищурился:

– Какая информация?

– Любая. Женат ли он, с кем встречается. Все, что угодно. Я собираюсь завести на него свое досье.

Барбе уставился на нее.

– Он англичанин?

– Американец. Он – летчик «Орлиной эскадрильи» английских ВВС.

Барбе провел рукой по лысине. Чувствовалось, что он не в своей тарелке.

– Не знаю, – проворчал он. – Сейчас идет война. Если они поймают меня во время сбора информации о летчике, который служит в Англии... – Он замолчал и выразительно пожал плечами. – Немцы сначала стреляют, а уж потом задают вопросы.

– Мне не нужна информация военного характера, – заверила его Ноэль. Она открыла сумочку и вынула пачку франковых купюр. Барбе вожделенно посмотрел на них.

– У меня есть связи в Англии, – начал он осторожно, – но это будет дорого стоить.

Вот так все и началось. Коротышка детектив позвонил ей только через три месяца. Она отправилась к нему в контору и сразу же спросила:

– Он жив?

Когда Барбе утвердительно кивнул головой, Ноэль вздохнула с облегчением и расслабилась. Взглянув на нее, Барбе подумал: как, наверное, хорошо иметь человека, который тебя так сильно любит.

– Вашего друга перевели в другую часть, – сообщил Барбе.

– Какую?

Барбе посмотрел в блокнот, лежащий у него на столе.

– Он был в 609-й эскадрилье английских ВВС. Его перевели в 121-ю эскадрилью в Мартльшэм-Ист, Восточная Англия. Он летает на «харрикейне»...

– Меня это не интересует.

– Но вы же платите за это, – удивился он. – За свои деньги вы могли бы получить самую подробную информацию. – Барбе снова заглянул в блокнот. – Он летает на «харрикейне». До этого он летал на «америкэн буффало». – Барбе перевернул страницу и добавил: – Дальше идет личное.

– Продолжайте, – приказала ему Ноэль.

Барбе пожал плечами.

– Здесь у меня перечень девиц, с которыми он спит. Не знаю, хотите ли вы знать...

– Я же сказала вам – любые сведения.

Она говорила каким-то странным тоном, и это озадачило Барбе. Тут что-то не вязалось одно с другим; проглядывал какой-то обман. Кристиан Барбе был третьесортным сыщиком, обслуживавшим третьесортных клиентов. Именно поэтому у него выработалось безошибочное чутье на правду, умение добывать факты. Красивая девушка, сидевшая у него в конторе, сбивала его с толку. Сначала Барбе подумал, что, пожалуй, она собирается втянуть его в шпионаж. Затем он решил, что Ноэль просто брошенная жена, намеревавшаяся получить доказательства против своего мужа. Вскоре Барбе убедился, что и эта версия ошибочна, и теперь терялся в догадках, чего же хочет его клиентка и почему. Он протянул Ноэль перечень подружек Ларри Дугласа и наблюдал за ней, пока она читала. Ноэль оставалась абсолютно спокойной. С таким же успехом она могла просматривать квитанцию из прачечной.

Ноэль покончила со списком любовниц Ларри и взглянула на Барбе. Ее слова оказались для него полной неожиданностью.

– Я очень довольна, – сказала Ноэль.

Он уставился на нее, моргая от растерянности.

– Пожалуйста, позвоните мне, когда у вас будут новые сведения. После того как Ноэль ушла, Кристиан Барбе еще долго сидел у себя в конторе и, глядя в окно, ломал голову над тем, что же на самом деле нужно его клиентке.

В Париже возобновилась театральная жизнь, и театры вновь были переполнены. Немцы ходили туда, чтобы отпраздновать свои славные победы и похвастаться красивыми француженками, с которыми обращались как с трофеями. Французы посещали театры, чтобы хоть на несколько часов забыть о несчастьях и поражениях.

В Марселе Ноэль несколько раз была в театре, но там ставили наскоро состряпанные любительские спектакли в исполнении бездарных артистов. Однако марсельцам было безразлично, что смотреть, и они не обращали внимания на плохое качество пьес и низкий уровень исполнения. Парижские театры не имели ничего общего с марсельскими. Здесь все было одушевлено живостью постановок и замечательным мастерством актеров, разыгрывавших умные и изящные пьесы. Несравненный Саша Гитри открыл свой театр, и Ноэль отправилась посмотреть на него, когда возобновилась постановка пьесы Бюхнера «Смерть Дантона». Потом побывала там еще раз на премьере пьесы «Асмодей», написанной молодым многообещающим автором по имени Франсуа Мориак. Она посещала и «Комеди Франсез», где давали «У каждого своя правда» Пиранделло и «Сирано де Бержерак» Ростана. Ноэль всегда ходила в театр одна и оставалась равнодушной к тому, что сидевшие в зале мужчины бросали на нее восхищенные взгляды. Она так увлекалась действием, что ей не было дела до окружающих. Драма, развертывавшаяся на сцене, волновала ее. Подобно актерам, Ноэль тоже играла роль, выдавая себя за другую и скрывая свое истинное «я» под маской перевоплощения.

