Когда Джилл разрешили наконец войти к Тоби в палату парижского госпиталя, его вид потряс ее. За одну ночь Тоби постарел и высох, словно из него ушли все жизненные соки. Он частично потерял способность двигать руками и ногами и говорить он не мог, а только произносил нечленораздельные звуки.

Через шесть недель врачи позволили перевезти Темпла. Когда Тоби и Джилл прилетели в Калифорнию, на аэродроме их встречала толпа газетчиков и тележурналистов, а также сотни доброжелателей. Болезнь Тоби Темпла стала большой сенсацией. Непрерывно раздавались телефонные звонки от друзей, справлявшихся о здоровье Тоби, о течении болезни. Телевизионные группы пытались проникнуть в дом, чтобы сфотографировать его. Пришли послания от президента и сенаторов и тысячи писем и открыток от почитателей, которые любили Тоби и молились за него.

Но приглашений больше не было. Никто не приходил справиться о самочувствии Джилл, пригласить ее на нешумный обед, прогулку на автомобиле или в кино. Никто во всем Голливуде ни на грош не интересовался Джилл.

Она вызвала личного врача Тоби, доктора Эли Каплана, и тот пригласил двух лучших невропатологов, одного из Медицинского центра Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, а другого из «Джонса Хопкинса». Их диагноз полностью совпадал с вердиктом доктора Дюкло из Парижа.

— Важно понимать, — объяснял Джилл доктор Каплан, — что разум Тоби ни коим образом не поврежден. Он слышит и понимает все, что вы говорите, но его речевые и моторные функции парализованы. Он не может ответить.

— Он… он навсегда останется таким?

Доктор Каплан ответил не сразу.

— Конечно, быть абсолютно уверенным нельзя, но, по нашему мнению, его нервная система слишком сильно повреждена, так что лечение вряд ли принесет ощутимый результат.

— Но наверняка вы не знаете?

— Нет…

Однако Джилл знала.

В дополнение к трем сиделкам, которые круглосуточно ухаживали за Тоби, Джилл договорилась, чтобы каждое утро для занятий с Тоби к ним домой приходил физиотерапевт. Он относил Тоби в бассейн и держал его на руках, осторожно растягивая ему мышцы и связки, пока Тоби делал слабые попытки двигать ногами и руками в теплой воде. Улучшения не было. Через три недели пригласили врача-логопеда. Она приходила на час во второй половине дня и пыталась помочь Тоби вновь научиться говорить, произносить звуки, из которых состоят слова.

Прошло два месяца, но Джилл не видела никаких перемен. Совершенно никаких. Она послала за доктором Капланом.

— Вы должны сделать что-нибудь, чтобы помочь ему, — потребовала она. — Нельзя же оставлять его в таком состоянии.

Он беспомощно посмотрел на нее.

— Мне очень жаль, Джилл. Я пытался объяснить вам…

Еще долго после ухода доктора Каплана Джилл сидела одна в библиотеке. Она чувствовала приближение сильного приступа головной боли, но сейчас было не время думать о себе. Она поднялась наверх.

Тоби сидел в постели, опираясь на подушки, и смотрел в пустоту. При появлении Джилл его синие глаза загорелись. Блестящие и живые, они следили за Джилл, пока она шла к кровати. Когда она подошла и посмотрела на него, его губы шевельнулись и произвели какой-то невнятный звук. Слезы отчаяния показались на его глазах. Джилл вспомнила слова доктора Каплана: «Важно понимать, что его разум никоим образом не поврежден».

Она села на край кровати.

— Тоби, послушай, что я скажу. Ты выберешься из этой кровати! Ты будешь ходить, ты будешь говорить. — Слезы уже катились у него по щекам. — Ты сделаешь это, — твердо произнесла Джилл. — Ты сделаешь это ради меня!

На следующее утро Джилл уволила сиделок, физиотерапевта и логопеда. Услышав эту новость, доктор Каплан поспешил повидать Джилл.

— Я согласен с вами относительно физиотерапевта, Джилл, но сиделки! Надо, чтобы с Тоби кто-то был круглые сутки.

— С ним буду я.

Он покачал головой:

— Вы просто не представляете себе, на что решились. Один человек не может…

— Если вы будете нужны, я вас вызову.

Она отослала его.

Хождение по мукам началось.