Особенно глубокое впечатление произвела на нее пьеса Жан-Поля Сартра «При закрытых дверях». Там играл покоривший всю Европу Филипп Сорель. Внешне он был безобразен, мал ростом и мясист, лицом напоминал боксера. Его сломанный нос лишь довершал сходство. Однако стоило Сорелю открыть рот, как свершалось чудо. Он превращался в тонко чувствующего и красивого человека. Как в сказке о принце и лягушке, подумала Ноэль. Только Сорель был одновременно и тем и другим. Она стала приходить на все его спектакли и, сидя в первом ряду, изучала, как он играет, пытаясь разгадать тайну его магнетизма.

Во время одного из вечерних спектаклей к Ноэль подошел билетер и передал ей записку, где было сказано: «Каждый вечер я вижу вас в зале. Прошу вас, зайдите за кулисы после спектакля и позвольте мне встретиться с вами. Ф.С.». Ноэль с наслаждением перечитала записку; но не потому, что испытывала к Сорелю какие-то чувства. Просто она знала, что сбывается то, к чему она стремилась.

После спектакля она отправилась за кулисы. Какой-то старик, стоявший у прохода на сцену, провел ее в уборную Сореля. Он сидел перед зеркалом в одних трусах и разгримировывался. Глядя в зеркало, он изучал Ноэль.

– Невероятно! – наконец заговорил он. – Вблизи вы еще красивее.

– Благодарю вас, месье Сорель.

– Откуда вы?

– Из Марселя.

Сорель повернулся кругом, чтобы получше рассмотреть ее. Он медленно обвел Ноэль глазами с ног до головы и не упустил ничего. Несмотря на его пристальный взгляд, она не шелохнулась.

– Ищете работу? – спросил Сорель.

– Нет.

– Я никогда за это не плачу, – пояснил он. – От меня вы сможете получить лишь контрамарку на мои спектакли. Если вам нужны деньги, переспите с банкиром.

Ноэль стояла и молча наблюдала за ним. Наконец Сорель спросил:

– Так чего же вы добиваетесь?

– Полагаю, что вас.

Они поужинали и отправились домой к Сорелю, который жил на красивой рю Морис Барр. Окна его квартиры выходили на ту часть улицы, где она переходит в Булонский лес. Сорель был опытным и искусным любовником, на удивление чутким и неэгоистичным. Ему не было нужно от Ноэль ничего, кроме ее красоты, но Филипп был поражен ее разнообразием в постели.

– Боже мой! – удивлялся он. – Ты просто потрясающа! Где ты научилась всему этому?

На секунду Ноэль задумалась. Дело тут, конечно, не в учебе, а в чувствах. Для нее мужское тело было чем-то вроде музыкального инструмента, на котором она играла. Нужно добиться глубины его звучания, отыскать в нем те заветные струны, на которых с помощью своего собственного тела можно сыграть все и таким образом добиться полной гармонии.

– Это у меня от рождения, – просто ответила она.

Она стала слегка поигрывать кончиками пальцев вокруг его губ, едва касаясь их, словно бабочка крыльями, потом опустила пальцы вниз, ему на грудь и, наконец, дошла до живота. Сорель снова возбудился, его орган опять вырос и затвердел. Ноэль встала, пошла в ванную и через несколько секунд вернулась. Затем взяла его напряженный член в рот. Во рту у нее было горячо. Она набрала туда теплой воды.

– О Боже! – застонал Сорель.

Они занимались любовью всю ночь, а утром Сорель предложил Ноэль переехать к нему.

Ноэль прожила с Филиппом Сорелем полгода. Нельзя сказать, чтобы она была счастлива, но и несчастной ее тоже было не назвать. Она знала, что ее пребывание у Сореля обернулось для него высшим счастьем, но для самой Ноэль это ничего не значило. Она просто считала себя студенткой, которая каждый день выучивала что-нибудь новое. Сорель послужил ей своеобразным университетом, но он составлял лишь малую часть ее обширного плана. Для Ноэль в их отношениях не было ничего личного, потому что она не отдавала ему и ничтожной частицы своего «я». Ноэль уже дважды становилась жертвой мужчин и больше не попадется на их удочку. В ее мыслях оставалось место только для одного мужчины – Ларри Дугласа. Когда Ноэль находилась в тех местах, которые они посещали вместе с Ларри – на площади Победы, в каком-нибудь парке или ресторане, – в сердце у нее закипала ненависть, ее душила злоба, и она задыхалась. К этой ненависти добавлялось еще что-то, чему она не находила названия.

Через два месяца после того, как Ноэль переехала к Сорелю, ей позвонил Кристиан Барбе.

– У меня для вас новые сведения, – информировал детектив-коротышка.

– С ним все в порядке? – тут же спросила Ноэль.

Барбе опять почувствовал себя не в своей тарелке.

– Да, – ответил он.

Голос Ноэль вновь стал спокойным:

– Я сейчас подъеду.

Барбе разделил свои сведения на две части. Первая относилась к военной карьере Ларри Дугласа. Он сбил пять немецких самолетов и стал первым американским асом в этой войне. Его повысили в звании, сделав капитаном. Вторая часть сведений интересовала Ноэль гораздо больше. Ларри снискал себе популярность компанейского парня в лондонском обществе и обручился с дочерью английского адмирала. Далее следовал перечень девиц, с которыми Ларри спал, от никому не известных статисток до молоденькой жены заместителя министра.

– Вы хотите, чтобы я продолжал заниматься этим? – спросил Барбе.

– Конечно, – ответила Ноэль. Она вынула из сумочки конверт и вручила его Барбе. – Позвоните мне, когда узнаете что-нибудь новое.

И она ушла.

Барбе вздохнул и посмотрел в потолок.

– Ненормальная, – задумчиво произнес он вслух. – Ненормальная.

Если бы Филипп имел хоть малейшее представление о замыслах Ноэль, он был бы поражен. Казалось, что она безгранично предана ему. Она делала для него все: готовила очень вкусную еду, ходила за покупками, следила за чистотой в квартире и, стоило ему только захотеть, всегда занималась с ним любовью. Сорель радовался, что нашел идеальную любовницу. Он повсюду брал ее с собой, и она познакомилась со всеми его друзьями. Они восхищались Ноэль и считали, что Сорелю страшно повезло.

Однажды за ужином после спектакля Ноэль сказала ему:

– Филипп, я хочу быть актрисой.

Он отрицательно покачал головой.

– Конечно, ты достаточно красива для этого, но я провел среди актрис всю жизнь и сыт ими по горло. Я рад, что ты не похожа на них, и лучше оставайся такой, как есть. Я не хочу ни с кем делиться тобой. Разве я не даю тебе всего, что нужно?

– Даешь, Филипп, – ответила Ноэль.

Когда в тот вечер они вернулись домой, Сорель предложил ей заняться любовью. Ноэль превзошла себя, и у него просто не осталось сил. Никогда еще она не была столь волнующей. Сорель поздравил себя и решил, что все, что нужно Ноэль, это твердая мужская рука.

В следующее воскресенье у Ноэль был день рождения. По этому случаю Сорель устроил в ее честь обед у «Максима». Он снял большой банкетный зал на верхнем этаже, отделанный красным бархатом и деревом ценных пород. Ноэль помогала ему составить список гостей и втайне от него включила туда одного человека. На обеде присутствовало сорок гостей. Когда обед закончился, Сорель поднялся, чтобы сказать несколько слов присутствующим. Он выпил много коньяку и шампанского, поэтому не слишком твердо держался на ногах и с некоторым трудом выговаривал слова.

– Друзья мои, – начал он, – сегодня все мы пили за здоровье самой красивой девушки в мире, и вы дарили ей прекрасные подарки. Но у меня есть для нее свой подарок, который будет для нее огромным сюрпризом. – Филипп посмотрел на Ноэль и широко улыбнулся, а затем вновь повернулся к гостям. – Мы с Ноэль собираемся пожениться.

Все шумно приветствовали эту новость, бросились к Сорелю с поздравлениями, хлопали его по спине и желали удачи ему и его будущей жене. Ноэль сидела, улыбалась гостям и бормотала слова благодарности. Лишь один гость оставался на месте. Он находился в другом конце зала, курил вставленную в длинный мундштук сигарету и издевательски поглядывал на все происходящее. Ноэль знала, что он наблюдал за ней во время обеда. Это был высокий, очень худой человек с напряженным, задумчивым лицом. Казалось, его забавляла сцена обеда, на котором он мало походил на гостя, а скорее, присутствовал как сторонний наблюдатель.

Ноэль встретилась с ним взглядом и улыбнулась.

Арман Готье был одним из ведущих режиссеров Франции. Он заведовал художественной частью Французского репертуарного театра, и его режиссурой восхищались во всем мире. Если Готье брался за постановку фильма или спектакля, им заранее был обеспечен успех. За ним закрепилась репутация режиссера, который лучше других умеет работать с актрисами, и он уже создал пять-шесть звезд.