Джилл решила попытаться сделать то, что, по уверениям врачей, сделать было невозможно. Когда она первый раз взяла Тоби на руки и посадила в кресло-каталку, то испугалась ощущения его невесомости. Она спустилась с ним вниз на лифте, который был специально установлен, и стала работать с Тоби в бассейне, как это делал физиотерапевт. Но теперь все было иначе. В отличие от врача — осторожного и терпеливого, Джилл была строгой и неумолимой. Когда Тоби пытался показать, что устал и больше не может, Джилл говорила ему:

— Мы еще не закончили. Еще один раз. Ради меня, Тоби.

И заставляла его делать упражнение еще раз.

И еще раз, пока он не начинал беззвучно плакать от безумной усталости.

Во второй половине дня Джилл принималась заново учить Тоби говорить.

— Ооо… ооо.

— Ааа…

— Нет! Ооо. Округли губы, Тоби. Заставь их повиноваться. О-о-о!

— А-а-а…

— Нет, черт побери, нет! Ты будешь говорить! Ну, давай: О-о-о!

И он снова делал попытку.

Каждый вечер, покормив Тоби, Джилл ложилась к нему в постель и обнимала его. Она медленно проводила его неподвижными руками по всему своему телу, по груди и по мягкому углублению между ногами. «Потрогай это, Тоби, — шептала она, — все это твое, милый. Это принадлежит тебе. Я хочу тебя! Я хочу, чтобы ты выздоровел, чтобы мы снова могли заниматься любовью. Я хочу, чтобы ты меня трахал, Тоби!»

Он смотрел на нее своими живыми, блестящими глазами и издавал бессвязные, скулящие звуки.

— Скоро, Тоби, скоро!

Джилл была неутомима. Она уволила прислугу, потому что не хотела ничьего присутствия рядом. С тех пор она сама готовила пищу. Продукты заказывала по телефону и никогда не выходила из дому. Сначала Джилл приходилось то и дело отвечать на телефонные звонки, но скоро они стали редкими, а потом и вовсе прекратились. Бюллетень о состоянии здоровья Тоби Темпла перестал появляться в сводках новостей. Мир знал, что он умирает. Это был лишь вопрос времени.

Но Джилл не собиралась дать Тоби умереть. Если он умрет, то и она умрет вместе с ним.

Дни слились в одну долгую, бесконечную колею тяжелой и нудной работы. Джилл вставала в шесть часов утра. Первым делом она мыла Тоби. Он страдал полным недержанием. Хотя ему вводился катетер и надевалась пеленка, он все-таки умудрялся обделаться за ночь так, что нередко приходилось менять не только пижаму Тоби, но и постельное белье. Запах в спальне стоял почти невыносимый. Джилл наливала в таз теплой воды, брала губку и мягкую тряпку и смывала кал и мочу с тела Тоби. Вымыв, она его насухо вытирала и пудрила, потом брила и причесывала.

— Ну вот. Ты выглядишь красавчиком, Тоби. Посмотрели бы на тебя теперь твои поклонники. Но скоро они тебя увидят! Они будут драться за возможность увидеть тебя. Президент тоже там будет. Все там будут, чтобы увидеть Тоби Темпла.

Потом Джилл готовила Тоби завтрак. Она варила овсяную или манную кашу или делала яичницу — пищу, которой она могла кормить его с ложечки. Она кормила его как младенца, при этом все время с ним разговаривала, обещала, что он обязательно поправится.

— Ты — Тоби Темпл, — повторяла она нараспев. — Все тебя любят, все хотят, чтобы ты вернулся. Твои поклонники ждут тебя, Тоби. Ты должен поправиться — ради них.

И начинался еще один долгий, мучительный день.

Джилл отвозила Тоби к бассейну, где выполняла с ним упражнения. После этого она делала ему массаж и занималась с ним речевой терапией. Потом ей пора было готовить ему ленч, а после ленча все начиналось сначала. Во время всех этих процедур Джилл не переставая говорила Тоби, какой он замечательный и как все его любят. Он — Тоби Темпл, и весь мир с нетерпением ждет его возвращения. Вечером она вынимала один из его альбомов с вырезками и показывала ему.

— Вот тут мы с королевой. Помнишь, как все они приветствовали тебя в тот вечер? И опять так будет. Ты станешь еще лучше, чем тогда, Тоби, еще лучше, чем когда бы то ни было!

Джилл заботливо укрывала его на ночь и совершенно без сил валилась на раскладушку, которую она поставила рядом с его кроватью. Среди ночи ее будили ужасные запахи и звуки, издаваемые опорожняющимся кишечником Тоби. Она с мучительным усилием вставала, подмывала Тоби и меняла ему пеленку. Пока она справлялась с этим, наступало время идти готовить ему завтрак и начинать еще один день.

Еще один — в бесконечной веренице дней.

С каждым днем Джилл давила на Тоби чуть сильнее, подталкивая его чуть дальше. Ее нервы были настолько напряжены, что, если она чувствовала, что Тоби не старается, она била его по лицу.

— Мы им покажем, — свирепо говорила она. — Ты обязательно поправишься!

Джилл была в состоянии физического изнеможения от этой нещадной гонки, которой она себя подвергла, но, когда она ложилась ночью в постель, сон не шел к ней. Слишком много видений проносилось у нее в мозгу, словно сцены из старых фильмов. Вот она и Тоби в окружении толпы репортеров на Каннском фестивале… Президент у них дома в Палм-Спрингс, он говорит Джилл, как она красива… Поклонники, толпящиеся вокруг нее и Тоби на премьере… Золотая пара… Вот Тоби поднимается, чтобы принять медаль, и падает… падает… Она незаметно засыпала.

Иногда Джилл просыпалась от внезапной, резкой головной боли, которая никогда не проходила. Тогда она лежала в темноте, борясь с этой болью, до восхода солнца, а там уже пора было кое-как подниматься.

И все начиналось с самого начала. Казалось, будто она и Тоби — единственные люди, уцелевшие после какого-то давно забытого катаклизма. Ее мир сжался до размеров этого дома, этих комнат, этого человека. Она безжалостно погоняла себя от зари и до поздней ночи.

Она погоняла и Тоби, своего Тоби, заключенного в аду, в мире, где существовала только Джилл, которой он должен слепо повиноваться.

Медленно тащились монотонные и мучительные недели, превращаясь в месяцы. Теперь, завидя идущую к нему Джилл, Тоби начинал плакать, потому что знал, что его ждет наказание. С каждым днем Джилл становилась все неумолимее. Она насильно двигала безвольные, бесполезные конечности Тоби до тех пор, пока это не превращалось для него в непереносимую пытку. Он издавал жуткие булькающие звуки, умоляя ее перестать, но Джилл говорила: «Нет, еще не пора. Надо продолжать, пока ты вновь не станешь человеком, пока мы не покажем им всем!» И она продолжала месить его измотанные мышцы. Тоби был беспомощным младенцем в оболочке взрослого человека, растительным организмом, он был никем. Но когда Джилл смотрела на него, она видела его таким, каким он должен стать, и заявляла: «Ты будешь ходить!»

Она ставила его на ноги и, поддерживая, переставляла ему ноги одну за другой, так что у него получалось что-то вроде гротескной пародии на движение, и сам он походил на пьяную, раздерганную марионетку.

У Джилл участились головные боли. Голова могла заболеть от яркого света, сильного шума или внезапного движения. «Надо показаться врачу, — думала она. — Потом, когда Тоби поправится». Сейчас было не время и не место заниматься собой.

Только Тоби!

Джилл походила на одержимую. Одежда свободно болталась на ней, но она не знала, насколько она потеряла в весе и как выглядит. Ее лицо похудело и вытянулось, глаза провалились. Ее когда-то прекрасные, блестящие черные волосы стали тусклыми и свалявшимися. Она этого не знала, а если бы и знала, то ей было бы все равно.

Однажды Джилл нашла под дверью телеграмму с просьбой позвонить доктору Каплану. Некогда. Надо продолжать работу.

Дни и ночи слились в какое-то кафкианское мелькание, состоящее из купания Тоби, его гимнастики, смены его белья, его бритья, его кормления.

А потом все сначала.

Она купила Тоби тележку для ходьбы, привязала к ней его пальцы, а сама переставляла его ноги, поддерживая, стараясь показать ему движения при ходьбе, водя его взад и вперед по комнате, пока не засыпала на ногах и не переставала понимать, где она, кто она и что делает.

Однажды Джилл полночи провела возле Тоби, а потом ушла к себе в спальню и там впала в тяжкое полузабытье перед самым рассветом. Когда она проснулась, солнце стояло высоко в небе. Она проспала далеко за полдень. Тоби не кормлен, не вымыт, не переодет! Он лежит там, в своей постели, совершенно беспомощный и ждет ее; наверное, он уже в панике. Джилл попыталась встать и поняла, что не может двинуться. Она была во власти такой безумной, пронизавшей ее до самых костей усталости, что ее обессиленное тело больше не желало ей повиноваться. Она лежала в беспомощности, понимая, что проиграла, что все было напрасно, все эти адские дни и ночи, месяцы мучений, все было бессмысленно. Ее тело предало ее, как предало Тоби его тело. У Джилл больше не осталось сил, чтобы передать их Тоби, и от этого ей хотелось плакать. Все было кончено!