Филипп сидел рядом с Ноэль и беседовал с ней.

– Ты удивлена, дорогая? – спросил он.

– Да, Филипп, – ответила она.

– Я хочу, чтобы мы поженились немедленно. Свадьба состоится на моей вилле.

Через плечо Ноэль увидела, что наблюдавший за ней Арман Готье улыбается своей загадочной улыбкой. К Сорелю подошли друзья и увели его с собой, и, повернувшись, Ноэль оказалась лицом к лицу с Готье.

– Поздравляю, – сказал он. В его голосе звучала насмешка. – Вы поймали на крючок крупную рыбу.

– Неужели?

– Филипп Сорель – это богатый улов.

– Для кого-то, может, и богатый, – безразлично заметила Ноэль. Готье удивленно посмотрел на нее:

– Вы что, хотите сказать, что вас не интересует его предложение?

– Вам я ничего не хочу сказать.

– Ну что ж, желаю удачи.

Он повернулся и пошел прочь.

– Месье Готье...

Он остановился.

– Можно увидеться с вами сегодня вечером? – спросила Ноэль тихим голосом. – Мне бы хотелось поговорить с вами наедине.

Арман Готье на какое-то мгновение задержал на ней взгляд, а затем пожал плечами.

– Как вам будет угодно.

– Я приду к вам. Это удобно?

– Конечно. Мой адрес...

– Я знаю адрес. В двенадцать часов вас устраивает?

– Давайте в двенадцать.

Арман Готье жил в модном старом жилом доме на рю Марбеф. Привратник проводил Ноэль в холл, а мальчик-лифтер довез ее до четвертого этажа и показал, где находится квартира Готье. Ноэль позвонила. Через несколько секунд дверь открыл сам Готье. Он был в халате с цветочным узором.

– Входите, – сказал он.

Ноэль вошла в квартиру. Несмотря на то что у нее не было достаточной эстетической подготовки, она все же почувствовала, что квартира отделана со вкусом и что произведения искусства в ней дорогие.

– Простите, я не одет, – извинился Готье. – Я все время сидел на телефоне.

Ноэль посмотрела ему прямо в глаза.

– Вам и не нужно одеваться. – Она подошла к кушетке и села на нее.

Готье улыбнулся:

– У меня как раз и было такое чувство, что мне не стоит этого делать, мадемуазель Паж. Но кое-что все-таки вызывает у меня любопытство. Почему вы выбрали меня? Вы обручены с известным и богатым человеком. Я уверен, что, если бы вам пришла охота поразвлечься на стороне, вы могли бы найти себе более привлекательных мужчин, чем я, и уж, конечно, богаче и моложе. Что вы от меня-то хотите?

– Я хочу, чтобы вы научили меня актерскому мастерству, – ответила Ноэль.

Арман Готье бросил на нее короткий взгляд и вздохнул:

– Вы меня разочаровываете. Я ожидал чего-то более оригинального.

– Вы работаете с актерами.

– С актерами, а не с любителями. Вы когда-нибудь играли на сцене?

– Нет, но вы научите меня.

Ноэль сняла шляпу и перчатки.

– Где у вас спальня? – спросила она.

Готье колебался. В его жизни было полно красивых женщин, желающих попасть на сцену, получить роль получше и побольше, сыграть героиню в новой пьесе или обрести уборную больших размеров. Все они ему надоели. Он знал, что глупо связываться еще с одной. Однако тут и связываться-то не нужно было. Красивая девушка пришла сама и готова броситься ему в объятия. Довольно просто уложить ее в постель, а затем отослать прочь.

– Спальня там, – ответил он, показывая на дверь ближайшей комнаты.

Он смотрел, как Ноэль направляется к спальне. Интересно, что бы подумал Филипп Сорель, если бы знал, что его будущая жена сейчас проводит здесь ночь. Женщины... Все они шлюхи. Готье налил себе коньяку и сделал несколько телефонных звонков. Когда он наконец вошел в спальню, Ноэль лежала на кровати. Она полностью разделась и ждала его. Готье пришлось признаться себе, что природа создала Ноэль по всем законам красоты. У нее было потрясающее лицо и безукоризненное тело. По собственному опыту Готье знал, что красивые девушки почти всегда любуются собой, очень эгоцентричны и не вызывают восторга в постели. Он понимал, что, когда занимаешься с ними любовью, они просто-напросто ограничиваются своим присутствием в объятиях мужчины, и в конце концов создается впечатление, что имеешь дело с бесчувственным бревном. Такие женщины просто лежат без движения, полагая, что мужчина должен быть бесконечно благодарен им уже за это. Может, хоть Ноэль ему удастся чему-то научить в постели.