От двери спальни до нее донесся какой-то звук, и она подняла глаза. В дверях стоял Тоби, один, вцепившись дрожащими руками в свою тележку для ходьбы, а его губы издавали неразборчивые, хлюпающие звуки и кривились в мучительном усилии что-то произнести:

— Дж-и-и-и-и-х… Дж-и-и-и-и-х…

Он силился сказать «Джилл». Она безудержно разрыдалась и никак не могла остановиться.

С этого дня дела Тоби пошли на поправку с феноменальной быстротой. Теперь он и сам понял, что выздоровеет! Тоби больше не протестовал, когда Джилл требовала от него того, что было выше его сил. Наоборот, он был рад этому. Он хотел выздороветь — ради нее. Джилл стала его богиней. Если раньше он любил ее, то теперь он ее боготворил.

И с Джилл тоже что-то случилось. Раньше она боролась за собственную жизнь; Тоби был просто орудием, которым ей пришлось воспользоваться. Но теперь все переменилось. Тоби словно стал частью ее самой. Они вместе — одно тело, один разум, одна душа, они одержимы одной целью. Им обоим пришлось пройти через суровое испытание. Его жизнь оказалась у нее в руках, и она спасла ее, выпестовала и укрепила ее. Теперь Тоби принадлежал ей точно так же, как она принадлежала ему.

Джилл изменила Тоби диету, чтобы он начал набирать потерянный вес. Каждый день он проводил время на солнце и совершал длительные прогулки по участку вокруг дома, сначала с помощью тележки для ходьбы, потом просто с палкой, и набирался сил. Наступил день, когда Тоби пошел самостоятельно, и они отпраздновали это событие, устроив в столовой ужин при свечах.

Наконец Джилл решила, что Тоби можно показать. Она позвонила доктору Каплану, и его медсестра немедленно их соединила.

— Джилл! Я ужасно волновался. Пытался звонить, но никто ни разу не поднял трубку. Я послал телеграмму и, не получив ответа, подумал, что вы куда-то увезли Тоби. Он… он?

— Приезжайте и посмотрите сами!

Доктор Каплан не мог скрыть своего изумления.

— Это невероятно, — удивлялся он. — Это… это чудо!

— Да, это чудо, — подтвердила Джилл. — Только в этой жизни чудеса приходится делать самой, потому что Бог занят где-то в другом месте.

— Мне все еще звонят и справляются о Тоби, — продолжал доктор Каплан. — По-видимому, никто не может вам дозвониться. Сэм Уинтерс звонит по крайней мере раз в неделю. Звонил и Клифтон Лоуренс.

Джилл проигнорировала Клифтона Лоуренса. Но Сэм Уинтерс! Это хорошо. Джилл надо было найти способ сообщить миру, что Тоби Темпл по-прежнему суперзвезда и они по-прежнему «золотая пара».

На следующее утро Джилл позвонила Сэму Уинтерсу и спросила, не хочет ли он прийти навестить Тоби. Сэм приехал через час. Джилл впустила его через парадную дверь, и Сэм постарался скрыть, как он поражен ее видом. Джилл, казалось, постарела на десять лет после их последней встречи. Ее карие глаза ввалились и потускнели, а лицо избороздили глубокие морщины. Она так похудела, что превратилась почти в скелет.

— Спасибо, что ты пришел, Сэм. Тоби будет рад тебя видеть.

Сэм готовился к тому, что увидит Тоби в постели, похожим на тень того человека, которым когда-то был, но его ждал ошеломляющий сюрприз. Тоби лежал на мате рядом с бассейном. При приближении Сэма он поднялся на ноги, чуть медленно, но устойчиво, и протянул крепкую руку. Он оказался загорелым и здоровым, выглядел лучше, чем до болезни. Словно с помощью какой-то тайной алхимии здоровье и жизненная энергия Джилл перелилась в тело Тоби, а те болезненные потоки, которые разрушали и разъедали Тоби, при отливе попали в Джилл.

— Ну и ну! До чего же здорово видеть тебя, Сэм!

Тоби говорил чуть медленнее и аккуратнее, чем раньше, но ясно и энергично. Не было никаких следов паралича, о котором слышал Сэм. Он увидел все то же мальчишеское лицо с блестящими яркими синими глазами. Сэм обнял Тоби и воскликнул:

— Господи, ну и напугал же ты нас!

Тоби широко улыбнулся и сказал:

— Можешь не называть меня Господом, когда мы одни.

Сэм внимательно посмотрел на Тоби… и поразился.

— Честно говоря, я никак не могу прийти в себя! Черт возьми, ты выглядишь моложе! А весь город уже готовился к похоронам.

— Только через мой труп, — улыбнулся Тоби.

— Просто фантастика, что могут сегодня врачи…

— Не врачи, — Тоби повернулся, чтобы посмотреть на Джилл, и глаза его вспыхнули безумным обожанием. — Хочешь знать, кто это сделал? Джилл. Одна Джилл. Своими голыми руками. Она всех повыгоняла и буквально заставила меня снова встать на ноги.

Сэм озадаченно взглянул на Джилл. Она не представлялась ему женщиной, способной на такой самоотверженный поступок. Возможно, он недооценил ее.

— Какие у тебя планы? — спросил он Тоби. — Наверное, ты захочешь отдохнуть и…

— Он возвращается к работе, — заявила Джилл. — Тоби слишком талантлив, чтобы сидеть без дела.

— Мне просто не терпится, — согласился Тоби.

— Может быть, у Сэма есть для тебя что-нибудь, — предположила Джилл.

Они оба выжидательно смотрели на него. Сэм не хотел разочаровывать Тоби, но и вселять в него какие-то ложные надежды ему тоже не хотелось. Невозможно было снимать картину с участием кинозвезды, если актер не застрахован, а никакая страховая компания не возьмется застраховать Тоби Темпла.

— В данный момент на студии нет ничего подходящего, — осторожно сказал Сэм. — Но я обязательно буду иметь в виду, и как только…

— Ты боишься работать с ним, ведь так? — Она словно читала его мысли.

— Разумеется, нет.

Но они все знали, что он говорит неправду.

Никто в Голливуде не рискнет вновь работать с Тоби Темплом.

Тоби и Джилл смотрели по телевизору выступление молодого комика.

— Он никуда не годится, — фыркнул Тоби. — Черт побери, как бы я хотел снова выйти в эфир. Может, стоит обзавестись агентом. Человек мог бы поболтаться по городу и посмотреть, как и что.

— Нет! — твердо сказала Джилл. — Мы никому не позволим торговать тобой в розницу. Ты ведь не бродяга, ищущий случайного заработка. Ты — Тоби Темпл. Мы добьемся, чтобы они сами пришли к тебе.

Тоби криво усмехнулся и сказал:

— Что-то не видно, чтобы ломились к нам в дверь, бэби.

— Будут ломиться, — пообещала Джилл. — Они не знают, в какой ты форме. Ты сейчас здоровее, чем когда бы то ни было. Дело только за тем, чтобы им это показать.

— Может мне попозировать голышом для одного из этих журналов?

Джилл не слушала.

— У меня есть идея, — медленно сказала она. — Шоу одного актера.

— Что, что?

— Шоу одного актера. — Она говорила с растущим возбуждением в голосе. — Я получу для тебя ангажемент в театре Хантингтона Хартфорда. Придет весь Голливуд. После этого они начнут ломиться в двери!

И действительно, пришел весь Голливуд: продюсеры, режиссеры, звезды, критики — все, кто что-то значил в шоу-бизнесе. Билеты в театр на Вайн-стрит были распроданы задолго до представления, и сотни людей не смогли на него попасть. Толпа поклонников, собравшаяся перед фойе театра, встречала Тоби и Джилл, когда они приехали в лимузине с шофером. Это был их Тоби Темпл. Он вернулся к ним, воскреснув из мертвых, и они обожали его больше прежнего.

Публику в зале составляли те, кто пришел не из уважения к когда-то знаменитому Великому человеку, а в основном из любопытства. Они явились отдать последние почести умирающему герою, сгоревшей дотла звезде.

Джилл сама планировала шоу. Она пошла к О'Хэнлону и Рейнджеру, и они написали блестящий материал, начинавшийся с монолога, в котором высмеивались жители города за то, что похоронили Тоби заживо. Джилл договорилась с бригадой песенников, завоевавшей три премии Академии. Они никогда не писали специально для кого-то, но, когда Джилл сказала: «Тоби настаивает, что вы единственные авторы в мире, которые…»

Режиссер Дик Лэндри прилетел из Лондона ставить шоу.

Джилл пригласила для поддержки Тоби самых талантливых актеров, но она знала, что все будет зависеть от него самого. Это ведь спектакль одного актера, и на сцене он останется один.