Ноэль наблюдала, как Готье разделся, тщательно сложил на полу одежду и двинулся к кровати.

– Я не собираюсь говорить тебе, что ты красива, – сказал он. – Ты уже столько раз слышала об этом.

Ноэль пожала плечами:

– Красота пропадает даром, если не приносит другим удовольствия.

Готье удивленно взглянул на нее и улыбнулся:

– Согласен. Пусть твоя красота принесет мне удовольствие.

Он сел с ней рядом.

Подобно большинству французов, Арман Готье считал себя искусным любовником и гордился этим. Его забавляли бесконечные рассказы о том, как немцы и американцы занимаются любовью. По их представлениям, мужчина должен быстро забраться на женщину, мгновенно кончить, надеть шляпу и откланяться. У американцев даже есть присказка на этот счет: «Трамтарарам, спасибо, мадам». Если Арман Готье испытывал какие-то чувства к женщине, он пользовался многочисленными приемами, позволяющими превратить половую связь в истинное наслаждение. Он приглашал женщину на шикарный обед и угощал ее изысканными винами, проявлял вкус в оформлении спальни, создавал в ней приятные запахи, включал мягкую, спокойную, мелодичную музыку. Готье возбуждал подругу проявлением нежности, а потом еще больше распалял ее, прибегая к непристойному языку самых грязных притонов. Он был горячим сторонником предварительных ласк перед половым сношением.

В случае с Ноэль Готье отказался от всего этого. Ради одной случайной ночи не стоило прибегать к дорогим духам, музыке и телячьим нежностям. Девушка здесь просто для того, чтобы ее трахнули. Она действительно непроходимая дура, если надеется, что он отдаст ей свой величайший и уникальный талант в обмен на то, что есть между ног у каждой женщины.

Готье стал ложиться на нее. Ноэль его остановила.

– Подождите, – шепнула она.

Он недоуменно посмотрел на девушку. Ноэль потянулась за двумя небольшими тюбиками, которые заранее положила на ночной столик. Она выдавила содержимое одного из них себе на ладонь и стала втирать его в пенис Готье.

– К чему это? – удивился он.

Она улыбнулась.

– Увидите сами.

Ноэль поцеловала его в губы, пробираясь языком к нему в рот быстрыми птичьими движениями. Она оторвалась от его губ и, лаская Готье языком, стала опускать голову вниз к его животу. При этом волосы Ноэль упали на его тело, и у него было такое чувство, что кто-то трогает его мягкими, шелковистыми, волшебными пальцами. Он заметил, что его орган начал подниматься. Ноэль повела языком ему по ногам и, дойдя донизу, принялась посасывать большие пальцы его ног. Теперь его член был тверд и прям до предела, и, не дав Готье опомниться, Ноэль оседлала его. Когда он входил в нее, теплота ее влагалища соединилась с кремом, который Ноэль нанесла ему на пенис, и Готье охватило невыносимое возбуждение. Скача на нем как бешеная, Ноэль успевала левой рукой ласкать его мошонку, которая начала гореть. В содержимое крема на его пенисе входил ментол, дающий ощущение холода, которое в сочетании с ее теплом и пылом мошонки приводило его в неистовство.

Они провели в любовных играх всю ночь, причем каждый раз Ноэль отдавалась ему по-новому. Это был самый небывалый чувственный опыт в его жизни.

Утром Арман Готье сказал ей:

– Если у меня хватит сил встать, я оденусь и отведу тебя завтракать.

– Оставайтесь в постели, – предложила ему Ноэль.

Она подошла к стенному шкафу, выбрала один из его халатов и надела его.

– Отдыхайте. Я скоро вернусь.

Когда Ноэль вновь появилась в спальне, она несла на подносе завтрак, состоявший из свежего апельсинового сока, необыкновенно аппетитного омлета с колбасой и луком, подогретых и намазанных маслом кусочков хлеба, джема и черного кофе. На вид завтрак очень понравился Готье.

– А ты не хочешь поесть? – спросил он.

Ноэль отрицательно покачала головой:

– Нет.

Она уселась в мягкое кресло и стала смотреть, как он завтракает. В его открытом сверху халате, обнажавшем изгибы ее прелестной груди, и с взъерошенными, распущенными волосами Ноэль выглядела еще красивее, чем ночью.