И вот наступил этот момент. Зал погрузился в полумрак и наполнился тишиной ожидания, которая предшествует поднятию занавеса, безмолвной молитвой о том, чтобы в этот вечер произошло чудо.

И чудо произошло.

Когда Тоби вышел на сцену энергичной и твердой походкой, с такой знакомой озорной улыбкой на мальчишеском лице, публика на мгновение замерла, а потом взорвалась бурными аплодисментами и криками, зрители повскакивали с мест и устроили овацию, от которой театр ходил ходуном добрых пять минут.

Тоби стоял и ждал, когда утихнет этот адский шум, и, когда зал наконец утихомирился, он спросил:

— По-вашему, это прием?

И зал разразился хохотом.

Тоби был великолепен. Он рассказывал анекдоты, он пел и танцевал, он высмеивал всех подряд — так, будто никогда и не уходил. Публика не хотела его отпускать. Тоби оставался суперзвездой, но теперь он стал и чем-то большим — он превратился в живую легенду.

На следующий день в опубликованном «Вэрайети» обозрении говорилось: «Они пришли, чтобы похоронить Тоби Темпла, но остались, чтобы восхвалять и приветствовать его! И он действительно этого заслуживал. В шоу-бизнесе нет никого, кто бы обладал волшебством старого мастера. Это был вечер оваций, и вряд ли хоть один из тех, кому посчастливилось там быть, когда-нибудь забудет этот памятный…»

Обозреватель «Голливуд Рипортер» писал: «Публика пришла, чтобы увидеть возвращение великого артиста, но Тоби Темпл доказал, что он никогда и не уходил!»

Все другие обзоры были написаны в том же панегирическом тоне. С этого момента телефоны Тоби звонили не переставая. Шел поток писем и телеграмм с приглашениями и предложениями.

Темпл повторил свой спектакль одного актера в Чикаго, в Вашингтоне и в Нью-Йорке; куда бы он ни приехал, его выступление везде было сенсацией. К нему теперь проявляли больше интереса, чем когда бы то ни было. На волне сентиментальной ностальгии старые фильмы Тоби демонстрировались в некоммерческих кинотеатрах и университетах. Телестанции провели «Неделю Тоби Темпла» и показали его старые эстрадные программы.

Были куклы «Тоби Темпл», игры «Тоби Темпл», были головоломки, юмористические сборники и тенниски «Тоби Темпл». Его автографы украшали пакеты кофе, пачки сигарет, тюбики зубной пасты.

Тоби сделал специальный номер для музыкального фильма на «Юниверсал» и был ангажирован выступить в качестве гостя во всех крупных эстрадных представлениях. Телекомпании засадили за работу своих авторов, соревнуясь друг с другом в разработке нового «Часа с Тоби Темплом».

Солнце опять вышло из-за туч и согревало Джилл.

Снова были вечера и приемы, встречи с таким-то послом и таким-то сенатором, просмотры в узком кругу… Они были нужны всем и всюду. В Белом доме в их честь был дан обед, хотя эта церемония обычно приберегается для глав государств. Где бы они не появились, везде их встречали аплодисментами.

Но теперь эти аплодисменты были обращены не только к Тоби, но и к Джилл тоже. Потрясающая история о том, что она сделала, о совершенном ею подвиге, когда она без посторонней помощи выходила Тоби и вернула ему здоровье, обошла весь мир. Пресса назвала ее повестью о любви века. Журнал «Тайм» поместил их портреты на обложке, а в посвященной им статье содержались восторженные похвалы в адрес Джилл.

С Тоби был заключен контракт на пять миллионов долларов, по которому он должен был выступать в главной роли в новом еженедельном эстрадном шоу. Премьера должна была состояться в сентябре, через каких-то двенадцать недель.

— Мы поедем в Палм-спрингс, чтобы ты мог пока отдохнуть, — предложила Джилл.

Тоби покачал головой.

— Ты достаточно долго сидела взаперти. Теперь надо немножко пожить нормальной жизнью. — Он обнял ее и добавил: — Я не мастак говорить слова, детка, если только не рассказываю анекдоты. Не знаю, как выразить, что я чувствую к тебе. Я… я просто хочу, чтобы ты знала: я не жил по-настоящему до встречи с тобой!

И он резко отвернулся, чтобы Джилл не увидела слез у него на глазах.

Тоби договорился о гастрольном турне для показа своего шоу одного актера в Лондоне, Париже и — самое потрясающее — в Москве. Его буквально рвали на части. В Европе он был такой же значительной культовой фигурой, как в Америке.

Они находились в море, на борту «Джилл», и направлялись в Каталину. День был солнечный, чудесный. Среди гостей на яхте были Сэм Уинтерс и О'Хэнлон с Рейнджером, на которых пал выбор как на основных авторов текстов для нового телешоу Тоби. Все сидели в салоне, играли в игры и разговаривали. Джилл оглянулась вокруг и заметила, что Тоби с ними нет. Она вышла на палубу.

Тоби стоял у поручней и смотрел на море. Джилл подошла к нему и спросила:

— Ты нормально себя чувствуешь?

— Просто смотрю на воду, детка.

— Красиво, правда?

— Да, если ты акула. — Его передернуло. — Не хотел бы я умереть таким образом. Я всегда панически боялся утонуть.

Она взяла его под руку.

— Тебя что-то гнетет?

Он посмотрел на нее.

— Наверно, я не хочу умирать. Боюсь того, что ждет меня там. Здесь — я большой человек. Все знают, кто такой Тоби Темпл. А там?.. Знаешь, как я представляю себе ад? Это такое место, где нет публики.

Клуб «Братство» устроил пикник и пригласил Тоби Темпла в качестве почетного гостя. С десяток известных комических артистов сидело на возвышении вместе с Тоби и Джилл, Сэмом Уинтерсом и директором телекомпании, с которой Тоби подписал контракт. Джилл попросили встать, чтобы собравшиеся могли ее поприветствовать. Приветствие превратилось в овацию.

«Это аплодируют мне, — подумала Джилл. — Не Тоби. Мне!»

Обязанности конферансье исполнял ведущий одной популярной вечерней телепрограммы.

— Не могу выразить, как я счастлив видеть здесь Тоби, — сказал он. — Потому что, если бы мы не чествовали его сегодня здесь, то наш банкет проходил бы в «Форест Лаун».

Смех.

— И поверьте мне, кормят там отвратительно. Вы когда-нибудь ели в «Форест Лаун»? У них подают объедки от Последнего ужина.

Смех.

Он повернулся к Тоби.

— Мы действительно гордимся тобой, Тоби. Совершенно серьезно. Как я слышал, тебя просили завещать одну из частей твоего тела науке. Ее собираются поместить в сосуд и хранить в Гарварде, на медицинском факультете. Загвоздка пока в том, что там не могут найти достаточно большого сосуда, который мог бы ее вместить.

Хохот.

Когда Тоби поднялся для ответного слова, то превзошел всех.

По всеобщему признанию, лучшего пикника в истории клуба еще не было.

Среди публики в тот вечер находился и Клифтон Лоуренс.

Он сидел в конце зала возле кухни. Ему пришлось напомнить кое-кому о старой дружбе, чтобы достать хотя бы этот столик. С тех пор, как Тоби Темпл уволил его, Клифтон Лоуренс был отмечен печатью неудачника. Он пытался заключить партнерское соглашение с одним крупным агентством. Однако, не имея клиентов, он ничего предложить не мог. Тогда Клифтон решил попытать счастья с мелкими агентствами, но тех не заинтересовал пожилой, некогда преуспевающий агент; им нужны были напористые молодые люди. В конечном итоге Клифтону пришлось довольствоваться работой на окладе в небольшом, недавно организованном агентстве. Его недельная зарплата была меньше той суммы, которую он когда-то оставлял за один вечер в фешенебельном ресторане.

Он вспомнил свой первый день в новом агентстве, принадлежащем трем энергичным молодым людям — даже парнишкам — моложе тридцати лет. Их услугами пользовались рок-звезды. У двоих из агентов были бороды, все они носили джинсы, спортивные рубашки и кеды на босу ногу. В их компании Клифтон чувствовал себя тысячелетним стариком. Они говорили на языке, которого он не понимал и называли его папашей, а он вспоминал о том, каким уважением был когда-то окружен в этом городе, и ему хотелось плакать.

Некогда щеголеватый и жизнерадостный, Клифтон стал неухоженным и озлобленным. Тоби Темпл вмещал в себя всю его жизнь, и он не мог удержаться, чтобы не говорить о тех днях. Он только об этом и думал. Об этом и Джилл. Он винил ее во всем, что с ним случилось. Тоби не виноват; так его настроила эта сука. О, как же Клифтон ненавидел Джилл!

Он сидел позади всех и смотрел, как толпа аплодирует Джилл Темпл. Вдруг один из мужчин, сидевших за его столиком, сказал:

— Тоби явно повезло по-крупному. Вот бы попробовать такой кусочек! Она здорово работает в постели.