Арман Готье коренным образом изменил свое первоначальное мнение о Ноэль. Нет, она вовсе не подстилка для мужчин. Это – бесценное сокровище. Однако на своем театральном веку он повидал немало сокровищ и не намерен тратить драгоценное время и режиссерский талант на жаждущую попасть на сцену непрофессионалку с лучистыми глазами, какой бы красавицей она ни была и как бы ни проявляла себя в постели. Готье был глубоко предан театру и серьезно относился к своему искусству. Он и раньше не шел на компромиссы, а теперь уж и подавно не уступит.

Накануне вечером он рассчитывал провести с Ноэль ночь, а утром избавиться от нее. Сейчас, когда он ел ее завтрак и изучал ее, Готье вдруг подумал о том, как бы удержать Ноэль у себя в любовницах до тех пор, пока она ему не надоест, не поощряя ее стремления поступить на сцену. Он понимал, что должен чем-то завлечь ее, и осторожно приступил к делу.

– Ты собираешься выйти замуж за Филиппа Сореля? – спросил Готье.

– Конечно, нет, – ответила Ноэль. – Я не этого хочу. Ну вот, начинается.

– Чего же ты хочешь? – поинтересовался он.

– Я уже говорила вам, – спокойно ответила Ноэль. – Хочу стать актрисой.

– Конечно, – согласился он, а затем добавил: – У меня есть много знакомых, которые преподают сценическое мастерство. Я могу отправить тебя к кому-нибудь из них, и они научат тебя, Ноэль...

– Нет, – перебила она его.

Ноэль смотрела на него добродушно и тепло, всем своим видом показывая, что всегда готова согласиться с ним. Тем не менее Готье чувствовал, что она полна решимости и тверда как сталь. Слово «нет» можно произнести на разные лады – со злобой, упреком, разочарованием и недовольством. Ноэль сказала его мягко, но было совершенно ясно, что она не отступится. Все оказалось намного труднее, чем он ожидал. В какой-то момент у Армана Готье появился соблазн послать ее к черту. Ведь он часто так поступал со многими девицами. Взять и сказать, что у него нет на нее времени. Но он тут же вспомнил те небывалые ощущения, которые он испытал ночью, и решил, что будет последним дураком, если отпустит ее так скоро. Конечно, ради нее можно слегка пойти на попятный, но не поддаваться целиком.

– Ну ладно, – согласился Готье. – Я дам тебе пьесу. Ты ознакомишься с ней и, когда выучишь наизусть, прочтешь ее мне, а я посмотрю, есть ли у тебя дарование. После этого мы решим, что с тобой делать.

– Спасибо, Арман, – поблагодарила его Ноэль.

Однако в ее благодарности не чувствовалось ни радости победы, ни удовольствия. Она принимала это как должное. Впервые у Готье появилось легкое сомнение, но он постарался отмахнуться от него как от смехотворной слабости. Ведь он же умеет обращаться с женщинами.

Пока Ноэль одевалась, Арман Готье отправился в свой уставленный книгами кабинет и быстро просмотрел стоявшие на полках знакомые и залистанные тома. Наконец, саркастически улыбаясь, он выбрал «Андромаху» Еврипида, одну из труднейших для любой актрисы классических пьес.

– Вот, держи, моя дорогая, – сказал он Ноэль. – Когда выучишь роль, мы с тобой займемся ею вместе.

– Спасибо, Арман. Вы не пожалеете об этом.

Чем больше он думал о своей уловке, тем веселее ему становилось. Ноэль понадобится неделя или даже две, чтобы выучить роль. Скорее всего она просто придет к нему и признается, что не в состоянии запомнить столько текста. Готье посочувствует ей, объяснит, насколько трудна актерская работа, и у них установятся отношения, не омраченные стремлением попасть на сцену. Вечером Готье сказал Ноэль, какого числа он сможет пообедать с ней, и она ушла.

Когда Ноэль вернулась в квартиру, в которой жила вместе с Филиппом Сорелем, он ждал ее там. Сорель был сильно пьян.

– Сука! – заорал он на нее. – Где ты провела ночь?

Ему было все равно, что она ему ответит. Сорель знал, что выслушает ее оправдания, побьет ее, уложит в постель и простит.

Однако вместо оправданий Ноэль прямо заявила ему:

– С другим мужчиной, Филипп. Я пришла забрать свои вещи.

Пораженный Сорель с недоверием посмотрел на Ноэль, а она отправилась в спальню упаковывать чемодан.

– Ради Бога, Ноэль, не делай этого! – умолял он ее. – Ведь мы же любим друг друга. Мы поженимся.

Он уговаривал ее еще полчаса, приводя всевозможные доводы, угрожая, льстя и умасливая. За это время Ноэль собрала вещи и ушла, а Сорель так и не понял, почему лишился ее. Он попросту не знал, что никогда и не владел ею.