— Да ну? — цинично спросил кто-то. — Вам-то откуда это известно?

— Видел ее в порноролике в кинотеатре «Пуссикэт». Черт возьми, я уж думал, она собирается высосать того парня до самых печенок.

Во рту у Клифтона так пересохло, что он едва смог говорить.

— Вы… вы уверены, что это была Джилл Касл? — спросил он.

Мужчина повернулся к нему.

— Еще как уверен. Она была под другим именем — Жозефина, не помню, как дальше. Какая-то дурацкая польская фамилия.

Он внимательно посмотрел на Клифтона и спросил:

— Послушайте, а вы никогда не были Клифтоном Лоуренсом?

Отрезок бульвара Санта-Моника, расположенный между Фэрфаксом и Ла-Сиенегой, является территорией округа. Будучи частью острова, окруженного городом Лос-Анджелес, эта территория подчиняется законам округа, которые не так строги, как законы города. Здесь, на площади шести кварталов, расположены четыре кинотеатра, где идут только крутые порнофильмы, с полдюжины книжных магазинов, где клиенты, стоя в отдельных кабинках, могут смотреть фильмы с помощью индивидуальных устройств, и десяток массажных кабинетов, где работают цветущие молодые девицы, которые специализируются на всех видах обслуживания, кроме массажа. Кинотеатр «Пуссикэт» находится в самом центре всего этого.

В затемненном зале накопилось, может быть, два десятка людей, все мужчины, за исключением двух женщин, которые сидели держась за руки. Клифтон обвел глазами публику и спросил себя, какая нужда гонит этих людей в темные пещеры среди ясного солнечного дня и заставляет часами смотреть на изображения других людей, занимающихся сексом.

Начался фильм, и Клифтон позабыл обо всем, кроме того, что происходило на экране. Он подался вперед на своем сиденье, впиваясь глазами в лицо каждой актрисы. Сюжет состоял в том, что молодой преподаватель колледжа тайно приводил своих студенток к себе в спальню на ночные занятия. Все они были молоды, удивительно привлекательны и невероятно талантливы. Им надо было проделать ряд упражнений, — оральных, вагинальных и анальных — пока профессор не получал такого же удовольствия, как и его ученицы.

Но Джилл среди них не было. «Она должна быть здесь!» — напряженно думал Клифтон. Это его единственный шанс отомстить ей за то, что она с ним сделала. Он устроит так, чтобы Темпл увидел этот фильм. Тоби будет больно, но он это переживет. А Джилл будет уничтожена. Когда Тоби узнает, на какой шлюхе он женился, то вышвырнет ее пинком под зад. Джилл должна быть в этом фильме.

И вдруг он ее увидел — на широком экране, в изумительном, бесподобном, живом цвете. Она с тех пор сильно изменилась: похудела, стала красивее и утонченнее. Но это, несомненно, была Джилл. Клифтон сидел, впитывая в себя эту сцену, упиваясь ею, услаждая свое зрение и слух, ощущая, как его наполняет пьянящее чувство торжества и мщения.

Клифтон оставался на месте, пока не пошли титры, Вот она, Жозефина Чински. Он встал и направился в проекционную кабину. В маленькой комнатке киномеханик читал программу скачек. Увидев Клифтона, он поднял на него глаза и сказал:

— Сюда нельзя, приятель.

— Я хочу купить копию этого фильма.

Мужчина покачал головой.

— Не продается.

И вернулся к вычислению шансов на успех.

— Я заплачу вам сотню долларов, если вы снимите копию. Никто ничего не узнает.

Киномеханик даже не поднял головы.

— Две сотни, — настаивал Клифтон.

Мужчина перевернул страницу.

— Три сотни.

Он поднял голову и изучающе посмотрел на Клифтона.

— Наличными?

— Наличными.

На следующий день в десять часов утра Клифтон явился в дом Тоби Темпла. Под мышкой он держал кассету с фильмом. «Нет, это не фильм, — радостно думал он. — Это динамит. Этого хватит, чтобы отправить Джилл Касл в преисподнюю!»

Дверь открыл англичанин-дворецкий, которого Клифтон раньше не видел.

— Доложите мистеру Темплу, что пришел Клифтон Лоуренс и хотел бы его видеть.

— Сожалею, сэр. Мистера Темпла нет дома.

— Я подожду, — твердо заявил Клифтон.

Дворецкий ответил:

— Боюсь, что это невозможно. Мистер и миссис Темпл сегодня утром улетели в Европу.