Арман Готье лихорадочно готовил постановку новой пьесы, премьера которой должна была состояться через две недели. Весь день он провел в театре на репетиции. Когда Готье работал над пьесой, он не мог думать ни о чем другом. Его гений до некоторой степени объяснялся его умением сосредоточиться на том, что он собирался ставить. В этот период для него существовали только помещение театра и репетировавшие в нем актеры. Однако сегодняшний день отличался от всех остальных. Готье никак не мог выбросить из головы Ноэль и проведенную с ней прекрасную ночь. Актеры исполняли какую-нибудь сцену, а потом ждали от него замечаний, но Готье вдруг обнаружил, что не обращает на них внимания. Разозлившись на себя, он старался сконцентрироваться на работе, но воспоминания о нагом теле Ноэль и тех поразительных вещах, которые она проделывала с ним, постоянно приходили ему на память. В середине какой-то драматической сцены он вдруг с ужасом заметил, что с эрекцией разгуливает вдоль рампы.

Своим аналитическим умом Готье пытался постичь, что же в этой девушке произвело на него такое огромное впечатление. Ноэль красива. Но ведь ему приходилось спать с некоторыми из самых красивых женщин мира. Она на редкость искусна в постели, но он знал и других женщин, которые обладали этим качеством. Она умна, но не гениальна. С ней приятно иметь дело, но ее духовный мир не так уж богат. Нет, тут было нечто другое, чего он никак не мог определить. Он вспомнил ее мягкое «нет» и понял, что нашел разгадку. В ней чувствовалась какая-то непонятная сила, перед которой нельзя устоять. Именно благодаря этой силе она способна добиться всего, чего пожелает. В ней было что-то такое, к чему нельзя прикасаться. Подобно другим мужчинам, Арман Готье понимал, что Ноэль задела его гораздо сильнее, чем он думал. Раньше у него не хватало духу признаться себе в этом. Он остался ей совершенно безразличен, и его мужское самолюбие было уязвлено.

Весь день Готье провел в смятении. Со страшным нетерпением ждал он вечера, но отнюдь не из желания переспать с ней. Просто Готье хотелось доказать себе, что он делает из мухи слона. Он жаждал разочароваться в Ноэль и выбросить ее из своей жизни.

Когда в тот вечер они занимались любовью, Арман Готье намеренно обращал внимание на все уловки, трюки и приемы Ноэль, чтобы убедить себя, что ее влияние на него ограничивается механическим воздействием и не затрагивает ее чувств. Но он ошибся. Она отдавалась ему вся без остатка, заботясь только о том, чтобы ему было хорошо, и никогда в жизни он не получал такого удовольствия. Он испытал высшую радость. Когда наступило утро, Готье был еще больше околдован ею.

Ноэль опять приготовила ему завтрак. На этот раз она подала ему нежнейшие блины с беконом и джемом и горячий кофе. Завтрак оказался замечательным.

Ну хорошо, убеждал себя Готье, ты нашел себе красивую девушку, которая радует глаз, прекрасно готовит и изобретательна в постели. Браво! Но достаточно ли этого для умного мужчины? Когда ты переспал с ней и поел, надо же и поговорить. Ну что она может мне сказать? И сам себе ответил, что, в сущности, это не имеет значения.

О пьесе больше не упоминалось, и Готье надеялся, что Ноэль либо забыла о ней, либо не сумела выучить текст. Когда наутро она ушла, то пообещала вечером пообедать с ним.

– Ты можешь бросить Филиппа? – спросил Готье.

– Я уже ушла от него, – просто ответила Ноэль.

Секунду он пристально смотрел на нее, а затем сказал:

– Понял.

Но он не понял. Ничего не понял.

Ночь они тоже провели вместе. В основном они занимались любовью, а в промежутках беседовали. Ноэль проявляла к нему такой интерес, что он вдруг заговорил о том, чего не касался долгие годы. Он рассказал Ноэль о многих сугубо личных подробностях своей жизни. Этим он не делился еще ни с кем. О пьесе, которую он дал ей прочесть, по-прежнему не заходило речи, и Готье поздравил себя с тем, что так ловко решил проблему.

Вечером следующего дня, когда они поужинали, Готье пошел в спальню.

– Подожди, – остановила его Ноэль.

Он повернулся и удивленно посмотрел на нее.

– Ты обещал, что послушаешь пьесу в моем исполнении.

– Да, к-конечно, – заикаясь, согласился Готье. – В любое время, когда ты будешь готова.

– Я готова.

Он отрицательно покачал головой.

– Я не хочу, чтобы ты ее читала, дорогая, – возразил он. – Я собираюсь послушать тебя, когда ты выучишь ее наизусть. Тогда я смогу посмотреть, какая ты актриса.

– Я выучила ее наизусть, – ошарашила его Ноэль.

Он взглянул на нее с недоверием. Не может быть, чтобы она выучила всю роль за три дня.

– Ты готов меня слушать? – спросила она.

У Армана не оставалось выбора.

– Конечно, – ответил он. Жестом Готье показал на середину комнаты. – Здесь будет твоя сцена. А зрительным залом стану я.

Он уселся на большое и удобное канапе. Ноэль начала исполнять пьесу. У Готье тело покрылось гусиной кожей. Верный признак того, что исполнение было на уровне. Он всегда так реагировал на истинный талант. Не то чтобы Ноэль сразу проявила качества зрелой актрисы. Совсем наоборот. В каждом ее движении, в каждом жесте сквозила неопытность. Но в ней было нечто большее, чем просто умение. Ноэль подкупала редкой искренностью исполнения, природным талантом, которые придавали каждой реплике новое звучание и окраску.

Когда Ноэль закончила монолог, Готье сказал ей от всего сердца:

– Думаю, что когда-нибудь ты станешь знаменитой актрисой, Ноэль. Я говорю серьезно. Я собираюсь отправить тебя к Жоржу Фаберу. Это лучший педагог по части драматического искусства во всей Франции. Занимаясь с ним, ты сумеешь...

– Нет.

Он удивился. Опять это мягкое «нет». Твердое и окончательное.

– Что нет? – спросил Готье в некотором замешательстве. – Фабер не берет всех подряд. Он занимается только с ведущими актерами. Он возьмет тебя лишь потому, что я попрошу его об этом.

– Я собираюсь заниматься с тобой, – заявила Ноэль.

Готье почувствовал, что в душе у него закипает злоба.

– Я не занимаюсь подготовкой актеров, – огрызнулся он. – Я не педагог. Я работаю с профессионалами. Когда ты станешь профессиональной актрисой, тогда я стану работать с тобой. Тебе понятно?

Ноэль утвердительно кивнула:

– Да, Арман, я понимаю.

– Вот и хорошо.

Он смягчился и обнял Ноэль. В ответ она горячо поцеловала его. Теперь Готье знал, что волновался напрасно. Ноэль ничем не отличается от остальных женщин. Она любит, чтобы ею командовали. Больше у него не будет с ней проблем.

Ночью они занимались любовью, и Ноэль превзошла себя. Готье полагал, что, возможно, на нее возбуждающе подействовала та легкая ссора, которая произошла у них днем.

Той же ночью он сказал ей:

– Ноэль, ты можешь стать замечательной актрисой. И тогда я буду очень гордиться тобой.

– Спасибо, Арман, – прошептала она.

Утром Ноэль приготовила завтрак, и Готье отправился в театр. Когда днем он позвонил ей, никто не ответил. Вернувшись вечером домой, он не застал ее. Готье долго ждал ее возвращения и, поскольку она так и не пришла, всю ночь не сомкнул глаз, думая, что с ней случилось несчастье. Он пробовал звонить ей на квартиру, но и там не взяли трубку. Он послал телеграмму, но она вернулась назад, и, когда после репетиции он пошел к Ноэль домой, никто не открыл ему дверь.

Всю следующую неделю Готье прожил как в лихорадке. На репетициях у него ничего не получалось. Он кричал на актеров и окончательно вывел их из равновесия. Тогда второй режиссер предложил прерваться на денек и немного успокоиться. Готье согласился. После того как актеры ушли, он, сидя на сцене в одиночестве, пытался разобраться, что же с ним произошло, и пришел к выводу, что Ноэль просто обычная баба, дешевая, честолюбивая блондинка с душой продавщицы, задумавшая стать звездой. Про себя Готье пытался очернить ее, но вскоре убедился, что это бессмысленно. Он должен вернуть ее. Всю ночь режиссер бродил по парижским улицам, заходил в небольшие бары, где его никто не знал, и напивался. Он ломал себе голову, как найти Ноэль, но ничего не придумал. Он даже не знал ни одного человека, с которым можно было бы поговорить о ней. Разве что с Филиппом Сорелем. Нет, об этом не могло быть и речи.

Через неделю после исчезновения Ноэль Арман Готье вернулся домой в четыре часа утра. Он был пьян. Открыв дверь и войдя в гостиную, Готье увидел, что там горит свет. В одном из мягких кресел в его халате с книгой в руке, свернувшись калачиком, расположилась Ноэль. Она взглянула на него и улыбнулась:

– Привет, Арман.

Готье уставился на нее. От радости у него сильно забилось сердце. Он почувствовал огромное облегчение и был бесконечно счастлив.

– Завтра начинаем занятия, – сказал он.